Оставь тело в покое

 

В.: Где бы Вы ни появились, люди, кажется, отмечают Вашу манеру вести себя и Вашу внешность. Однако я знаю, что Вы не занимаетесь йогой или какими‑то упражнениями.

У.Г.: Я совсем не упражняюсь. Мои прогулки состоят лишь в ходьбе от дома до почты, это где‑то полкилометра или четверть мили от места, где я живу. Но раньше я много ходил.

 

В.: Я помню, двадцать лет назад Вы проходили большие расстояния. Я читал об этом в одной Вашей книге.

У.Г.: Боюсь, что мне еще придется расплачиваться за все прогулки, что я совершал раньше. А вообще, кроме шуток, я недостаточно компетентен, чтобы высказываться на эти темы. Но хочу уверить вас, что это наше тело ничего не хочет знать и ничему не хочет учиться у нас. Несомненно, мы достигли потрясающих успехов в медицине. Но помогают ли они телу? Это один из главных вопросов, которые мы должны задать.

 

В.: Это вопрос, который нам всегда следует задавать. Можем ли мы помочь телу на самом деле?

У.Г.: Я думаю, на самом деле мы пытаемся лечить симптомы того, что мы называем болезнью. Но мой вопрос, и я всегда бросаю его людям, которые достаточно компетентны, – врачам, такой: что такое здоровье? Что такое болезнь? Существует ли вообще для этого тела такая вещь, как болезнь? Тело не знает, что оно здорово или нездорово. Понимаешь, мы переводим «неисправность» [тела] в том значении, что в естественном ритме тела есть какой‑то дисбаланс. Но мы так напуганы, что бежим к врачу или к тому, кто, по‑нашему, разбирается в таких вещах и может нам помочь. Мы не даем телу шанса решить проблемы, созданные ситуацией, в которой мы находимся. Мы не даем телу достаточно времени. Но что такое, собственно, здоровье? Знает ли тело? Может ли оно каким‑то образом знать, что оно здорово или нездорово?

 

В.: Мы знаем. Мы переводим здоровье в общие понятия отсутствия каких‑то симптомов. Если у меня не болит колено, значит, там у меня нет заболевания. Мы предаемся медицинским исследованиям, чтобы собрать полезное знание, которое можно было бы применить, когда боль в колене есть.

У.Г.: Но что такое боль? Я спрашиваю не в метафизическом смысле. Для меня боль – это целительный процесс. Но мы не даем телу достаточно шансов самому вылечиться, самому себе помочь освободиться от того, что мы называем болью.

 

В.: Вы хотите сказать, что мы не хотим ждать достаточно долго для того, чтобы тело могло избавиться от того, что мы заклеймили как боль. Мы считаем, что боль негативна, и носимся повсюду, чтобы найти средство от нее.

У.Г.: Видишь ли, мы испуганы. Мы боимся, что с нами случится нечто ужасное.

 

В.: И тогда мы становимся легковерными. И этим пользуются всякие шарлатаны и торговцы.

У.Г.: Они эксплуатируют доверчивость и легковерие людей. Я вовсе не говорю, что тебе не стоит ходить к врачу или обращаться за медицинской помощью. Я не из тех, кто верит, что твои молитвы помогут телу избавиться от любой болезни или что Бог явится целителем. Ничего подобного. Боль – это часть биологического функционирования тела, вот и все. И мы вынуждены полагаться или зависеть от химического состава этого тела, и тело всегда дает нам предостережение. На ранних стадиях мы не обращаем никакого внимания, но когда телу уже слишком сложно справиться, возникает паника и страх. Может быть, нам необходимо пойти к человеку, который разбирается в этих вещах, и он протянет нам руку помощи. Это все, что мы можем сделать. Пациенту можно протянуть руку помощи. Все лечение, будь то традиционное или альтернативное, основано на указании пациентом симптомов.

 

В.: Правильно.

У.Г.: Видишь ли, если это физическая проблема, то это механическая проблема.

 

В.: Да, но сегодня в новых медицинских течениях наблюдается тенденция учить врачей, чтобы они не слишком‑то слушали пациентов, а сами проводили обследование. Но я думаю, это ошибка, потому что если кто‑то и знает, то это сам пациент.

У.Г.: Но его беспокойство всегда окрашивает то, что он тебе рассказывает.

 

В.: Это правда.

У.Г.: Но в то же время нет никакой другой возможности, кроме как исходить из того, что он тебе говорит. Если кто‑то говорит, что у него то или это, тебе приходится руководствоваться этим.

 

В.: Но когда обучаешь людей, ты даешь им знание о том, как помочь телу, и это во многом избавило бы их от беспокойства, когда они испытывают боль.

У.Г.: Ты хочешь сказать, что врачи выше всех этих проблем? Врачей нужно еще больше успокаивать, чем других.

 

В.: У врачей тоже бывает боль в коленях.

У.Г.: Я советую врачам, чтобы они сначала вылечили самих себя. Удивительно, что многие кардиологи умерли от остановки сердца.

 

В.: Да, на эту тему проводили исследование. Очень интересно былоузнать, что психиатры оказались более склонны к самоубийству, чем остальные.

У.Г.: Им необходима психиатрическая помощь.

 

В.: Вы знаете, что кардиологи более подвержены сердечным заболеваниям?

У.Г.: Определенно. В Индии есть поговорка, что змея обязательно укусит заклинателя змей, и таков будет его конец. Это очень странно. Он может долгое время безнаказанно играть со змеей, но в конце концов он всегда умирает от укуса кобры или другой змеи.

Главная проблема в том, что мы, к сожалению, поделили боль на физическую и психологическую. По‑моему, психологической боли вообще не существует. Есть только физическая боль.

 

В.: А как насчет людей, которые чувствуют, что они нервозны, или испытывают беспокойство? Поэтому, вероятно, валиум и прописывают чаще всех других лекарств в этой стране.

У.Г.: Он усыпляет тебя. Когда физическая боль невыносима и у тебя нет никакого способа освободиться от нее, тело становится бессознательным. В этом бессознательном состоянии, если у тела есть еще какие‑то шансы возобновить свое нормальное функционирование, оно пытается помочь себе. Если оно не может, это конец истории. Боль кажется более острой, чем на самом деле, потому что мы связываем все эти болезненные ощущения, придавая им непрерывность. В противном случае боль не такая сильная, какой мы ее представляем себе. Еще одна проблема в том, что мы не даем телу возможности восстановиться. Мы тут же бежим в ближайшую аптеку или к врачу и покупаем лекарства. Это, вероятно, одна из тех вещей, которые мешают телу по‑своему справиться с его проблемами.

 

В.: Сталкиваясь с болью, обычный человек пытается пойти по кратчайшему пути.

У.Г.: Кратчайший путь существует, потому что вы совершили потрясающий прогресс в хирургии.

 

В.: На самом деле, Вы говорили, что хирургия или лекарства могут наносить людям вред. Хирургия порой лишь усложняет проблему.

У.Г.: Все хирургические коррекции нарушают естественный ритм тела. Я ни на секунду не утверждаю, что не следует пользоваться преимуществом потрясающих достижений в области хирургии. Главный вопрос, который всем нам следовало бы задать, такой: «Для чего мы так жаждем продлить жизнь?» Теперь говорят, что мы можем жить больше восьмидесяти пяти лет. Сбылась мечта о том, чтобы жить сто лет, являющаяся целью каждого индийца. Каждый раз, когда вы встречаете там пожилого человека, он благословляет вас: «Да проживешь ты сто лет!» Но это им пока не удавалось. И несмотря на благословения всех мудрецов, святых и спасителей человечества, средняя продолжительность жизни в Индии веками остается на отметке двадцать три с половиной года. Но вдруг, не знаю почему, она подскочила до пятидесяти трех с чем‑то лет.

 

В.: Что там произошло?

У.Г.: Может быть, это из‑за того, что они едят полноценную пищу.

 

В.: И уровень смертности понизился. Но на самом деле люди, относящиеся к старшим возрастным группам, не стали жить дольше.

У.Г.: Мы придаем такое большое значение статистическим истинам того, другого, пятого, десятого. Статистику можно использовать и так и этак. Или в поддержку, или в опровержение чьего‑либо мнения.

 

В.: Я хочу обратиться к Вашей более личной черте. Я иногда с Вами обедал, и Вы едите очень мало. Я имею в виду, Вы съедаете удивительно мало пищи по сравнению с тем, сколько потребляет среднестатистический человек. Сейчас говорят, что употребление меньшего количества пищи, по всей видимости, увеличивает продолжительность жизни. Это было обнаружено в отношении животных.

У.Г.: По мере того как мы стареем, нам нужно сокращать количество употребляемой пищи. Мы не делаем этого, потому что наши привычки в еде основаны ни на чем ином, как на удовольствии. Мы едим ради удовольствия. Принятие пищи является для нас движением удовольствия.

 

В.: Есть огромное разнообразие пищи, которой увлекаются люди.

У.Г.: Вот почему по случаю каждого телешоу я всегда делаю весьма фривольное замечание о том, что если любишь разнообразие в еде, разнообразие девушек также приемлемо. Возможно, это антиобщественное поведение, но для меня это приемлемо – разнообразная еда, разнообразие девушек, разнообразие мужчин. [Смех] Мы едим больше, чем требуется телу. Это одна из главных вещей, с которыми мы должны согласиться. Нам не нужно есть так много. Я ем очень мало. У меня было много друзей среди ведущих диетологов, они жили по соседству со мной в Чикаго. По какой‑то причине я всегда в больших количествах потреблял сливки – двойные сливки, тройные сливки, «девонширские сливки», что угодно. Это моя основная еда. Они всегда предостерегали меня: «Послушай, друг, мы очень заинтересованы в том, чтобы ты жил долго, но из‑за этого [поедания сливок] у тебя будут проблемы с холестерином. Ты умрешь от того‑то и того‑то». Но я до сих пор здесь, а их нет. Жир съедает жир, я так считаю. [Смех] Несмотря на это, я никому не рекомендую такого [вида диету].

 

В.: Интересно, знаете ли Вы количество калорий, потребляемых Вами в день. Вероятно, что‑то около шестисот или семисот.

У.Г.: Семьдесят три года я как‑то прожил.

 

В.: Вы не слабы. Вы кажетесь весьма крепким.

У.Г.: Очень странно, что начиная с двадцати одного года мой вес остается на отметке сто тридцать пять фунтов. Он никогда не менялся, независимо от того, что я ем или не ем. По этой причине я всегда подчеркиваю, и это может звучать очень нелепо, что можно питаться древесными опилками и клеем. Клей лишь для того, чтобы сдобрить пищу!

 

В.: По‑видимому, временами это будет очень вкусно… еще бы… [смех]

У.Г.: Вместо карри или других специй ты с таким же успехом мог бы использовать какой‑нибудь клей. [Смех] Это заходит слишком далеко, но, тем не менее, факт остается фактом: у людей, которые жили в концентрационных лагерях, никогда не было проблем со здоровьем.

 

В.: Это не раз наблюдали в концентрационных лагерях. Американские военнопленные во Вьетнаме были здоровы.

У.Г.: Именно. Так вот, это может прозвучать очень легкомысленно и нелепо, но когда эти люди, годами жившие в концентрационных лагерях, переселились в страны типа Соединенных Штатов и Западной Европы и стали есть эту пищу, у них начались проблемы со здоровьем. Я не делаю из этого никаких обобщений.

 

В.: У Вас нет пунктика насчет еды. Но факт в том, что Вы едите очень мало.

У. Г.: Очень мало. Ноя вовсе не рекомендую так питаться. Нет каких‑то жестких правил, применимых к каждому. Я бы посоветовал всем диетологам и врачам пересмотреть этот вопрос и попытаться по‑другому посмотреть на функционирование человеческого тела. Потребуется пренебречь многими нашими идеями, которые мы принимали на веру.

 

В.: Конечно, это необходимо.

У.Г.: Весьма необходимо. Но все эти люди, которые заведуют огромными инвестициями в лекарства и принадлежат к медицинским сообществам здесь и повсюду в мире, естественно, будут противиться этому предложению. Нам необходимо по‑другому посмотреть на вещи. Нам нужно примириться с основополагающим положением, что это наше тело, результат многих тысяч лет эволюции, обладает достаточной разумностью, чтобы помочь себе выжить при любых обстоятельствах. Все, что его интересует, это выживание и воспроизводство. Все эти культурные вложения, которые вы навязали организму, не имеют абсолютно никакой ценности для этого тела. Оно действительно не хочет ничему учиться и ничего узнавать от нас. В этой ситуации все, что мы делаем, чтобы помочь ему жить дольше, счастливее и здоровее, лишь создает для него проблемы. Как долго все это может продолжаться, я правда не знаю.

 

В.: Вы говорите, что все вещи, которые мы делаем, видимо, так или иначе мешают телу жить дольше, здоровее и счастливее. То есть нужно оставить тело в покое.

У.Г.: Да, оставить тело в покое. Не пугайтесь и не носитесь повсюду сломя голову. В любом случае вы никак не можете избежать смерти.

 

В.: Я понимаю, что Вы хотите сказать. Люди подсознательно пытаются предотвратить смерть.

У.Г.: То, что мы втискиваем людей в систему ценностей, очень нежелательная вещь. Вы всех хотите втиснуть в эту систему. Мы никогда не задаемся вопросом, что эта система, лелеемая нами веками, может быть как раз той вещью, которая в ответе за наше несчастье.

 

В.: Да, возможно, это как раз то, что и порождает болезнь.

У.Г.: Болезнь и конфликт в нашей жизни. Мы на самом деле не знаем. Я хочу подчеркнуть: то, что мы называем личностью, «я», «собой», «тобой», «центром», «психикой», создано искусственно. Этого вообще не существует.

 

В.: Это тоже культурный феномен.

У.Г.: Да, это было искусственно создано. Мы делаем все возможное, чтобы поддержать эту идентификацию, спим ли мы глубоко, бодрствуем или видим сны. Инструмент, который мы используем, чтобы поддерживать эту идентификацию, укрепляет ее, усиливает и задает ей непрерывность. Постоянное использование памяти изнашивает тебя. Мы на самом деле не знаем, что такое память, но мы постоянно используем ее, чтобы поддерживать эту нашу несуществующую идентификацию.

 

В.: Вы хотите сказать, что мы постоянно используем память, чтобы напоминать себе, что мы индивидуальны.

У.Г.: Мы на самом деле не знаем и никто еще не предложил точного и несомненного ответа на вопрос о том, что такое память. Ты можешь сказать, что это все нейроны, но присутствует это постоянное использование памяти для поддержания идентификации.

 

В.: Память теперь большая проблема, потому что люди буквально теряют ее.

У.Г.: Это то, что мы называем болезнью Альцгеймера; и она обещает стать судьбой человечества. Вы можете себя дурачить и говорить всем, что она вызвана использованием алюминиевой посуды и все такое…

 

В.: Но почему Вы говорите, что это судьба человечества?

У.Г.: Потому что она [память] потребляет потрясающее количество энергии.

 

В.: Каждый человек постоянно пользуется памятью.

У.Г.: В определенной мере использование памяти абсолютно необходимо; но, используя ее, чтобы жить «вечно», быть в форме и быть здоровее, мы создаем трудности.

 

В.: Но ты должен помнить, что надо идти домой, и для этого тебе приходится пользоваться памятью.

У.Г.: Это составляющая живого организма. Это есть изначально. У животных такая память.

 

В.: Правильно, животное знает, как вернуться домой. Но это не та память, о которой Вы говорите.

У.Г.: Нет. Это та [память, которая поддерживает нашу идентификацию], что отвечает за наше превращение в невротичных индивидуумов. Постоянное ее использование приведет человечество к трагедии. Из‑за этого злоупотребления нам не хватает энергии на решение жизненных задач. Она расходует огромное количество энергии. Но тут отсутствуют строгие правила, до такой степени, что любой может предложить нам способы и средства освобождения от этой опасности, с которой всем нам вскоре предстоит столкнуться.

 

В.: Итак, Вы утверждаете в некотором смысле, что память похожа на мускул, который изнашивается. Она изнашивается от постоянного использования.

У.Г.: Да. Я считаю, что в нервной системе есть какое‑то неврологическое нарушение.

 

В.: В виде недовольства, что нам приходится запоминать слишком много цифр или хранить слишком много информации?

У.Г.: Теперь благодаря компьютерам мы можем пользоваться памятью все меньше.

 

В.: Вы так думаете? Но компьютеры как будто еще больше усложнили проблемы. Они на самом деле не помогли людям.

У.Г.: Я думаю, помогли. У меня есть электронный словарь, он очень полезен. Были времена, когда нас заставляли запоминать словари, тезаурус по санскриту и все такое. Но теперь в этом нет необходимости. Ты просто нажимаешь на кнопку, машина говорит: «Идет поиск», и вскоре она выдает тебе значение слова, а также его корневое значение и написание. Намного легче использовать такие машины, чем запоминать всю эту информацию. Наше использование памяти [в этих целях] очень скоро перестанет быть необходимостью.

 

В.: Что ж, если это возможно, то мы, конечно, освободились бы от многих проблем.

У.Г.: Очень скоро ты останешься без работы!

 

В.: Это будет прекрасно…

У.Г.:…Потому что компьютер будет анализировать все твои симптомы и говорить тебе, что делать. Роботы заменят хирургов и будут проводить операции.

Советую тебе заработать достаточно денег и выйти на пенсию, прежде чем это случится. [Смех]

 

В.: Вы говорили, что следует совершенно по‑другому взглянуть на тело. Тут пытаются разобраться с шишковидной железой.

У.Г.: В Индии ее называют аджна‑чакра. Но не будем использовать санскритские слова.

 

В.: Двадцать лет назад в Америке говорили, что эта железа бесполезна. Теперь полагают, что она, как ни странно, создает…

У.Г.: Им нужно пересмотреть все свои мнения и идеи об этих железах. Из‑за постоянного использования памяти, которая есть мысль, для поддержания идентификации, многие из этих желез, которые очень важны для функционирования живого организма, остаются спящими, инертными и неактивными. Некоторые люди, интересующиеся религиозными вещами, пытаются активизировать их и чувствуют некоторый прогресс в этом. Но если вы пытаетесь активировать любую из них какими‑то техниками, которые импортируются из стран типа Индии, это может быть опасно. Они [эти техники] могут расстроить нервную систему в целом. Вместо того чтобы помочь людям, они могут лишь вызвать «кайф». Опасность игры с этими железами в том, что мы можем натворить больше проблем для тела, вместо того чтобы помочь ему функционировать нормально, здраво и разумно. Есть такая опасность.

 

В.: Это [попытки активировать эти железы] может каким‑то образом создать целую серию проблем.

У.Г.: Да. Возьмем, к примеру, гипофиз. Говорят (сам я не знаю), что он отвечает за рост тела. Воздействуя на эту железу или активизируя ее, ты можешь стать выше.

 

В.: Точно, ты получаешь гормоны роста.

У.Г.: Да, гормоны роста. Такими вещами хорошо забавляться ученым, общество щедро вознаградит их. Но мы не знаем, поможет ли это нам. Эти вещи недостаточно исследованы, и может оказаться очень опасным бросаться в экспериментирование с ними.

 

В.: Что Вы думаете о шишковидной железе?

У. Г.: Это самая важная железа. Вот почему на санскрите она называется аджна‑чакра.

 

В.: Мысль травмирует ее, и при этом, исследуя железу, они пользуются мыслью.

У.Г.: Да. У них ничего не выйдет. Вероятно, ее будут использовать в лечебных целях или…

 

В.: Но то, чем занимается большинство людей, на самом деле травмирует их шишковидную железу.

У.Г.: Да. Если она активизируется естественным путем, она вступит во владение и будет распоряжаться функционированием этого тела без постоянного вмешательства мысли.

 

В.: То есть мы снова возвращаемся к тому, что мысль сама по себе оказывается врагом, незваным гостем, который вмешивается не в свои дела.

У.Г.: Это наш враг. Мысль – это оградительный механизм. Она заинтересована в том, чтобы защищать саму себя за счет живого организма.

 

В.: Вы хотите сказать, что именно мысль – причина человеческих неприятностей.

У.Г.: Именно мысль создает все наши проблемы, и она не тот инструмент, который может помочь нам решить их, созданные ей самой.