Так что тезис этот, конечно, самоочевидный. Насчет того, что куда как безопаснее плотвичку ловить, чем какую–нибудь большую белую или даже хотя бы и тигровую акулу. Но здесь и то мне однозначно заявить хочется, что без особого сочувствия к плотвичке я все это пишу. И не потому только, что заповедь "не укради" есть заповедь абсолютная.
Вот лет тридцать пять назад – посочувствовал бы. Именно тогда стал подниматься мутный вал презрения и даже ненависти к полиции (я в данном случае о странах победившей демократии), который ныне в такое цунами выхлестнул. И тогда крали ребята в мундирах, и тогда клевали там и сям по зернышку, и тогда гении в их рядах сотнями да тысячами не толклись. Но, как предупреждали в те еще годы наиболее дальновидные и наименее истеричные, полиция была единственной реальной силой, ограждавшей большинство населения (включая и визжавших либералов) от тех, кто не только на упомянутую заповедь, но и на все прочие девять чихал с высокой колокольни. Сделайте эту силу импотентной, предупреждали дальновидные, и на кону будут жизни. Ваши – и ваших детей.
Глаголы и причастия выше – в печальном прошедшем времени. В настоящем – разве что воплотившиеся в реальность пророчества. О чем могут свидетельствовать и родители, имеющие несчастье отправлять своих чад в публичные городские школы. И корейцы–магазинщики в Лос–Анджелесе, держащие под стойкой заряженные обрезы (поскольку, при всей их поразительной законопослушности по собственному горькому опыту калифорнийские корейцы знают, что никакая полиция от погромщиков их защитить не сможет и защищать не будет). И любой другой обычный гражданин, трижды задумающийся, прежде чем дать сдачи хулигану – который ведь может оказаться представителем расового, этнического или, не дай Бог, сексуального меньшинства.
А полиция, благодаря слаженным усилиям вождей либерализма, давно перестала быть хоть каким–то, пусть и не в доску надежным, но щитом, превратившись в еще одну структуру вездесущей партии неколебательных похренистов. Которые на работе, как известно, не сгорают. Не говоря уже про закрывание грудью каких бы то ни было амбразур.
Вот вам на эту тему одна очень показательная история. Двадцать седьмого ноября 1996 года в Сиэттле имело место ограбление банка. Ограбление суматошное, безобразное и весьма кровавое, поскольку дело кончилось перестрелкой грабителей с полицией, в результате чего несколько человек были ранены, а один из бандитов, Уильям Скарлок, от полученных ран скончался.
Ну, история не сказать, чтобы очень уж уникальная. Любой американский телеканал вас такими в любой отдельно взятый день накормить может. Но один поворот в ней оказался весьма интересным и новаторским.
Шестеро полицейских, участвовавших в той перестрелке, подали в суд на оставшихся в живых грабителей – Стива Майерса и Марка Биггинса. При том, что сидели эти гаврики и так в тюрьме – по уголовному положенному приговору. Но этот иск был сугубо гражданским. Полицейские домогались денежной компенсации... за "эмоциональный шок", полученный в результате возникшей с бандитами перестрелки. Назвав поведение грабителей "экстремистским и вызывающим", истцы требовали взыскать с виновных какие–то уж там деньги в их, истцов, пользу.
И если этого кому–то еще мало, то могу процитировать мистера Зилера, адвоката упомянутой полицейской шестерки. И процитирую я мэтра буквально.
"Они не пошли на это ради денег. Истцы хотели дать понять всем своим товарищам–полицейским, что они – полицейские – не обязаны иметь дела с подобными неприятностями."
Не спешите. Перечитайте последний абзац – речь мэтра Зилера – еще раз. Штука в том, что ведь ничего от себя мэтр и не добавил. Это и был "мессидж", послание, воззвание – ибо какие же такие миллионы можно надеяться получить с двух уголовников, что уже и так на нарах отдыхают? Именно воззвание это и было, суть которого действительно сводилась к тому, что полиция "не обязана иметь дела с подобными неприятностями".
С какими "неприятностями"? Ответ прост, да и сама эта история множественных толкований не допускает. С необходимостью лицом к лицу оказываться с вооруженными преступниками. С необходимостью вступать с ними в бой. С необходимостью рисковать здоровьем – а то и самой жизнью. Именно со всем этим – по мнению шестерки вкупе с адвокатом – они "не обязаны иметь дела".
Комментарии? Милые мои, да какие уж тут комментарии...
В чем–то похожий иск предъявил гражданке Джейн Либераторе сержант полиции Марк Байерс в городе Санрайз, штат Флорида. В начале 1996 года он вместе с товарищами был вызван в дом, где мадам Либераторе проживала, по поводу угрожающего шума, скандала и прочих малоприятных для соседей моментов.
Дым оказался не без огня, поскольку, как выяснилось, мистер Либераторе, законный муж Джейн, застукал подругу жизни прямо на священном супружеском ложе в компании с непрописанным субъектом мужского пола. И вдобавок голышом – в чем мать родила. Отчего и возник шум и гам, в результате которого муж любовничка порешил и кинулся разделываться с неверной Джейн – но тут–то полиция и ворвалась.
И вот на эту–то неверную Джейн сержант Марк Байерс в суд и подал. Требуя компенсации за вывихнутую кисть руки, которую он повредил, когда всей бригадой они входную дверь высаживали. В иске своем сержант Байерс указал, что аморальное поведение мадам Либераторе подвергло его жизнь опасности, а также причинило расстройство здоровью. И адвокат Байерса то же самое со всей убежденностью подчеркнул, сказавши, что "если ты изменяешь мужу и создаешь ситуацию для убийства человека, да еще и травмы полицейского, то за это надо отвечать".
Потому, думаю, уже не в диковинку читателю будет иск, выдвинутый полицейским Норманом Мартинесом против владельцев некоего бара в городе Санта Фе. Ему там, этому Мартинесу, в драчке – которая, как выяснилось, не совсем без его вины состоялась – своротили немного нос. Отчего иск и случился.
В котором Мартинес требовал компенсации именно за этот выведенный из строя нос, поскольку являлся сей орган едва ли не основным рабочим инструментом нашего полицейского (так оно, во всяком случае, из иска следовало). Ибо теперь, будучи дорожным полицейским – гаишником, то есть – он не в состоянии будет унюхать алкоголь в дыхании того или иного подозрительного водителя.
Ну, последний–то случай тут более для вящей калейдоскопичности да отдохновенности вставлен был. Но и так, думаю, понятно, что не настроена нынешняя полиция на какие бы то ни было неприятности да опасности. Да и с чего бы на них было настраиваться, когда у прочих похренистов жизнь эвон какая благополучная – и чем же это мы хуже получаемся?
Так что в бой, похоже, не рвутся. Оно ведь логично. Потому как в бою того – повредить могут.
Отчего поразительные порой истории происходят. Как, скажем, та, что в городе Батон Руж, штат Луизиана, имела место.
Хоронили там, в этом Батон Руже, некоего гражданина. Панихида – все честь по чести. Во время этой–то панихиды все и случилось. Когда говорил старенький – восьмидесяти одного года – пастор прощальное слово, кинулся на него некий маньяк, Фредди Армстронг. С ножом. И этим ножом пастора зарезал насмерть. А потом – уж прошу прощения за кровавые подробности, но они, уверяю вас, здесь существенны – тем же ножом ему, пастору, голову отрезал. В присутствии всех этой панихиды участников, среди которых было и НЕСКОЛЬКО ПОЛИЦЕЙСКИХ.
Ну, газеты, понятное дело, историю эту и так и сяк обсасывали – и впрямь леденящее ведь сердце событие. Более всего места посвятив обсуждению вопроса: подсуден убийца или нет. Адвокат Армстронга, Дэрил Блю, утверждал, что конечно же нет. Да вот вам и цитата из него, буквальная: "Какой нормальный человек в присутствии полиции будет кому–то голову отрезать!" Аргумент сильный, что и возразить. Так получается, что любому нормальному человеку любому другому нормальному человеку голову отпилить – раз плюнуть. При условии, конечно, что полиции рядом нет.
Ну, понеслась тут, конечно, дискуссия. Нормален – ненормален, судить – не судить. Но никто не задался вопросом хоть и несколько в сторону уводящим, но от того не менее важным.
Как оно вообще могло получиться, что все–таки отрезал – а ведь отрезал, и вчистую – этот Армстронг старику–пастору голову? Ну, зарезать – это еще можно себе представить. Вскочил, подлетел, ударил ножом. Но тем же ножом голову ОТПИЛИВАТЬ (я снова прошу прощения, но вовсе я тут не упиваюсь кровавыми сценами) – на это все–таки не одна–две секунды нужны. И опять–таки могу я представить, что вся прочая публика – к крови непривычная и за жизнь свою справедливо опасающаяся – в ужасе так и застыла во время всей этой операции. Но те–то НЕСКОЛЬКО полицейских? Их–то что в такой ситуации заморозило?
Только один вариант тут и получается. Тот, что заняты они были тем, что прикидывали: какую сумму иска к головорезу Фредди предъявить можно будет. За безусловно пережитый "эмоциональный шок".
Очень уж нежный и ранимый нынче полицейский пошел. Что эмоционально, что – или даже тем более – физически. Вот, например, какая драма с лейтенантом полиции Эдом Вагнером произошла.
Служил он в Уэст Палм Бич во Флориде – и не где–нибудь служил, а в группе спецзахвата, в тех, то есть, ребятах, что первыми в бронежилетах да в шлемах под бандитские пули кидаются. Ну, это уж без дураков – элита. И вот как–то один из товарищей его, Вагнера, шутя в захват – в двойной такой нельсон – взял. После чего у лейтенанта Вагнера шея несколько и разнылась. О чем он, как оно нынче водится, начальству и сообщил. Дескать, шея у меня чувствительная, и мне бы такую обстановку надо, чтобы ее впредь не перенапрягать. Чтобы, дескать, в самые первые ряды меня уже не совать.
А начальство к этому отнеслось очень даже бессердечно. Раз, сказали, шея нежная очень, то сиди тогда за бумагами. Пока все прочие под пули бегать будут. А то ведь в этой группе захвата шею натрудить запросто – не ломом кто врежет, так балка какая вполне рухнуть может.
Ну и, конечно, подал на них на всех лейтенант Эд Вагнер в суд. Чтобы, значит, признали ему инвалидность, но в группе захвата несмотря на такую ограничивающую запись в трудовой книжке чтобы держали (я уж не знаю, как он себе это видел – в качестве почетного члена, что ли). На первом–то слушании его судья послал куда дальше – но, говорят, не сдается Эдди и намерен дальше судиться. Да и то сказать, боец–то ведь – из элитных.
Да что уж шея растянутая – тут блоха–то за задницу укусит, и то ведь какая катавасия затевается. И насчет блохи я тут нимало не пошутил. Случилась такая история – не в Америке, правда, а в более близкой Голландии. И совсем недавно.
Так оно там получилось, что пришлось двум полицейским арестовывать одного типчика в амстердамских кварталах бедноты. (Могут, конечно, некоторые и усомниться – но уверяю вас, есть там и такие.) Ну, дальше тут не в типчике дело – а в том, что вернувшись в участок, приволокли эти два бойца с собой и целую армию блох. На себе и приволокли, нимало о том не подозревая.
Ну, оно вскоре и началось. То один заскребется вдруг, то другой вскрикнет, за упомянутую выше задницу хватаясь. И, конечно, в такой обстановке уже никому не до полицейских задач стало. Так тем у них там все кончилось, что участок целиком пришлось ЭВАКУИРОВАТЬ, экстерминаторов вызывать – и, пока те с блохой воевали, на сутки полицейское отделение из строя вышло полностью.
И почему–то не кажется мне, что в другой раз бравые полицейские в те же кварталы сунутся – хоть даже и за убийцей гоняясь.
Нежные. Легко ранимые (пусть даже и блохой за дважды упомянутое место). С чрезвычайно тонкой, как оказалось, психикой. Что яростно утверждают по этой психике специалисты из Портсмутского университета в Великобритании.
Как показали их исследования, руководил которыми доктор (а как же) Олдерт Вридж, на психику полицейских крайне отрицательно влияют сирены и мигалки, на их же полицейских машинах установленные. До такой даже степени, что, запустив всю эту видео–аудиоаппаратуру, приезжают они на место происшествия уже порядком заторможенные. И, что особо подчеркивалось в научном трактате, с резко пониженным желанием применять полагающееся по штату оружие.
Странно вообще–то оно получается. Так ведь думалось, что весь этот вой сирен, огни бегущие, скорость бешеная – что все это только адреналину в кровь вбрызгивает, да так, что к месту происшествия уже одни Ван Даммы с Чаками Норрисами подъезжать должны. А с другой стороны, вон оно что наука, с которой не поспоришь, утверждает (у них ведь в Портсмуте, если не забыли, аж доктор во главе). Стало быть, не просто нежные они там в полиции, а как–то уж особо нежные. До трогательной какой–то хрупкости...
Так что и в бой, и тем паче на амбразуру – это, пожалуй что, маловероятно. А логический ряд продолжая, оно ведь непохоже, чтобы и вообще к работе рвались. Чему и помимо логики доказательств в избытке.
Радикально решил это дело – насчет того, чтобы сократить затраты драгоценной физической и особенно интеллектуальной энергии – полицейский инспектор в Бронксе (район Нью–Йорка) Энтони Киссик в 1995 году. Он в своем 50–м отделении полиции разработал инструкции по принятию жалоб у населения. И так по его инструкциям выходило, что ежели жалобщика просто отметелили, ничего такого не сломав, то никаких бумаг заводиться и не должно.
Так оно в инструкциях и было перечислено: ни кровь из носа или даже ушей, ни фонарь под глазом, ни губа расквашенная. Только и единственно переломанные кости – или уж такие раны, что наложения множественных швов настоятельно требуют.
Ну, а помимо экономии трудовых резервов – вы представляете, насколько преступность в целом в 50–м отделении снизилась? Хотя и то заметить надо, что не все еще сделано. Простор для творчества еще даже у инспектора Киссика ого–го. Кость кости ведь тоже рознь.
Симпатичный случай выдающейся полицейской лени имел место в 1997 году в городе Ленекса, штат Канзас. Шефиня тамошней полиции (ну не шефом же мне женщину называть) мадам Элен Хансон должна была лететь на какую–то солидную и представительную полицейскую конференцию. Приобрела заранее авиабилет, вещи намерилась складывать – а тут какие–то обстоятельства семейные вмешались. Да так, что лететь ей уже не получалось.
В такой ситуации решила шефиня полиции отправить вместо себя сотрудницу, Дон Лейман. И тут возникала необходимость один авиабилет сдать, а другой приобрести. И переправить удостоверение командировочное. Невелик труд, конечно – но полицейская шефиня Элен Хансон придумала, как и к этому делу с наукой эргономикой подойти.
Вместо того, чтобы вожжаться аж с тремя–четырьмя бумагами, выправила она новое удостоверение для мисс Лейман. Где фотография была ее, этой сотрудницы – а фамилия и все прочее самой шефини Хансон. Так что прочих бумажек переделывать уже не пришлось.
Просочилась, однако, история. Пофыркала мадам Хансон, конечно, запустила пару истерик – но все ж извинилась потом. Перед... авиакомпанией. Хотя на мой непросвещенный взгляд не только с авиаторами проблемы здесь возникали.
А то вот еще случай, ради которого завернем снова в старую добрую Европу. Задержали там в аэропорту столичного города Осло – в Норвегии, как самые образованные догадались – некую особу. И тут неважно, за что задержали. Суть истории в том, что раздевали особу эту и в аэропорту, и уже позднее обследовали голышом – так оно по бумагам полицейским выходило – в КПЗ. Где и сунули в женское отделение – на целых две недели.
И только по прошествии этих двух недель выяснилось, что особа, мирно сидевшая среди представительниц прекрасного пола, была... мужчиной. Но никакой это не был сложный медицинский случай, когда определить кто есть кто получалось бы нелегко. Нет, самый что ни на есть обычный мужик – арестованный, правда, в женском платье.
Но ведь и в аэропорту, и в КПЗ шмонали его уже в чем мать родила. Получился некоторый неприятный казус, после чего затеялось и обязательное полицейское расследование. А уже по результатам его инспектор столичной полиции Лейф Оле Топнес поведал прессе, что, к сожалению, "наша техника обыска и осмотра задержанных пока еще недостаточно развита". Красиво сказал так. Грустно – и красиво. Не в пример изящнее, чем, скажем, просто: "пардон, обгадились".
Так что – оставляя даже в стороне все амбразуры и пули свистящие – не сказать, чтобы сгорали на работе. Иногда, конечно, на эту тему шум затевается – но это когда совсем уж особый жалобщик попадется. Такой, как судья Строб.
Судействуя в своей родной Айове, поехал как–то Джозеф Строб в гости – в город Омаха, что в штате Небраска. Где у него в первый же день пребывания свиснули автомобиль. Ну, тут, во–первых, вор мог и не знать, что автомобиль этот судейский. А во–вторых, это ведь он у себя в Айове судья – а в штате Небраска визитер, и ни на копейку не более того. Но так ли, иначе ли – а машину угнали.
Дело было вечером – и тем же вечером отправился судья Строб с заявлением в полицию. Добрел уж как–то до участка и принялся в дверной звонок названивать, поскольку двери были закрыты наглухо. Звонил он так с минут пяток (и, как рассказал позднее газетам, видел за стеклом полицейских, которые неспешно прогуливались туда–сюда, на звонок никак не реагируя). Тогда судья Строб избрал другую тактику и решил позвонить в то же отделение из автомата, стоявшего тут же у здания.
Дежурный должным образом снял трубку, но дверь судье все равно открыли не раньше, чем через десять минут. Еще через десять минут появился полицейский, который не возражал принять у Джозефа Строба заявление насчет кражи его автомобиля. Не возражал – но временно исчез. Сменил его сержант, который тоже возражений, вроде, не имел, но исчез с той же пугающей закономерностью. И только когда к зданию подъехала одна из дежурных машин, вылезший из нее полицейский, выслушав Строба, усадил его за стол и записал все необходимые данные.
Ну, конечно, судья Строб раскипятился на весь белый свет. И то сказать, виданное ли дело судью – в Америке должность, как выразился бы великий стилист Ульянов, архипочетная – эдак–то мурыжить. Отчего, конечно, история эта в газетах прогремела, попав, соответственно, и на эти страницы.
Но это, как мы уже заметили, судья. А вот вам и случай с гражданами из попроще. В марте 1996 года некая Эми Хоу была сбита автомашиной в самой столице Соединенных Штатов. Сбита, слава Богу, не насмерть – но перелом ноги все–таки случился. Виновный водитель с места происшествия удрал, но свидетелей было море. И трое из них успели записать номер негодяйского автомобиля.
Тут, казалось бы, для полиции уже и тесто замесили, и сковородку разогрели. Только и осталось, что блинчик испечь. Ан дело как стояло, так и продолжало пребывать в таком вертикальном положении.
Тогда муж Эми Хоу сделал и следующий шаг. По номеру автомобиля он каким–то уж там образом выяснил фамилию и имя владельца, а равно его, владельца, домашний адрес и даже телефон. С каковыми данными и явился в полицию.
И только в сентябре – почти семь месяцев спустя после происшествия – полиция наконец раскачалась. Полицейский спикер, выступая перед прессой – а мистер Хоу поднял–таки некоторый шум, оказавшись из нетерпеливых – сказал, что теперь, когда полиция располагает необходимыми данными, она готова начать расследование.
Что ведь, как вы понимаете, тоже ни черта еще не значит. Здесь речь не о том даже, что расследовать этим столичным полицейским было практически нечего, поскольку пострадавшие и сам–то блинчик за них уже испекли. Речь о том, что ведь взявшись – неизвестно еще чего и нарасследуют.
Этот момент в их полицейской работе для окружающих – однозначно один из самых небезопасных. Что вам хотя бы и Кевин Экерман, студент Бостонского университета, мог бы поведать. В июне 1997 года арестовали его по обвинению в поджоге. После чего расследование на всю катушку и раскрутили.
В оправдание полиции – очень уж относительное и натянутое оправдание –то лишь сказать можно, что типом лица Кевин и впрямь злоумышленника–поджигателя (которого один свидетель вроде бы засек) несколько напоминал. И, хотя был он на ПЯТНАДЦАТЬ сантиметров выше того (что свидетель все–таки отметил), закрывать дело полиции было невтерпеж, отчего бедного Кевина и поволокли на скамью подсудимых.
А уже на судебном слушании выяснилось, что полиция никаких доказательств причастности Экермана к преступлению не собрала и собирать, похоже, не намеревалась. За исключением, конечно, упомянутого физиономического сходства. Никаких следов – ни бензина, ни золы там с пеплом – не было обнаружено ни на его одежде, ни на коже. Не имел он и никакого мотива поджигать что бы то ни было. И еще: ПЯТНАДЦАТЬ свидетелей показали, что в момент совершения преступления Кевин Экерман был с ними на развеселой студенческой вечеринке, никуда ни на минуту с нее не отлучаясь.
А это совсем уж на сладкое. Единственный свидетель, на показаниях которого все это дело полицией и было выстроено, сам сиживал не единожды. К тому же более чем раз–другой именно за дачу ложных показаний.
Конечно, какое уж тут обвинение может быть. Отпустили парня с Богом. Всего–то и отделался тем, что с июня до февраля на нарах отлежаться пришлось.
Расти Стриклэнду, жителю Рима (есть такой в штате Джорджия), полицейское расследование стоило чуть больше крови и нервов. В 1991 году полиция – по какому–то уж там сигналу – ворвалась в его дом, учинив обыск, в ходе которого были найдены десятки пластиковых мешочков с белым порошком. Арестованный Стриклэнд, что удивительно, не особо и нервничал, а всего лишь просил полицию сделать анализ содержимого найденных мешочков. А вот когда полиция положила на стол результаты анализа, согласно которым белый порошок был самым отборным кокаином – у Расти задрожали и руки, и ноги, и все остальное. Братцы, сказал он, да за что ж вы меня так–то под монастырь, какой кокаин?!
Так вот и продолжал орать, даже и на суде, где ему впаяли весомых двенадцать лет. Сидит себе Расти Стриклэнд – в не самой, понятно, для него симпатичной компании. Но и не просто сидит, а строчит слезные письма – начальнику полиции, судье, губернатору. Не с просьбой о помиловании, нет – с просьбой сделать ЕЩЕ РАЗ анализ проклятого порошка.
В общем, через полгода кто–то сверху приказал: черт с ним, порошком, просейте уж там его да засыпьте в положенную колбу, чтобы этому писателю раз и навсегда кислород перекрыть. После чего был сделан анализ.
Который показал, что белый порошок, стоивший Расти двенадцатилетнего срока есть не что иное, как... порошковое мыло. И что мешочки эти криминальные даже следов кокаина не содержали. После чего и получился наш Расти свободным человеком, всего–то год без какой–то малости в тюряге протрубив.
А с первым анализом дело было очень даже просто. Не было там никакого такого злого умысла. И судмедэксперт никаким таким личным врагом Расти Стриклэнду тоже не был. Просто шло у него дело к концу рабочего дня, когда порошок злополучный ему на анализ приперли. Спросил, конечно: на что тут подозрение имеется. Ему говорят: на кокаин. Что он, никаких колб не пачкая, в формуляр анализа и записал.
А уж дальше любой понимает: за подпись данную человек должен даже ценой жизни держаться. Тем более если эта жизнь – чужая. Так что эксперт свой анализ и на суде под присягой отстаивал. Ну, конечно, не вкатили ему, химику, двенадцати годов – как оно по справедливости полагалось бы. Уволили, правда – это уж на всю катушку. Но опять же не единственный же это Рим на планете. Уже химик тот где–нибудь еще химичит...
Вот и вышли мы с вами, как и обещано было, на экспертов – народ даже в полиции совершенно особый. Которому запросто одним росчерком пера – в результате минутной лени (а это у них, похоже, состояние перманентное) – невинного человека на десяток лет в зону сосватать, а то и на вышку определить. Хотя, конечно, случается и с точностью до наоборот – когда из–за той же лени преступник спокойненько продолжает по улицам ошиваться.
В конце восьмидесятых годов ушел с почетом на пенсию некий судмедэксперт, Джозеф Судимак, до того ответственно трудившийся в штате Огайо. А в 1995 году возбудила прокуратура дело уголовное по поводу состоявшегося едва ли не двадцать лет до того убийства. Которое – не взирая на явные признаки насилия – тем самым судмедэкспертом Судимаком было определено как самоубийство. Отчего никакое "висячее" дело никому больше глаз не мозолило (до, конечно, того самого девяносто пятого года).
Стали тогда и дальше бумаги славного эксперта Судимака ковырять. И наковыряли – гору. Среди прочего несколько очень интересных случаев.
В одном из них покойник был в двух местах продырявлен пулями, а затем переехан – кровавая до чего голливудщина – бульдозером. Заключение Судимака – "самоубийство".
Второй – наличие у покойника в крови моноокиси углерода, угарного, то есть, газа. Судимак решает, что траванулся несчастный, вдыхая выхлоп... собственной газонокосилки, которая, как выяснила полиция, уж пару лет как пребывала в тотально нерабочем состоянии. Заключение Судимака – "самоубийство".
Третий – задушенная жертва найдена на коленях, с веревкой на шее, связанными за спиной руками и напиханной в рот туалетной бумагой. Проверка на сообразительность: каково в данном случае было заключение судмедэксперта Судимака?
В десятку, братцы. "Самоубийство".
Так что разгребают они бумаги славного судмедэксперта. И, если особо упорных на это дело поставили – даст Бог, разгребут. А при особом везении, глядишь, и повыловят кого из тех, кто этих "самоубийц" настрогал. С той, однако, оговоркой, что за все прошедшие годы такой тотально безнаказанной лафы они ведь могли на стол Джозефу Судимаку не одно и не два тела сверх плана поставить.
И как оно славно было бы, будь Джо Судимак тем самым исключением, которое. Увы и ах. Их, таких Судимаков гораздо больше, чем оно для здоровья любой нации полезно было бы. Вот вам хотя бы вариант из гораздо более свежих.
В городе Ньютон, штат Массачусетс, пришлось прокуратуре расследовать обстоятельства смерти некоего гражданина пятидесяти двух лет. Нашли этого гражданина плывущим вниз по течению реки Чарлз. Ну, тут еще пара, конечно, моментов была. Плыл он не то, чтобы брассом, а так, дрейфовал потихоньку, поскольку был абсолютно мертв. Руки у покойника были связаны за спиной, а рот заклеен широкой изолентой. Такая, в общем, картина.
И вот выступил перед журналистами пресс–секретарь (кому больше нравится "спикер" – милости прошу подставить) прокуратуры, который сказал, что расследование ведется самым полным ходом. И, сказал пресс–секретарь, никаких усилий в плане дорыться до истины мы не пожалеем. Так что работа еще впереди – но, сказал пресс–секретарь, пока следствие склоняется к версии... Ага. Самоубийства. (Оно, как видите, с особой элегантностью происходит, когда судмедэксперты с пресс–секретарями усилия объединяют.)
И, что интересно, такая же до йоты картина и в тех расследованиях, что военные проводят, обнаруживается. В 1994 году газета "Филадельфия Инкуайрер" задалась целью – видимо, с подачи родственников – проверить обстоятельства смертей, случившихся в армии за самые последние месяцы. С первых же моментов газету несколько озадачило, что более сорока из них были проведены по графе "самоубийство".
В качестве примера одного такого "самоубийства" газета привела случай, когда военнослужащий был найден с огнестрельной раной головы – что само по себе самоубийства действительно не исключает. Озадачивали другие детали: пилотка, запиханная в рот, наручники, защелкнутые на запястьях – и провод, затянутый на шее.
Причем ни газета, ни те из военных следователей, что уже в отставке пребывали и согласились с журналистами информацией поделиться, даже и не пытались искать никакого злого умысла в такого рода "расследованиях". По общему мнению, все объяснялось гораздо проще – желанием поскорее закрыть дело. Иначе говоря, все той же вездесущей – ленью.
Вот такое, стало быть, трудовое рвение в целом и обнаруживается. Но ведь, с другой–то стороны, тотально отсидеться тоже не получается. Какую–то активность симулировать надо – а иначе какой же народ свои кровные народные денежки на ни хрена не делающую полицию выложит. Даже если этот народ – как оно обычно происходит – никто и не спрашивает. Видимость все–таки какая–то должна быть. Потому что кругом свободное как бы волеизъявление.
Так что некоторым образом чувствует полиция свою перед налогоплательщиком как бы ответственность. А будучи полицией, хотя бы в теории должна она яростно с преступностью бороться. При том, что – как мы уже наблюдали – никто ни на какие амбразуры не рвется. Не говоря о том, чтобы очередной эмоциональный стресс при встрече с матерым вооруженным преступником зарабатывать.
Но дилемму эту славные стражи порядка решают совершенно спокойно. Слава богу, хватает же и прочих граждан в стране – помимо тех, что с масками на физиономии да автоматами Узи или АКМ в руках. И их, этих прочих, арестовывать удается как правило с гораздо меньшими потрясениями – тут, конечно, речь опять–таки о полиции, потому как эмоции противоположной стороны есть ее, противоположной стороны, проблема.
Ну вот, например, достаточно приятно работа с детьми – школьного и едва школьного возраста – протекает. И тут, конечно, речь не о тех чадах, что время от времени в школах американских стрельбу затевают с летальным для окружающих исходом. Такие, ясное дело, в предыдущую забракованную категорию попадают, будучи несомненными источниками серьезных эмоциональных стрессов.
Нет, речь, конечно, о тех, что особых хлопот полиции доставить не должны. Да вот хотя бы – что далеко ходить – вполне недавняя и в доску нашумевшая история. О которой по всей планете – Россию включая – пропечатали во всех газетах с немалым изумлением. Да, та самая, что в Лексингтоне, штат Северная Каролина, произошла. Где в начальной школе поимело место ужасающее сексуальное преступление: потерявший всякое человеческое подобие развратник (он же – малыш–первоклассник) смачно, звонко и прилюдно ПОЦЕЛОВАЛ жертву (свою одноклассницу – малышку–первоклашку). После чего школьные власти, придя в состояние тотального ступора, вызвали власти полицейские. Которые и предъявили шестилетнему половому маньяку вполне официальное обвинение – в сексуальном домогательстве.
Но это я не рассказывал – так, напоминал. Потому как быть того не может, чтобы кто не слышал. Иное дело, что пресса так эту историю расписала, что каким–то совсем уж уникальным пятном в общей картине она смотрелась. Что истине, уверяю вас, никоим образом не соответствует. Если что в той истории наверняка не ночевало, так это уникальность, поскольку преступников такого возраста бесстрашная полиция отлавливала и отлавливает регулярно.
