ВВЕДЕНИЕ: К ВОПРОСУ О КРИТИКЕ СОЦИОЛОГИИ

 

Гоулднер А. Наступающий кризис западной социологии. СПб: Наука, 2003. – 575 с.

 

27 Критику и преобразование общества можно отделить от крити­ки и преобразования теорий общества только с риском для нас са­мих.

27 Однако разрыв между теорией и практикой, столь обычный в истории американских радикальных движений, в каком-то отноше­нии становится все более глубоким. Некоторые из наиболее воин­ственных радикалов в движении новых левых или в Движении за освобождение черных избегали, по крайней мере в течение некото­рого времени, любой серьезной связи с социальными теориями.

27 Несомненно, это пренебрежение теорией имеет разнообразное происхождение. Отчасти оно связано с тем фактом, что эти социаль­ные движения все еще остаются новыми, и их политическая актив­ность поглощает их неизбежно ограниченную энергию и ресурсы. Одним словом, новому радикализму требуется время для разработ­ки новых теорий. Хотя пренебрежительное отношение к теории и не является характерной чертой американцев, однако отчасти оно обусловлено тем, что американские радикалы — зачастую в боль­шей степени американцы, чем они сами это осознают, и, возможно, предпочитают осязаемые результаты прагматической политики не­осязаемым результатам теории. Опять-таки отчасти их пренебрежи­тельное отношение к теоретическим проблемам, по-видимому, обус­ловлено тесными связями некоторых молодых радикалов с группами хиппи, экспрессивный и эстетический стиль неприятия американ­ской культуры которых склонял их к тому, чтобы избегать пустых, по их мнению, «перебранок» интеллектуальной конфронтации.

27 Кро­ме этого, существует также крикливое меньшинство, которое, как говорится, чувствует себя лично униженным, когда слышит апелля­цию к разуму.

 

28 СОЦИОЛОГИЯ КАК МАССОВАЯ КУЛЬТУРА

28 Вместе с тем сегодня среди молодых американских радикалов существуют еще и другие важные источники безразличия к теории, которые отличают их от радикалов 1930-х гг.

28 Сюда можно отнести возникновение социологии как части массовой культуры в период между 1940-ми и 1960-ми гг., когда социология приобрела институ­циональную, если не интеллектуальную, зрелость.

28 Она стала жизне­способным элементом научной жизни: сотни тысяч студентов аме­риканских колледжей слушали лекции по социологии. По этой науке были написаны буквально тысячи книг. В то же время только что появившееся тогда производство книг в мягких бумажных облож­ках сделало их доступными для массового читателя. Они продава­лись в аптеках, на железнодорожных станциях, в аэропортах, гости­ницах, кондитерских.

28 Растущее благосостояние среднего класса содействовало приобретению этих книг студентами даже в тех слу­чаях, когда они не требовались в качестве учебников.

28 Широкая доступность социологии (и других социальных наук) как элемента повседневной культуры оказала парадоксальное воз­действие на отношение некоторой части молодых людей к социаль­ной теории и социальным проблемам.

28 С одной стороны, то обстоя­тельство, что в книжных магазинах книги по социальным наукам располагались вперемежку с книгами других видов массовой лите­ратуры, вело к тому, что, по ассоциации, социальные науки стали рассматривать как составную часть широкой культуры, которую ра­дикалы отвергали. Таким образом, недоверие к социальной теории со стороны некоторых молодых радикалов проистекало из восприя­тия ее как части господствующей культуры. С другой стороны, не­посредственное знакомство с социальными науками привело не­которых к некритическому принятию социологии. Для некоторых молодых людей социология в бумажной обложке начала занимать место предшествующей ей литературы радикального критицизма и протеста.

28 Благодаря усвоению социальных наук как элемента культуры повседневной жизни, чтению книг о предрассудках или бедности, фактическая сторона жизни в Америке зачастую стала представляться им вполне ясной. Стремление обсуждать теорию могло поэтому ка­заться им бесполезным запутыванием дела, подменой каких бы то ни было практических шагов по решению проблем пустыми разго­ворами о них.

28 Рассматривая эти исследования с точки зрения своих ценностей, они часто испытывали скорее чувство морального от­вращения, чем интеллектуальный подъем. Некоторые уверились в том, что теоретизирование — это форма эскапизма, если не мораль­ного малодушия.

28 Однако пренебрежительное отношение радикалов к сознающей себя теории в то же время является опасным и заключает в себе иро-29-нию, поскольку подобная позиция означает, что, хотя они и претен­дуют на то, что являются радикалами, на самом деле они капитули­ровали перед наиболее вульгарными течениями американской куль­туры, перед бэббитовским* захолустным антиинтеллектуализмом и невежеством.

* Babbit—духовно убогий обыватель, некритически принимающий стандарты сред­него класса, главный персонаж романа Синклера Льюиса «Бэббит» (1922 г.) (англ.).

29 Более того, если радикалы хотят изменить свой мир, они, безусловно, должны понимать, что добиться этого они смогут только преодолевая сопротивление одних и пользуясь поддержкой других. Но те, кому они противостоят, равно как и те, с кем они, возможно, хотят объединиться, на деле нередко руководствуются определенными теориями. Без теории, которой присуща самооцен­ка, радикалы не будут в состоянии понять, не говоря о том, чтобы изменить, ни врагов, ни друзей. Те радикалы, которые полагают, что могут отделить задачу разработки теории от задачи изменения об­щества, на самом деле действуют не без теории, а с помощью несфор­мулированной теории, которую поэтому невозможно анализировать и корректировать. Если они не научатся сознательно использовать свою теорию, она начнет использовать их. Будучи не в состоянии ни управлять своими теориями, ни понимать их, радикалы, таким об­разом, на самом деле подчиняются одной из форм того самого от­чуждения, которое они обычно отвергают.

29 Глубокое преобразование общества, к которому стремятся мно­гие радикалы, не может быть произведено только политическими средствами, поскольку прежнее общественное устройство под­держивается не только благодаря силе и ее применению или бла­годаря практическим соображениям и предусмотрительности. Ста­рое общественное устройство сохраняется также благодаря теориям и идеологиям, утверждающим свою власть над умами людей, ко­торые в результате не просто предпочитают держать язык за зу­бами, но и подчиняются обществу без принуждения. Поэтому бу­дет невозможно ни освободить людей от власти старого общества, ни построить новое гуманное общество, не приступая здесь и те­перь к созданию целостной контркультуры, включающей новые социальные теории. Это невозможно сделать без критики соци­альных теорий.

29 Двойственное отношение к теории в некоторых кругах новых левых, одновременное осознание ее несоответствия и в то же время необходимости было четко выражено Дэниелом Кон-Бендитом, од­ним из лидеров французских студенческих волнений, начавшихся весной 1968 г. в Нантере:

«Анархисты, — заметил он, — повлияли на меня в большей мере своими конкретными действиями, чем своими теориями... теоретики смешны».

29 Однако в то же время Кон-Бендит отмечал:

«Существует разрыв между теорией и практикой... мы пытаемся эффективно развивать теорию» [1].

30 Теория оказала воздействие на возникновение движения новых левых, какую бы позицию они ни занимали по отношению к ней, что очевидно между прочим и благодаря роли Франкфуртской шко­лы критической социологии, в том числе Юргена Хабермаса, Теодо­ра Адорно и Макса Хоркхаймера, которая, как говорят, явилась «столь же значимым событием, как любое уникальное событие» в поли­тическом возрождении Немецкого социалистического студенчес­кого союза (Sozialistischer Deutsche Studentenbund) в 1961-1965 гг. Международный отклик среди новых радикалов получила деятель­ность еще одного представителя этой школы, Герберта Маркузе, практическое значение которого было косвенно признано недав­ней советской критикой его теории. Однако даже здесь, в рамках критической школы социологии, продолжающийся конфликт меж­ду теорией и практикой проявился в полемике между Хабермасом и молодыми активистами осенью 1968 г., после их демонстраций во Франкфурте.

30 Ввиду недостатка времени и отсутствия стимулов для того, чтобы дать новую формулировку старым теориям или разработать собствен­ные новые теории, потребность радикалов в теории зачастую удовле­творяется сегодня наспех проглоченным, вульгарным марксизмом. Однако даже это, вероятно, лучше, чем другая используемая сегод­ня альтернатива, а именно просто называть «марксизмом» собствен­ные взгляды. Эта автохарактеристика возможно служит выражени­ем солидарности с могущественной интеллектуальной традицией, но, поскольку нет подлинного ее усвоения, от этого нет никакого про­ку. На самом деле эта «магия наименования» может принести вред, потому что способна отвлечь критическое внимание от весьма от­личной от марксизма теории, которой фактически придерживается индивид. Так, однажды я слышал пространное критическое выступ­ление молодого радикала против современной социологии — в осо­бенности против той разновидности функционализма, которую пред­ставляет творчество Толкотта Парсонса, — с позиции, которую он определял как марксизм, в то время как на самом деле он рассмат­ривал ее с точки зрения другой, несколько отличной разновидности функционалистской теории.

30 В лучшем случае подобное использование марксизма амери­канскими радикалами, даже тогда, когда оно представляет собой нечто большее, чем просто лозунги, является по существу регрес­сивным и примитивистским. Особенно верно это в отношении Соединенных Штатов, где, помимо очень небольшого числа эко­номистов и несколько большего числа способных историков, марк­сизм сам по себе вряд ли получил развитие, где его интеллектуаль­ный калибр остается на жалком уровне 1930-х гг., когда он был приведен в упадок Сталиным, и где даже не приступили к освое­нию предшествующего вклада Георга Лукача и Антонио Грамши, не говоря уже о блестящих немецких, итальянских и французских

31 современниках.

31 Американские марксисты оказались среди наиме­нее оригинальных и творческих представителей мирового марк­сизма. Обычно они только применяли, но практически никогда не углубляли марксистскую теорию. Если не придерживаться мнения, будто за последние тридцать лет академические социальные науки не сделали никакого существенного вклада в понимание современ­ного общества, возврат к нереформированному марксизму пред­ставляет собой в лучшем случае акт отчаяния, в худшем — прояв­ление безответственности и недобросовестности.

31 Однако сегодня у многих молодых радикалов нет никакого стремления возвращать­ся к ортодоксальному марксизму. В самом деле многие настроены глубоко критически по отношению к заложенной в нем, как они считают, предрасположенности к тоталитарной Realpolitik; для не­которых это становится еще одной причиной относиться к теории с подозрением и избегать ее.