Глава 7. Я крадусь позади своего дома, надеясь, что если войду с чёрного входа, то родители не поймут, что я пришла домой

 

Я крадусь позади своего дома, надеясь, что если войду с чёрного входа, то родители не поймут, что я пришла домой. Я поднимаюсь по ступенькам к заднему двору, провожу своей ключ-картой и жду, пока откроется дверь. Ничего не происходит. Провожу ключом снова и жду. По-прежнему ничего. Я собираюсь паниковать, когда дверь открывается с другой стороны. Всё моё тело каменеет.

Я начинаю мысленно перебирать оправдания. Папа не оставит меня в покое, если у меня не будет веской причины опоздания, но у меня нет даже плохой причины. Я подумываю изобразить болезнь, но вижу маму, стоящую по другую сторону двери. Она прижимает палец к губам и настоятельно зовёт меня внутрь.

— Ари Элизабет Александр, — шепчет она, её тон твёрд. — Мы поговорим об этом утром, я не хочу бодрствовать полночи, слушая, как вы с отцом ссоритесь, я предлагаю тебе идти в постель. Он спит. Я скажу ему, что ты пришла раньше. Я не буду снова ему лгать. Поняла?

Я киваю, чувствуя слабость до глубины души. Я никогда не хотела, чтобы она лгала ради меня. С этого момента мне придётся быть более осторожной. Я не могу втягивать её в это. Не могу вообще никого втягивать.

Она обходит лестницу и поворачивает направо по коридору к их с папой спальне. Я жду, пока не слышу, как закрывается дверь её ванной, и затем пробираюсь в офис отца, чтобы вернуть его главный ключ от Парламента, и несусь, перепрыгивая через каждые две ступеньки, чтобы поскорее уйти из опасной зоны.

Я проскальзываю в комнату, встряхивая руки, чтобы остановить дрожь, и направляюсь в ванную, чтобы содрать с себя одежду, которая почему-то кажется мне грязной, хотя я едва ли её носила. Я брызгаю водой в лицо и завязываю волосы в неряшливый узел на макушке.

Нервы успокаиваются, но я всё ещё напряжена.

Я вытягиваю руки над головой, закрываю глаза и изгибаю спину, покидая ванную, чтобы взять пижаму из шкафчика. Я только вхожу в комнату, когда слышу колебание оконных занавесок.

— Привет, я рано, — говорит Джексон, проскальзывая через моё окно и поворачиваясь вокруг. Мы оба застываем, — Я... ты...

— Убирайся отсюда! — я бросаюсь обратно в ванную, но здесь нет ничего, кроме полотенца для рук, а старую одежду я уже закинула в стиральную машину. Этого не может быть. Он только что видел меня... Я прочищаю горло и делаю глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. Я высовываю голову из ванной. — Мне нужно кое-что из одежды. Ты можешь...? — я указываю на свой шкаф.

Джексон выглядит таким же взволнованным, как и я, но умудряется пробраться в мой шкаф и достать пижаму из разных комплектов. Он закрывает глаза и протягивает мне красный топ и флуоресцентно зелёные шёлковые штаны.

— Мне очень жаль, я не знал. Я ничего не видел. Ну, может быть немного, но...

— Тьфу! Просто заткнись! Я выйду через секунду. — Я прислоняюсь к двери ванной. Я собираюсь умереть. Сию секунду. Умереть. Я накидываю одежду и выхожу из ванной, мои руки на бёдрах. — Мы никогда не будем это обсуждать, понял? Ты ничего не видел. Ничего.

Улыбка играет на его губах:

— Ничего.

Я пересекаю комнату, чтобы сесть перед монитором.

— Где чип? Думаю, поэтому ты появился раньше, так?

— Э-э, да. Правильно.

Он садится рядом со мной, и мы оба напрягаемся. Его плечо упирается в моё плечо, его бедро напротив моего бедра. Я должна напоминать себе дышать, дышать, дышать, потому что всё, о чём я могу думать, это то, что он видел меня голой. Я пробегаю руками по своему лицу и пытаюсь выжать хоть мысль, нуждаясь сейчас больше всего в смене темы.

— Не смущайся, — произносит он, изучая моё лицо.

— Я не смущаюсь.

Джексон закатывает глаза:

— Ты знаешь, никто не может работать всё время. Никто. Даже ты. Показывать слабость - нормально. Это не делает тебя...

— Спасибо, но я не нуждаюсь в ободряющей речи. И говоря о слабости, почему ты плачешь во время Лишения? — спрашиваю я. — Все плачут? — я знаю, это звучит бесчувственно, но я не выношу, когда разговор сосредотачивается на мне. Я не нуждаюсь в оценке моего психического благополучия. Я в порядке. По крайней мере, до всех этих сумасшествий я была в порядке.

Брови Джексона поднимаются от удивления:

— Плачу? Что за…?

— Да, я видела тебя плачущего той первой ночью. Поэтому я открыла глаза — на меня упала слеза.

Он качает головой, смеясь:

— Не уверен, что именно ты думаешь, что видела, но мы не плачем.

— Не веди себя, как парень. Ты плакал. Это нормально. Мне просто интересно, все ли это делают или только ты?

— Ты не слушаешь? Мы не... Оооо. Ксилема.

— Что?

— Это была ксилема, — говорит Джексон. — По существу, это как вода внутри человека, которая делает нас Древними, а не людьми. Ксилема в наших телах активируется в течение Лишения, так мы способны притянуть антитела, которые нам нужны от вас. Оно движется через наши тела, так что, предполагаю, это то, что ты почувствовала. — Это эволюция жидкостей.

Я стараюсь понять это.

— Что ты подразумеваешь под эволюцией жидкостей?

Он выпускает длинный вдох, либо размышляя, как объяснить, либо решая хочет ли он вообще это сделать.

— Мы не всегда выглядели как вы, Ари. Как люди. Мы не люди. Но ксилема делает нас похожими на вас; это позволяет нам копировать ваше строение, поэтому мы спосбны здесь выжить. Конечно, это внутри нас, но это тоже мы. Это имеет смысл?

Я потерянно качаю головой:

— Нет. Таким образом, вы не... твёрдые? Ты кажешься твёрдым, — я тянусь, чтобы прикоснуться к его руке, но дёргаюсь назад, мои щёки пылают. — Значит, вы на Земле не всё время? — спрашиваю я, прочищая горло.

— Нет, сейчас мы, определённо, твёрдые. Мы не люди, но наши тела очень похожи на человеческие, благодаря Лишению, благодаря людям. Но ксилема всё ещё течёт в нас. И я остаюсь здесь большую часть времени, но моя семья и мои друзья дома. Я возвращаюсь так часто, как могу.

Упоминание Лог возносит повторяющийся в моей голове вопрос на поверхность.

— Джексон... Какова реальная причина того, что твой вид хочет прийти сюда. То есть, я знаю, что они говорят нам, но какова правда?

Джексон, кажется, обдумывает, сколько мне рассказать.

— Наша история отличается от вашей. Несмотря на то, что наши тела состоят из ксилемы, мы всё ещё нуждаемся в воде, и подача воды на Логе медленно сокращалась течение многих столетий. Когда Четвёртая Мировая Война разрушила Землю, ваши выжившие лидеры связались с нами, что они и делали с начала времён. Древние оживляли Землю после каждого значительного разрушения, возвращая планету в здоровое состояние. Но в тот раз, нам было надо кое-что взамен, нам была нужна новая планета. Но мы никогда не атаковали. Мы прибыли сюда мирно и спросили, сможем ли мы сосуществовать, как только наши тела акклиматизируются, если мы восстановим планету. Ваши лидеры согласились, и так была заключена сделка. Конечно, сейчас всё изменилось.

— Потому что мы не соблюдаем нашу часть сделки. Интересно, почему.

— Я не знаю. Но наше число растёт здесь, на Земле. В конечном счёте, ситуация обещает ухудшиться. Я просто надеюсь, что мы сможем остановить это прежде, чем это случится.

— Говоря о числах, что на счёт Маккензи? Значит, она тоже Древняя?

— Да, она была отправлена, что помогать мне.

— Например, сделав нас невидимыми сегодня ночью.

Он улыбается.

— Что-то вроде того.

Я смотрю вниз, теребя ворсинки на штанах.

— И вы оба... встречаетесь или что-то такое?

Его брови подлетают вверх.

— Что? Кензи и я? Неееет. Она мой друг. Остальное просто часть роли, чтобы смешаться с толпой.

— Хорошо, — я прочищаю горло, смущаясь, что я вообще это спросила. Не имеет значения, вместе они или нет.

Мы замолкаем на несколько секунд, затем я смотрю на него, и вопрос слетает с моих губ прежде, чем я додумываю его до конца.

— Джексон, почему ты это делаешь? Почему тебя это волнует? Я просто не понимаю.

Он садится обратно на кресло, его глаза сосредоточены на мне.

— Как я могу не беспокоиться? Один вид не должен жить за счёт другого. Почему смерть должна быть выходом? Я создан не так, Ари. Приказы или нет, я не могу просто сидеть сложа руки и позволять этому случиться. Я бы не смог жить, если бы ничего не делал. Зевс говорит, что стратегия предотвратит войну, и я не планирую останавливаться, пока не найду её.

Я выдыхаю, я не понимала, что задерживала дыхание.

— У тебя есть чип? — я протягиваю руку.

Он достаёт его из кармана и вставляет в монитор. Мы ждём, когда видео начнётся. Разрушенная лаборатория заполняет экран. Но это не выглядит так, словно сработала бомба, как я думала раньше; это выглядит как строительная площадка. Огромная дыра от снаряда располагается на задней стене. Там находятся листы из какого-то прозрачного материала, прислонённые к стенам, сложенные на земле, везде. Они прозрачны, как стекло, но пластичны, как пластик. Определённо, изобретение Химиков.

— Они что-то строят, — говорит Джексон.

— Да, выглядит так, словно они расширяют комнату, но, что с этими прозрачными листами?

Он качает головой.

— Я не знаю.

Мы смотрим остальную часть видео, но ничего не меняется и никто не входит в комнату. Я откидываюсь на спинку стула, поджимая под себя левую ногу.

— Что теперь?

— Ты сейчас тренируешься с Сибил, так? — спрашивает он.

— Да, но...

— Думаешь, ты смогла бы проникнуть в лабораторию?

Я начинаю смеяться, однако, он серьёзен. Он хочет, чтобы я проникла в лабораторию Химиков, самое запретное место в Сиди. Секунду я колеблюсь и затем говорю:

— Я посмотрю, что я смогу сделать. Сибил кажется довольно классной. Должно быть, я смогу получить немного информации от нее, если по-другому не выйдет.

— Я тоже не спущу глаз с лаборатории, когда я там буду. Возможно, между нами двумя, мы можем… — он внимает чип из монитора и поворачивается, его глаза фокусируются на двери. — Ты слышала это? — шепчет он.

Я качаю головой, в меня прокрадывается беспокойство. Что, если кто-то слышал нас? Что, если кто-то из них слышал нас? Проходит несколько секунд, затем Джексон вскакивает и движется к моей кровати.

— Прими. Позицию, — говорит он лишь губами.

— Я двигаюсь к своей кровати настолько тихо, насколько это возможно и опускаюсь вниз, пока не выпрямляюсь. Я поднимаю взгляд на Джексона и вижу, что он указывает на мою прикроватную тумбочку. Я достаю и вынимаю свой патч из кейса, серебро отражает свет от лампы. Он выглядит таким невинным в моих руках. Я прикладываю патч к глазам, и он всасывается в мои виски, область вокруг глаз, словно прошивает мою кожу.

И потом тьма находит меня. Моё зрение, мой разум, моё тело – всё погружено в небытие. Я ничего не осязаю, ничего не слышу, ничего не чувствую. Мои лёгкие перестают работать на самую короткую секунду, и это так, словно я бы затаила дыхание. Нет, это так, словно кто-то украл воздух из моих лёгких. Я должна бороться с естественным инстинктом своего тела: паникой от недостатка воздуха, но затем, одна за другой ко мне возвращаются способности: дышать, осязать, слышать, обонять.

Джексон уже надо мной. Я чувствую его запах в нескольких дюймах от моего тела. Но прежде чем у меня есть время подумать о Джексоне, я слышу мягкое перемещение за моей дверью, едва слышимое, почти такое же тихое, как ветер.

Там кто-то есть. Он не двигается, не шевелится – слушает.