[30] После расшифровки микенского линейного письма Б дата первых греческих текстов, которыми мы располагаем, была отодвинута на половину тысячелетия назад. Это углубление исторической перспективы заставляет пересмотреть хронологические рамки, в которые до сих пор заключалась проблема начал греческой мысли. Древнейший греческий мир, каким нам раскрывают его микенские таблички, во многом сродни современным ему ближневосточным царствам. На основе текстов линейного письма Б (из Кносса, Пилоса или Микен) перед нами предстают тот же тип общественного устройства, аналогичный образ жизни и близкий по природе человек, что и на основе клинописных текстов из Угарита, Алалахе, Мари или из хеттской столицы Хаттушаше. При чтении же Гомера картина меняется. В "Илиаде" нам открывается другое общество, иной человеческий мир, как если бы, начиная с гомеровской эпохи, греки не могли более воспринимать облик былой микенской цивилизации, с которой они были связаны и которую они, вслед за аэдами [1], считали возможным восстановить в своем воображении.
В дальнейшем изложении мы попытаемся осознать и точно локализовать этот разрыв [31] в исторической судьбе древних греков. Как, в частности, показал М. П. Нильсон [2], религия и мифология классической Греции имеют свои корни непосредственно в ее микенском прошлом. Что же касается других областей, то здесь мы наблюдаем глубокий разрыв. Когда в XII в. до н.э. микенская держава рухнула под натиском вторгшихся в континентальную Грецию дорических племен, это не было просто падением некой династии в опустошительном пожаре, последовательно охватившем Пилос и Микены,- навсегда канул в Лету определенный тип царской власти; окончательно уничтожена целая форма общественной жизни, концентрировавшейся вокруг дворца; из мировоззрения греков полностью исчезла личность божественного царя. По своим последствиям крушение микенской системы далеко выходит за рамки социальной и политической истории. Оно оказало влияние на самого человека той эпохи: изменило его духовный мир, трансформировало его психологические установки. Падение былого могущества царя подготовило (в течение длительного периода изоляции, так называемого греческого средневековья) два взаимосвязанных нововведения: становление полиса и рождение рационалистического мышления. Действительно, когда к концу гомеровской эпохи (900-750 гг. до н.э.) греки Европы и Ионии возобновили прерванные в течение многих веков отношения с Востоком, когда в современных им восточных цивилизациях они вновь открыли уже известные ранее черты собственного прошлого (времен бронзового века), они [32] не стали, как это сделали микенцы, на путь подражания и ассимиляции. В пору расцвета ориентализации эллинизм самоутвердился перед лицом Азии, как если бы возобновление контакта с Востоком привело его к лучшему пониманию самого себя, выразившемуся в определенной форме общественной жизни. Новый тип мышления как бы определял в глазах эллинов их оригинальность и превосходство над миром варваров, в противовес царю, чье никому не подвластное могущество осуществлялось бесконтрольно. Греческая политическая жизнь стремилась стать предметом публичного обсуждения на агоре со стороны граждан, которые считались равными и для которых государственное управление являлось общим делом. В отличие от прежних космогоний новая мысль стремилась обосновать мировой порядок, построенный на отношениях симметрии, равновесия, равенства между элементами космоса.
Если мы хотим воссоздать акт рождения греческого разума, последовать по пути, которым он смог отделиться от религиозного образа мышления, определить, чем разум обязан мифу, превзойдя его, нам необходимо вернуться к микенской цивилизации, сопоставив ее с тем поворотом VIII-VII вв. до н.э., в результате которого Греция, набрав новую высоту, последовала по новому, только ей свойственному пути. Это была эпоха решающих перемен, которые, заложив основы полиса, посредством такого рода секуляризации политической мысли обеспечили господство философии.
