Монголия.

Над этими зонами континентальный стратегический контроль установлен. Но все они должны рассматри ваться как базы дальнейшей геополитической экспансии на юг, а не как «вечные» границы России. С геополитической точки зрения, наличие береговых полос, не подконтрольных heartland'у, является постоянной угрозой сокращения даже тех территорий, которые в данный момент соединены с Центром Евразии довольно крепко. Распад СССР и появление самостоятельных политичес ких образований на базе бывших союзных республик дает впечатляющий пример того, как отказ от экспансии вовне, к южным берегам континента (вывод советских войск из Афганистана) неминуемо влечет за собой откат надежных границ Москвы далеко на север, вглубь континента. Но ослабление континентального присутствия никогда не порождает вакуум или усиления суверените та «освободившихся» территорий, так как их провинци альный статус заведомо исключает их геополитическую автаркию. На место теллурократического влияния Москвы автоматически приходит талассократическое влияние атлантизма (в той или иной форме).

Следовательно, структура всего внутреннего пояса «русского Юга» должна изначально рассматриваться как потенциальный наступательный плацдарм.

Однако дело осложняется тем, что практически все пограничные территории приходятся на горные (часто высокогорные) районы.

На севере Балканского полуострова это Балканские горы, восточнее Кавказ, далее хребет Копетдаг и Гиндукуш, потом Памир, Тянь-Шань, Алтай. Горный рельеф южный границы России-Евразии, который во многом предопределил всю историю Востока, в настоящий момент является одним из важнейших геопо литических козырей атлантизма. Древние индоевропей цы делили весь евразийский Восток на две составляю щие северный Туран (все, что выше евразийской гряды гор) и южный Иран (лежащий ниже этой гряды). Фактически, это деление строго соответствует современ ным геополитическим терминам heartland (Туран) и rimland (Иран). Спустя несколько тысячелетий южный фронт России ставит ту же геополитическую проблему, которая была характерна для диалектики отношений "степные кочевники против оседлых землепашцев Персии".

Но в данном случае ситуация кардинально изменилась в том смысле, что к степному Турану добавился оседлый славянский северный Лес, сбалансировав и зафиксировав динамику туранских кочевников. Оседлые индоевропейцы (славяне) замкнули степь с севера культурными формами, во многом повторявшими архетипы иранского юга. Россия как Евразия, как синтез Леса и Степи качественно превосходит Туран, а следовательно, проблема Ирана (шире нерусской Средней Азии) приобретает иной цивилизационный и геополитический смысл. Особенно это проявляется с момента Исламской революции в Иране, которая радикально порвала с атлантистской талассократической политикой шахского режима.

Все эти геополитические аспекты предполагают необходимость в радикально новом подходе к проблеме «евразийских гор», которые должны утратить функцию стратегической границы, стать не преградой на пути континентальной интеграции, но мостом к ней.

Потребность в изменении функции гор на юге России (и ее стратегического ареала) является столпом будущей евразийской геополитики. Без такой предваритель ной операции Евразия никогда не добьется действитель ного мирового господства, более того, никогда даже не приблизится к подлинному равноправному диалогу с талассократией.