Времена года

(«The Seasons», 1726—1730)

Осень («Autumn»)

Взгляни на пестрый, многоцветный лес;

Переплелись там тени, а селенье

Все в золоте, и сень дерев мерцает

Оттенками — то серым, то зеленым,

То черным, словно сажа. Ныне муза

По устланной ковром аллее бродит

И, шелестя, вид осени являет.

Меж тем, все, омрачая, тишина

Грядой пернатых облаков покрыла

Простор безбрежный неба; зыбь реки

Трепещет, чуть колеблется, не зная,

Куда направить мирное теченье.

Уж солнце обволакивают тучи,

И сквозь прозрачную их пелену

Оно глядит на луг с изнеможеньем.

Пора для тех, кого чарует осень,

Уйти в себя от праздных толп людских,

Чтобы парить над суетностью мира,

И попирать порок своей пятою,

И умирять волнующие страсти,

И слиться с тишиной в безгласной роще

Так, одинокий, в созерцаньи, в грезах

Я по лугам скитаюсь побуревшим

Иль провожу в печальной роще дни,

Где еле слышно песня раздается,

Лесничего труд тяжкий облегчая.

Быть может, птичка, овдовев, льет песни

Чуть слышным рокотом тревожа рощу;

А коноплянки, жаворонки, стаи

Дроздов, чье безыскусственное пенье

Столь позднею порою пополняет

Всю музыку роящихся теней,

Лишенные напевных дум, тревожно

Сидят на мертвых ветках и дрожат:

Нет яркости и трепета в их крыльях,

И щебетанье их полно разлада.
Да не убьет, прицелившись жестоко,
Песнь года отходящего охотник;
Чтобы, вреда не чуя, стая певчих
Не стала грустной жертвою добычи,
Вдруг крыльями о землю трепыхая!
Год на ущербе палевый прелестен.
Он дышит кротостью и беспрестанно
Шелест листвы доносится из рощи;
И вздрагивая часто и спадая,
Кружатся листья по ветру безвольно,
Но чуть сильнее ветер меж ветвями
Заплачет, по небу потоки листьев
Струятся жалобно, покуда ливнем
Прибитые, лесные чащи с бурей
Не обнажатся, став печальной глушью.
Слетела мертвая листва на нивы,
И, сморщившись в грядах, семья цветов
Роняет свой убор, и плод последний
С полунагих дерев уже спадает;
Сады, поля, орешники и рощи
Обнажены и леденят нам душу.<... >

Зима

(«Winter»)

(...) Уж в воздухе пушистый снег порхает
Как будто медля, но еще немного —
И хлопья, отуманив день, ложатся
На землю густо. Пажити родные
Сияют девственною белизною:
Все блещет, кроме темного потока,
В чьих струях тает снег. Унылый лес
Поник седой главою; вот уж солнце
Шлет с запада вечерний, долгий луч,
И грудь земли — пустыня ледяная,
Под снегом схоронившая глубоко
Труд человека. Вол изнеможденный
Запорошенный снегом ждет кормов
За тяжкий труд и дикие голубки,
Дыханьем вьюг укрощены, слетаясь '
Над ригами, тем кормятся, что им

Шлет провидение. Одна зарянка,
Угодная и ларам и пенатам¹,
С колючих чащ и невеселых нив,
Подругу бросив зябкую, наносит
Визит свой ежегодный добрым людям.
Сперва полуиспуганная, еле
Она о стекла окон бьет крылами;
Отважась, вот в очаг она влетает,
Припрыгивая, робко озираясь,
Поглядывает искоса на смертных,
Клюет и вздрагивает осторожно,
И, наконец, поближе познакомясь
С семьею мирной, крошки со стола
Прилежно подберет. Поля пустые
Из нор зверьков гоняют. Робкий заяц,
Которого повсюду гонит смерть,
Затравлен сворой псов, иль попадаясь
В ловушку, иль охотникам навстречу,
От голода, бесстрашный, в сад бежит.
Скот блеющий то в даль глядит с мольбою,
То смотрит на искрящуюся землю
С отчаяньем и, хмуро разгребая
Сугробы, ищет сена сгнивший клок.
Встает буран: свирепая зима
Метет метели сквозь морозный воздух
По прихоти своей; бедой настигнут,
Стоит пастух и смотрит на холмы
Безрадостно, и новые картины
Встают пред ним. След заметает вьюга;
Он не находит ни реки, ни рощи
Среди безжизненных пустынь; сходя
В долину, он сбивается с тропинки,
Старается вновь набрести на след
С тоской об очаге, и мысль о доме
Нахлынула вдруг на душу, будя в нем
Последнюю отвагу, но напрасно!
В отчаянье и ужас погружен он!
Меж тем как сумерки своей игрою
Выводят перед взором призрак дома,
Встающий средь снегов, в воображеньи,
Шагает он по мертвенной пустыне,
Все боле отдаляясь от жилья;
Уже сомкнулась ночь неодолимо;
Он слышит свист метели, и пустыня

Еще унылей, мертвеннее ночь...

В мозгу роятся призраки, и бездны

Неизмеримые пред ним отверзлись...

О, крутизна! То — склоны в царство вьюги,

Трясин коварных, сглаженных снегами,

Глубоких бездн... Но что это за край?

Струя ль ему мерещится благая

Средь озера, иль, может быть, болота,

Где ключ студеный заиграл нежданно?

И умеряет он свой шаг пугливый,

Но вдруг он начинает погружаться,

И под приютом странного потока

Он с горечью встречает час кончины,

И с острою тоской, в груди стесненной,

Последний вздох он испускает, вспомнив

О милых детках, о жене любимой

И о друзьях, которых не увидит.

Его жена камин разводит тщетно,

Ему готовит теплую одежду,

И тщетно щуря глазки и вглядевшись

В окно заиндевевшее, малютки

Мать вопрошают об отце с слезами,

Застывшими в ресницах их. Увы!

Он ни жены своей, и ни малюток,

Ни друга, ни священного жилища

Не узрит боле.Жилы оковала

Смертельная зима, темнит сознанье

И, леденя своим дыханьем члены,

В сугроб бросает труп окоченелый,

Простертый, брошенный во власть Борея². (...)

Чтоб облегчить любимой труд — и вот,
Они уж нагибаются все дружно —
Растут снопы до неба золотые. <... >

 

¹Лары и пенаты — божества домашнего очага (античн.
мифол.).

² Борей — холодный северный ветер, вестник наступившей
зимы (античн. мифолог).

 

МОДУЛЬ «АНГЛИЙСКАЯ СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПОЭЗИЯ 40 – 50 гг. «Кладбищенская лирика».

 

На втором этапе развития английской сентиментальной поэзии (Юнг, Грей, Коллинз) в свои права вступает лирический субъективизм. Он проявляется в господстве элегических настроений, в сентиментальной меланхолии, свидетельствующей о душевном неблагополучии, вызванном конфликтом с окружающим миром. Чувствительная душа сознает свое одиночество в этом мире холодного эгоизма и корыстолюбивых материальных интересов; она погружается в тихую грусть, культивирует слезы как признак душевного волнения, мечтает о смерти. Так возникает «кладбищенская лирика» 40—50-х гг.XVIII в.

Главная черта поэзии 1740— 1750-х гг. — поиск приемов, с помощью которых можно выразить собственное отношение к предметам материального мира, руководствуясь своими чувствами и эмоциями. Поиски велись путем расширения тематического диапазона — сделать каждодневное, обыденное поэтически значимым и оригинальным, а также путем перемещения акцентов во взаимоотношениях природы и творца, при этом само выражение индивидуальных чувств стало гарантией оригинальности, самобытности, а отличительной чертой гения считалось умение создавать чистейший вымысел. Подробно разрабатывали поэтику современного искусства братья Д. и Т. Уортоны. Комментируя новые способы видения, восприятия действительности в поэзии, они объясняли их индивидуальной восприимчивостью, особым качеством человека находить прекрасное в искусстве и природе, что связывалось у критиков с отношением к истории как к одному из факторов, отражающих сложность и переменчивость индивидуального сознания и социальной психологии.

Подобно Томсону переходное положение в английской поэзии своего

времени занимает.Эдуард Юнг (1683—1765). Ранние его произведения всецело примыкают к классицизму у Шекспира: Ег моральные сатиры на пороки света — «Всеобщая страсть» (1725—1728) — предшествуют сатирам Попа и подобно им опираются на образцы Горация и Буало. Однако литературную славу Юнга принесла религиозно-дидактическая поэм, «Жалоба, или Ночные думы». Содержание поэмы: скорбь о бренности жизни, думы о смерти в бессонную ночь, вызывающие отчаяние, которое обеждается мыслью о бессмертии души. Риторические жалобы и страстная аргументация в защиту идеи бессмертия против неверующих и деистов составляют содержание девяти книг этой поэмы.

Дидактические тенденции поэзии Юнга роднят его с моралистическим направлением школы Попа. Но если Поп проповедует светскую мораль, основанную на рационалистической философии деизма и облеченную в изящную классицистскую форму — мораль не только поучительную, но и развлекательную, то Юнг выступает с нравственной серьезностью и тяжеловесностью религиозного учителя, с риторическим пафосом морального обличителя, призывающего к покаянию. Он сознательно противопоставляет вою поэму «Опыту о человеке» как самому типичному выражению просветительского оптимизма и вольнодумства, с которым он
борется.

Агументация Юнга в защиту бессмертия исходит из пессимистической оценки человеческой жизни, обреченной на страдание и смерть. Неудовлетворенность человека существующим есть залог бессмертия души. Если счастье на земле — конечная цель нашего существования, то животные, лишенные мысли о том, что все проходит, счастливее человека, наделенного разумом и предвидением будущего — так иронизирует Юнг над оптимизмом просветителей.

Оригинальность поэмы Юнга и ее историческое значение связаны с напряженным эмоциональным пафосом его поэтической проповеди, придающим его белым стихам выразительность драматической речи. Изящный и холодный рационализм Попа и его школы сменяется в поэзии Юнга страстной риторикой. Аргументация Юнга обращена к чувству; оно подсказывает ему меланхолические и мрачные образы его поэмы.
. Колокольный звон в полночь звучит, как «похоронный звон прошедших часов». Картина кладбища напоминает о близкой и неизбежной смерти. Поэт в ночном уединении предается меланхолическому раздумью и созерцанию. В поэме Юнга уже намечен весь репертуар поэтических образов, который станет в дальнейшем необходимой принадлежностью так называемой «кладбищенской лирики».«Ночные думы» имели огромное влияние на литературу всех стран Европы, особенно значительно был влияние Юнга в Германии, где ему подражали Клошпток и Гердер.

Английская «кладбищенская поэзия» не является целиком созданием Юнга. Одновременно с Юнгом выступает Роберт Блэр, автор поэмы «Могила» (1743). Описание полуразвалившейся церкви, мраморных гробниц, привидения, которые появляются на кладбище в полночь при свете луны, составляют содержание поэмы. Блэр говорит о жестокости смерти, поражающей всех людей: весь мир представляется поэту огромным кладбищем. Еще более широкой известностью пользовались на протяжении всего XVIII в. написанные прозой «Размышления среди могил» (1748) Джеймса Харви.Однако самое законченное выражение так называемая «кладбищенская лирика» получила в «Элегии, написанной на сельском кладбище» наиболее значительного из поэтов английского сентиментализма Томаса Грея (1716—1771). Будучи поклонником средневековой архитектуры, Грей пишет исследование «О нормандском зодчестве» (1754), а с конца 50-х гг. начинает уделять особое внимание средневековой поэзии, собрав обширные материалы по истории английской литературы с древнейших времен, которая, по его плану, должна была заключать обширное введение, охватывающее все средневековые литературы романского Запада — провансальскую, старофранцузскую, итальянскую Незадолго до смерти Грей передал собранные им материалы по средневековой литературе Томасу Уортону, который использовал их для своей «Истории английской поэзии» (1774—1781). В 60-х гг. Грей совершил несколько путешествий по Англии. Его дневники и письма этого времени полны восторженных лирических описаний красоты и величия живописного горного ландшафта. Грей противопоставляет дикие красоты гор искусственным украшениям современных парков, занимающим воображение поэтов и художников, которые никогда не видали горного пейзажа, полного красоты и ужаса.

Поэтическое наследие Грея ограничивается небольшим числом лирических стихотворений, несколькими одами, написанными в разное время, двумя-тремя стихотворениями других жанров и знаменитой «Элегией», составившей его славу.Оды Грея соединяют современное, сентиментальное, восприятие действительности с поэтическими реминисценциями античности.

Наиболее выдающимся произведением английской сентиментальной поэзии является «Элегия, написанная на сельском кладбище» (1751). По своему
содержанию «Элегия» связана с ранними одами Грея. Основная тема «Элегии» заключается в противопоставлении добродетельной и счастливой жизни скромного поселянина пустоте и лживости жизни богатых и знатных. Эта дидактическая тема, характерная для сентиментально-демократических
симпатий новой школы, дается в художественном преломлении
«кладбищенской поэзии».Элегия открывается поэтической картиной наступающей ночи: вечерний благовест, усталый поселянин, возвращающийся в свое жилище, темнота и молчание ночи, нарушаемые только жужжанием пролетевшего жука и сонными перезвонами колокольчиков засыпающего стада или жалобами совы, гнездящейся в разрушенной башне. Поэт находится на кладбище в лунную ночь и вспоминает «праотцов села», покоящихся под сенью ив и вязов в своих
«узких кельях». Смерть равно ожидает всех: торжественные похороны и пышные могилы не спасут никого от ее власти. Отсюда идеал простого, патриархального существования, сентиментальная сельская идиллия, противопоставленная суетному свету.

«Элегия» Грея дает окончательное лирическое оформление мотивам «кладбищенской поэзии», в это время уже в значительной степени сложившейся Весьма близки к Грею некоторые элегии Шенстона, в которых поэт воспевает сельское уединение, простую жизнь вдали от богатства и роскоши, сентиментальную дружбу и любовь, предается грустным размышлениям, вызванным смертью близких, воспоминаниями о прошлом счастье, вечерним одиночеством.

«Элегия» Грея обязана своей популярностью именно тому, что дала художественно законченное выражение мотивам и тенденциям сентиментальной лирики своего времени. Среди поэтов, современных Грею, особого внимания заслуживает Уильям Коллинз. Подобно Грею Коллинз вводит в английскую поэзию сложные музыкальные строфы, построенные по греческому образцу. Он также любит мифологические олицетворения и аллегории. Присутствует в его поэзии и характерный сентиментальный пейзаж — задумчивый вечер, шепот ручьев, колокольный звон отдаленной церкви, потонувший в тумане (ода «К вечеру»).

Эдуард
ЮНГ

.