ОПРЕДЕЛЕНИЕ ДРАМАТИЧЕСКОГО ЖАНРА

Первой порученной мне как режиссеру самостоятельной постановкой в МХАТ была пьеса Паньоля и Нивуа «Продавцы славы»[39]. Но так как состав исполнителей в «Продавцах славы» был наполовину из «стариков» Художественного театра, то мне, конечно, было не под силу в первой режиссерской работе вести одному репетиции с А. Л. Вишневским, В. В. Лужским, Н. Г. Александровым, С. В. Халютиной. После первых бесед со мной о пьесе", о работе с художником Константин Сергеевич, являвшийся руководителем постановки, прямо спросил меня, достаточно ли я уверен в своих силах как режиссер, которому предстоят многочисленные, как он выразился, «актерские» репетиции с данным составом, не нужно ли меня «подкрепить» кем-нибудь постарше.

Я просил разрешить привлечь к работе В. В. Лужского, с которым мы не раз говорили уже об этом, и К. С. Станиславский одобрил мой выбор.

В. В. Лужский, один из крупнейших деятелей Московского Художественного театра, в эти годы находился в расцвете разнообразнейших свойств своего артистического таланта.

Он был глубоко предан художественным и этическим традициям МХАТ, был непосредственным проводником их в жизни театра, в мастерстве актера и режиссера.

Для меня лично с первых дней моего прихода в театр он стал в буквальном смысле слова моим вторым отцом, заботливым, чутким, любящим, и его участие в постановке «Продавцов славы» было для меня драгоценным союзом старшего, талантливейшего художника сцены с молодым, вступающим в жизнь режиссером.

Только первые две-три беседы по пьесе провел я с

¹ 255

К. С. Станиславским без В. В. Лужского, но еще до начала репетиций я сообщил ему обо всем сказанном мне К. С. Станиславским.

Когда я рассказывал Константину Сергеевичу свое первое впечатление от «Продавцов славы»[40], я назвал пьесу сатирической комедией-мелодрамой, но сказал ему, что несколько боюсь громоздкости такого трехступенчатого определения жанра драматического произведения.

— Мне кажется,— возразил мне Константин Сергеевич,— ваше определение пьесы верным. В каждой хорошей комедии, или, как говорят, большой комедии, всегда есть элементы сатиры. Не будем называть такие шедевры, как «Горе от ума»или «Женитьба», но даже в весьма посредственных французскихкомедиях Скриба часто присутствует элемент сатиры. Это необязательно политическая сатира. Чаще бытовая или сатира наопределенную черту характера у человека. Но во всех случаях наличие сатиры облагораживает, делает значительней комедию. Я целиком стою за сатиру в комедии, только ее надоуметь играть и ставить. Об этом поговорим: позже — на репетициях.

Элемент мелодрамы в этой пьесе меня тоже.не смущает. Комедия-мелодрама — это старая и очень живучая традиция французской драматургии. Сочетание этих двух начал в спектакле гарантирует ему успех у зрителя. У нас не принят этот жанр в русской драматургии. А жаль, в жизни у нас, русских, много юмора и легко возбудимая чувствительность. Наши классики-писатели могли бы в этом жанре создать интересные, художественно-правдоподобные вещи. На иностранцах далеко не уедешь; хорошо, что у Художественного театра были А. Чехов, М. Горький и Л. Толстой. Без них мы не вышли бы на широкую дорогу русского театра.

Константин Сергеевич подробно остановился и на распределении ролей, охарактеризовав мне все привычки тех актеров, которых он хорошо знал, и расспросив меня о тех молодых актерах, которых я ему предлагал на соответствующие их возрасту роли. Я ему рассказал все, что мог, о В. А. Орлове, А. О. Степановой, М. А. Титовой, А. В. Жильцове; М. И. Прудкина и Р. Н. Молчанову он знал лучше меня.

Он не протестовал против приглашения художника, с которым я встречался в Третьей студии МХАТ, — С. П. Исаакова. Но когда я принес ему через две-три недели пробные эскизы декорации, они ему не понравились.

— Почему скромный, провинциальный дом мелкого служа-

щего, г-на Башле, вы сделали таким большим, похожим на помещение для выставки картин? Кем работает Башле?

— Он заведует отделом городских поставок продовольствия для армии.

— Ну, вот видите, значит, даже во время войны он получает не больше трехсот франков в месяц. И потом его вкусы совсем не такие. Он никогда не наймет такого дома, даже если бы у него были деньги. Это помещение для музея.

— Вы совершенно верно угадали, Константин Сергеевич. Мы предполагаем с художником в третьем акте, как и следует по сюжету пьесы, устроить в этих комнатах нечто вроде музея, посвященного памяти мнимо погибшего сына Башле Анри.

— Но ведь это в третьем акте, а что вы будете делать с этим сараем в первых двух актах?

— Мы его обыграем, обживем, Константин Сергеевич. Здесь можно устроить рабочий угол самого Башле, здесь отделить место для Ивонны...

— Простите, что я прерываю вас (исключительно вежливая интонация К. С. всегда обозначала, что спорить дальше не следовало), но вы не понимаете главного. Главное — не «музей» показать зрителю — это задача внешняя, я бы сказал, задача плакатного характера,— а ваша задача заключается в том, чтобы показать, как погоня за славой, измена своим, пусть маленьким' мещанским принципам, нарушили «честную» до тех пор жизнь Башле и его семьи. Это большая внутренняя, психологическая задача. Чем и как вы думаете ее осуществить? Если, разумеется, вы согласны со мной?

Последних слов, конечно, Константин Сергеевич мог бы и не обращать к молодому режиссеру, по существу, дебютанту в МХАТ, но именно эти приветливые слова и производили на нас всегда неотразимое впечатление, заставляли глубоко задумываться над мыслями и предположениями Станиславского.

— Я думаю, Константин Сергеевич, что в таком случае необходимо прежде всего создать с предельной точностью и сценической выразительностью именно тот быт, тот дом, в котором протекала вся жизнь семьи Башле.

— Совершенно верно. (А это выражение следовало, когда К. С. был удовлетворен ответом.) Вот этим и займитесь с художником.