ТОМ ПЕРВЫЙ

 

 

{* Людей страшат не дела, а лишь мнения об этих делах (греч.).}

 

ДОСТОЧТИМОМУ МИСТЕРУ ПИТТУ

 

Сэр,

 

Никогда еще бедняга-писатель не возлагал меньше надежд на свое

посвящение, чем возлагаю я; ведь оно написано в глухом углу нашего

королевства, в уединенном доме под соломенной крышей, где я живу в

постоянных усилиях веселостью оградить себя от недомоганий, причиняемых плохим здоровьем, и других жизненных зол, будучи твердо убежден, что каждый раз, когда мы улыбаемся, а тем более когда смеемся, - улыбка наша и смех кое-что прибавляют к недолгой нашей жизни.

Покорно прошу вас, сэр, оказать этой книге честь, взяв ее (не под

защиту свою, она сама за себя постоит, но) с собой в деревню, и если мне

когда-нибудь доведется услышать, что там она вызвала у вас улыбку, или можно будет предположить, что в тяжелую минуту она вас развлекла, я буду считать себя столь же счастливым, как министр, или, может быть, даже счастливее всех министров (за одним только исключением), о которых я когда-либо читал или слышал.

Пребываю, великий муж

и (что более к вашей чести) добрый человек,

вашим благожелателем и почтительнейшим

соотечественником,

АВТОР

 

 

ГЛАВА I

 

Я бы желал, чтобы отец мой или мать, а то и оба они вместе, - ведь

обязанность эта лежала одинаково на них обоих, - поразмыслили над тем, что они делают в то время, когда они меня зачинали. Если бы они должным образом подумали, сколь многое зависит от того, чем они тогда были заняты, - и что дело тут не только в произведении на свет разумного существа, но что, по всей вероятности, его счастливое телосложение и темперамент, быть может, его дарования и самый склад его ума - и даже, почем знать, судьба всего его рода собственной натурой и самочувствием - - если бы они,

должным образом все это взвесив и обдумав, соответственно поступили, - то,

я твердо убежден, я занимал бы совсем иное положение в свете, чем то, в

котором читатель, вероятно, меня увидит. Право же, добрые люди, это вовсе не такая маловажная вещь, как многие из вас думают; все вы, полагаю, слышали о жизненных духах, о том, как они передаются от отца к сыну, и т. д. и т. д. - и многое другое на этот счет. Так вот, поверьте моему слову, девять десятых умных вещей и глупостей, которые творятся человеком, девять десятых его успехов и неудач на этом свете зависят от движений и деятельности названных духов, от разнообразных путей и направлений, по которым вы их посылаете, так что, когда они пущены в ход, - правильно или неправильно, безразлично, - они в суматохе несутся вперед, как угорелые, и, следуя вновь и вновь по одному и тому же пути, быстро обращают его в проторенную дорогу, ровную и гладкую, как садовая аллея, с которой, когда они к ней привыкнут, сам черт подчас не в силах их сбить.

- _Послушайте, дорогой_, - произнесла моя мать, - _вы не забыли завести

часы? - Господи боже_! - воскликнул отец в сердцах, стараясь в то же время

приглушить свой голос, - _бывало ли когда-нибудь с сотворения мира_, чтобы женщина прерывала мужчину таким дурацким вопросом? - Что же, скажите, разумел ваш батюшка? - Ничего.

 

 

ГЛАВА II

 

- Но я положительно не вижу ничего ни хорошего, ни дурного в этом

вопросе. - Но позвольте вам сказать, сэр, что он по меньшей мере был

чрезвычайно неуместен, - потому что разогнал и рассеял жизненных духов,обязанностью которых было сопровождать _ГОМУНКУЛА_, идя с ним рука об руку, чтобы в целости доставить к месту, назначенному для его приема. _Гомункул_, сэр, в каком бы жалком и смешном свете он ни представлялся в наш легкомысленный век взорам глупости и предубеждения, - на взгляд разума, при научном подходе к делу, признается _существом_, огражденным принадлежащими ему правами. - Философы ничтожно малого, которые, кстати

сказать, обладают наиболее широкими умами (так что душа их обратно

пропорциональна их интересам), неопровержимо нам доказывают, что _гомункул_ создан той же рукой, - повинуется тем же законам природы, - наделен теми же свойствами и способностью к передвижению, как и мы; - что, как и мы, он состоит из кожи, волос, жира, мяса, вен, артерий, связок, нервов, хрящей, костей, костного и головного мозга, желез, половых органов, крови, флегмы, желчи и сочленений; - - является существом столь же деятельным - и во всех отношениях точно таким же нашим ближним, как английский лорд-канцлер. Ему можно оказать услуги, можно его обидеть, - можно дать ему удовлетворение; словом, ему присущи все притязания и права, которые Туллий, Пуфендорф и лучшие писатели-моралисты признают вытекающими из человеческого достоинства и отношений между людьми.

А что, сэр, если в дороге с ним, одиноким, приключится какое-нибудь

несчастье? - или если от страха перед несчастьем, естественного в столь

юном путешественнике, паренек мой достигнет места своего назначения в самом жалком виде, - вконец измотав свою мышечную и мужскую силу, - приведя в неописуемое волнение собственных жизненных духов, - и если в таком плачевном состоянии расстройства нервов он пролежит девять долгих, долгих месяцев сряду, находясь во власти внезапных страхов или мрачных сновидений и картин фантазии? Страшно подумать, какой богатой почвой послужило бы все это для тысячи слабостей, телесных и душевных, от которых потом не могло бы окончательно его вылечить никакое искусство врача или философа.

 

 

ГЛАВА III

 

Приведенным анекдотом обязан я моему дяде, мистеру Тоби Шенди, которому отец мой, превосходный натурфилософ, очень увлекавшийся тонкими рассуждениями о ничтожнейших предметах, часто горько жаловался на причиненный мне ущерб; в особенности же один раз, как хорошо помнил дядя Тоби, когда отец обратил внимание на странную косолапость (собственные егослова) моей манеры пускать волчок; разъяснив принципы, по которым я это делал, - старик покачал головой и юном, выражавшим скорее огорчение, чем упрек, - сказал, что все это давно уже чуяло его сердце и что как теперешнее, так и тысяча других наблюдений твердо его убеждают в том, что никогда я не буду думать и вести себя подобно другим детям. - _Но, увы_! -продолжал он, снова покачав головой и утирая слезу, катившуюся по его щеке, - _несчастья моего Тристрама начались еще за девять месяцев до его появления на свет_.

Моя мать, сидевшая рядом, подняла глаза, - но так же мало поняла то,

что хотел сказать отец, как ее спина, - зато мой дядя, мистер Тоби Шенди,

который много раз уже слышал об этом, понял отца прекрасно.

 

 

ГЛАВА IV

 

Я знаю, что есть на свете читатели, - как и множество других добрых

людей, вовсе ничего не читающих, - которые до тех пор не успокоятся, пока вы их не посвятите от начала до конца в тайны всего, что вас касается.

Только во внимание к этой их прихоти и потому, что я по природе не

способен обмануть чьи-либо ожидания, я и углубился в такие подробности. А так как моя жизнь и мнения, вероятно, произведут некоторый шум в свете и, если предположения мои правильны, будут иметь успех среди людей всех званий, профессий и толков, - будут читаться не меньше, чем сам "Путь паломника", - пока им напоследок не выпадет участь, которой Монтень опасался для своих "Опытов", а именно- валяться на окнах гостиных, - то я считаю необходимым уделить немного внимания каждому по очереди и, следовательно, должен извиниться за то, что буду еще некоторое время следовать по избранному мной пути. Словом, я очень доволен, что начал историю моей жизни так, как я это сделал, и могу рассказывать в ней обо всем, как говорит Гораций, ab ovo.

Гораций, я знаю, не рекомендует этого приема; но почтенный этот муж

говорит только об эпической поэме или о трагедии (забыл, о чем именно);- а

если это, помимо всего прочего, и не так, прошу у мистера Горация извинения, - ибо в книге, к которой я приступил, я не намерен стеснять себя никакими правилами, будь то даже правила Горация.

А тем читателям, у которых нет желания углубляться в подобные вещи, я

не могу дать лучшего совета, как предложить им пропустить остающуюся часть этой главы; ибо я заранее объявляю, что она написана только для людей

пытливых и любознательных.

- - - Затворите двери. - - - Я был зачат в ночь с первого

воскресенья на первый понедельник месяца марта, лета господня тысяча семьсот восемнадцатого. На этот счет у меня нет никаких сомнений. - А столь подробными сведениями относительно события, совершившегося до моего рождения, обязан я другому маленькому анекдоту, известному только в нашей семье, но ныне оглашаемому для лучшего уяснения этого пункта.

Надо вам сказать, что отец мой, который первоначально вел торговлю с

Турцией, но несколько лет назад оставил дела, чтобы поселиться в родовом поместье в графстве *** и окончить там дни свои, - отец мой, полагаю, был одним из пунктуальнейших людей на свете во всем, как в делах своих, так и в развлечениях. Вот образчик его крайней точности, рабом которой он поистине был: уже много лет как он взял себе за правило в первый воскресный вечер каждого месяца, от начала и до конца года, - с такой же неукоснительностью, с какой наступал воскресный вечер, - - собственноручно заводить большие часы, стоявшие у нас на верхней площадке черной лестницы. - А так как в пору, о которой я завел речь, ему шел шестой десяток, - то он мало-помалу перенес на этот вечер также и некоторые другие незначительные семейные дела; чтобы, как он часто говаривал дяде Тоби, отделаться от них всех сразу и чтобы они больше ему не докучали и не беспокоили его до конца месяца.

Но в этой пунктуальности была одна неприятная сторона, которая особенно больно сказалась на мне и последствия которой, боюсь, я буду чувствовать до самой могилы, а именно: благодаря несчастной ассоциации идей, которые в действительности ничем между собой не связаны, бедная моя мать не могла слышать, как заводятся названные часы, - без того, чтобы ей сейчас же не приходили в голову мысли о кое-каких других вещах, - и vice versa {Наоборот (лат.).}. Это странное сочетание представлений, как утверждает проницательный Локк, несомненно понимавший природу таких вещей лучше, чем другие люди, породило больше нелепых поступков, чем какие угодно другие причины для недоразумений.

Но это мимоходом.

Далее, из одной заметки в моей записной книжке, лежащей на столе передо мной, явствует, что "в день Благовещения, приходившийся на 25-е число того самого месяца, которым я помечаю мое зачатие, отец мой отправился в Лондон с моим старшим братом Бобби, чтобы определить его в Вестминстерскую школу", а как тот же источник свидетельствует, "что он вернулся к своей жене и семейству только на _второй неделе_ мая", - то событие устанавливается почти с полной достоверностью. Впрочем, сказанное в начале следующей главы

исключает на этот счет всякие сомнения.

- - Но скажите, пожалуйста, сэр, что делал ваш папаша в течение всего

декабря, января и февраля? - Извольте, мадам, - все это время у него был

приступ ишиаса.