Допрос.

 

«Что вы помните о событиях того вечера, мисс Сильвестр?» — «Не знаю. Точно не скажу».

«Вы помните, как уезжали из своего дома?» — «Да, сэр».

«Помните, как приехали в дом миссис Бринк?» — «Да, сэр».

«Что вы там делали сначала?» — «Мы выпили чаю с миссис Бринк и мисс Дауэс».

«Какой вам показалась миссис Бринк? Она выглядела здоровой?» — «Да, вполне».

«Вы ничего не заметили в ее отношении к мисс Дауэс? Вас не удивили ее холодность, недружелюбие или что-нибудь примечательное в этаком роде?» — «Она была весьма приветлива. Они с мисс Дауэс сидели рядом, и время от времени миссис Бринк брала ее за руку, касалась ее волос или лица».

«Вы не припомните что-нибудь из сказанного миссис Бринк или мисс Дауэс?» — «Миссис Бринк сказала, что я выгляжу взбудораженной, и я согласилась. Мне выпала удача, что мной занимается мисс Дауэс, сказала она. Потом мисс Дауэс намекнула, что ей пора нас оставить, и она ушла».

«Миссис Бринк оставила вас наедине с мисс Дауэс? Что было потом?» — «Мисс Дауэс повела меня в комнату с будуаром, в которой мы обычно сидели».

«В комнату, где мисс Дауэс проводила свои сеансы — так называемые темные круги?» — «Да».

«А будуар — это выгороженное пространство, где сидела мисс Дауэс, когда находилась в трансе?» — «Да».

«Что происходило дальше, мисс Сильвестр?» — (Свидетельница колеблется.) — «Мисс Дауэс села рядом со мной и взяла меня за руки, а потом сказала, что должна приготовиться. Она зашла в будуар и вернулась оттуда без платья, в одной нижней юбке. Затем она велела мне сделать то же самое, но только не в будуаре, а перед ней».

«Она попросила вас снять платье? Как вы думаете, зачем?» — «Она сказала, это необходимо для того, чтобы все прошло как надо».

«Вы разделись? Вы должны говорить только правду, невзирая на присутствие мужчин». — «Да, разделась. То есть мисс Дауэс раздела меня, поскольку моя горничная была в другой комнате».

«Мисс Дауэс просила вас снять какие-либо драгоценности?» — «Она велела отстегнуть брошь, потому что под платьем заколка прошла сквозь сорочку и могла ее порвать».

«Что она сделала с брошью?» — «Я не помню. Позже мне ее вернула моя горничная Люпин».

«Очень хорошо. Теперь скажите вот что. Как вы себя чувствовали, после того как мисс Дауэс заставила вас раздеться?» — «Сначала неловко, а потом ничего. Вечер был очень жаркий, а дверь заперта».

«Комната быта ярко освещена или темна?» — «Темно не было, но и не очень светло».

«Вы отчетливо видели мисс Дауэс?» — «Да, вполне».

«Что происходило потом?» — «Мисс Дауэс опять взяла меня за руки, а после сказала, что идет дух».

«Что вы почувствовали?» — «Я опять испугалась. Бояться не нужно, сказала мисс Дауэс, это всего лишь Питер».

«То есть дух, который якобы носит имя Питер Квик?» — «Да. Она сказала, это всего лишь Питер, которого я уже видела в темном круге, и он хочет лишь помочь мне в моем совершенствовании».

«После этого страх уменьшился?» — «Нет, я испугалась еще больше. И закрыла глаза. Мисс Дауэс сказала: «Смотри, Маделина, вот он», и я услышала шорох, словно в комнате кто-то находился, но глаз не открыла, потому что мне было очень страшно».

«Вы уверены, что в комнате был кто-то еще?» — «Так мне кажется».

«Что случилось потом?» — «Точно не знаю. От страха я стала кричать. Затем Питер Квик спросил: «Чего ты орешь?»»

«Вы уверены, что это был чей-то другой голос, но не мисс Дауэс?» — «Так мне кажется».

«Был ли момент, когда мисс Дауэс и другая персона говорили разом, одновременно?» — «Я не знаю. Прошу прощенья, сэр».

«Извиняться не за что, мисс Сильвестр, вы держитесь молодцом. Расскажите, что было потом. Вы помните?» — «Помню, сэр, меня коснулась рука, очень грубая и холодная». (Свидетельница плачет.)

«Прекрасно, мисс Сильвестр, вы великолепно справляетесь. Еще несколько вопросов. Сможете отвечать?» — «Я постараюсь».

«Превосходно. Вы почувствовали прикосновение. В каком месте?» — «На руке, сэр, выше локтя».

«Мисс Дауэс утверждает, что в этот момент вы зашлись в крике. Вы это помните?» — «Нет, сэр».

«Мисс Дауэс заявляет, что с вами случилось нечто вроде припадка и она пыталась вас успокоить, для чего ей пришлось весьма крепко вас держать. Это вы помните?» — «Нет, сэр».

«Что вы помните об этом моменте?» — «Ничего, я помню лишь, как открылась дверь и вошла миссис Бринк».

«Вошла миссис Бринк. Как вы узнали, что это она? Вы открыли глаза?» — «Нет, глаза мои были закрыты, потому что я все еще боялась. Но я знала, что это миссис Бринк, потому что слышала ее крик за дверью, потом услыхала, как лязгает замок и открывается дверь, а затем снова ее голос, совсем рядом».

«Ваша горничная показала, что в этот момент ваш крик разнесся по всему дому. Вы кричали: «Миссис Бринк! Караул! Убивают!» Помните?» — «Нет, сэр».

«Вы точно не помните, как кричали или произносили эти слова?» — «Не знаю, сэр».

«Вы можете объяснить, с чего вы бы стали так кричать?» — «Нет, сэр. Разве что сильно испугалась Питера Квика».

«Испугались, ибо решили, что он намерен причинить вам вред?» — «Нет, сэр, потому что он призрак».

«Понятно. Можете ли вы рассказать, что произошло, когда миссис Бринк открыла дверь? Что она сказала?» — «Она сказала: «О, мисс Дауэс!», потом еще раз вскрикнула: «О!» А после стала звать мамочку, и голос у нее был странный».

«Что значит «странный»?» — «Тоненький и пронзительный. Потом я услышала, как она упала».

«Что дальше?» — «Кажется, пришла служанка мисс Дауэс, и та просила помочь ей с миссис Бринк».

«К этой минуте вы уже открыли глаза или еще нет?» — «Уже открыла».

«Был ли в комнате любой признак какого-нибудь духа?» — «Нет».

«Было ли там что-нибудь, чего не имелось до того, как вы закрыли глаза, — скажем, предмет одежды?» — «Полагаю, нет».

«Что происходило затем?» — «Я попыталась надеть платье, а через минуту пришла моя горничная Люпин. Увидев меня, она заплакала, отчего я тоже снова расплакалась. Мисс Дауэс сказала, чтобы мы замолчали и лучше бы помогли ей с миссис Бринк».

«Миссис Бринк упала на пол?» — «Да, и мисс Дауэс со служанкой пытались ее поднять».

«Вы помогли, как вас просили?» — «Нет, сэр, Люпин мне не позволила. Она отвела меня в гостиную и пошла за стаканом воды для меня. Потом я ничего не помню до появления мамы».

«Вы помните, как разговаривали с матерью, когда она приехала?» — «Нет, сэр».

«Не помните никаких грубостей в ее адрес? И мисс Дауэс не подбивала вас на дерзости?» — «Нет, сэр».

«Вы видели ее, перед тем как уехать?» — «Я видела, как она говорила с мамой».

«Какой она вам тогда показалась?» — «Она плакала».

 

Для выступлений других свидетелей — слуг, полицейского, которого вызвала миссис Сильвестр, врача миссис Бринк — газете не хватает места, и она сразу помещает допрос Селины. Прежде чем прочесть ее показания, я чуть помешкала, вообразив, как Дауэс ведут по мрачному залу суда: она бледна, ее красивые волосы кажутся яркими на фоне черных одежд судейских. Как сообщает «Спирит», «держится она храбро». В зале полно публики, голос Селины тих и временами дрожит.

Сначала вопросы задает ее защитник Седрик Уильямс, а затем обвинитель мистер Локк — мистер Хэлфорд Локк, тот, что однажды у нас обедал и кого мой брат характеризует прекрасным человеком.

Он спрашивает:

«Мисс Дауэс, вы проживали в собственном доме миссис Бринк чуть менее года. Так ли это?» — «Да».

«На каких условиях?» — «На правах гостьи».

«Вы не платили за проживание?» — «Нет».

«Где вы проживали до того, как обрели пристанище в доме миссис Бринк?» — «Я жила в гостинице на Лэмз-Кондит-стрит в Холборне».

«Как долго вы собирались гостить у миссис Бринк?» — «Об этом я не думала.

«Вы совсем не задумывались о собственном будущем?» — «Я знала, что духи меня направят».

«Понятно. Это под их руководством вы попали к миссис Бринк?» — «Да. Миссис Бринк навестила меня в упомянутой гостинице, после чего попросила заниматься ею в ее доме».

«Вы проводили с ней частные спиритические сеансы?» — «Да».

«Одновременно с этим вы устраивали в ее доме платные сеансы для других клиентов?» — «Вначале нет. Но потом духи сообщили мне, что я должна этим заняться. Однако я никогда не принуждала своих пациентов к оплате своих услуг».

«Но сеансы все же проводили; вероятно, по их завершении визитеры обычно делали вам денежные подношения?» — «Да, если им было угодно».

«Какого рода услуги вы предоставляли?» — «Я советовалась с духами по вопросам, интересующим моих пациентов».

«Как вы это делали? Вводили себя в транс?» — «Как правило».

«И что происходило потом?» — «Я могла лишь надеяться, что мне об этом расскажут. Но обычно через меня говорил дух».

«И часто он появлялся?» — «Часто».

«Верно ли, что большинство ваших клиентов — прошу прощенья, ваших «пациентов» — составляли дамы и девицы?» — «Мужчины посещали меня наравне с дамами».

«Вы принимали мужчин наедине?» — «Нет, никогда. Я принимала их лишь как участников темного круга и только в присутствии других дам».

«Однако для частных консультаций с духами и спиритического обучения вы принимали женщин индивидуально?» — «Да».

«Могу ли я сказать, что в результате этих частных сеансов вы обрели существенное влияние на своих пациенток?» — «Что ж, ради этого они ко мне и приходили».

«А скажите, мисс Дауэс, какова природа этого влияния?» — «Что вы имеете в виду?»

«На ваш взгляд, оно благотворно или тлетворно?» — «Благотворно и весьма духовно».

«И некоторые дамы находили это влияние целебным, смягчающим определенные недомогания и хвори. Фактически мисс Сильвестр одна из них». — «Да. Многие дамы приходили ко мне с подобными симптомами».

«Как то?..» — «Слабость, нервозность, ломота».

«И каким же было ваше... лечение? (Обвиняемая колеблется.) Гомеопатическим? Гипнотическим? Гальваническим?» — «Оно было спиритическим. Я часто видела, что дамы с подобными симптомами восприимчивы к спиритизму и обладают даром ясновидения, но их способности требуют развития».

«И вы предлагали эту особую услугу?» — «Да».

«А в чем она заключалась? Растирание? Массирование?» — «Это требовало определенного мануального воздействия».

«Растирание и массирование?» — «Да».

«Для чего вашим гостьям приходилось удалить некоторые детали одежды?» — «Иногда. Дамские платья порой очень громоздки. Думаю, любой врач попросит пациента сделать то же самое».

«Однако он, надеюсь, не станет раздеваться сам». (Смех в зале.) — «Спиритическая и традиционная медицина требуют разных условий».

«Рад слышать. Позвольте спросить, мисс Дауэс: многие ли из ваших пациенток — я говорю о тех, кто приходил к вам на спиритический массаж, — были состоятельными дамами?» — «Некоторые — да».

«Я бы сказал, все, разве не так? Ведь вы не стали бы вводить в дом миссис Бринк такую женщину, кого нельзя назвать дамой?» — «Нет, подобного я бы не сделала».

«И вы, разумеется, знали, что Маделина Сильвестр весьма состоятельная девица. Именно по этой причине вы пытались сделать ее своей особой подругой, не так ли?» — «Вовсе нет. Я просто ей сочувствовала и надеялась помочь в совершенствовании».

«Вероятно, вы усовершенствовали многих дам?» — «Да».

«Вы назовете их имена?» — (Обвиняемая колеблется.) «Думаю, это не совсем уместно. Это частное дело».

«Полагаю, вы правы, мисс Дауэс. Дело весьма частное. Даже настолько частное, что мой друг мистер Уильямс не смог отыскать ни одной дамы, которая согласилась бы предстать перед судом, дабы засвидетельствовать эффективность ваших усердий. Вам это не кажется странным?» (Обвиняемая не отвечает.)

«Скажите, мисс Дауэс, насколько велик сайденхемский дом миссис Бринк? Как много в нем комнат?» — «Наверное, девять-десять».

«Думаю, их тринадцать. Сколько помещений имелось в вашем распоряжении в холборнской гостинице?» — «Одна комната, сэр».

«А какова природа ваших отношений с миссис Бринк?» — «То есть?»

«Профессиональный интерес? Симпатия?» — «Симпатия. Миссис Бринк была бездетной вдовой. Я сирота. Между нами возникла симпатия».

«Наверное, вы были ей вроде дочери?» — «Возможно».

«Вы знали, что у нее слабое сердце?» — «Нет».

«Она никогда вам об этом не говорила?» — «Нет».

«И никогда не обсуждала с вами планов по распоряжению имуществом после ее смерти?» — «Нет, никогда».

«Наверное, вы много времени проводили с ней наедине?» — «Какое-то время».

«Горничная Дженифер Уилсон показала, что у вас вошло в обычай каждый вечер по часу и больше проводить наедине с миссис Бринк в ее комнате». — «Именно тогда я советовалась с духами по ее поводу».

«Каждый вечер вы уединялись с миссис Бринк, чтобы по часу советоваться с духами?» — «Да».

«Вероятно, в особенности с одним духом?» — (Обвиняемая колеблется.) «Да».

«По каким вопросам вы советовались?» — «Я не могу сказать. Это частное дело миссис Бринк».

«Дух ничего не сообщал вам о слабых сердцах или завещаниях?» (Смех в зале.) — «Абсолютно ничего».

«Что вы имели в виду, когда в ночь смерти миссис Бринк сказали миссис Сильвестр, будто ее дочь «глупая девчонка, из-за которой все пропало»?» — «Я не помню, чтобы я это говорила».

«То есть вы подразумеваете, что миссис Сильвестр солгала суду?» — «Нет, лишь то, что я не помню, чтобы это говорила. Я была чрезвычайно расстроена и боялась, что миссис Бринк может умереть; с вашей стороны весьма жестоко подшучивать сейчас надо мной».

«Вас ужаснула мысль, что миссис Бринк может умереть?» — «Разумеется».

«Почему она умерла?» — «У нее было слабое сердце».

«Но мисс Сильвестр засвидетельствовала, что всего за два-три часа до смерти миссис Бринк выглядела вполне здоровой и спокойной. Похоже, она расхворалась лишь после того, как открыла дверь в вашу комнату. Что же ее так испугало?» — «Она увидела мисс Сильвестр в припадке. И духа, который обошелся с Маделиной весьма грубо».

«Но не вас в одеянии духа?» — «Нет. Она увидела Питера Квика, и зрелище ее ошеломило».

«Увидела мистера Квика... Мистера Квика-баламута — пожалуй, так его стоит называть. Это тот самый мистер Квик, кого вы обычно «материализовывали» на сеансах?» — «Да».

«Тот самый, кого вы «материализовывали» фактически каждый понедельник, среду и пятницу — а также в другие дни для отдельных дам на частных сеансах — на протяжении целых шести месяцев с февраля этого года и до ночи смерти миссис Бринк?» — «Да».

«Вы не «материализуете» нам мистера Квика сейчас, мисс Дауэс?» — (Обвиняемая колеблется.) «У меня нет надлежащих приспособлений».

«Что вам требуется?» — «Мне нужен будуар. Помещение надо затемнить... Нет, не выйдет».

«Не выйдет?» — «Нет».

«Стало быть, мистер Квик весьма застенчив. Или он боится, что его обвинят вместо вас?» — «Он не появится в столь бездуховной и отталкивающей атмосфере. Ни один дух не сможет».

«Очень жаль, мисс Дауэс. Без показаний мистера Квика в вашу пользу остаются лишь непреложные факты. Мать вверяет вашему попечению чувствительную девушку, с которой обращаются грубо и странно — так странно, что одного ее вида в ваших руках довольно, чтобы с вашей покровительницей миссис Бринк случился припадок, оказавшийся роковым». — «Вы абсолютно неверно поняли. Мисс Сильвестр испугалась лишь Питера Квика. Она же сама сказала!»

«Она говорила то, что ей мнилось под вашим влиянием. Полагаю, она действительно очень сильно испугалась — настолько, что стала кричать, будто ее убивают! Это было весьма опасно, не правда ли? Думаю, вы бы решились на любое грубое обращение, чтобы унять крики, которые могли привлечь миссис Бринк; она бы застала вас в одеянии духа, и ваш обман был бы разоблачен. Но миссис Бринк все-таки пришла. И что же предстало глазам несчастной дамы! Жестокое зрелище, которого хватило, чтобы разбить ей сердце и довести ее до горестного состояния, в каком она звала свою покойную мать! Вероятно, она припомнила ежевечерние визиты к ней Питера Квика, а может быть, то, как он восхвалял и превозносил вас, называл ее дочерью, которой она никогда не имела, и заставлял одаривать вас вещами и деньгами». — «Нет! Это неправда! Я никогда не вызывала к ней Питера Квика. И все подарки она делала по своей воле, потому что любила меня!»

«Затем она, видимо, вспомнила всех дам, что приходили к вам, и то, как вы им льстили и превращали в своих особых подруг, вызывая в них, по выражению миссис Сильвестр, «нездоровое возбуждение». Как вытягивали из них подарки, деньги и услуги». — «Нет! Нет! Это абсолютная неправда!»

«А я утверждаю — правда. Как еще объяснить ваш интерес к девице вроде Маделины Сильвестр, которая моложе вас годами, но гораздо выше положением в обществе, явно богата, но слаба здоровьем, девушка хрупкая и ранимая? Что это, если не корысть?» — «Это было высоким, чистым и исключительно духовным стремлением помочь мисс Сильвестр в познании собственных способностей к ясновиденью».

«Только и всего?» — «Да! Что же еще?»

 

С галерки доносятся крики и свист публики. В Миллбанке Селина сказала верно: поначалу пресса представляла ее этакой героиней, но по ходу процесса симпатии газетчиков шли на убыль. «Почему ни одна дама не захотела поделиться своими впечатлениями о методах мисс Дауэс?» — недоумевала газета, и если сперва в возгласе слышалось негодование, то после допроса, проведенного мистером Локком, он зазвучал совсем иначе. Затем газета помещает свидетельские показания мистера Винси — владельца гостиницы в Холборне, где проживала Селина: «Я всегда считал мисс Дауэс весьма предприимчивой девицей». Он называет ее «хитрой», «интриганкой» и «склонной к вспышкам ярости»...

Завершает отчеты карикатура, перепечатанная из «Панча»: спиритка с лисьей физиономией стягивает с шеи робкой девушки жемчужное ожерелье. «Жемчуг тоже снимать?» — спрашивает девица. Подпись гласит: «Немагнетические воздействия». Наверное, карикатуру нарисовали, когда бледная Селина выслушивала приговор, а может быть, когда ее в ручных кандалах сажали в тюремный фургон или когда она вздрагивала под ножницами мисс Ридли.

Смотреть на рисунок было неприятно. Я подняла глаза и тотчас поймала взгляд дамы, сидевшей за дальним концом стола.

Все это время, что я делала выписки, она корпела над «Одической силой». Мы провели вместе часа два с половиной, но я ни разу о ней не вспомнила. Теперь, перехватив мой взгляд, она улыбнулась и сказала, что еще не встречала столь трудолюбивой леди! Видимо, аура сей комнаты вдохновляет на подвиги познания.

— Вижу, вы читали о несчастной мисс Дауэс. — Дама кивнула на лежавшую передо мной подшивку. — Какая ужасная история! Хотите что-нибудь для нее сделать? Знаете, я весьма часто посещала ее темные круги.

Я чуть не рассмеялась. Вдруг показалось, что стоит выйти на улицу, коснуться плеча любого прохожего и произнести «Селина Дауэс», как мне поведают какой-нибудь странный факт или эпизод истории, оборванной лязгом ворот Миллбанка.

Да-да, сказала дама, заметив мою мину. Она бывала на сеансах в Сайденхеме. Многажды наблюдала мисс Дауэс в трансе, видела Питера Квика и даже чувствовала, как он брал ее руку и прикладывался к ней губами.

— Мисс Дауэс такая нежная! Было невозможно ею не восхищаться. Бывало, миссис Бринк приведет ее, она в простом платье, золотистые волосы распущены. Сядет с нами и попросит немного помолиться; еще и молитва не закончена, а она уж соскользнула в транс. Да так неприметно — и не скажешь, что она уже не здесь. Понимаешь это, когда она заговорит, потому что голос уже не ее, а духа...

Дама поведала, что устами Селины с ней разговаривала ее бабушка. Говорила, мол, любит ее, и просила не горевать.

— И Селина передавала такие послания всем, сидевшим за столом? — спросила я.

— Она транслировала сообщения, пока голоса не становились слишком тихими или, наоборот, чересчур громкими. Иногда, бывало, духи сгрудятся вокруг нее — они, знаете ли, не всегда учтивы! — и утомят ее. Тогда появлялся Питер Квик и разгонял их, только порой он и сам буянил. Мисс Дауэс уведомляла о его приближении, и в этаком разе мы должны были скоренько препроводить ее в будуар, чтобы дух не выдернул из нее жизнь!

«Ее будуар» дама произносила так, словно говорила «ее нога, лицо или палец». Когда я спросила, отчего так, она удивилась:

— Да ведь у каждого медиума есть свой будуар, откуда он вызывает духов!

На свету, поведала она, духи не появляются, ибо свет причиняет им боль. Бывают деревянные будуары специального изготовления, с запорами, но будуар Селины состоял из пары тяжелых штор, которые вешали перед ширмой, загораживавшей нишу в стене. Селину помещали между шторами и ширмой, где в темноте она встречала появление Питера Квика.

— А как он появлялся? — спросила я.

О его прибытии извещал вскрик Селины.

— Этап малоприятный, ибо мисс Дауэс должна была передать Питеру свою духовную сущность, а это болезненно; к тому же в своем нетерпении дух вел себя с ней грубо. Он, знаете ли, всегда был грубоват, еще до смерти бедной миссис Бринк...

Итак, вскрик Селины возвещал прибытие духа, который появлялся перед шторой и вначале был не крупнее эфирного шарика. Но затем шарик начинал расти: дрожал, удлинялся, достигая высоты шторы, медленно принимал человеческий облик и наконец превращался в бородатого мужчину, который кланялся и жестикулировал.

— Это причудливейшее и необычнейшее зрелище, — рассказывала дама, — и поверьте, я наблюдала его много раз. Питер Квик всегда заводил разговор о спиритизме. Мол, наступают новые времена, когда многие познают истинность спиритизма и духи будут разгуливать по городским тротуарам при дневном свете, — так он говорил. Однако он был озорник. Начнет говорить, а потом речь ему надоест. Станет озираться — в комнате горел фосфорный светильник, который духи переносят. И вот — стоит, озирается. Знаете, что он выглядывал? Красивую даму! Отыщет, подойдет к ней вплотную и скажет: как, дескать, насчет того, чтобы прогуляться с ним по лондонским улицам? Затем поднимет ее и давай водить по комнате, а в конце поцелует. Большой был любитель целовать, одаривать и поддразнивать дам.

Мужчины его не интересовали, поведала рассказчица. Так, иногда ущипнет кого-нибудь или дернет за бороду. Раз одного мужчину ударил в нос — да так сильно, до крови.

Дама засмеялась и покраснела. Этаким манером Питер Квик слонялся среди них с полчаса, потом уставал. Он возвращался к шторе будуара — и как прежде разрастался, так теперь съеживался. В конце на полу оставалась только лужица блестящего вещества, да и та постепенно тускнела и уменьшалась.

— Мисс Дауэс опять вскрикивала. Затем наступала тишина. Потом раздавался стук, означавший, что нужно отдернуть штору, развязать и выпустить мисс Дауэс...

— Развязать? — переспросила я, и дама вновь зарделась.

— Так хотела мисс Дауэс, — сказала она. — Мы вовсе не желали для нее никаких ограничений и были вполне согласны на обыкновенную ленту на поясе, которая удерживала бы ее на стуле. Но она говорила, что обязана представить доказательства и тем, кто верит, и тем, кто сомневается, а потому требовала, чтобы перед началом каждого сеанса ее накрепко привязывали. Заметьте, мужчину к себе она не допускала — все всегда делала только дама: усадит, обыщет и затянет веревки...

Стянутые бечевкой кисти и лодыжки Селины привязывали к стулу, а узлы заливали сургучом; или же заводили ее руки за спинку стула и пришивали рукава к платью. Глаза и рот закрывали шелковой лентой; иногда сквозь дырочку в мочке уха пропускали нитку, которую крепили к полу за шторой, но чаще всего Селина просила надеть ей на шею бархотку с привязанной к пряжке бечевкой, которую не выпускала из рук дама, сидевшая в круге.

— Когда появлялся Питер, бечевка слегка натягивалась, но в конце сеанса все узлы были в целости и сургуч не сломан. Сама Селина выглядела невероятно усталой и обессиленной. Мы укладывали ее на диван, давали вина, а потом приходила миссис Бринк и растирала ей руки. Иногда кое-кто оставался посидеть с ней, но я всегда уходила. Мне, знаете ли, казалось, что мы и без того ее утомили.

В разговоре дама беспрестанно и суетливо жестикулировала руками в грязно-белых перчатках, изображая, как Селину усаживают, где на ней затягивают веревки, как миссис Бринк ее растирает. В конце концов мне стало невмоготу от ее болтовни и жестикуляций, и я отвернулась. Я думала о своем медальоне, о Стивене и миссис Уоллес и о том, как случайно, совсем случайно оказалась в этой читальне, где было так много всего, связанного с Селиной... Теперь это уже не выглядело забавным. Только странным. Я по-прежнему не смотрела на даму, но слышала, как она встала и надела пальто. Затем дама шагнула к полке, чтобы поставить на место книгу; оказавшись рядом, она заглянула в газетную страницу, раскрытую передо мной, и покачала головой.

— Ничуть не похоже, — сказала она, ткнув в карикатуру ехидного медиума. — Так мог нарисовать лишь тот, кто не знал мисс Дауэс. Вы ее никогда не видели? У нее ангельское лицо. — Нагнувшись, она перелистала страницы подшивки и нашла другой рисунок, вернее, два рисунка, опубликованных за месяц до ареста Селины. — Вот, взгляните. — Секунду дама наблюдала, как я их рассматриваю, и потом вышла.

На странице рядышком уместились два портрета. Первый являл собой перепечатку фотографии, датированной июнем 1872 года, Селине тогда было семнадцать лет: довольно пухленькая, темные стрельчатые брови, платье с высоким воротником — похоже, тафтяное, на шее кулон, в ушах серьги. Светлые волосы уложены весьма небрежно — этакий воскресный причесон продавщицы, но все равно видно, какие они густые и красивые. На «Истину» Кривелли она вовсе не похожа. Пожалуй, до Миллбанка в ней не было ни капли угрюмости.

Второй портрет показался бы комичным, не будь он так странен. Карандашный набросок спиритического художника представлял Питера Квика, каким тот являлся на сеансах в доме миссис Бринк: плечи укутаны белой тканью, на голове белый капюшон; лицо бледно, а густая борода, брови, ресницы и глаза очень темны. Портрет в три четверти повернут к изображению Селины, и Питер будто повелевает ей обратить взгляд на него.

Во всяком случае, так мне казалось в тот день, когда после ухода настырной дамы я разглядывала портреты до тех пор, пока газетная страница не поплыла пред глазами и лица будто зашевелились. Тут я вспомнила о шкафе с желтым восковым слепком руки Питера Квика. Пришла мысль: что, если она тоже шевелится? Я представила, как сейчас обернусь и увижу, что рука дернулась и, прижавшись к стеклянной дверце, манит меня огромным скрюченным пальцем!

Я не обернулась, но все же еще немного посидела за столом, всматриваясь в темные глаза Питера Квика. Как странно! Они казались знакомыми, будто я когда-то уже в них смотрела — может быть, во сне.