Инфантильные предпосылки заболевания во взрослом возрасте

 

Исследуя уровень развития, с одной стороны, и психопатологии клинических случаев, с другой, мы преследуем целый ряд целей. На практике это помогает решить, нуждается ли ребенок в лечении, и, если терапия показана, определить подходящий метод. Однако мы стремимся углубить и наши теоретические знания о процессах развития, чтобы яснее представлять различия между генетически обусловленными (проходящими) симптомами и продолжительной патологией. И, наконец, мы желаем больше узнать об инфантильных предварительных стадиях психических заболеваний (о "естественной истории", согласно д-ру Лизелотте Франкл), с которыми призван бороться аналитик при терапии взрослого.

Инфантильные неврозы

 

Считать себя диагностами в области инфантильных неврозов мы имеем право в гораздо меньшей степени, чем в любой другой области. Наши знания об инфантильных неврозах зарождались на заре анализа, и познание этой болезненной формы происходит одновременно с познанием соответствующих ей форм болезни взрослых.

 

Фрейд утверждает, что "детский невроз является типичным образцом" для анализа невроза взрослого (3. Фрейд, 1909 г.), что "для правильного понимания неврозов у взрослого они дают почти так же много, как детские сны для понимания сновидений взрослых" (3. Фрейд, 1916—1917 гг.), "Если вспыхивает невроз в более поздней жизни, то, как правило, в анализе он раскрывается как прямое продолжение этого инфантильного заболевания" (3. Фрейд, 1916—1917 гг.).

 

Между невротическими симптоматологиями у детей и взрослых мы встречаем такое же соответствие. В обоих случаях истерия показывает такие же беспочвенные страхи и приступы страха, конверсии в телесных симптомах, истерическая рвота и страх отравления, боязнь открытого пространства и боязнь животных (лишь клаустрофобия у детей встречается реже, но зато гораздо чаще — ситуативные фобии перед школой, зубным врачом и т. п.). В навязчивом неврозе у детей и взрослых встречаются амбивалентность чувств, церемония засыпания и другие церемонии, навязчивая страсть к умыванию, навязчивые мысли, действия и числа, магические слова и жесты или попытки избежать их, избегание или, наоборот, навязывание прикосновений и т. д. Если в рассмотрении участвуют задержки, то детским задержкам в игре и учебе соответствуют взрослые задержки в достижении результатов; ограниченное демонстративно-показное удовольствие, агрессия и конкуренция вредят жизни как ребенка, так и взрослого. Все предрасположенности для клинической картины, обозначенной позднее как "невротический характер", как минимум, присутствуют при формировании личности у невротического ребенка.

 

Гораздо существеннее проявляющегося в симптоматологии соответствия является лежащее в его основе соответствие в динамических соотношениях. Классическая этиологическая формула как для инфантильного, так и для взрослого неврозов подтверждает наличие: начального продвижения к относительно высокому развитию инстинкта и "Я" (дети к фаллически-эдипальной, взрослые — к генитальной сексуальности);

 

мучительных переживаний, отказов и т. п. на этой ступени (у детей — страх кастрации);

 

регрессии от соответствующего возрасту уровня развития к прегенитальным точкам фиксации;

 

всплывания инфантильных сексуально-агрессивных импульсов, желаний и фантазий;

 

несовместимости этих побуждений с требованиями "Сверх-Я", вызывающей страх, чувство вины, мобилизацию защиты "Я";

 

защитной деятельности и компромиссных образований;

 

в конечном итоге — невротических симптомов или нарушений характера в виде, например, специфической точки фиксации, к которой деградирует инстинкт (анально-садистическая, оральная фазы) посредством специфического содержания отвергнутых фантазий и специфических механизмов защиты "Я", таких как вытеснение, реакционное образование, проекция, направленность на себя и т. п.

 

В первые годы детского анализа, когда аналитик сталкивался лишь с небольшим количеством тщательно отобранных пациентов, мы ожидали в большинстве случаев встретить именно такие образцовые инфантильные неврозы, как в случаях с "Маленьким Гансом" и "человеком-волком". Но последующий переход от частной практики к работе в детских консультациях и детских клиниках изменил это представление, предоставив громадное количество неясных и весьма туманных клинических картин любых видов, которые ни в одну из известных этиологических гипотез не в состоянии структурироваться.

 

Первая неприятная неожиданность заключалось в том, что симптомы, в отличие от взрослых, у детей генетически согласованы не со строением личности индивида в целом, а встречаются часто в качестве отдельных явлений или в связи с симптомами и характерными свойствами иной природы и происхождения. Навязчиво невротические симптомы, такие как церемонии засыпания, навязчивые числа и т. п., нередко встречаются у истерических по своей сущности детей; подобно этому истерические конверсии, фобии и психосоматические симптомы встречаются обычно у навязчиво невротических детей. В то же время хорошо воспитанные, социально приспособленные, сознательные дети часто совершают отдельные диссоциальные поступки, а дети, которые плохо ведут себя в родительском доме, в школе часто бывают самыми примерными.

 

В дальнейшем было обнаружено, что отдельные формы инфантильных неврозов не перетекают гладко во взрослые неврозы, а претерпевают при этом изменения определенного характера. Но случается и наоборот. Несмотря на то, насколько сильно бывает похож "скверный" четырехлетний ребенок в своем агрессивном поведении, грубости, инстинктивности и тому подобных проявлениях на более позднего беспризорника или преступника, мы все же не вправе рассматривать инфантильное состояние в качестве предтечи взрослого нарушения. Мы можем иметь перед собой иллюстрацию чего-то совсем иного — например, начальную стадию навязчивого характера или навязчивого невроза. Очень часто, но опять-таки не всегда, ранняя фобия или истерический страх позднее превращаются в навязчивый невроз, а ранний навязчивый невроз с классическими симптомами, которые не отличаются от взрослых форм его проявления, позднее может развиться в шизофрению. Эти примеры можно продолжать далее.

 

Несмотря на то, что такие отношения на первый взгляд выглядят несогласованно, современные представления в состоянии их обосновать. Дело в том, что игра сил, с которой связаны инфантильные и взрослые неврозы, происходит между инстинктом и "Я" даже там, где деградированные инстинктивные побуждения остаются зафиксированными, а у ребенка изменяются не пострадавшие еще от заболевания инстанции "Я" вследствие процессов созревания и развития. Желание смерти, агрессии, обманные действия, которые еще могли быть оправданы для "Я" и "Сверх-Я" на ступени четырехлетних, могут быть отвергнуты на следующих стадиях, как враждебные "Я". Так симптоматология изменяется от диссоциальной к навязчивой. С прогрессирующим созреванием "Я" изменяются также имеющиеся в распоряжении и используемые механизмы защиты. Такие защитные телесные формы, как конверсия и избегание, отходят на задний план, уступая место защите в мыслительных процессах, таких как числа, магические формулы, изоляции; с появлением их истерические симптомы исчезают и заменяются навязчиво невротическими. Смешанные формы истерии и навязчивого невроза заявляют о себе тем, что истерические дети во время анально-садистического развития приобретают дополнительные симптомы, которые соответствуют защитной борьбе этого периода, или тем, что инфантильные навязчивые неврозы приводят к дополнительным беспочвенным страхам, фобиям и т. п. в качестве остатков прежних периодов развития. Когда у маленьких детей наблюдается сильная амбивалентность и застывшие навязчивые стремления более поздней анально-садистической ступени, весьма неблагоприятен и прогноз на будущее. Эти явления расщепления и рассогласования в психическом аппарате часто предвещают психотические (шизофренические) расстройства в будущем.

 

В отличие от наших первоначальных ожиданий, в детской жизни психопатологические явления встречаются не реже, чем у взрослых, а даже чаще. У детей мы наблюдаем типичные инфантильные неврозы — навязчивые явления, церемонии, приступы страха, фобии, травматические и психосоматические нарушения, нарушения характера и т. д., инфантильные психозы, аутические состояния и т. д. При этом вокруг такого ядра, составляющие которого вовсе не являются большинством, образуется ряд разнообразных состояний: задержки (обусловленные не органически) в формировании таких важных достижений, как овладение мышечной активностью, речевой способностью, экскретивными процессами, способностью посещать школу, нарушения в процессах запоминания (в нарциссизме или объектном либидо), недостаточное овладение инстинктивными процессами, тенденциями к самоповреждению и т. д. Если организация инстинкта и "Я" не достигла фаллическо-эдипальной ступени, отсутствует также возможность и собственного неврозообразования. Когда защитные процессы остаются неразвитыми, вместо компромиссных образований в "Я" вклиниваются элементы "Оно". Недостаток в моральных требованиях, глубоко осознаваемых конфликтах и чувстве вины возникает в случае отсутствия влиятельного "Сверх-Я".

 

Мы не можем дать ведущих к пониманию клинических картин психодинамических объяснений в этой области исследований. Некоторые из описанных выше явлений могли бы соответствовать предварительным ступеням невроза, с прогрессирующим созреванием личности превращающиеся в типичные неврозы; другие, скорее, соответствуют неудачным попыткам неврозообразования, т. е. нецелесообразным усилиям достичь непродолжительного внутреннего равновесия при неблагоприятных внешних и внутренних условиях.

Генетически обусловленные нарушения развития

 

С одной стороны, генетически обусловленные нарушения происходят из зависимости ребенка от объектного мира, а также из требований, которые ставит перед детским "Я" сам генетический процесс, — с другой стороны.

Следствия инфантильной зависимости

 

Во всех своих потребностях ребенок зависит от окружающего мира до тех пор, пока не достигнет определенной степени самостоятельности. Если мать (или ежедневно ухаживающая за ним воспитательница) руководствуется в своих действиях не потребностями ребенка, а безличными, жесткими предписаниями, возникают нарушения сна и кормления, а также сложности в процессах выделения и страх одиночества.

 

Мы часто забываем о том, что естественные потребности детей в этих четырех направлениях не совпадают с обычаями и привычками, общепринятыми для нашей культуры. У детей свой индивидуальный ритм сна, который редко сочетается с желаниями окружающих, большинство же матерей кладут маленького ребенка в кровать или берут его оттуда в зависимости от того, насколько сон и бодрствование ребенка соответствует их собственному распорядку дня. У детей есть и собственное вспомогательное средство для облегчения перехода от бодрствования ко сну. Они пользуются для этого аутоэротическими занятиями (сосание пальца, мастурбация, использование переходного объекта), однако в их свободном использовании они зависят от далеко не всегда имеющей место терпимости матери. Согласно своей природе, легче всего дети засыпали бы в постели матери, находясь в теснейшем контакте с излучаемым ею теплом. Но это примитивное желание противоречит всем гигиеническим (а также аналитическим) предписаниям нашего времени. При кормлении ребенку лишь в исключительно редких случаях предоставлено право выбирать, когда должна быть подана еда (кроме кормления младенца по потребности), из чего она должна состоять и сколько ребенок может съесть. Нередко бывает, что когда маленький ребенок с нетерпением ожидает кормления, его заставляют голодать, а когда его кормят насильно, он не испытывает никакого желания есть. Воспитание опрятности слишком часто начинается в возрасте, в котором еще нет ни способности к управлению сжимающими мышцами (сфинктером), ни развития телесной самостоятельности. Вопреки всем биологическим потребностям в нашей западной культуре ребенку навязывают одиночество (отсутствие приносящего успокоение присутствия матери или воспитательницы) на многие часы. Представление о том, что ребенку полезно спать в одиночестве, в одиночестве отдыхать, а позднее и играть, является заблуждением.

 

Такие действия, какими бы добрыми намерениями они ни прикрывались, вклиниваются между желанием ребенка и его выполнением, препятствуют ровному протеканию процессов удовлетворения потребностей и являются насилием над природой. Это приводит к тому, что матери вынуждены метаться в поисках совета, ожидая помощи для своих маленьких детей, которые не могут заснуть или выспаться, хотя явно устали, отказываются есть вовремя или в достаточном количестве, хотя голодны, надрываются от крика, и даже присутствие матери не может их успокоить.

 

А ведь если с самого начала уход за грудным ребенком разумно согласовать с его потребностями, этих нарушений можно избежать. Если же они все-таки возникли, устранить их сложно, даже когда мать готова изменить свое мнение и позицию своего вмешательства. Все отказы и чувство неудовольствия, переживаемые в связи с телесной или инстинктивной потребностью, в воспоминаниях ребенка остаются связанными с ней. Такое неприятное заполнение (вместо ожидаемого приятного) делает это стремление уязвимым для более поздних конфликтов и задержек (А. Фрейд, 1946 г.), снижая силу инстинкта (положительного стремления к удовлетворению).

 

Отсутствие понимания инфантильных потребностей приводит и к другим тяжелым последствиям в более поздней жизни. В процессе развития личности (осознания внешних воздействий), в отношении к своей инстинктивной жизни ребенок идентифицирует себя с позицией матери. Если мать понимает, уважает и выполняет в рамках возможного его желания, то мы вправе ожидать, что его "Я" подобным образом будет вести себя по отношению к "Оно". Если же она дольше необходимого откладывает удовлетворение, уменьшает или отменяет его, это приводит к развитию установки, которую следует считать предпосылкой для возникновения более позднего невроза, поскольку "Я" ребенка начинает вести себя отчужденно по отношению к собственным инстинктам.

Стрессы внутреннего происхождения

 

Насколько сложно избежать внешних рассогласований между матерью и ребенком, настолько весь окружающий мир не в состоянии оказать помощь в устранении внутренних трудностей ребенка. Они усиливаются при наличии внешних рассогласований и переносятся легче, когда ненарушенная инстинктивная жизнь насыщена и доставляет ребенку удовольствие. Однако сами по себе они являются неизбежными и закономерны не менее, чем процессы созревания и развития, на основании которых они происходят. В отличие от взрослых патологий, они длятся недолго, возникая в качестве сопутствующего явления ступени развития, дающей повод для этого, и вновь исчезают ("заживают") с переходом к следующей ступени.

Нарушения сна

 

Не все, встречающиеся в дальнейшем, нарушения сна у детей возникают вследствие нарушения внешнего режима. Даже если на первом году жизни собственный ритм сна ребенка тщательно оберегается от любых вторжений, на втором году нарушения сна все равно встречаются. Не приходится удивляться, если усталый маленький ребенок в конце первого года жизни время от времени проваливается в сон (при условии, что этому процессу не мешают такие телесные потребности, как голод, боль или неудовольствие). Но уже через несколько месяцев тот же самый ребенок, несмотря на всю усталость, начнет протестовать, если его будут класть в постель, станет сопротивляться изо всех сил, звать мать и т. п. Очевидно, что засыпание в этот период — не более чем простое автоматическое удовлетворение телесной потребности. В дифференцированной структуре "Я" и "Оно", которая возникает на втором году жизни, сам ребенок и объектный мир уже отличаются друг от друга. Переход от бодрствования ко сну означает теперь три момента: вытягивание всего либидо из объекта, отход всех интересов "Я" от внешнего мира и перемещение "Я" в "Оно". Никакой из этих процессов не дается легко; они воспитывают у ребенка страх и заставляют его еще ожесточеннее бороться против сна, вызывая неодолимые желания присутствия матери, включенного ночью света, открытой двери, наличия стакана воды и т. п. Только когда объективные отношения ребенка станут более постоянными и появится уверенность у его "Я", эти трудности исчезнут. Тогда немного повзрослевший ребенок окажется в состоянии позволить себе заснуть.

 

Для осуществления перехода от бодрствования ко сну у детей, как отмечалось выше, имеются собственные вспомогательные средства. Занятия аутоэротизмом служат возврату либидо из внешнего мира к собственному телу, "переходные объекты" (игрушечный медвежонок и т. п.)

 

занимают место между матерью и телом. В более поздние детские годы (латентный период), или просто когда прекращаются аутоэротика и, особенно, онанизм, из внутренних конфликтов образуются новые нарушения процесса засыпания. Обычно появляются навязчивые процессы — навязчивые просьбы, навязчивые числа, навязчивые мысли и т. п. — новые симптомы, которые сопровождают эту борьбу за отвыкание.

 

Внешне нарушения засыпания у детей схожи с нарушениями сна у депрессивных и меланхоличных взрослых. Но за этими поверхностными соответствиями кроется совершенно иная метапсихологическая картина. На самом деле оба явления имеют очень мало общего, и детское нарушение не следует рассматривать как преддверие взрослого нарушения. Подобие заключается лишь в том, что функция сна может служить ареной борьбы для внутренних конфликтов, поскольку явно предрасположена к нарушениям.

Нарушения процесса кормления

 

Аналитикам хорошо известна история нарушений процесса кормления у детей во всех своих подробностях. (А. Фрейд, 1946 г.). Множество трудностей в кормлении сменяют друг друга, как сопутствующие явления от инстинктов к "Я". Первые нарушения возникают при грудном вскармливании младенца и обусловлены множеством причин. Со стороны матери — это телесные препятствия, такие как формы соска, скудная секреция молока и т. п., или же психические препятствия, проявляющиеся в форме ее отношения к кормлению грудью. Грудной ребенок тоже может создать такие телесные трудности, как неразвитость сосательного рефлекса, органически обусловленную снижением пищевой потребности. В качестве автоматического ответа на страх или амбивалентность матери у ребенка могут возникнуть трудности психического характера.

 

Следующим часто встречающимся нарушением является отказ от пищи после отнятия от груди, который можно предотвратить, если отнятие от груди или бутылочки производить постепенно, а не мгновенно. Если же оно будет переживаться ребенком как травма, то оставит после себя последствия в форме негативной установки к приему пищи, недоверия к каждому новому вкусовому ощущению, неприятия непривычных блюд, снижения орального чувства удовольствия и т. п. Случается и противоположное: дети, которые были оторваны от груди внезапно, всю последующую жизнь постоянно испытывают чувства голода и жажды.

 

На следующей ступени развития еда становится фактором борьбы, в которой находит выражение амбивалентность ребенка по отношению к матери. (Ярчайший клинический пример такого противостояния показал маленький ребенок, который в гневе к матери обычно не только выплевывал то, чем она его кормила, но даже соскребал остатки пищи с языка.) В этом смысле борьба с матерью разыгрывается вокруг предмета пищи (отказ от определенных блюд, болезненная страсть к другим блюдам и т. п.), количества еды и способа ее употребления (спокойное сидение, соблюдение правил поведения за столом и т. п.).

 

Позднее и уже без подобного отношения к объекту появляется: отвращение к определенным блюдам, причина которого кроется в воспитании опрятности, т. е. в защите от анальных побуждений, предпочтение пищи без мяса, что соответствует (если вегетарианство не обусловлено взрослым окружением) вытеснению каннибалистических, садистических фантазий, отказ от приема пищи в связи с отвергаемыми фантазиями беременности.

 

Часто эти безобидные склонности воспринимаются родителями как предвестники угрожающих жизни отказов от еды (невротическая анорексия, отсутствие аппетита) и могут перейти в них при отсутствии лечения. Однако описанные нарушения не являются признаками патологических изменений, они обусловлены генетически и потому недолговременны. Они могут дать повод для опасения только в том случае, если каждая неприятность в процессе питания ослабляет удовольствие от еды и таким образом содействует возникновению осложнений на следующей ступени. К тому же возможность невротических желудочных и кишечных нарушений во взрослой жизни тем вероятнее, чем глубже детские нарушения питания.

Архаические страхи

 

В эмоциональной жизни ребенка страх появляется даже раньше, чем начинают развиваться его специфические формы, соответствующие как состоянию его объектных отношений, так и формированию его внутреннего мира.

 

Сильные "архаические" страхи возникают у маленького ребенка спонтанно и не могут быть сведены к случавшимся ранее опасным ситуациям или неприятным переживаниям. Они проявляются в виде страха темноты, одиночества, страха перед чужими, перед новыми впечатлениями, перед громкими шорохами и звуками (громом, ветром и т. п.). Существует внешнее сходство между ранними архаическими страхами и поздними фобиями, которое, однако, не подтверждается метапсихологически. Фобии фаллической фазы являются результатом высокоразвитых психических процессов (регрессий, смещений, конфликтов); в противовес им архаические страхи являются отличительным признаком незрелости и слабости "Я", в распоряжении которого существует пока мало средств преодоления страха и которое, к тому же, реагирует паническим состоянием на раздражения, с овладением и преодолением которых оно справиться не в силах.

 

С развитием зрелости "Я" эта форма страха перестает играть главную роль. Окружающий мир становится менее угрожающим с появлением способности к проверке реальности, с развитием логического мышления, разума, уменьшением проекций и магического мышления.

Расстройство поведения у маленьких детей

 

Матери не в состоянии справляться со сложностями у некоторых маленьких детей, если они достигают своего пика. На вершине анально-садистической фазы инстинктивные стремления проявляются либо непосредственно в виде получения удовольствия от беспорядка, от разрушений и моторного беспокойства, либо реактивно в виде неспособности расстаться, мучительного обращения, жалоб, неудовлетворенности, страстного и хаотичного проявления чувств.

 

Хоть эти патологические явления весьма тяжело переносятся окружающим миром, все же драматизировать ситуацию с состоянием ребенка не следует. Подобные проявления объясняются недостатком тех возможностей отвода, которые имеются в распоряжении детей данного возраста. С дальнейшим развитием таких функций "Я", как мышление, речь (А. Катан, 1961 г.), игра, способность к сублимации и т. п., ситуация начинает меняться сама по себе.

Проходная фаза навязчивости

 

Обычно именно навязчивому неврозу или навязчивому характеру приписывают подчеркнутую любовь к порядку, опрятность, магическое мышление и церемонии засыпания, однако их проявления на вершине или перед спадом анальной прегенитальности мы наблюдаем почти у каждого ребенка. Либо в результате воспитания опрятности, либо на основе развития "Я", которое временами (если не регулярно) происходит одновременно с преодолением анальных побуждений (Х. Хартманн, 1950 г.), дети начинают вести себя так, словно они навязчиво невротичны, хотя не являются такими в метапсихологическом смысле. Как только развитие инстинкта и "Я" продвигается к фаллическо-эдипальной фазе, очевидная патология этой возрастной ступени вновь исчезает.

 

Однако нельзя пропускать связь этой генетически обусловленной навязчивой фазы с более поздним навязчивым неврозом. Происходящие в ней переживания создают точку фиксации, в которой позднее, возвращаясь из фаллической фазы, сходятся регрессии. Возврат к ранней навязчивой фазе, защита от ее возрождения, возникающие из этого конфликты и компромиссные образования в конечном итоге становятся причиной навязчивого невроза, даже если сама по себе эта фаза невротической еще не является.

Генетически обусловленные нарушения на фаллической фазе, фазах предпубертатности и пубертатности

 

Спонтанное излечение так же зависит от генетических сдвигов, как и возникновение нарушений. Это становится очевидно, особенно в том случае, когда генетически обусловленные изменения касаются экономических отношений в инстинктивной жизни или в организации "Я", т. е. являются качественными, а не количественными. Например, в фаллической фазе увеличивается инстинктивная сила, а вместе с ней защита от страха кастрации, страха смерти, желания смерти и пр., что создает клиническую картину смещения задержек, сверхкомпенсаций, регрессивных и пассивных действий. Но если сила эдипова комплекса будет снижаться и ребенок совершит биологически предписанный переход в латентный период, угрожающий синдром может и не появиться. Так, инфантильный невротик становится относительно беспроблемным с ослаблением инстинктивной интенсивности.

 

Все происходит наоборот со следующим генетическим сдвигом при переход от латентного периода к предпубертатности. В этот момент снова появляются усилившиеся оральные и анальные побуждения предэдипального прошлого, которые угрожают многим достижениям латентного периода (социальному приспособлению, сублимации). Остаются как невротические, так и диссоциальные действия, которые придают предпубертатности ее противоречивый характер, вследствие чего вновь утрачивается видимость полного психического здоровья и внутреннего равновесия.

 

Затем следует картина пубертатности, хорошо известная аналитикам по многим исследованиям (Айслер, 1958 г.; Гелеерд, 1958 г.; А. Фрейд, 1936 г.). Вновь всплывшие генитальные побуждения помогают утвердиться мужественности, скорее покончить с привнесенными из негативного эдипова комплекса пассивно-феминистическими стремлениями и другими остаточными проявлениями прегенитальности. Однако, пубертатный сдвиг создает и свою собственную симптоматологию, которая при неблагоприятных условиях равносильна психическим и юридическим нарушениям и начинает исчезать лишь со вступлением во взрослый возраст.

 

Приведем хронологическую последовательность ступеней, которую предлагает Г. Нагера в своей работе "Инфантильные неврозы" (1966 г.):

 

а) нарушения развития, возникающие под внешним воздействием на процесс развития;

 

б) генетически обусловленные конфликты, являющиеся нормальными сопутствующими явлениями генетических продвижений;

 

в) невротические конфликты, возникающие между инстинктивными требованиями и осознанными требованиями внешнего мира;

 

г) инфантильные неврозы.

Диагностические категории детства: асоциальность и криминальность. Юридическая и психологическая точки зрения на социальное приспособление и хронологический возраст

 

Неуверенность, о которой мы говорили выше, когда речь шла детской "лжи" или "воровстве", при расширении взгляда на всю область социального приспособления и его неудачи становится еще больше.

 

В различных государствах и на различных континентах по-разному решается вопрос о том, начиная с какого возраста несовершеннолетний может быть привлечен к суду для несовершеннолетних и отвечать перед законом за свои действия. В большинстве европейских стран средний возраст для этого — 13—14 лет. В Англии и Америке мы находим постепенную градацию юридических мер, начиная с 8 лет до полной ответственности с 16, 18 или 21 года. Европейские криминологи едины во мнении, что "полную ответственность перед законом желательно вводить не раньше достижения восемнадцатилетнего возраста".

 

Не более уверенно, чем криминологи, чувствуют себя в этой области воспитатели и аналитики. Мы можем утверждать только, что характеризовать детей асоциальными, диссоциальными или преступными, прежде чем их развитие достигнет уровня, в котором возможно социальное приспособление, нецелесообразно. Мы пытаемся придерживаться этой точки зрения даже тогда, когда действие и поведение нарушают все предписания и моральные требования семьи или социального сообщества. Социальному приспособлению, очевидно, должно предшествовать эмоциональное и интеллектуальное понимание таких предписаний и идентификация с социальными требованиями, которая следует за идентификацией с родителями как их представителями. Мы солидарны с юристами в том, что такое приспособление наступает медленно, в соответствии с хронологическим возрастом. Но в целом мы ожидаем его раньше криминологов, так как считаем, что как минимум основы для социального приспособления должен появиться с наступлением эдипова периода.

 

Теория и практика в этом отношении взаимно дополняют друг друга. Теоретически мы понимаем, что ребенок на преэдипальной фазе ни в юридическом, ни в метапсихологическом смысле не может считаться адаптированным членом человеческого общества. Но, несмотря на это, мы даже для этих ранних возрастных категорий используем в клиническом исследовании такие термины, как асоциальные, запущенные, общественно неприспособленные или, как минимум, "латентно запущенные (беспризорные)" дети (Айхорн, 1925 г.). В этих случаях мы имеем в виду не окончательное социальное приспособление созревшего индивида, а множество промежуточных ступеней и частичных успехов, характерных для пути к социализации. Если подрастающий ребенок не совершает соответствующих продвижений по этой лестнице, то у нас возникает тревога за то, что ожидаемый конечный результат не будет в достаточной мере достигнут или не появится вовсе.

 

У нас не возникает сомнений в том, что окончательное социальное приспособление зависит от множества условий, что для достижения этого действия генетические продвижения должны сочетаться друг с другом в каждом пункте и со всех сторон психического аппарата. Чем больше мы знаем об этих отдельных условиях, тем увереннее сможем предсказывать более позднюю диссоциальность, даже если ко времени установления диагноза лишь едва заметный намек на рассогласование между генетическими линиями, расхождение в темпе развития инстинкта и "Я" или недостатки и слабости в объектных отношениях заметны в клинической картине.

 

Подобная дифференциация социального приспособления на его генетически-исторические элементы доказывает ошибочность мнения о том, что диссоциальность и криминальность едины как нозологические понятия, что их можно свести к таким специфическим внутренним причинам, как духовная и моральная неполноценность, либо к специфическим влияниям окружающего мира, таким как разлучение с родительским домом, распад семьи и т. п. Чем меньше мы говорим о специфических причинах диссоциальности, тем более очевидным для нас становится правомерность рассмотрения социального приспособления в качестве конечного результата инстинктивной судьбы — модификации стремлений, которые естественным образом существуют у каждого нормального ребенка. Такая теоретическая позиция облегчает сопоставление генетических линий, которые приводят к патологическим результатам, рассматриваемым в данной главе. Как и следовало ожидать, такое движение в сторону аномалий является более путанным и расплывчатым, чем приведенные выше нормальные линии развития, а поэтому проследить их гораздо труднее.

Господство принципа удовольствия у новорожденного

 

Все действия новорожденного слепо подчиняются лишь одному закону — принципу удовольствия. В соответствии с господством этого принципа приятные переживания принимаются, все неприятные отвергаются, а напряженность удерживается на максимально низком уровне. Тот факт, что новорожденный может самостоятельно регулировать удовольствие и неудовольствие лишь тогда, когда удовлетворение достигается на собственном теле (аутоэротика), имеет большое значение для будущей его жизни.

Заботливая мать в качестве первого законодателя

 

Младенец полностью предоставлен ухаживающему за ним лицу для удовлетворения таких телесных потребностей, как голод, сон и температурная регуляция, поэтому, чем сильнее внутренняя установка на поиск удовольствия, тем сильнее удовлетворение желаний зависит от внешнего мира. Поскольку мать исполняет либо отвергает желания ребенка, то она становится не только его первым объектом любви (по принципу примыкания и опоры), но и его первым законодателем. Первые правила и законы внешнего мира, которые ребенок ощущает на себе, имеют отношение к частоте и количеству предоставляемых ему удовлетворений. Решающее значение в данном случае принадлежит тому, как различные методы ухода за грудным ребенком (или сама мать и ее советчики) соотносятся с установленным самим ребенком принципом удовольствия — действуют ли они наперекор ему или же в своих действиях руководствуются им. Некоторые уход за ребенком ставят полностью в зависимость от инстинктивной потребностной регуляции на основе условных рефлексов и для этой цели пользуются отказами, ограничивают удовлетворения и в образе мрачного деспота действуют диаметрально противоположно желаниям ребенка. Другие поступают наоборот (кормление по потребности и пр.), избегая подвергать ребенка неприятным переживаниям, и доставляют ему как можно больше приятных удовольствий.

 

Жизнь грудного ребенка полностью зависит от материнской заботы, и поэтому он безоговорочно подвластен этим правилам, предписаниям и режиму. Исходя из этого, он воспринимает режим как враждебную силу, пока тот приносит ему неприятности, и как дружественную, когда доставляет удовлетворение. Несмотря на свою беспомощность, ребенку, однако, удается на основе заботы о себе сформировать набор определенных действий по отношению к матери. Уже с самого раннего возраста матери различают два типа детей — послушных, "хороших", легко управляемых и нетерпимых, своевольных, тяжелых, которые бурно протестуют против любого ограничения, накладываемого на него.

Внешний контроль над инстинктивным удовлетворением

 

По мере обретения подрастающим ребенком самостоятельности в отношении приема пищи, сна и т. д., все большее значение приобретают инстинктивные желания, а телесные потребности борьбы с внешним миром отходят на задний план. Затем ребенок начинает удовлетворять свои эгоистические, прегенитальные или агрессивные желания с тем же самым рвением, с каким до этого стремился к утолению чувства голода, и сталкивается — как и прежде — с ограничениями, которые налагает на него внешний мир. Для ребенка естественно желание добиться осуществления своих инстинктивных целей безотлагательно, не учитывая обстоятельств окружения; взрослому миру необходимо, хочет он того или нет, вмешаться и сдержать, чтобы предохранить от возможного вреда самого ребенка или для защиты других людей и вещей от крайностей проявления нетерпения ребенка. Из-за этой рассогласованности между внутренним и внешним, стремлением к удо