Уйма дохлых птиц

 

 

Начальник полиции Милла не слышал ни одного взрыва, хотя и находился на улице: сгребал опавшие листья с лужайки перед своим домом на Морин-стрит. Портативный радиоприемник, который стоял на капоте «хонды» его жены, настроенный на волну ХНВ («Христос наш Владыка», городская молодежь называла эту радиостанцию «Иисусовым радио»), гремел церковной музыкой. Да и слух его стал уже не таким, как прежде. В шестьдесят семь это ж обычное дело.

Но он услышал первую сирену, вой которой прорезал день. Этот звук его уши выхватывали среди всех остальных точно так же, как уши матери выхватывают плач собственных детей. Говард Перкинс мог даже сказать, что это за машина и кто сидит за рулем. Только на Третьем и Четвертом патрульных автомобилях стояли эти старые вопилки, но Джонни Трент уехал на Третьем в Касл-Рок вместе с пожарными, на плановые учения. «Контролируемое возгорание», так они это называли, хотя на самом деле речь шла о забаве для взрослых мужчин. Значит, он слышал сирену Четвертого, одного из двух оставшихся «доджей», и за рулем сидел Генри Моррисон.

Перкинс перестал сгребать листья и застыл, склонив голову. Вой сирены начал затихать, и он продолжил прерванное занятие.

На крыльцо вышла Бренда. Практически все в Милле называли ее мужа Герцогом — прозвище осталось со школьных дней, когда он не пропускал ни одного фильма с Джоном Уэйном, которые показывали в «Звезде». Но Бренда перестала его так называть, едва они поженились, отдав предпочтение другому прозвищу. Оно Перкинсу как раз не нравилось.

— Гови, электричество отключили. И что-то взорвалось.

Гови. Сплошной Гови. Куда ни кинь — только Гови. Он пытался воспринимать это, черт побери, по-христиански, но иногда задавался вопросом: а не это ли прозвище отчасти в ответе за тот маленький приборчик, который он нынче таскал в груди.[13]

— Что?

Она закатила глаза, промаршировала к портативному приемнику, выключила его, оборвав на полуслове хор Нормана Любоффа, исполняющего «Друг наш верный Иисус».

— Сколько раз я должна говорить тебе, чтобы ты не ставил эту штуковину на капот моего автомобиля? Поцарапаешь, и придется продавать дешевле.

— Извини, Брен. Так что ты сказала?

— Отключили электричество. И что-то грохнуло. Вероятно, поэтому и проехал Джонни Трент.

— Это Генри. Джонни в Роке на пожарных учениях.

— Ну, кто бы это…

Завыла еще одна сирена, на этот раз из новых, про себя Герцог называл их Твити.[14]Голос подал Второй патрульный автомобиль, которым управляла Джекки Уэттингтон. Конечно же, Джекки, потому что Рэндолф остался в лавке и теперь покачивался на своем стуле, положив ноги на стол и читая «Демократа». Или сидел на толчке. Питер Рэндолф был хорошим копом, при необходимости мог показать характер, но Герцог его не любил. Отчасти потому, что тот верой и правдой служил Джиму Ренни, отчасти потому, что иной раз проявлял излишнюю жесткость, но прежде всего потому, что был ленивым, а Герцог Перкинс не выносил ленивых копов.

Бренда смотрела на мужа большими глазами. Не один десяток лет она прожила женой полицейского и знала, что два взрыва, две полицейские сирены и отключение централизованной подачи электроэнергии в сумме не сулят ничего хорошего. Поэтому очень удивилась бы, если б в этот день с лужайки у дома Гови сгреб все опавшие листья или ему удалось послушать репортаж футбольного матча, в котором его любимые «Дикие коты», объединенная команда старших школ Честерс-Милла и Таркерс-Миллса, в пух и прах разнесли бы Касл-Рок.

— Тебе лучше собираться, — сказала она. — Что-то случилось. Я только надеюсь, что никто не умер.

Перкинс снял с ремня мобильник. Чертова хреновина висела там, как пиявка, с утра до вечера, но он не мог не признать, что вещь удобная. Номер набирать не стал, только смотрел на мобильник, ожидая, что тот зазвонит.

Но тут подал голос еще один Твити: Первого патрульного автомобиля. Рэндолф выкатился из полицейского участка. И сие означало, что дело действительно серьезное. Герцог более не думал, что мобильник зазвонит, и уже собрался прицепить его к ремню, когда раздался сигнал. Стейси Моггин.

— Стейси! — Перкинс знал, что нет никакой необходимости орать в эту хреновину, Бренда говорила ему об этом сто раз, но он, похоже, ничего не мог с собой поделать. — Что ты делаешь в участке субботним ут…

— Я не в участке, а дома. Питер позвонил и попросил передать, что едет на Сто девятнадцатое и дела там плохие. Он сказал… самолет столкнулся с лесовозом. — В голосе Стейси звучало сомнение. — Я не знаю, как такое может быть, но…

Самолет. Господи. За пять минут до этого, может, чуть больше, когда он сгребал листья и пел вместе с хором: «Как велик Ты…»

— Стейси, это Чак Томпсон? Я видел, как его новый «пайпер» пролетел мимо. Довольно низко.

— Не знаю, чиф, я сказала вам все, что услышала от Питера.

Бренда — не дурочка — уже отгоняла свою машину, освобождая подъездную дорожку для травянисто-зеленого патрульного автомобиля чифа. Портативный приемник она поставила рядом с кучкой опавших листьев.

— Понятно, Стейси. В твоей части города света тоже нет?

— Нет, и телефон не работает. Я звоню по мобильнику. Вероятно, все очень плохо, да?

— Надеюсь, что нет. Ты сможешь приехать и прикрыть нас? Готов спорить, в участке все двери нараспашку и ничего не заперто.

— Буду в пять секунд. Найдете меня в диспетчерской.

— Все понял.

Когда Бренда возвращалась по подъездной дорожке, завыла городская сирена, и от этих завываний, то набирающих силу, то, наоборот, чуть ли не сходящих на нет, Герцогу Перкинсу всегда скручивало живот. Следовало спешить. Однако он нашел время, чтобы обнять Бренду. И она до конца своих дней помнила о том, что он нашел для этого время.

— Не волнуйся, Бренни. Сирена включается автоматически, если прекращается централизованная подача электроэнергии. Она смолкнет через три минуты. Или через четыре. Забыл через сколько.

— Я знаю, но все равно ненавижу эти завывания. Идиот Энди Сандерс включил сирену одиннадцатого сентября, помнишь? Как будто очередной самолет-самоубийцу направили на нас.

Герцог кивнул. Он тоже считал Энди Сандерса идиотом. К сожалению, тот был еще и первым членом городского управления, веселеньким тупицей Мортимером Снердом,[15]сидевшим на коленях Большого Джима Ренни.

— Дорогая, я должен ехать.

— Понимаю. — Она пошла следом за ним к автомобилю. — Что случилось? Ты уже знаешь?

— Стейси сказала, что грузовик и самолет столкнулись на Сто девятнадцатом.

Бренда робко улыбнулась:

— Это шутка, да?

— Нет, если у самолета отказал двигатель и пилот попытался приземлиться на шоссе.

Улыбка Бренды исчезла, правая рука со сжатыми в кулак пальцами поднялась к груди. Этот язык тела он знал очень хорошо. Сел за руль, и, хотя ездил чиф на относительно новом автомобиле, водительское кресло сильно продавилось под его тяжестью. Герцог Перкинс никогда не ходил в легковесах.

— В твой выходной день! — воскликнула Бренда. — Это просто безобразие! И это когда ты мог выйти в отставку с полной пенсией!

— Меня вынесут вперед ногами. — Он широко улыбнулся. Улыбка эта была частью работы. По всему выходило, что денек выдастся длинным. — Такой уж я человек, Господи, такой уж я человек. Оставь мне в холодильнике сандвич или два, хорошо?

— Только один. Ты очень уж толстеешь. Даже доктор Хаскел так говорит, а он никогда никого не критикует.

— Ладно, один. — Он включил заднюю передачу… потом вернул ручку переключения на парковку. Выглянул из окна, и Бренда поняла, что он ждет поцелуя. Она подарила ему хороший поцелуй, под вой городской сирены, разрывавший свежий октябрьский воздух, а он гладил ей шею, пока их рты не отрывались друг от друга. От подобного поглаживания кожа у нее всегда покрывалась мурашками, и он давно уже такого не делал.

Этого прикосновения под ярким солнечным светом Бренда тоже не забыла до конца своих дней.

Когда он уже скатывался по подъездной дорожке, она что-то крикнула ему вслед. Пару слов Герцог разобрал, но и только. Ему действительно следовало проверить уши. При необходимости подобрать слуховой аппарат. Хотя, вероятно, только этого маленького штриха и недоставало для того, чтобы Рэндолф и Большой Джим дали крепкого пинка его стареющему заду.

Герцог затормозил, вновь выглянул из окна.

— Осторожнее с чем? — переспросил он.

— С кардиостимулятором! — буквально выкрикнула она. Смеясь. Тревожась. Все еще чувствуя его руку на своей шее, поглаживающую кожу, которая только вчера — или ей это лишь казалось — была гладкой и упругой. А может, позавчера, когда они слушали «Кей-си энд саншайн бэнд» вместо Иисусова радио.

— Все будет в порядке! — крикнул он в ответ и уехал.

В следующий раз Бренда увидела его уже мертвым.

 

 

Билли и Ванда Дебик и не слышали двойного взрыва, потому что находились на шоссе номер 117 и потому что ссорились. Началось все с пустяка: Ванда отметила, что день выдался прекрасный, а Билли ответил, что у него болит голова и он не понимает, почему они вообще должны ехать на субботний блошиный рынок в Оксфорд-Хиллс, где продается никому не нужная рухлядь.

Ванда указала, что голова у него не болела бы, не выпей он вечером дюжину банок пива.

Билл спросил: сосчитала ли она банки в мусорном баке (как бы ни набирался Билли, пил только дома и всегда бросал пустые банки в бак: этим он гордился, как и своей работой электрика)?

Она ответила, что да, считала, Билл может в этом не сомневаться.

Они добрались до «Пательс-маркет» в Касл-Роке, пройдя путь от Ты слишком много пьешь, Билли, и Ты слишком уж меня достаешь, Ванда, до Говорила мне мама, не надо выходить за тебя замуж и Тебе обязательно надо быть такой сукой? За последние два года из их четырехлетней семейной жизни путь этот они проходили не раз и не два, но тут Билли внезапно почувствовал, что с него хватит. Он свернул на широкую заасфальтированную автомобильную стоянку у магазина, не включив поворотник и не снижая скорости, а потом вновь выехал на шоссе номер 117 и покатил в обратную сторону, не посмотрев в зеркало заднего обзора и не обернувшись.

Нора Робишо, которая оказалась на шоссе позади него, нажала на клаксон. Ее лучшая подруга Эльза Эндрюс недовольно поцокала. Обе женщины, ушедшие на пенсию медсестры, переглянулись, но не проронили ни слова. Они дружили так долго, что в подобных ситуациях в словах не нуждались.

Тем временем Ванда спросила Билли: куда это он едет?

Билли ответил, что домой, чтобы вздремнуть часок-другой, а она может отправляться на этот говенный рынок одна.

Ванда указала, что он едва не столкнулся с двумя старушками (расстояние до вышеозначенных старушек быстро увеличивалось с каждым мгновением: Нора Робишо без всякой на то причины считала, что быстрее сорока миль в час ездят только слуги дьявола).

Билли ответил, что Ванда говорит и выглядит, как ее мамаша.

Ванда попросила разъяснить, что он под этим подразумевал.

Билли разъяснил: у дочери, как и у матери, толстая жопа и язык, который работает без умолку.

Ванда назвала Билли алкашом.

Билли заверил Ванду, что она уродина.

В выражениях оба не стеснялись, говорили от души. К тому времени, когда они покинули Касл-Рок и въехали в Моттон, направляясь к невидимому барьеру, возникшему вскоре после того, как Ванда открыла дискуссию упоминанием о прекрасном дне, Билли проезжал в час уже много больше шестидесяти миль. Он разогнался практически до максимальной скорости, которую могла развить вандинская старая таратайка «шеви».

— Что это за дым? — вдруг спросила Ванда, указав на северо-восток, в сторону 119-го.

— Не знаю. Думаешь, моя теща пернула? — И Билли загоготал, довольный собственной шуткой.

Ванда Дибек осознала, что и с нее довольно. Она повернулась к мужу, и слова Я хочу развестись с тобой уже готовились слететь с ее языка, когда они достигли границы Честерс-Милла и Моттона и врезались в барьер. Таратайку «шеви» конструкторы снабдили подушками безопасности, но Биллова не раскрылась вовсе, а Вандина раскрылась не полностью. Рулевое колесо разломилось от удара о грудь Билла, рулевая колонка раздавила ему сердце; он умер мгновенно.

Ванда ударилась головой о приборный щиток, неожиданное катастрофическое смещение двигателя «шеви» сломало ей ногу (левую) и руку (правую). Боли она не почувствовала, только непрерывно ревел клаксон, автомобиль развернуло поперек шоссе, переднюю часть смяло гармошкой, а видела все это Ванда сквозь красную пелену.

Когда Нора Робишо и Эльза Эндрюс миновали последний поворот перед административной границей Честерс-Милла (они уже несколько минут оживленно обсуждали, что это за дым поднимался на северо-востоке, и поздравляли себя с тем, что выбрали для поездки менее загруженное шоссе), Ванда Дибек пыталась подняться, отталкиваясь локтями от белой разделительной полосы. Кровь лилась по лицу, практически полностью смазывая его черты. Большой осколок ветрового стекла срезал с нее половину скальпа, и теперь громадный клок кожи падал на ее левую щеку, как смещенная челюсть.

Нора и Эльза мрачно переглянулись.

— Гребаный случай! — вырвалось у Норы, и на том разговор прекратился.

Эльза выпрыгнула из салона сразу, как автомобиль остановился, и побежала к шатающейся женщине. Для пожилой дамы (Эльзе пошел восьмой десяток) бегала она на удивление быстро.

Нора оставила автомобиль на нейтральной передаче и присоединилась к подруге. Вдвоем поддерживая Ванду, они повели ее к старенькому, но работающему как часы «мерседесу». Куртка Ванды из коричневой стала мутно-бурой, а руки выглядели так, будто она опустила их в чан с красной краской.

— Хте Билли? — спросила Ванда, и Нора увидела, что бедная женщина лишилась большинства зубов. Три из них зацепились за окровавленную куртку. — Хте Билли, он фылес? Сто слюшилось?

— У Билли все прекрасно, как и у вас, — ответила Нора и вопросительно посмотрела на Эльзу.

Та кивнула и поспешила к «шеви», окутанному паром, который вырывался из пробитого радиатора. Эльзе, почти сорок лет проработавшей медсестрой (последний работодатель — Рон Хаскел, ДМ, и ДМ означало дуфус[16]медицины), хватило одного взгляда через распахнутую пассажирскую дверцу, висевшую на одной петле, чтобы понять: у Билли далеко не все прекрасно, и молодая женщина, половина волос которой болталась рядом с ее головой, уже вдова.

Эльза вернулась к «мерседесу» и села на заднее сиденье рядом с Вандой, которая погрузилась в полубессознательное состояние.

— Он мертв, и она тоже умрет, если ты быстро-быстро не доставишь нас в «Кэтрин Рассел», — сказала она Норе.

— Тогда держись крепче. — Нора надавила на педаль газа.

Двигатель у «мерседеса» был мощный, и автомобиль буквально прыгнул вперед. Нора аккуратно объехала «шевроле» Дибеков и врезалась в невидимый барьер, продолжая разгоняться. Впервые за двадцать лет Нора не пристегнулась ремнем безопасности и вылетела через лобовое стекло, где сломала шею о невидимый барьер, точно также, как ее сломал Боб Ру, и свалилась на землю. Ванду бросило в зазор между спинками передних сидений. Через разбитое ветровое стекло ее вынесло на капот. Там она и осталась лежать лицом вниз, раскинув окровавленные босые ноги. Туфли из мягкой кожи (купленные при последнем посещении блошиного рынка в Оксфорд-Хиллсе) соскочили с них еще при первой аварии.

Эльза Эндрюс ударилась о спинку водительского сиденья, и ее отбросило назад, оглушенную, но обошедшуюся без серьезных травм. Дверцу вроде бы заклинило, но она все-таки открылась, когда Эльза надавила на нее плечом. Старушка вылезла и оглядела место аварии. Лужи крови, сплющенная таратайка «шеви», над которой еще вился парок.

— Что случилось? — спросила она. Повторила вопрос Ванды, хотя вопроса этого не помнила. Постояла среди окровавленных осколков стекла и искореженного хромированного железа, потом поднесла левую руку ко лбу, будто решив проверить, нет ли у нее температуры. — Что случилось? Что сейчас случилось? Нора? Нора, солнышко? Где ты, дорогая?

Потом увидела свою подругу и закричала от горя и ужаса. Ворона, наблюдавшая за происходящим с высокой сосны на стороне Милла, громко каркнула, и в звуке этом слышался пренебрежительный смешок.

Ноги Эльзы стали ватными. Она пятилась, пока не уперлась задом в смятое крыло «мерседеса».

— Нора, солнышко, — повторила Эльза. — Ох, милая…

Что-то коснулось ее шеи. Точно она сказать не могла, но подумала, что это прядь волос раненой молодой женщины. Только теперь, конечно, она стала мертвой молодой женщиной.

Как и бедная добрая Нора, с которой Эльза тайком пропускала по глотку джина или водки в прачечной «Кэтрин Рассел», и они хихикали, как девчонки в летнем лагере. Открытые глаза Норы смотрели в яркое полуденное солнце, голова повернулась под неестественным углом, словно она умерла, стараясь при этом заглянуть за спину и убедиться, что с Эльзой все в порядке.

Эльза, с которой действительно все было в порядке — «это всего лишь шок», как она когда-то говорила некоторым счастливчикам, привезенным «скорой», — заплакала. Соскользнула по борту автомобиля, порвав пальто о торчащий металлический шип, и села на асфальт шоссе номер 117.

Она все еще сидела и плакала, когда на нее набрели Барби и его новый друг в бейсболке Тюленей.

 

 

Тюленем оказался Пол Гендрон, продавец автомобилей из северной части штата, двумя годами ранее отошедший от дел и вернувшийся на ферму своих умерших родителей в Моттон. Барби узнал о Гендроне и это, и многое другое в промежутке между уходом с места аварии на шоссе номер 119 и прибытием на место другой аварии, не такой масштабной, но тоже ужасной, на шоссе номер 117, случившейся там, где дорога пересекала границу Милла. Барби с удовольствием пожал бы Гендрону руку, но с этим приходилось повременить: пока мешал невидимый барьер, края которого найти им еще не удалось.

Эрни Кэлверт связался с Национальной гвардией ВВС в Бангоре, но его звонок поставили на удержание, прежде чем он успел произнести хоть слово. Тем временем нарастающий вой сирен сообщил о скором прибытии местных слуг закона.

— Только не ждите пожарных, — подал голос фермер, который прибежал через поле с сыновьями. Звали его Олден Динсмор. — Они в Касл-Роке, сжигают дом на учениях. Могли бы попрактиковаться и здесь. — Тут он увидел, что его младший сын приближается к тому месту, где кровавый отпечаток ладони Барби вроде бы высыхал на пронизанном солнцем воздухе. — Рори, отойди оттуда!

Но Рори, снедаемый любопытством, слова отца проигнорировал. Протянул руку и ударил по воздуху справа от отпечатка ладони Барби. Но прежде чем он ударил, Барби заметил мурашки, которые побежали по рукам мальчика ниже обтрепанных рукавов свитера «Диких котов». Что-то там такое было, и это что-то включалось при приближении человека. Похожие ощущения Барби однажды испытал в Эйвоне, во Флориде, когда в поисках укромного местечка увлек девушку к мощному электрогенератору.

Звук от удара кулака мальчика по невидимому барьеру напоминал постукивание костяшек пальцев по боковой стороне кастрюльки из жаропрочного стекла типа пирекса. Он заглушил гул разговоров маленькой толпы, собравшейся по ту сторону барьера. Люди смотрели на горящие остатки лесовоза (некоторые фотографировали пожар на мобильники).

— Чтоб мне сдохнуть! — воскликнул кто-то.

Олден Динсмор оттащил сына за обтрепанный воротник свитера, а потом дал подзатыльник, как совсем недавно — старшему сыну.

— Не делай этого! — кричал Динсмор, тряся мальчишку. — Никогда такого не делай, если ты не знаешь, что это!

— Пап, это как стеклянная стена! Это…

Динсмор тряхнул его вновь. Фермер все еще тяжело дышал, и Барби обеспокоился, не хватит ли его инфаркт.

— Никогда такого не делай! — повторил Динсмор и подтолкнул мальчишку к его старшему брату. — Приглядывай за этим дураком, Олли.

— Дассэр! — Олли самодовольно ухмыльнулся, глядя на брата.

Барби посмотрел в сторону Милла. Он увидел приближающиеся мигалки патрульных машин, но впереди, словно сопровождаемая копами особо важная персона, ехал объемный черный автомобиль, смахивающий на гроб: «хаммер» Большого Джима Ренни. От его вида синяки и шишки на теле Барби, уже заживающие после ночной драки на парковке у «Дипперса», сочувственно запульсировали.

Ренни-старшего в той драке, разумеется, не было, но его сын являлся главным зачинщиком, и Большой Джим заботился о Младшем. И ради этого отцу пришлось максимально усложнить жизнь некоему странствующему повару блюд быстрого приготовления — так усложнить, что вышеуказанный повар решил собрать вещички и покинуть город.

Барби не хотел сталкиваться здесь с Большим Джимом, тем более его сопровождали копы. Чиф Перкинс отнесся к нему по-человечески, но его заместитель — Рэндолф — воспринимал Дейла Барбару куском собачьего дерьма, налипшим на выходную обувь.

Барби повернулся к Тюленю.

— Не желаете прогуляться? Вы по своей стороне, я по своей? Посмотрим, как далеко это тянется?

— И уйти до того, как прибудет этот пустозвон? — Гендрон тоже видел приближающийся «хаммер». — Друг мой, с удовольствием. На восток или запад?

 

 

Они пошли на запад, к шоссе номер 117, и не нашли конца барьера, зато увидели множество результатов его появления. Стволы деревьев, разрубленные пополам. Повсюду валявшиеся тушки в перьях.

— Уйма дохлых птиц. — Гендрон дрожащими руками поправил бейсболку. — Никогда не видел так много.

— Ты в порядке? — спросил Барби.

— Физически? Думаю, что да. Умственно… такое ощущение, что крыша съехала полностью. А ты?

— Та же история.

В двух милях к западу от 119-го они вышли на Год-Крик-роуд и к Бобу Ру, застывшему около все еще работающего трактора. Барби инстинктивно шагнул к лежащему на земле человеку и снова стукнулся о барьер… правда, на этот раз в самую последнюю секунду вспомнил о его существовании и не разбил в кровь нос.

Гендрон опустился на колени. Прикоснулся к гротескно задранной голове фермера.

— Мертв.

— А что валяется вокруг него? Эти белые обломки?

Гендрон поднял самый большой.

— Думаю, какая-то компьютерная штуковина для проигрывания музыки. Должно быть, развалилась, когда он ударился о… — Гендрон указал на невидимую преграду перед собой. — Ты знаешь обо что.

Со стороны города вновь донесся вой, более громкий и грубый в сравнении с городской сиреной.

Гендрон бросил в том направлении короткий взгляд.

— Пожарная сирена. Пользы от нее — вагон.

— Пожарные машины возвращаются из Касл-Рока, — объявил Барби. — Я их слышу.

— Да? Значит, слух у тебя лучше моего. Скажи мне еще раз свое имя.

— Дейл Барбара. Для друзей — просто Барби.

— И что теперь, Барби?

— Пойдем дальше. Для этого парня мы ничего сделать не сможем.

— Не сможем даже никому о нем сказать, — мрачно заметил Гендрон. — Мой мобильник остался в машине. Полагаю, у тебя его нет?

Мобильник у Барби был, но он оставил его в уже покинутой квартире, вместе с носками, рубашками, джинсами и нижним бельем. Ушел лишь в одежде, которая была на нем, потому что не захотел ничего уносить из Честерс-Милла, за исключением нескольких приятных воспоминаний, для которых не требовался ни чемодан, ни рюкзак.

Но едва ли у него получилось бы быстро и доходчиво объяснить все это незнакомцу. Поэтому Барби лишь покачал головой.

На сиденье «дира» лежало старое одеяло. Гендрон заглушил двигатель трактора, взял одеяло и накрыл им тело.

— Надеюсь, когда это случилось, он слушал что-то приятное.

— Да, — вздохнул Барби.

— Пошли. Попытаемся дойти до конца этой хреновины. Я хочу пожать тебе руку. Может, даже расплакаться и обнять тебя.

 

 

Вскоре после того, как они обнаружили тело Ру — они находились уже совсем близко от места аварии на шоссе номер 117, хотя и не знали этого, — Барби и Гендрон вышли к ручейку. Оба застыли, по разные стороны барьера, в изумлении глядя на происходящее.

— Оосподи Иисусе! — наконец вырвалось у Гендрона.

— И как это выглядит с твоей стороны? — Барби со своей стороны наблюдал, как вода поднималась и выливалась в кусты, словно ручей перегородила невидимая плотина.

— Не знаю, как описать. Никогда не видел ничего подобного. — Гендрон помолчал, почесывая обе щеки и оттягивая вниз и без того длинное лицо, отчего стал похож на кричащего человека с картины Эдварда Мунка. — Нет, видел. Один раз. Что-то похожее. Когда принес домой пару золотых рыбок на день рождения дочери. Ей тогда исполнилось шесть лет. А может, семь. Я принес их домой из зоомагазина в пластиковом мешке, и вот так это выглядит — как вода на дне пластикового мешка. Только плоская, а не провисающая. Вода поднимается по этой… хреновине, а потом растекается вправо-влево на твоей стороне.

— К тебе ничего не попадает?

Гендрон встал на четвереньки, сощурился.

— Да, что-то попадает. Не очень много, маленькая струйка. Но ничего из того дерьма, что вода тащит с собой. Палки, листья, все такое, ну ты понимаешь.

Они пошли дальше, Гендрон по своей стороне, Барби по своей. Но ни один из них не думал, что кто-то внутри, а кто-то снаружи. Мысли о том, что барьер может не закончиться, ни у кого не возникало.

 

 

Потом они вышли на шоссе номер 117, где произошла еще одна серьезная авария — два разбитых автомобиля и как минимум два трупа, которые Барби увидел сразу. Подумал, что есть и еще один — за рулем старого «шевроле», передняя часть которого превратилась в лепешку.

Но на этот раз они нашли и выжившего. Рядом с врезавшимся в барьер «мерседесом» на асфальте сидела женщина с опущенной головой. Пол Гендрон поспешил к ней, тогда как Барби мог только стоять и наблюдать. Женщина увидела Гендрона и попыталась подняться.

— Нет, мэм, пожалуйста, сидите, не надо вам вставать, — попытался остановить ее Гендрон.

— Думаю, я в порядке. Просто… вы понимаете, в шоке. — По какой-то причине эти слова вызвали у женщины смех, хотя лицо опухло от слез.

В этот момент из-за поворота появился еще один автомобиль, за рулем которого сидел никуда не спешащий старик. Он возглавлял колонну из трех или четырех автомобилей, которым, безусловно, не терпелось его обогнать. Старик увидел аварию и остановился. Едущие следом автомобили последовали его примеру.

Эльза Эндрюс уже поднялась и в достаточной степени пришла в себя, чтобы задать вопрос дня:

— Во что мы врезались? Точно не в другой автомобиль. Нора его объехала.

— Не знаю, мэм, — абсолютно честно ответил ей Гендрон.

— Спроси, есть ли у нее мобильник, — предложил ему Барби. Потом обратился к собирающейся толпе: — Эй! У кого есть мобильник?

— У меня есть, мистер, — ответила какая-то женщина, но, прежде чем успела сказать что-то еще, все услышали приближающееся стрекотание лопастей: к ним летел вертолет.

Барби и Гендрон в ужасе переглянулись.

Сине-белый вертолет летел низко, направляясь к столбу дыма, отмечающего место крушения лесовоза на шоссе номер 119. В идеально чистом воздухе, возможно, даже обладающем увеличивающим эффектом, какой возникает в северной части Новой Англии в особо тихие дни, Барби без труда разглядел на борту большие рисунки: число «13» и глаз — логотип компании Си-би-эс. Вертолет службы новостей, из Портленда. Вероятно, находился неподалеку, подумал Барби. Погода идеальная, и можно получить роскошные кадры аварии для шестичасового выпуска новостей.

— Нет, — застонал Гендрон, прикрывая ладонью глаза. Потом закричал: — Назад, идиоты! Назад!

К нему тут же присоединился Барби:

— Нет! Остановитесь! Назад!

Разумеется, их криков никто не услышал. И никто не увидел, как они машут руками, показывая, что близко подлетать нельзя.

Эльза в недоумении переводила взгляд с Гендрона на Барби.

Вертолет опустился до вершин деревьев и завис.

— Думаю, все будет хорошо. — Гендрон глубоко вдохнул. — Наверное, люди и там показывают ему, чтобы он дал задний ход. Пилот это видит и…

Но тут вертолет полетел на север, с тем чтобы зависнуть над пастбищем Олдена Динсмора и снять аварию с другого ракурса. И ударился о барьер.

Барби увидел, как отлетела одна из лопастей. Вертолет ушел в сторону, вниз и перевернулся одновременно. А потом взорвался, осыпая новым огнем шоссе и поля на другой стороне барьера.

На стороне Гендрона.

Снаружи.

 

 

Ренни-младший как вор прокрался в дом, где вырос. Или как призрак. Дом, разумеется, пустовал: отец находился на огромной территории салона подержанных автомобилей, расположенного у шоссе номер 119, — Френк, друг Младшего, иногда называл этот салон Святой обителью «Без первого взноса», — а Франсина Ренни последние четыре года беспрерывно тусовалась на кладбище «Плизант-ридж». Городская сирена перестала выть, полицейские смолкли где-то на юге. В доме царила благостная тишина.

Он принял две капсулы имитрекса, потом разделся и встал под душ. Когда вышел из ванной, увидел кровь на рубашке и брюках. Сейчас он этим заниматься не мог. Ногами затолкал одежду под кровать, затянул шторы, улегся в постель, накрылся с головой, как в детстве, если боялся сидящих в шкафу монстров. Лежал, дрожа всем телом, в голове били все колокола ада.

Он уже задремал, когда взвыла пожарная сирена и разбудила его. Его вновь начало трясти, но голова болела меньше. Он подумал, что немного поспит, а потом будет решать, как поступить. Скорее всего он покончит с собой. Потому что его обязательно поймают. Он даже не мог вернуться и зачистить все следы. Не успеет до возвращения Генри и Ладонны Маккейн. Он мог бы сбежать — возможно, — но лишь после того, как перестала бы болеть голова. И разумеется, ему следовало сначала одеться. Не мог он начинать жизнь беглеца голым.

Но самоубийство представлялось наилучшим вариантом. Разве что тогда этот гребаный недобитый повар окажется победителем. А если смотреть в корень, то виноват во всем как раз этот гребаный повар.

В какой-то момент пожарная сирена заткнулась. Младший заснул, укрывшись с головой. Когда проснулся, часы показывали девять вечера. Голова не болела.

И дом по-прежнему пустовал.