НАШЕ ПОЛОЖЕНИЕ 3 страница

Под угрозой атаковать Нерчинск, китайские уполномоченные заставили чувствовавшего себя точно в плену Головина подписать 26 августа 1689 г. печальной памяти Нерчинский договор, согласно которому Россия должна была отказаться от всего принадлежавшего ей по праву открытия Амурского бассейна. Не вовремя пожелавшаяся нам граница с Китаем проложена была: на западе по — р. Горбице, на севере — по Становым горам, а на востоке, по нетвердому знанию уполномоченными обоих государств географии страны, осталась неопределенной. Для лучшего обозначения северной границы решено было поставить вдоль нее каменные столбы, Албазин разрушить, и все, что оставалось русского на Амуре, увести

высокими каменными валами, в то же время воплотил и идею границы в своей знаменитой великой стене. Так как на своем левом фланге Россия была наступающей стороной, то ясно, насколько ошибочен был почин нашей дипломатии.

на север с тем, чтобы на будущее время ни один русский человек не смел перешагнуть за запретную черту. Иными словами, слабый, никогда не могший справиться с кочевниками Китай, улучив минуту, заставил нас, — молодой, полный наступательной энергии народ, поднять на свои плечи его уродливую стену и перенести ее на Горбицу и Становые горы...

XVII.

Теперь, чтобы видеть непосредственный результат этого договора, перенесемся мысленно в Якутск, бывший в то время главным этапом протоптанного казаками пути по тайге. Став на эту точку, мы сейчас же почувствуем себя в положении и витязя на распутье, и нашей вольницы накануне, новых ее подвигов: направо, по Становому хребту, — великая китайская стена, укрепленная всей строгостью наблюдения собственных властей, налево — Лена, широкая, могущественная, но постепенно ведущая в царство мрака и холодной смерти; прямо — та же суровая и задумчивая тайга, все с большим и большим трудом всползающая на выраставшие перед нею горы и все чаще и чаще уступающая поле битвы надвигающейся на нее с севера тундре... Задумываться над тем, в какую сторону держать путь, было нечего.

И вот, после минутного роздыха, казаки — эти красивейшие своей отвагой из всех рыскавших по еще молодой тогда и просторной земле чело-

веческих хищников, с крестом на шее и несколькими зарядами за пазухой устремляются к Охотскому морю, с него на Камчатку, с Камчатки на Курильские острова, с Курильских на Алеуты, с Алеутов на никому, кроме русских, неизвестный американский берег. Бесстрашно носясь на сколоченных из подручного материяла судах по волнам вечно сердитого и вечно кутающегося в холодную мглу Великого океана, они выписывают на бесчисленных островах его, мысах, бухтах и вулканах целый календарь православных святых, вперемежку с именами Прибыловых, Вениаминовых, Павловых, Макушиных, Шумагиных, Куприяновых и т. д. и т. д. Божею милостью полководцы и государственные люди Шелеховы и Барановы завоевывают и устраивают за морем целые царства и накладывают свою руку на самый океан.

Такой энергии, предприимчивости и дарований хватило бы не на одну Маньчжурию, представлявшую собою последний «клин» Татарии и последний этап нашего сухопутного марша к Востоку, но и на достижение главнейшей жизненной цели нашей.

А чтобы понять, в чем именно заключалась последняя, вспомним сначала, что в течение многих веков под словом «Восток» западноевропейские народы подразумевали те южно-азиатские страны, которые Небо щедро наградило драгоценными произведениями тропиков: знаменитые страны ароматов, слоновой кости, черного дерева, золота, самоцветных камней, камеди и в особенности многочисленного собрания продуктов, как чай, сахар, кофе, перец, корица и т.д., известных на

Западе под общим именем «пряностей», а у нас — «колониальных товаров».

Ведь не для чего другого, как для отыскания этих стран, предпринят был в XV и XVI столетиях целый ряд морских походов, создавших плеяду славных имен, во главе с Васко да Гама, открывшим путь на юг Азии вокруг мыса Доброй Надежды, и Христофором Колумбом, отправившимся на поиски Индии и нашедшим Америку.

Запертая со всех сторон на суше, Россия не могла, конечно, и думать тогда ни о каких экспедициях и ни о каких тропических странах. Но вот пришло время, и сама судьба начала направлять нас к тому же «Востоку». Когда наша вольница, молодцевато закинув кремневку за плечи, собиралась уже выступать из Якутска, Провидение зажгло на Амуре такой сильный маяк, свет которого сразу же сделался виден всей России, и этим ясно сказало нам «вот ваша дорога!». Небольшое препятствие, которое Оно положило на этом пути в лице Маньчжурии, было необходимо, чтобы задержать шедшие налегке и слишком выдвинувшиеся вперед головные части, заставить их уцепиться за землю, выждать подхода новых эшелонов и затем уже в наступательном порядке идти от «теплой реки» к «теплому морю».

Если бы на прохождение этого последнего этапа и на обращение самого слабого из остатков Золотой Орды в совершенно русскую страну нам понадобилось даже полтораста лет, то и в этом случае уже сто лет назад мы стояли бы на берегах Желтого моря столь же безопасно, как сейчас на берегу Балтийского.

А теперь возьмите циркуль, измерьте, во сколько раз ближе были бы мы с этой базы к Индии, Сиаму, Зондскому архипелагу, Филиппинам и находившемуся бы на одном с нами дворе Китаю, чем вся Западная Европа, или Америка, долженствовавшие путешествовать вокруг мысов Доброй Надежды и Горна, — и вам станет ясно, что главнейшая задача всей государственной политики нашей заключалась в обладании богатым югом Азии, являющимся естественным дополнением бедного Севера. Со своим первобытным взглядом на жизнь и первобытным оружием татары решали эту задачу в форме господства над Китаем и Индией; — мы же, как народ высшей культуры, должны были решить ее иначе, а именно: закончив наше наступление через Сибирь выходом к Желтому морю, сделаться такой же морской державой на Тихом океане, как Англия на Атлантическом, и такими же покровителями Азии, как англосаксы Соединенных Штатов — Американского материка. При этом условии мы были бы теперь не беднее и не слабее страшно теснящих нас ныне жизненных соперников.

К несчастью, задача эта не была понята нами и к самому важному историческому моменту, когда указанная нам самим Провидением арена была еще свободна. Когда англосаксам Америки предстояло еще перейти от Атлантического океана через всю ширь своего материка, а Франция и Англия вступили в борьбу, долженствовавшую решить, которое из этих государств впредь до полного истощения вынуждено будет вращаться в орбите честолюбия своего противника — мы оказа-

лись точно распятыми на кресте нашего нерчинского недомыслия.

В одной стороне — за Тихим океаном — оторвавшаяся от государства огромнейшая творческая сила в титанической борьбе с туманами, бурями, дикарями и белыми бандитами строила эфемерную Российско-Американскую Империю, т. е. выравнивала и уплотняла почву для англосаксов Америки; в другой — на полях Италии, на высях Швейцарских гор, под Шенграбеном, Аустерлицем, Прейсиш Эйлау, Фридландом и по всему кровавому пути от Москвы до Парижа доблестнейшая из всех армий собирала камни для пьедестала английскому величию...

XVIII.

В течение всего этого времени превратившаяся из великого исторического пути в столь или не столь отдаленные места Сибирь, как заброшенное поле, начала прорастать сорными травами, среди которых ярче других выделился своею весьма конфузной для нашей осведомленности и государственного трезвомыслия зеленью чертополох «желтой опасности».

Не сумев войти в Китай с открывающегося на море парадного подъезда и помирившись на узенькой кяхтинской щели, — мы, из страха потерять и последнюю, во-первых, не решились высказать свое удивление: когда же это и каким образом ни разу не вылезавший из-за своей каменной перегородки, Китай овладел цитаделью Татарии —

Монголией и оказался нашим непосредственным соседом? Во-вторых, узаконив молчанием этот захват, мы точно связали себя клятвой никогда не заглядывать за новую китайскую границу и не интересоваться тем, что там происходит.

В результате получилось вот что.

В то время как наши политические исследователи с усердием семидесяти толковников целыми томами поясняли смысл загадочной строки нерчинского трактата «...далее, по тем же горам, до моря протяженным...», а Академия наук ломала голову над вопросом, куда же девались те виденные одним из ее членов Мидендорфом кучи камней, которые должны были изображать собою пограничные столбы? — граф Нессельроде, основываясь в 1850 г. на донесениях селенгинского коменданта Якоби, писанных в 1756 г. (т. е. 94 года назад), и на сообщениях иеромонаха Иакинфа, докладывал Государю и, как министр иностранных дел, убеждал Особый комитет не касаться Амура, в устье которого есть большие города, крепости и целые китайские флотилии с экипажем в 4000 человек.

Сведения министра оказались на поверку ошибочными. На нижнем Амуре ни о каких городах, крепостях и флотилиях не было и помину. Невельской нашел там только одного старого маньчжурского купца, на коленях умолявшего простить его дерзость и не выдавать маньчжурским властям. Вверх по реке прозябали те же полуоседлые дауры. Выстроившийся для встречи Н. Н. Муравьева айгуньский гарнизон поражал убожеством своего вида и допотопностью вооружения. На же-

лание генерал-губернатора почтить салютом своего гиринского коллегу, последний ответил поспешной просьбой не делать этого, «потому что мы народ мирный, да и наши военные не любят выстрелов».

Все это ясно говорило, что взявший на себя роль охранителя Китая сырой маньчжурский материал разложился окончательно, и что прав был Равенштейн, указывая на полную беззащитность самой Маньчжурии и на возможность для нас в любой момент с одной дивизией дойти до Печилийского залива, а при желании и до Пекина. Его опасения были ошибочны лишь в том отношении, что, вполне довольные бескровным занятием левого берега Амура, сами мы, во-первых, недоумевали, зачем, собственно говоря, нужен нам Печилийский залив? и, во-вторых, были убеждены, что какие бы там сказки ни рассказывала история, а четыреста миллионов все-таки серьезная вещь!

Этот выросший на почве глубокой неосведомленности суеверный страх перед цифрой явился одной из причин непростительно долгого лежания под сукном [проекта] Сибирской железной дороги, о постройке которой хлопотал еще Муравьев. Продолжая смотреть на Азию глазами находившихся в иных условиях и имевших еще кое-какое право не торопиться московских приказов, мы пугались созданного нашим воображением миража и не замечали следующей убийственной действительности: маленький, но управляемый большими и смелыми людьми островной народ, явясь Бог знает откуда и зайдя с другого конца указывавшейся нам судьбой арены, овладел сначала Ин-

дией и безбоязненно посадил над тремястами миллионами ее семьдесят тысяч своих чиновников. Направившись затем к востоку, он без малейшего колебания подошел к четырехсотмиллионному Китаю, силой заставил его открыть на море все окна и двери, посадил в Пекине своих советников и приступил к работе по закупорке нам выхода к Печилийскому заливу.

В 1801 г. на том пути, по которому со своей сорокатысячной ордой прошел из Маньчжурии в Пекин последний северный завоеватель Нурачу, англичане заняли Ньючванг. Чтобы помочь Китаю поскорее справиться с тайпинским восстанием и сосредоточить внимание на обороне Маньчжурии, они предоставили в распоряжение пекинского правительства майора Гордона. Во время голода 1864 г. посоветовали Китаю направить из провинции Шанзи переселенцев на находившийся до тех пор под строгим запретом север. Наконец, по совету английских специалистов, Китай приступил к укреплению Порт-Артура, устройству арсеналов в Гирине и Мукдене, проведению телеграфа в Айгунь и реорганизации маньчжурских войск.

Хорошо понимая всю бутафорию этих мероприятий и смеясь в душе над «желтым неразумием» людей, не могущих разобраться в том, что делается у них же под боком, английская печать, откуда мы и до сих пор черпаем всю нашу политическую мудрость, воодушевление и страхи, заблаговестила о воскресении народа, набальзамированного обычаями, одетого в общий для всех 400 000 000 мундир, повитого фыньшунем и две

тысячи лет назад улегшегося в каменные гробы своих городских стен, — заблаговестила и произвела нужное ей впечатление....

Если бы не сильная воля Императора Александра III, мы, вероятно, так бы и замерли в почтительном созерцании горизонта, на котором вот-вот появится отрастивший себе новые когти четырехсотмиллионный дракон!

XIX.

Этот созданный исключительно нашим воображением мираж вторично остановил ход нашей истории, и когда в 1891 г. мы приступили, наконец, к постройке Сибирского пути, то благоприятное время для этого было упущено и притом навсегда, ибо вслед за одними соперниками, англичанами, на великую восточную арену стремились уже англосаксы Америки.

Чтобы ускорить движение по своему материку, американцы в 1862 г., т. е. как раз в то время, когда эскадра Лесовского, стоя в Нью-йоркской гавани, охраняла наших «традиционных друзей» от Западной Европы, заложили первую железную дорогу, за которой последовала вторая, третья, четвертая и пятая. В противовес Владивостоку, они к северу от Сан-Франциско основали достигшие в настоящее время огромного развития порты — Сиэтл, Такому и Портланд. Скупив затем через подставных лиц акции Российско-Американской Компании, они почти даром забрали Аляску и вы-

толкнули нас из Тихого океана, оставив пока в виде памятника былому нашему величию в этих водах Командорские острова с могилой Беринга...

Одновременно с такою материальной подготовкой, американские профессора, писатели и ораторы на страницах серьезных журналов, с университетских кафедр и подмостков общественных собраний начали уяснять народу, что ни одно государство, как бы оно богато ни было, не может существовать исключительно собственными средствами. Подобно верблюду, сберегающему свой горб на случай крайности, ему нужно получать свое питание извне. Этим питанием должна служить заграничная торговля, а образцовому разрешению питательного вопроса надо учиться у англичан. Еще невиданная миром империя этого народа скована цепью, состоящей из трех звеньев: 1) огромного производства необходимых человечеству предметов; 2) облегающих земной шар морских путей с многочисленнейшим подвижным составом, в виде торгового флота, и 3) внешних рынков. Что внешние рынки — это залог материального благополучия, внутреннего мира и высокого умственного развития. Наконец, что, ввиду всего этого, первым шагом американцев к достижению внешних рынков должно быть твердое решение всего народа не допустить ни одно из иностранных государств к приобретению угольных станций на расстоянии 3000 миль от Сан-Франциско и Центральной Америки.

Согласно преподанной в такой форме директиве, поселившиеся на Кубе и Гаваях американские

промышленники и торговцы поднимают в 1893 г. восстание на этих островах и поддерживают его в ожидании момента, наиболее благоприятного для открытого вмешательства С.-А. Соединенных Штатов*.

Вместе с тем и на востоке Азии начало свою работу то принесенное в мир англосаксами искусство борьбы за жизнь, посредством которого новые завоеватели создают события и усеивают ими море жизни таким образом, что на этих подводных камнях терпят крушение одинаково и друзья, и враги англосаксов.

Уже с первого дня постройки Сибирской железной дороги специальные американские советники при японском министерстве иностранных дел начали указывать Японии на то, что Россия никоим образом не может удовлетвориться замерзающим на 100 дней в году и лежащим на закрытом море Владивостоком, как конечной станцией своего грандиозного пути, и будет искать нового, более удобного выхода на Корейском полуострове. Помешать этому движению не могли бы ни сама Корея, ни предъявляющие на нее свои верховные права Китай. С утверждением же России на Корейском полуострове, Япония, по словам ее американских благожелателей, оказалась бы на краю гибели; а поэтому ей следовало бы предупредить Россию и самой занять Корею.

* «Восстание на Кубе, — говорит известный американский дипломат Е. Д. Фелпс, — погибло бы само собою от истощения, если бы оно не поддерживалось и духовно и материально постоянной посылкой подкреплений из Соединенных Штатов, в прямое нарушение наших законов о нейтралитете и договорных обязательств».

XX.

Проникшись простыми и ясными доводами своих советников, японское правительство посредством разосланных по Китаю офицеров осмотрело места высадок, дороги, переправы, укрепления; пересчитало китайских солдат, лошадей, пушки, повозки; навело справки о характере и способностях генералов, и в июле 1894 г. неожиданно для всех двинуло свои войска на Небесную империю.

Боями 3 и 4 сентября 1894 г. в Корее и у берегов ее японцы открыли себе путь в Маньчжурию сушей и морем. Одна колонна их переправилась через Ялу и пошла на Фенхуанчен и Хайчен. Другая, высадившись у Бидзыво и севернее Талиенвана, овладела Порт-Артуром. Затем обе колонны соединились, выбросили в марте 1895 г. китайцев за Ляохэ, и Япония объявила о своем намерении удержать за собою все пройденные ее войсками земли.

Но, протягиваясь, таким образом, от Сахалина через всю Корею и южную Маньчжурию до устьев Ляохэ, Япония, во-первых, совершенно загораживала собою выход для нас к Желтому морю и, во-вторых, становилась в угрожающее положение по отношению к Пекину. Само собой разумеется, что это обстоятельство должно было повлечь за собою сближение России и Китая.

Не любя в японцах умаленное и искаженное изображение своей собственной цивилизации и считая их народом недостаточно самостоятельным в своих мнениях, обидчивым и готовым лезть в

драку, не подумав раньше, выгодна ли она им самим, Китай сейчас же обратился к заступничеству своего северного соседа, и, по совету России, Германии и Франции, Япония принуждена была взять свои требования обратно.

Будь японцы немножко прозорливее и не оправдывай они только что приведенное в мягкой форме мнение об них старика Лихунчанга, то после первого же данного им жизнью урока они должны были бы заметить всю ошибочность их столь же блестящей, сколько и вредной для государственных интересов китайской кампании.

Устремив, по внушению своих предательских советчиков, внимание на теплые и богатые для нас, но бедные и холодные для них Корею и Маньчжурию, они, прежде всего, сами отводили себя в совершенно противоположную сторону от той богатейшей страны, к которой направлялись англичане, американцы и русские. Вылезая затем из своей окруженной широкими бездонными рвами крепости на материке, они — из свободного в действиях народа, имевшего возможность, подобно Англии, развить свою промышленность и распространить свою деловую энергию на всю арену — добровольно превращались в англосаксонского караульщика, становившегося у северных ворот и обязывавшегося не пропускать русских до прибытия в Азию американцев.

Россия насильно сняла их с этого поста и перевела на южные рельсы, но у японцев хватило государственной мудрости лишь на то, чтобы запомнить насилие, а наша дипломатия не могла помочь им сдвинуться с места, потому, что, сосредо-

точив все свое внимание на Маньчжурии, сама не замечала того, что делалось за пределами последней*.

XXI.

Получив за свою помощь Китаю в аренду Ляодунский полуостров и право на проведение по Маньчжурии железной дороги к Владивостоку и Порт-Артуру, Россия достигла, наконец, теплого моря, а вместе с ним и возможности освободить хотя бы одну ногу от тех ледяных кандалов, от которых на ее теле начала появляться уже нехорошая краснота.

Но не успели еще наши обреченные на вечное скитание по чужим портам моряки бросить якорь в столь желанной собственной бухте, как в тот же миг по другую сторону Печилийского залива над никого не интересовавшим до той поры Вей-хай-веем затрепетал в воздухе английский флаг. Вслед за тем у берегов Кубы взрывается и тонет, унося с собою на дно моря какую-то страшную

* В одной из своих речей, произнесенной на обеде Тобо Киокаи 12 декабря 1903 г., первый оракул Японии граф Окума сказал, между прочим, следующее: «После вмешательства России, Германии и Франции в 1895 г. решено было оставить в покое север и наступать к югу. На юге были Филиппины и Гаваи. Затем еще далее к экватору и полюсу — Океанские острова и Австралия. Соседние страны встревожились... Не помню точно, в августе или сентябре 1895 г. между Японией и Испанией заключен был договор, которым обе державы обязывались взаимно уважать неприкосновенность их владений. Таким образом, наступление к югу было остановлено, на севере все оставалось по прежнему, и наш народ вынужден был подчиниться своей судьбе...».

тайну, американский крейсер «Мэн». И вот наэлектризованный до последней степени и ждавший лишь первой искры американский народ с яростным ревом «То hell with Spain!»* бросается на ни в чем, кроме своей слабости, не повинную Испанию.

С помощью все время поддерживавшихся ими кубинских и филиппинских революционеров, американцы овладевают Кубой, Гуамом и Филиппинами и, таким образом, в несколько скачков оказываются в самом центре великой восточной арены...

По окончании войны победитель испанского флота под Манилой командор Дюи буквально засыпан был почестями. Все некрасивые сооружения американских жилищ по его пути исчезли под пестревшими всевозможными красками флагами, материями, цветами и зеленью; толстый ковер из живых роз покрыл собою мостовую; сотни тысяч мужчин с обнаженными головами оглушительными криками приветствовали своего национального героя; красивейшие женщины С. Штатов считали за счастье прикоснуться губами хотя бы к обшлагам его мундира; конгресс благодарил его от имени народа и поднес роскошный дворец, а сенат — чин полного адмирала.

Из застольных речей на банкете, данном в честь прибывших на торжества англичан, выяснились затем и внутренние причины столь необычайного триумфа. В то время как английский философ Бенджамин Кидд ставил победу Дюи рядом с побе-

* «В ад вместе с Испанией» (англ.).

дой Веллингтона, американские ученые видели в ней событие, равное победе Карла Мартелла 732 г., положившей начало отступлению с жизненной арены мавров. Ибо, по словам профессора Гиддингса, в бою под Манилой зашедшие с юга Азии англосаксы направляли свои орудия через головы уже повергнутых ими испанцев против великой славянской державы и открывали борьбу, которая к середине XX столетия должна будет закончиться торжеством англосаксонской расы на всем земном шаре.

XXII.

План этой борьбы, разработанный самыми сильными англосаксонскими умами и доведенный до сведения народа посредством сотен тысяч экземпляров сочинения адмирала Мэхана¹, сенатора Бевериджа, Джозайи Стронга и других выдающихся своими талантами писателей, заключался, в общих чертах в следующем.

Главным противником англосаксов на пути к мировому господству является русский народ. Полная удаленность его от мировых торговых трактов, т. е. моря, и суровый климат страны обрекают его на бедность и невозможность развить свою деловую энергию. Вследствие чего, повинуясь законам природы и расовому инстинкту, он неудержимо стремится к югу, ведя наступление обеими оконечностями своей длинной фронтальной линии.

На путях его наступления лежат Китай, Персия и Малая Азия, население которых истощило уже свою творческую энергию. Между тем страны эти нуждаются во многом. Уже одна постройка десятков тысяч верст железных дорог явилась бы широким полем деятельности для русских инженеров, оживила бы русскую промышленность и дала бы русскому народу обильные средства для дополнительного питания и для развития его высоких от природы физических и духовных качеств, что в свою очередь сделало бы его еще более сильным соперником англосаксов.

При таких условиях необходимо:

I. Уничтожив торговый и военный флоты России и ослабив ее до пределов возможного, оттеснить от Тихого океана в глубь Сибири.

II. Приступить к овладению всею полосой южной Азии между 30 и 40 градусами северной широты и с этой базы постепенно оттеснять русский народ к северу. Так как, по обязательным для всего живущего законам природы, с прекращением роста начинается упадок и медленное умирание, то и наглухо запертый в своих северных широтах русский народ не избегнет своей участи.

Выполнение первой из этих задач требует сотрудничества главных морских держав и тех политических организаций, которые заинтересованы в разложении России.

Теперь, что касается второй задачи, то самая середина вышеуказанной полосы, заключающая в себе Тибет и Афганистан, будет занята с главной английской базы — Индии, а в отношении

Китая, с одной стороны, и Персии и Турции, с другой, должны быть приняты особые меры.

Вопрос о том, что делать с Китаем, правительство и народ которого, не зная и не желая прогресса, вполне довольны своим неподвижным состоянием, — весьма сложен. Само собою разумеется, что здесь не должно быть и речи о выселении нынешних обитателей — это было бы невыполнимо. Но, во всяком случае, нынешний император не может оставаться на престоле и столица должна быть перенесена подальше от русского влияния — на Янтсекианг, а затем, как будет организовано дальнейшее управление страной, т. е. учреждением ли нового англосаксонского вице-королевства, подобно тому, как в Индии, или же постановкой правительства в номинальное положение, как в Египте — это подробности, говорить о которых преждевременно.

В прошлом подобные перемены совершались обыкновенно так. Первой являлась в страну частная торговая предприимчивость. При неспособности местных властей регулировать сложные интересы пришельцев, начинали возникать недоразумения, дававшие повод к вмешательству иностранного государства в целях защиты своих подданных. Вмешательство это не ограничивалось простым исправлением ошибок и обязательством не делать их в будущем, а непременно получением права на участие в местном управлении. Раз посеянные таким образом семена начинали прорастать и с течением времени покрывали собою страну. Переходя, наконец, к правому русскому

флангу, вообразим на месте нынешнего турецкого хаоса в Малой Азии, Сирии и Месопотамии высокоцивилизованное современное государство с хорошо организованными армией и флотом. Раскинувшись между Каспийским, Черным, Средиземным, Красным морями и Персидским заливом, это государство плотно закрыло бы тот выход, которым Россия пока легко могла бы достигнуть Индийского океана.

Такое государство не существует еще, но нет причин, чтобы оно не появилось в будущем. Процесс образования его должен начаться извне, ибо и турецкое, и персидское правительства в достаточной степени обнаружили свою неспособность к обновлению управляемых ими народов. Затем в отношении местного населения не следует забывать принцип, что естественное право на землю принадлежит не тому, кто сидит на ней, а тому, кто добывает из нее богатства*...

XXIII.

Так как для выполнения первой части (I) этого плана одной Японии, тщательно подготовлявшейся к войне с Россией, было недостаточно, а сами англосаксы выступать против нас открыто не имели в виду, то естественно возникает вопрос, ка-

* Блестяще обработанный для публики А. Мэханом план этот напечатан был в марте, апреле и мае 1900 г. в «Harper's New Monthly Magazine» и в «North American Review», а затем статьи собраны в отдельную книгу «The Problem of Asia and its Effect upon International Policies», by A. T. Mahan. [«Проблема Азии и ее воздействие на международную политику»].

кие же еще силы должны были войти в состав организовавшейся против нас тайной коалиции?

Раньше, чем ответить на него, считаю необходимым сказать несколько слов о так называемой -стратегии «передовых баз». Собираясь, например, воевать с тою или другой страной, римляне заблаговременно поселяли в ней своих людей, которые посредством связей с населением и близкого знакомства с краем оказывали большие услуги римским армиям при вторжении их в эту страну.

Этот первобытный вид передовых баз был усовершенствован затем англичанами следующим образом. В средние века в Западной Европе существовал союз каменщиков, занимавшихся исключительно постройкой церквей готического стиля. Желая удержать за собою монополию этого выгодного труда и ревниво охраняя поэтому тайну своего искусства, каменщики выработали особый, строго соблюдавшийся ими обряд при приеме в цех нового члена и при производстве работ. Каждый день на рассвете все рабочие собирались на открытом месте и выстраивались полукругом перед главным мастером, который становился спиной к востоку, чтобы при восходящем солнце хорошо разглядеть лица — нет ли среди рабочих чужого. Из той же предосторожности все объяснения предстоявших работ давались на условном языке. Затем рабочие отправлялись в «ложу», или сарай, где хранились инструменты и, разобрав последние, становились на работы...

С появлением стиля ренессанс, готический стиль начал выходить из моды и с течением времени сильно интересовавшая всех своей таин-

ственностью масонская организация умерла естественной смертью, но устав ее сохранился. Случайно наткнувшись на него, талантливые артисты в игре на человеческих слабостях, англичане решили воспользоваться им для организации нового союза строителей, целью которых было бы «нравственное самоусовершенствование, равносильное возведению символического храма» — или, правильнее, создание британского могущества!

Первая, или «великая ложа» основана была в Лондоне в 1717 г. и, чтобы сделать новое масонство вопросом моды, на должность мастера выбрано было высокопоставленное лицо, а распространение нового масонства по другим странам взяли на себя английские аристократы. Вслед за новыми ложами в Англии, лорд Дервенсватер, дворянин Момелон, сэр Гентри и несколько других английских джентльменов устроили ложи во Франции. Великий мастер граф Стратмор дал посвященным в Лондоне одиннадцати немецким господам и добрым братьям разрешение на открытие лож в Германии. Секретарь английского посольства в Стокгольме Фулман получил приказание лорда Банлея организовать ложи в Швеции. Лорд Гамильтон открыл ложу в Женеве; герцог Мидлэссекский — во Флоренции, Милане, Вероне, Падуе, Венеции и Неаполе; лорд Калейран — в Гибралтаре и Мадриде; Гордон — в Лиссабоне, Миних — в Копенгагене; капитан Филипс — в Петербурге, Москве, Ярославле и Архангельске.