Подвохи раннего развития

Сегодня раннее развитие вошло в моду. Ребенок, который к моменту поступления в школу не умеет читать, считается чуть ли не педагогически запущенным. В центре Москвы, в магазине под вывеской «Маленький гений», можно купить материалы и методические пособия, позволяющие обучать чтению, письму и счету малышей, которые едва начали произносить первые слова. Среди подобных материалов стойким лидером по числу продаж являются так называемые «Кубики Зайцева». Их автор, Николай Александрович Зайцев, рекламирует свое изобретение следующим образом: «Тысячи подготовленных нами преподавателей успешно работают по новым технологиям в разных концах страны. У многих четырех-пятилетние дети начинают читать через несколько занятий. Там, где работают по "Кубикам", уже не удивляются читающим трехлеткам и даже двухлеткам. Ребята поют, прыгают, бегают, хлопают в ладошки, если есть возможность — висят на канатах, ползают по шведской стенке и… как-то между прочим выучиваются читать».⁶⁾

С большим любопытством и настороженностью рассматривал я на полке магазина коробку с этими «Кубиками». Как-никак, читающие двухлетки — это потенциальные конкуренты моим детям. Однако до покупки дело не дошло. И не только потому, что меня остановила вызывающе высокая цена. Я всё равно не стал бы применять методику Зайцева. Более того, если бы в нашем районе открылся детский сад, где работали бы обученные им воспитатели, я бы не отдал туда своих детей. И вот почему.

Прежде всего, потому, что изобретать собственные методики гораздо интереснее, чем перенимать чужие. Когда-то давно, подрабатывая репетиторством, я неожиданно обнаружил, что придумывать разные методики — дело увлекательное и не такое уж сложное. Разумеется, я, как единственный последователь своей методики, не предъявляю к ней повышенных требований: вполне достаточно, чтобы она подходила мне и тому, кого я обучаю. Профессиональный педагог, разрабатывающий новые способы обучения, сталкивается с более серьезными проблемами. Его методика обязана подходить абсолютно всем обучающим и абсолютно всем обучаемым. Он должен доказать во множестве инстанций, что именно его разработка — самая лучшая из сотни других, предложенных коллегами. Ему необходимо организовать апробацию, получить отзывы академиков, пройти согласования у чиновников и, наконец, добиться утверждения от Министерства образования. Передо мной, слава богу, таких задач не стоит.

Имеются у меня и более веские основания для скептического отношения к педагогам, специализирующимся на раннем развитии. Профессионал есть профессионал: он работает за плату. Раз существуют люди, готовые отдавать деньги за то, чтобы их дети досрочно обучались грамоте, то находятся и люди, умеющие положить эти деньги себе в карман. Цель профессионала заключается в том, чтобы как можно больше родителей захотели воспользоваться его услугами. Он ориентирован на быстрый успех; дальнейшая судьба временных подопечных его не касается. Это исключительно питательная почва для повторения наиболее грубых ошибок Никитиных.

Я не подвергаю сомнению, что новые технологии раннего обучения позволяют малолеткам легко, в буквальном смысле этого слова играючи, осваивать программу начальной школы. Но как же можно забыть отчаянный возглас Лены Алексеевны: «Легко — а ведь это и плохо»! Ребенку в первые годы жизни важно не столько научиться читать и считать, сколько получить правильное представление о мире и о своем месте в нем. Ничто так не опасно, как ранний успех, доставшийся без напряжения воли. Бог весть, какие иллюзии могут сложиться у семилетнего грамотея, который видит, как его одногодки, сидя за школьными партами, с трудом постигают простейшие, на его взгляд, вещи. Когда-нибудь настанет время учить информатику, экономику, юриспруденцию — и выяснится, что по этим дисциплинам не существует никаких «Кубиков Зайцева», а есть только невразумительные руководства, наспех написанные на волне повышенного читательского спроса. И тогда преимущество будет у тех, кто с самого начала привык корпеть над бездарными учебниками под присмотром нетворческих учителей.

Раннее развитие выдергивает маленького человека из социальной ниши, предуготовленной ему традициями и законами. Что делать вундеркинду, которому по возрасту надлежит быть в первом классе, а по уровню знаний — в пятом? Бороться ли ему с зевотой в компании сверстников или пытаться утвердиться среди тех, кто на голову выше ростом? Или, не ходя в школу, продолжать учиться самостоятельно, чтобы к тому времени, когда ему принесут повестку в военкомат, освоить математику в объеме мехмата, а английский в объеме иняза?

Я не хочу сказать, что проблема, стоящая за этими вопросами, безнадежна. Однако решить ее гораздо труднее, чем обучить дошкольника читать. И когда сколь-нибудь удовлетворительное решение будет приведено в методическом руководстве к «Кубикам Зайцева», я не пожалею на них никаких денег. Аморален тот учитель, который всего лишь воспитывает в ученике талант, не объясняя, как с этим талантом жить дальше. Раннее обучение — дело ответственное, рискованное, и полагаться здесь на наемный труд педагогов-рационализаторов очень опасно.

Что же касается самих по себе «Кубиков Зайцева», то, если отвлечься от амбициозных заявлений их изобретателя, это всего-навсего картонные кубики с изображением букв и слогов, различающиеся по цвету, размеру и издающие различные звуки при потряхивании. Они отвечают модным ныне представлениям о том, что в процессе обучения должно быть задействовано максимальное число органов чувств и обеспечено равномерное развитие обоих полушарий головного мозга. Они могут пригодиться всем тем, кто хочет сам научить своего ребенка читать, но не знает, как к этому подступиться. «Кубики» будут хорошим подспорьем молодым, неуверенным в себе родителям на то время, пока те не наберутся опыта и не поймут, что бумаги и фломастера для обучения чтению совершенно достаточно.

16.07.2003

На первое место по значимости среди всей медицинской, педагогической и психологической литературы, написанной для родителей, я поставил бы книги Бориса и Лены Никитиных.¹⁾ Открытия и ошибки, которые сделала эта супружеская пара, настолько поучительны, что воспитывать в наше время детей, игнорируя их опыт, было бы просто нерациональным расточительством сил. В своих книгах они рассказывают, чтó они предприняли для того, чтобы все их семеро детей оказались вундеркиндами. Здесь же между строчек можно прочесть, отчего вундеркинды превратились в заурядных взрослых.

Ключом к пониманию феномена Никитиных стала для меня древняя индийская сказка под названием «Лягушка-путешественница», которая широко известна в пересказе Всеволода Гаршина. Однако в погоне за художественной выразительностью Гаршин, на мой взгляд, слишком уж окарикатурил образ главной героини. Она вышла у него хвастливой и глупой. Я с такой трактовкой решительно не согласен. Если отставить в сторону литературные прикрасы и ограничиться голыми фактами, то история Лягушки-путешественницы такова.

В одном пруду жила-была Лягушка. Она умела хорошо плавать, прыгать и ползать, а летать совсем не умела.

Каждым летом на том же пруду останавливались утки. Они прилетали весной с теплого юга, а осенью, с наступлением холодов, отправлялись обратно на юг.

Лягушка с завистью смотрела на уток. Она говорила им:

— Ах, утки, как бы я хотела побывать вместе с вами на юге!

— Мы бы и рады взять тебя с собой, Лягушка, — отвечали утки, — но ведь ты не умеешь летать.

Лягушка вздыхала и погружалась в раздумье: она надеялась придумать какой-нибудь хитрый трюк, который позволил бы ей путешествовать вместе с утками.

Однажды осенью, когда утки уже совсем собрались в путь, к ним подплыла Лягушка и принесла с собой длинный и прочный прутик.

— Смотрите, утки, — сказала она, — двое из вас могут взять этот прутик в клювы по краям, а я могу ухватиться за него ртом посередине. Когда вы поднимитесь в воздух, я полечу вместе с вами.

Трюк, который придумала Лягушка, так понравился уткам, что каждая хотела принять в нём участие. Конечно, лететь с лишней тяжестью в клюве не очень удобно, но зато какой это великолепный способ оказаться в центре внимания! Утки чуть было не перессорились, когда решали, какая пара понесет Лягушку первой.

И вот — полетели! Лягушка крепко держалась ртом за прутик, который несли утки, и на душе ее было радостно.

Особенно приятно было пролетать над деревнями, где жили люди. Люди задирали головы кверху, показывали на нее пальцами и восклицали:

— Смотрите, смотрите, утки лягушку несут!

Лягушку так и распирало от гордости. Она думала про себя:

— Какая я умная! Какое замечательное изобретение я сделала!

В одной из деревень кричали:

— Смотрите, смотрите! Такого еще никогда не было! И кто только придумал такую ловкую штуку? Неужели утки?

И тут Лягушка не сдержалась и закричала в ответ:

— Это я, это я придумала!

Сорвавшись с прутика, лягушка шлёпнулась с высоты в глубокую осеннюю лужу. К счастью, она не убилась, потому что умела хорошо прыгать.

Утки покружились-покружились над тем местом, куда упала Лягушка, но не решились опуститься на землю рядом с людьми и полетели дальше.

А Лягушка нашла поблизости болото и осталась там жить. Она очень тосковала по своему родному пруду и надеялась, что утки когда-нибудь прилетят за ней и помогут ей вернуться домой. Но каждой весной и каждой осенью утки пролетали мимо.

Не думаю, чтобы Лягушка была такой уж дурой. Просто для нее не столь важно было удержаться на прутике, сколь получить общественное признание. Если бы она благополучно долетела до юга, про нее не стали бы складывать сказку.

Вот с этим-то персонажем и ассоциируется у меня Борис Никитин. Он провалил блестяще начатое дело прежде всего потому, что слава была ему дороже. Строго говоря, неправильно было бы утверждать, что он допустил ошибку. Жажда славы — это, ни много ни мало, тот источник энергии, благодаря которому стало возможным всё, что он сделал. Каждое предложение в написанных им текстах кричит: «Вы только посмотрите, какой я великий! Я открыл тот единственный путь, по которому всем вам предстоит идти!» Если принять за чистую монету, что его целью было воспитание талантов, то он потерпел сокрушительное поражение. Но если исходить из того, что главным его мотивом было желание стать самым знаменитым отцом в Советском Союзе, тогда успех его потрясающ. Дети же послужили ему в качестве общедоступных экспонатов для иллюстрации блестящих педагогических теорий.

Первое правило для честолюбивых родителей можно сформулировать так: никогда, ни перед кем, ни при каких обстоятельствах, ни прямо, ни косвенно не хвастаться своими детьми. Согласно древнегреческой мифологии, могущественная фиванская царица Ниоба вздумала однажды всенародно похваляться своими шестерыми сыновьями и шестерыми дочерьми. Это услышали завистливые боги Олимпа и оскорбились. И тогда покровитель искусств Аполлон взял лук и стрелы и безжалостно расстрелял все двенадцать детей Ниобы одного за другим. К счастью, Никитиным-младшим не пришлось иметь дело с Аполлоном, но не трудно догадаться о чувствах советского школьного учителя или институтского преподавателя, к которому под начало поступал разрекламированный вундеркинд: «А, так ты, значит, из тех самых Никитиных! Ты, выходит, у нас самый умный! Ну, что ж, держись, я те щась покажу кузькину мать!»

Чего греха таить, я и сам не могу удержаться от злорадства при мысли о том, что Никитинский эксперимент провалился. По мере того как мои собственные дети растут, у меня всё больше и больше раздражения вызывают заявления, подобные тому, что «Алёша начал читать в два года восемь месяцев» (мой сын Матвей к трем годам не произносил ещё ни единого членораздельного слова). Но если посмотреть на ситуацию беспристрастно, то от чрезмерного хвастовства отца Никитина я только выиграл. Держи он язык за зубами, его семеро детей превратились бы теперь, вероятно, в мощных олигархов, определяющих всю политическую, экономическую и культурную жизнь России. Однако в этом случае я никогда ничего не узнал бы о методах воспитания, применявшихся в их семье.

Парадоксальным образом, провал эксперимента оказался всем на руку. Противники Никитина из официальных кругов вздохнули с облегчением — они признали его заслуги и приняли почетным членом в Академию педагогических наук. Сам он удовлетворил свое тщеславие и получил возможность публиковать книги массовыми тиражами. Его сторонники, а равно и все честолюбивые родители приобрели доступ к ценной информации. Родители-лентяи могут теперь с полным правом говорить: «Вот видите: как ни старайся, результат всё равно один и тот же». Что же касается самих Никитиных-младших… ну, разве можно обижаться на кого-то за то, что не стал гением?

16.07.2003

Когда я был неопытным начинающим отцом, мне в руки попались книги Глена Домана.⁷⁾ Этот автор утверждает, что он нашел простые и верные рецепты воспитания гениев. При этом он вовсе не сумасшедший пророк-одиночка, а солидный ученый, основатель «Института реализации человеческого потенциала» в Филадельфии.

Согласно Доману, определяющим фактором гениальности является хорошо натренированный мозг. Формирование же человеческого мозга происходит в первые годы жизни: у пятилетнего ребенка этот процесс завершен на 80 процентов, а к восьми годам мозг сформирован практически полностью. По мере роста, у мозга развиваются только те функции, которые реально востребованы. Известно, что если с человеком не разговаривать до восьмилетнего возраста, то впоследствии все попытки научить его говорить принесут лишь самые жалкие результаты. То же самое справедливо и в отношении любой другой мозговой деятельности. Например, многим школьникам потому так трудно научиться читать, что благоприятное для обучения время оказалось для них уже давно упущенным. Отсюда вывод: учить детей письму, счету и другим достижениям человеческой культуры следует сразу же после рождения.

Способ обучения младенцев всем хорошо известен. Этим способом родители испокон веков учат своих малышей родному языку. Они просто произносят в присутствии ребенка слова, и тот через какое-то время начинает говорить. При этом никакого давления на обучаемого не оказывается, никаких контрольных работ и экзаменов не проводится. Если же предъявлять маленькому ребенку слова не только в устной форме, но и в письменной, то вскоре он не просто научится разговаривать, но и будет уметь читать!

Доман предлагает родителям заготовить большое количество карточек, на которых крупными буквами написаны разные слова. Эти карточки нужно предъявлять ребенку короткими сериями по многу раз в день, четко произнося то, что на них написано. После того, как малыш ознакомится с каждой из карточек по 10–20 раз, следует переходить к демонстрации словосочетаний и коротких предложений, составленных из тех же самых карточек. Постепенно можно приступать к показу книг с крупным шрифтом — вначале таких, где на страницу приходится только одно предложение, а потом всё более и более сложных. Важно, чтобы занятия доставляли малышу удовольствие, и потому ни в коем случае нельзя проверять, насколько хорошо он усвоил «изучаемый материал». Подобные же методики существуют для обучения младенцев счету и для усвоения ими большого объема энциклопедических знаний.

После первого прочтения книг Домана я страшно возбудился. Я-то воображал, что мне предстоит в одиночку отыскивать неприметную тропинку, по которой можно вывести детей к гениальности, а тут, оказывается, уже давно выстроен магистральный путь, по которому шествуют миллионы маленьких честолюбцев! Это означает, что если я немедленно не начну заниматься с полуторагодовалым Денисом, то он безнадежно отстанет. Я отложил все остальные дела, наготовил карточек и стал обучать Дениса чтению. Я строго придерживался всех указаний Домана, понимая, насколько значимы для моего сына будут последствия успеха или неудачи. Первые два дня всё шло хорошо. Но на третий день, когда я стал подступаться к Денису с карточками, тот, несмотря ни на какие уговоры, даже не пожелал посмотреть в мою сторону. Он был очень занят: он катал по полу игрушечную машинку и рычал. Я отступился, немного выждал и потом предпринял второй подход — он играл в это время в ванной комнате со струей воды. Как только я завернул водопроводный кран, Денис принялся издавать душераздирающие вопли протеста. Эти вопли продолжались еще долго после того, как я вытер на полу лужу и загрузил в стиральную машину валявшиеся в этой луже полотенца. Когда стало, наконец, тихо, я подошел к нему в третий раз: оказалось, что он растянулся посередине прихожей и спит. Все последующие попытки заинтересовать его карточками тоже заканчивались провалом. У этого самонадеянного человечка неизменно находились более важные дела, чем становиться гением.

Строго говоря, одно предписание Домана я всё-таки нарушил. Доман предупреждает, что в комнате для занятий не должно быть никаких отвлекающих предметов. Но в нашей квартире такой пустой комнаты просто не было. Неужели всё предприятие обречено на провал только из-за одной маленькой технической неувязки? Я не собирался так скоро сдаваться, однако недоуменные вопросы постепенно накапливались. Поскольку я не имел возможности поехать в Филадельфию на курсы к Доману, у меня оставался только один выход: еще раз основательно проштудировать тексты его книг в надежде обнаружить там дополнительную информацию, ускользнувшую от меня при первом чтении.

16.07.2003

Воспитать ребенка — это большой труд, и, как всякий труд, он может быть выполнен качественно или некачественно. Оказаться продуктом некачественного воспитания, то есть, попросту говоря, некачественным человеком, — это величайшее несчастье. Такой человек часто готов заплатить любые деньги, лишь бы недоделки в работе его воспитателей были каким-либо образом устранены. Зигмунд Фрейд придумал хитроумный способ класть эти деньги себе в карман и благодаря этому стал одним из самых знаменитых людей двадцатого столетия. Теперь по его стопам шествует многочисленная армия психотерапевтов, которую содержат выросшие дети неумелых родителей.

Общепризнанного мнения относительно пользы психотерапевтического воздействия до сих пор не выработалось. Например, эксперты из медицинских страховых фондов яростно ее отрицают. По их мнению, психотерапевта можно рассматривать в лучшем случае как наемного «друга», к которому изнывающий от одиночества клиент заходит на один час в неделю, чтобы посетовать на неудачи и обсудить собственную персону в таких интимных подробностях, которые были бы неуместны в обычном обществе.

Так или иначе, опытные психотерапевты, наслышавшись от клиентов горьких воспоминаний детства, лучше, чем кто бы то ни было, знают, чтó такое некачественная родительская работа. И хотя написанные ими книги адресованы, в первую очередь, горемыкам-неудачникам (с целью заманить их на прием), добросовестные родители тоже могут почерпнуть оттуда массу полезных сведений.

Пожалуй, одним из самых читаемых авторов среди психотерапевтов является Эрик Берн. В самом деле, в его книгах есть всё, что нужно для успеха у широкой аудитории: животрепещущая тема, оригинальность, остроумие.¹¹⁾ Я когда-то тоже с большим энтузиазмом принимался читать его бестселлеры, рассчитывая найти там рецепт преуспевания в жизни. Однако, дойдя до последней страницы, я неизменно испытывал разочарование. Берн пишет с позиции мудреца, который познал все тайные пружины человеческих судеб и теперь забавляется тем, что изящно роняет в публику крошки своей мудрости. Увы, как бы бережно ни собирать эти крошки, они не слипаются в единое целое. Они остаются всего лишь внутренне противоречивой россыпью остроумных наблюдений и полуюмористических-полунаучных классификаций.¹²⁾ Раздразненным читателям остается потом лишь мучить друг друга каверзными вопросами:

— Ах, ты тоже читал Берна? И тебе понравилось? Тогда говори честно: что ты про меня думаешь? Кто я, по-твоему: победитель или неудачник? Ах, вот как! А сам-то ты кто?

Как и у всякой яркой личности на психотерапевтическом горизонте, у Берна нашлось много учеников, которые опубликовали огромное количество книг и статей, где разъясняются, истолковываются и развиваются идеи учителя. Такого рода вторичную литературу читать, как правило, не стоит. Психотерапевты, имеющие хоть сколько-нибудь ума и таланта, обычно не довольствуются отблесками чужой славы, а предпочитают создавать свои собственные психотерапевтические школы, число которых в настоящее время перевалило за пятьсот.

И всё же, у Берна есть последователь, которому удалось изложить мысли основоположника более вразумительно, чем это сделал сам основоположник. Я имею в виду Томаса Харриса и его книгу «Я хороший, ты хороший».¹³⁾ Эта книга очень помогла мне в те времена, когда я заново учился говорить, и, вообще, она сильно повлияла на мое мировоззрение. Главное, что отличает Харриса от Берна, — это то, что его пером водит не желание покрасоваться, а стремление действительно что-то объяснить.

Несколько последующих страниц навеяно текстами Харриса и (отчасти) Берна.

16.07.2003