Обед в общепите.

Наверное, все, кому сейчас чуть за тридцать, помнят, какими правилами пользовались столовые для рабочих, служащих, прочего нашего люда, вынужденного в поте лица, без всяких спецраспределителей зарабатывать свой хлеб.

Первым предложением бывали, так называемые, салаты. Иногда они были перемешаны в такую массу, что почти ничего нельзя было в них рассмотреть из-за обильного, полужидкого от немеренных разбавлений майонеза. Потом шло первое – непременный борщ, рассольник, или суп с макаронами, клецками, приправленный бульонными кубиками, чтобы по поверхности хоть чуть расплывались пятнышки жира. Второе – котлета, почти всегда изготовленная из вчерашнего мяса, прокрученного в не очень чистой мясорубке, макароны, вермишель, рожки, гречневая каша, изредка переваренный рис. Иногда, памятуя брежневские рыбные дни, вместо мяса предлагалась плохо пропеченная рыба, или например, жаренный минтай, которого, почему-то, одно время было очень много. На третье был непременный компот, сладкий до судорог, иногда странно пахнущий кофе, потому что растворимый кофе оставался в плохо вымытых стаканах, и давал свой застарелый, как табачный перегар, неисстребимый запах. Тот смельчак, который отваживался попросить чаю, получал такую бурду, в которой было больше соды, чем чая, должно быть потому, что с содой он выглядел темным, наваристым даже на крохотном, всего-то в пару пачек на огромный чан количестве заварки. Пить этот чай, разумеется, было невозможно.

Салатное смешение мяса с овощами, иногда просто не подходящими к мясу обеспечивало первый из возможных конфликтов. Второй конфликт вызывал супец, почти всегда провоцирующий ту же невозможную смесь кислого и щелочного питания, да еще разбавляющий желудочный сок двумястами граммами жидкости, которая составляла его основу. Эту жидкость желудок тоже пытался переварить, но почти всегда тщетно, потому что, пытаясь создать необходимую концентрацию, он должен был после супа выработать раза в три больше желудочного сока, чем полагалось бы по природе, разумеется, расходуя свои ресурсы в сумасшедших, едва ли не превышающих ценность обеда количествах.

Второе было просто издевательством над желудком, потому что макароны блокировали возможность разобраться с мясом, а мясо или рыба почти наверняка так провоцировали отделение желудочного сока, что он пропитывал эти макароны насквозь, и никакая двенадцатиперстная, кроме самой закаленной, не могла потом с ними справиться. Чуть легче дело обстояло, когда вместо макарон доставались каши, но если они бывали недоварены, то результат бывал плачевен вдвойне, потому что каша сама по себе травмировала стенки желудочно-кишечного тракта, да и попытка справиться с ней отвлекала ресурсы пищеварения в таких количествах, что на все остальное сил наших желез могло уже и не остаться.

Еще одним ударом по здоровью, был, без сомнения, компот. Он снова разжижал желудочный сок, снова заставляя поджелудочную изрядно «поднапрячься», но зато приносил в себе сахар, который тут же усваивался, попадая в кровь, составляя, может быть, единственную пищевую составляющую, на которой организм не растрачивался больше, чем получал от этого обеда в целом.

«Не сыт, не голоден»

И все-таки, как говорили многие тогдашние посетители столовых, они уходили из нее если не сытыми, то уж наверняка не голодными. А вот если приходилось обходиться без такого обеда, то голод подступал почти неотвратимо. И по-своему они правы.

Чувство голода та операция, которую мы называем общепитовским обедом, действительно блокировала. Для больного желудка иногда удавалось даже вовсе его погасить. И происходило это, главным образом, потому, что – держитесь за что-нибудь – питание было неправильным. То есть, чем более неправильное питание предлагали эти столовые, тем более «сытным» казался этот обед.

Дело в том, что, как я сказал раньше, хорошо приготовленная и правильно съеденная пища задерживается в желудке или в двенадцатиперстной очень недолго. Требуя только ту меру своего расщепления на составляющие, которая будет успешно усвоена тонким кишечником. Не больше.

Неправильный же обед остается в желудке очень долго, потому что желудок работает над составляющими кислотного питания этого обеда, перекисливая его целиком, включая даже и щелочные компоненты. Потом происходил обратный процесс – то есть двенадцатиперстная эту кислотность расщелачивала, а затем снова загружалась на пару-тройку часов, чтобы вытащить хоть какие-то компоненты из полученной смеси. Пообедавшему казалось, что брюхо не пусто, и голода нет как нет. Это происходит потому, что тело не посылает сигналов о голоде, когда у него есть, над чем «трудиться», есть хоть что-нибудь, что можно переваривать.

Да, голода не бывало. Особенно у тех, у кого была ослабленная поджелудочная, потому что в таком случае ей приходилось трудиться еще дольше. Или вялый желчный пузырь, или что-либо еще не соответствовало агрессивности подобного питания, и разумеется по той же причине – общая слабость каких-либо звеньев желудочно-кишечного тракта.

Конечно, и среди тогдашних клиентов общепита случались неиспорченные люди, которые помимо отсутствия голода испытывали еще кое-какие ощущения, которые никто из их приятными не считал. Чаще всего это называлось – «кусок стоит колом». И это было очень верное определение такого обеда, правильное результирование всего, что он причинял телу. Пища именно «стояла», и именно «колом», и справиться с ней было почти невозможно.

И все-таки, голода не возникало. Спрашивается – почему?