Причины кризиса: два подхода

 

Теперь нам надо постараться отвлечься от хронологии событий, от поиска причин кризиса непосредственно в потоке каждодневных решений, хотя и они оказывали влияние. Выяснение подлинных причин, позволяющих извлечь уроки на будущее, требует рассмотрения проблемы с некоторой дистанции, так, чтобы деревья не заслоняли леса.

И здесь мы сталкиваемся с двумя основными вариантами трактовки кризиса. Первый, довольно популярный сразу после августа 1998 г. – кризис порожден реформами, точнее, тем, как они проводились: шоковой терапией, разворовыванием народных богатств под прикрытием приватизации и т.п.

Более конкретное обвинение этого ряда адресуется монетаристской политике, проводимой по указке МВФ. Рациональное зерно в нем связывает кризис со стремлением сбалансировать бюджет или закрыть дефицит неинфляционными источниками финансирования, т.е. ГКО, которые выросли в пирамиду и сделали кризис неизбежным.

Вот высказывание сторонника первой трактовки кризиса А. П. Потемкина (не путать с А. И. Потемкиным, бывшим заместителем председателя Центробанка):

 

"Чтобы выйти из состояния перманентного кризиса, в который ввергли страну, финансовой власти необходимо радикально изменить экономическую политику Ожидание очередного макроэкономического чуда, когда в результате жесткой кредитно-финансовой политики процентные ставки упадут и кредиты широким потоком польются в реальный сектор, – это миф. Денежно-кредитную политику ужесточают, а ставки опять 60% годовых.

К тому же нам все время навязывают задачу сбалансированности бюджета. Любой ценой – удушения налогами промышленности, сокращения зарплаты учителям и врачам, ликвидации Академии наук, невыплат пенсий и пособий. Пускай половина населения вымрет, а вторая половина превратится в троглодитов, но бюджет должен быть сбалансирован!

Целью существования российского общества не является сокращение бюджетного дефицита. Все необходимо перевернуть с головы на ноги. Первоочередной задачей государства является обеспечение условий для подъема производства. Эти условия должны включать: стимулирование накоплений, причем не в долларах, а путем покупки долгосрочных ценных бумаг, и помещение свободных средств на депозиты в банки; налоговые льготы и каникулы для инвесторов; государственные гарантии под инвестиционные проекты; совершенствование платежно-расчетной системы, чтобы средства, предназначенные на капиталовложения, не попадали торгово-посредническим структурам, на рынок межбанковских кредитов и т.п.; увеличение государственных инвестиций за счет средств бюджета и специальных фондов...

Августовский кризис 1998 г. в России – явление рукотворное. Повинны в нем Центробанк и некоторые правительственные «специалисты по макроэкономике». В телевизионном выступлении Е. Ясин поведал о том, что при построении пирамиды ГКО они знали об опасности ее обвала, но надеялись проскочить. Игра в покер на макроуровне"*.

* Потемкин А.П. Виртуальная экономика. М.: ИНФРА-М, 2000. С. 164–165,173.

 

Интересно, что А.П. Потемкин во всем обвиняет руководство ЦБ, а Минфин даже пытается как-то выгородить. Напротив, С. В. Алексашенко в цитированной работе стремится возложить основную долю вины на Правительство, Минфин, который не желал проявить волю в сборе налогов и сбалансировании бюджета, все время толкая ЦБ на меры по поддержке рынка ГКО-ОФЗ, когда этого делать было нельзя. Противоречие между денежно-кредитной и мягкой бюджетной политикой и привело к кризису. Это мнение, так сказать, монетариста.

Поиск виновных вместо поиска действительных причин представляется непродуктивным. Тем более что позитивные предложения Потемкина типа замещения иностранных портфельных инвестиций сбережениями населения не выдерживают даже поверхностной критики: в наших условиях заставить людей вкладывать свои сбережения в производственные инвестиционные проекты можно только принудительно, под угрозой репрессий НКВД.

Другое объяснение кризиса отрицает его связь с монетаристской политикой, связывая его скорее, напротив, с недостаточной решительностью в ее проведении. Ведь пирамида ГКО отнюдь не монетаристский рецепт; последний, скорее, состоял бы в требовании сбалансирования бюджета любой ценой. Правительство на это как раз и не пошло, очевидно предвидя будущие упреки А. П. Потемкина. ГКО, выросшие в пирамиду, это компромисс, имеющий определенную цену.

Но сначала обратимся к внешним факторам. Платежеспособность России в глазах кредиторов и инвесторов поддерживалась ее способностью экспортировать нефть, газ, другие природные ресурсы, положительным сальдо внешнеторгового баланса. Между тем цена на нефть на мировом рынке упала с 19,27 долл. за баррель до 13,39 долл. в 1998 г., это наиболее низкий уровень с 1976 г. В декабре 1998 г. цена упала до 9,7 долл. А российская нефть марки "Юралс" уже в середине 1998 г. стоила примерно 8 долл. за баррель. Понизились цены и на другие товары нашего экспорта. Положительное сальдо внешнеторгового баланса резко сократилось, а по счету текущих операций стало отрицательным.

Все эти явления напрямую были связаны с азиатским кризисом, результатом которого стало резкое снижение спроса в странах, пораженных этим кризисом. Кроме того, он, как отмечалось, подорвал доверие инвесторов к развивающимся рынкам. "Горячие деньги", не встречающие действенных ограничений на до предела либерализованных мировых финансовых рынках, хлынули в наиболее спокойные гавани США и Европы. В том числе и из России, которая только что открыла свой рынок для свободного обращения капиталов. В этих обстоятельствах любые действия российских денежных властей оказывались слабее проблем, с которыми они сталкивались.

Утверждаю: если бы рынок ГКО не был полностью открыт для нерезидентов, если бы так не упали цены на нефть, если бы не было азиатского кризиса, то кризиса 17 августа 1998 г. в России могло бы вовсе не быть. Его не было бы просто потому, что не произошло бы падение доверия кредиторов и инвесторов и из России не стали бы выводить капиталы, прихлынувшие в 1997–1998 гг. Но это не значит, что не было его угрозы. Угроза таилась во внутренних факторах.

Важнейший их них – перманентный бюджетный кризис, резко усугубившийся в период избирательных кампаний 1995–1996 гг. Он был обусловлен слабостью государства, неспособного собирать налоги и противостоять воровству союза криминализованного бизнеса с продажными чиновниками и неспособного в то же время сократить свои обязательства и расходы. Если бы в 1995 г. после прекращения заимствований у ЦБ на покрытие бюджетного дефицита бюджет был сбалансирован за счет роста собираемости налогов и сокращения расходов, то не было бы пирамиды ГКО и не было бы кризиса. Более того, если бы сигналы осени 1996 г. были восприняты всерьез и удалось бы реализовать уже подготовленный трехлетний план сбалансирования бюджета с учетом долговых обязательств государства, то, не будь к тому же столь острого воздействия внешних факторов, угроза кризиса могла быть ликвидирована к 2000 г.

Еще один фактор – валютная политика, зарегулированность курса рубля. Когда в 1995 г. впервые вводился валютный коридор, в этом была необходимость. Во-первых, осуществлялась финансовая стабилизация и при этом фиксация курса – обычный прием, хотя в России, богатой собственными энергией и сырьем, он не мог дать столь сильного эффекта, как, скажем, в Польше или Венгрии, где стабильная валюта означала постоянство расходов на импорт нефти. Во-вторых, тогда валютный рынок был у нас единственным местом для финансовых спекуляций, а его все время лихорадило: доллар то рос, то падал, спекулянты стимулировали колебательные процессы, чтобы играть на них, и вся экономика при этом оказывалась в состоянии неопределенности.

Кроме того, стабильность или укрепление национальной валюты дают еще некоторые преимущества: дешевле импорт, легче повысить, пусть на время, уровень жизни, легче рассчитываться с внешними долгами. Усиливается давление на отечественных производителей, которые должны реструктурироваться, чтобы выдержать конкуренцию. Поэтому политика жестко регулируемого курса в либеральных кругах долгое время считалась приоритетом, хотя нетрудно видеть, что каждое из названных достоинств имеет свою тень. Главное – давление на отечественных производителей вкупе с ограничительной денежной политикой может переходить в подавление.

К концу 1997 г. рубль был в коридоре уже 2,5 года. Он утратил связь с рыночной реальностью, находясь в тесных объятиях Центробанка, курсовая политика для которого была любимой игрушкой. Надо было уже с 1 января 1998 г., когда кончались обязательства по предыдущему валютному коридору, вводить плавающий курс. А может быть, и раньше.

Конечно, это было непросто, потому что результат в лучшем случае мог быть подобным "черному вторнику" 1994 г. На это надо было решиться: сделать хуже сегодня, чтобы завтра не было еще хуже. Это всегда самые трудные решения, тем более что принимаются они в условиях неопределенности, когда кажется, что худшего исхода можно избежать. Короче, такое решение не было принято ни тогда, ни в марте, ни в мае, когда еще была возможность смягчить кризис, растянуть его на более длительное время.

Сказалось, думаю, то обстоятельство, что ЦБ нес ответственность и за стабильность валюты, и за банковскую систему, которая к концу 1997 г. влезла в крупные долги, получая кредиты под залог госбумаг. Конфликт помешал Центробанку действовать решительней в курсовой политике, ибо было понятно, что для значительной части российских банков это будет означать катастрофу.

В результате девальвация в августе-сентябре оказалась столь глубокой и стала, пожалуй, в общем восприятии главной составляющей кризиса.