ГЛАВА 6. Внутри особняк выглядел так, как это показывали в старых фильмах: витые металлические украшения, лакированные деревянные панели и масляные картины

 

Внутри особняк выглядел так, как это показывали в старых фильмах: витые металлические украшения, лакированные деревянные панели и масляные картины. Величественная обитель, не знавшая неудач. За передней дверью начинался длинный коридор, тянувшийся через весь особняк. В большом фойе располагалась ажурная лестница, которая, изгибаясь дугами вдоль стен, вела на второй этаж. Большая люстра, свисавшая с потолка, напоминала волшебную сказку. Сияющие кристаллы, похожие на ледяные сосульки, скорее удерживали свет в себе, чем излучали его наружу. Мраморные плиты пола были выложены в виде черно-белых ромбов. У стен стояли интерьерные часы, полукруглые столики с моделями кораблей и буфеты из красного дерева, украшенные букетами цветов и стеклянными куполами, под которыми размещались старые желтые куклы.

Этот дом не тронула ходячая чума, бушевавшая в других частях мира. Темпл повернулась к двери, выискивая стойку с оружием, но вместо нее увидела там вешалку с плащами и зонтиками и полку для испачканной обуви. Окна не были заколочены досками. На них висели кружевные занавески и муслиновые шторы, подвязанные толстыми ярко-красными шнурами с большими пушистыми кистями. Никакой крови, засохшей коричневыми пятнами на стенах и полу. Никаких наблюдательных вышек и пулеметных гнезд. Казалось, что она попала в другую эпоху.

Войдя в дом, она услышала звуки рояля. Естественно, Темпл подумала, что это была запись. Но мелодия сменилась без какой-либо паузы, и тогда она поняла, что кто-то музицировал в соседней комнате на настоящем инструменте. Этюд был мирным и напевным, хотя несколько аккордов заставили ее загрустить. Точнее, вызвали печальную умиротворенность.

— Кто это играет? — спросила она у Джонса.

— Мистер Гриерсон. Он проводит за роялем каждое утро.

— А кто тот мистер на стене?

Темпл указала рукой на портрет офицера в старомодной военной форме. Мужчина стоял рядом с женщиной, одетой в длинное красное платье. Она сидела на стуле перед флагом с большой буквой «X». Темпл знала, что в старые времена под такими знаменами воевала армия Южных штатов.

— Это Генриетта и Уильям Катберт Третий, прапрабабушка и прапрадедушка миссис Гриерсон.

— Теперь я поняла. Иначе говоря, мы находимся в поместье Гриерсонов.

— Оно называется «Белле Айл».

— Надо бы запомнить. Позвольте мне вытереть кровь с моей обуви, а то я тут вам наслежу.

Джонс бросил на нее испепеляющий взгляд, и она ответила ему сладкой улыбкой.

— Как вас представить, мисс? — спросил он.

— Меня устроит любой традиционный способ.

— Какое имя мне назвать?

— Ах, вы об этом! Сара Мэри Уильямс.

— А его как зовут?

— Он слабоумный. Вы можете называть его как хотите. Я не знаю его имени. Мы ведь с тобой перед алтарем не стояли, правда, глупыш?

Джонс распахнул одну из створок высоких дверей и провел их в гостиную. Это была уютная комната с цветастыми диванами, массивными креслами и черным роялем, под приподнятой крышкой которого виднелись струны.

У стены за карточным столом сидела красиво одетая женщина. Она раскладывала пасьянс и посасывала напиток, в котором плавали какие-то мятые листья. Ей было около семидесяти лет. Симпатичная старушка в блестящем наряде, который Темпл никогда не видела в реальной жизни.

За роялем сидел молодой человек, одетый в элегантный костюм. Его длинные волосы ниспадали на спину. Хрупкое тело, склонившись вперед, слегка покачивалось в такт музыке. Когда он повернулся, Темпл увидела его зеленые глаза и чисто выбритое лицо. Она предположила, что молодой человек был старше ее лет на пять или шесть.

— Миссис Гриерсон, — произнес Джонс, — эта юная леди и ее друг проезжали мимо и попросили о помощи. Мисс Сара Мэри Уильямс.

— На самом деле нам нужна не помощь, а что-нибудь поесть, — поправила его Темпл.

— Какой приятный сюрприз! — поднявшись из-за стола, воскликнула миссис Гриерсон.

Она прошествовала через комнату и, обняв юную гостью, расцеловала ее в обе щеки.

— Добро пожаловать, сэр, — добавила она, протягивая руку большому волоокому мужчине.

— Не обращайте на него внимания, — сказала Темпл. — Он даун и не знает, как приветствовать леди.

К ее удивлению, глупыш вытянул руку и мягко встряхнул ладонь миссис Гриерсон.

— Проходите, устраивайтесь, — защебетала старушка. — Позвольте представить вам моего внука Ричарда.

Молодой человек, сидевший у рояля, приподнялся и слегка кивнул головой в их направлении.

— Внук? — переспросила Темпл. — Значит, у вас тут целое семейство с дедушками, сыновьями и внуками?

— Ах, милая, нет! Я рано овдовела. Уже и не помню когда. У меня остались только мои мальчики — сын и два внука. К сожалению, отец Ричарда сейчас нездоров. Не хотите ли чая со льдом?

Темпл посмотрела на бокал, стоявший на карточном столике.

— А что там у вас плавает? Какие-то листья?

— Это свежая мята. Мы выращиваем ее в саду.

— Тогда я в игре. Угощайте.

Джонс вышел, и вскоре чернокожая женщина, которая, наверное, была его женой или сестрой, принесла на подносе бокалы с холодным чаем. Оставив поднос на кофейном столике, служанка молча удалилась.

Миссис Гриерсон усадила гостью на диван и засыпала ее вопросами. Темпл изо всех сил старалась быть приветливой и женственной. Она не глотала чай, как ей того хотелось бы, но, подражая миссис Гриерсон, пила его медленно и чинно. После каждого глотка она вытирала губы не своим рукавом, а маленькой льняной салфеткой. Темпл даже сидела, скрестив ноги, как однажды посоветовала ей какая-то женщина, хотя поза с локтями на коленях была более эффективной при защите от внезапного нападения.

— Откуда ты родом, девочка? — спросила миссис Гриерсон.

— Я местная. Живу через два города отсюда.

Она указала рукой в произвольном направлении.

— Так ты из Джорджии? Конечно! Я могла бы сама догадаться. Такие сладкие персики созревают только в Джорджии. А из какого города? Лейк-Парк? Стейтенвилл?

— Стейтенвилл. Он самый. Мы с братом выросли там. Моя мама ждала пятнадцать лет после первых родов. Вы же сами видите, какой он получился слабоумный.

— Ты зря разъезжаешь по дорогам в компании слабоумного брата, — сказал Ричард.

Несмотря на возраст, он через слово срывался на детский фальцет, и когда ему хотелось произнести что-то солидным тоном, это создавало противоположный эффект.

— Тебе повезло, что вы обратились за помощью к нам. Мы позаботимся о вас.

— Спасибо, Ричард, — вежливо ответила Темпл. — Мне очень понравилась мелодия, которую ты играл.

— Это Шопен. Я знаю сотни композиций. Если хочешь, оставайся у нас. Там снаружи опасно.

— Ах, Ричард, — упрекнула его миссис Гриерсон. — Зачем говорить о неприятных вещах? Сказать по правде, я даже не помню, когда в нашем доме бывали молодые девушки. Конечно, Мейси не в счет. Ах, Сара Мэри! Как жаль, что Бог не подарил мне внучек. У меня наверху хранятся потрясающие наряды, которые, я могу поспорить, подойдут к твоей фигуре. Перед ужином мы обязательно поднимемся ко мне и посмотрим на эту коллекцию. Конечно, вы оба можете оставаться у нас на любое время. В нашем доме много комнат для гостей.

— Значит, у вас двое внуков? — спросила Темпл.

— Что ты сказала?

— Вы раньше говорили, что у вас двое внуков.

— Да. Ричард и Джеймс, два моих мальчика. Теперь нас осталось только четверо. Они очень хорошие ребята. Красивые талантливые юноши.

— Когда мой старший брат не скитается по полям и холмам, — добавил Ричард, — он обычно уединяется в своей комнате. Знаешь, я люблю его как родственника, но иногда он бывает таким…

— Ричард! — прикрикнула миссис Гриерсон.

— Бабушка, я просто хотел сказать, что он немного нелюдим. Вы должны согласиться, что это слово идеально описывает его поведение.

— Мои мальчики, — с улыбкой произнесла пожилая женщина. — Они заботятся обо мне, как только могут.

 

* * *

 

Первым делом Темпл решила убрать машину с дороги. Она попросила Джонса открыть ворота и припарковала «тойоту» позади дома. Затем Мейси — та женщина, которая прежде приносила им холодный чай и которую миссис Гриерсон называла девочкой, хотя она была вдвое старше Темпл, — показала гостям примыкавшие друг к другу комнаты.

Когда Мейси повернулась, чтобы уйти, Темпл спросила ее:

— Вам нравится здесь?

— Вы имеете в виду особняк?

— Мне просто интересно, они нормально относятся к вам?

— Гриерсоны очень добры.

Темпл посмотрела на кружевные салфетки и цветочные обои.

— Живя в таком доме, можно даже не догадываться, что мир наполовину уже съеден.

— Извините, я не поняла, о чем вы говорите, — ответила Мейси.

— Не берите в голову.

Распрощавшись с горничной и заглянув в смежную комнату, Темпл обнаружила там старомодную ванну на львиных лапах.

— Я собираюсь немного помокнуть, — сказала она глупышу. — Ничего тут не трогай и не ломай. Лучше вообще держи руки в карманах.

Она жестами показала ему, что нужно сделать, и он покорно выполнил ее распоряжение. Затем она ушла в ванную комнату и, закрыв дверь, предалась омовениям. Когда Темпл вернулась в спальную, ее спутник сидел на кровати и держал в руке записку, которую он вытащил из кармана.

— Что это? — спросила она, забирая у него клочок бумаги. — Сначала ты удивил меня, пожав руку леди как настоящий джентльмен. А теперь еще и письмо. Ты сегодня полон загадок.

На бумаге были написаны какие-то цифры и буквы. Текст выглядел как адрес с небольшими пояснениями.

— Почему ты сразу не показал это мне?

Она сунула записку в карман штанов.

— Нужно будет узнать, что тут написано.

Затем пришла миссис Гриерсон. Она отвела Темпл в одну из своих комнат и с неподдельной радостью показала ей большой квадратный шкаф с цветастыми нарядами. Она с восторгом наблюдала, как юная девушка примеряла одежду. Каждый раз, когда Темпл появлялась в новом платье, миссис Гриерсон с улыбкой подносила ладони к губам, бросалась вперед и вносила свои поправки, потому что ее гостья постоянно надевала что-то не так, как надо. Темпл уже второй раз за неделю позволяла рядить себя в мягкотелую девицу. Ей не нравилось это, но она молча терпела, потому что некоторые женщины рассматривали такие игры в переодевания как плату за свое гостеприимство, а Темпл понимала, что многим обязана доброй старушке.

— Какая ты красавица! — воскликнула миссис Гриерсон. — Наверное, ты пользуешься большим вниманием у молодых мужчин?

— Особенно у нахалов, от которых потом приходится отбиваться.

— Ах ты, разбойница. Но ты не обманешь меня. Я помню, каково быть молодой.

— И каково это, по-вашему?

— Ты все время рискуешь! Тебя окружают опасности!

Миссис Гриерсон говорила об опасностях как о чем-то прекрасном.

Темпл примерно представляла, каким было рискованное поведение в молодые годы этой женщины: наверное, позднее возвращение домой, кража виски из семейного бара или поцелуй парня под тенистым деревом, пока другой ждал ее у крыльца, нетерпеливо прохаживаясь по аллее.

Позже их пригласили в столовую. Миссис Гриерсон села во главе большого полированного стола. Слева от нее поставили две тарелки для внуков, а справа — тарелки для гостей. Темпл вырядилась по такому случаю в платье персикового цвета. Ее волосы были искусно уложены узлом на макушке.

— Мой сын слишком болен, чтобы присоединиться к нам, — пояснила хозяйка. — Я велела Мейси отнести обед в его комнату.

— Если он такой же голодный, как я, — сказала Темпл, выпив целый бокал воды с кусочками лимона, — ему будет не важно, в какой комнате получать кормежку.

Гриерсоны переглянулись друг с другом и смущенно потупили взоры.

— Ой, извините, — спохватилась Темпл. — Я уже давно не обедала в благовоспитанном обществе. Успела отвыкнуть.

— Не беспокойся, дорогая, — ответила миссис Гриерсон.

Темпл посмотрела на пустое место рядом с Ричардом.

— Я полагаю, мы подождем твоего брата?

— Джеймс сейчас спустится, — заверила ее хозяйка.

Не успела она закончить фразу, как дверь распахнулась, и в столовую вошел второй ее внук. Он молча уселся за стол рядом с Ричардом.

— Джеймс, у нас гости, — произнесла миссис Гриерсон.

Молодой человек изобразил удивленный свист. Его старшинство казалось очевидным — не из-за каких-то особых физических черт, а скорее, как результат ответственности, которую он нес на своих плечах. Джеймс был бледнее брата и, в отличие от белокурого Ричарда, имел темные волосы. В его впалых глазах читалась усталость, и ему не хватало того самодовольства, которое лучилось во взгляде младшего брата. Тем не менее его симпатичное лицо и грубоватые манеры вызывали у Темпл сладкую дрожь в низу живота — какую-то тревогу и странное любопытство.

— Сара Мэри, — спросила миссис Гриерсон, — ты не хочешь произнести молитву?

— Пусть лучше это сделает кто-нибудь из вас. Я постоянно путаюсь в словах.

Ричард пришел к ней на помощь.

— Радуйтесь без устали, молитесь без пауз, во всем воздавая благодарение за то, что Бог дарует вам, — прочитал он молитву.

— Аминь, — произнесла миссис Гриерсон.

Темпл тоже прошептала «аминь».

— Помолимся Иисусу за то, что мы еще не мертвые, — сказал Джеймс.

Взглянув на брата, он с усмешкой добавил:

— Точнее, некоторые из нас.

— Джеймс! — грозно вскричала миссис Гриерсон.

Такую вкусную пищу Темпл еще не ела. Подсоленная курятина и клецки, толстая запеканка, зеленые бобы с грибами, присыпанные сверху хрустящим луком, и пшеничный хлеб. На десерт подали персиковый кобблер, после которого ей захотеть провести пальцами по тарелке и собрать все оставшиеся крошки.

— Итак, Сара Мэри, — спросил Джеймс, презрительно растягивая ее имя, — откуда ты приехала?

— Она из Стейтенвилла, — ответила вместо нее миссис Гриерсон.

— Неужели? — с иронией произнес Джеймс. — И как там, в Стейтенвилле?

— На мой взгляд, нормально, — парировала Темпл.

— Я не знал, что там остались уцелевшие.

— Всего несколько человек.

— Какой ужас! — вмешался Ричард. — Как тяжело, наверное, девушке твоего возраста находиться посреди такого уродства. Все время видеть этих тварей.

Он передернул плечами.

— Зомби не так уж отвратительны, — ответила Темпл. — Они делают то, что им положено делать. Как и все мы.

— Значит, им положено потрошить детей? — с внезапной злостью спросил Джеймс. — Им положено вытягивать кишки из богобоязненных людей?

— Дорогой, мне не хотелось бы напоминать тебе… — вмешалась миссис Гриерсон.

— Им положено пожирать остатки человеческой популяции?

— Джеймс, достаточно! Я не хочу, чтобы за моим обеденным столом говорили такие ужасные вещи!

— Ах, вы не хотите слушать правды? — взглянув на бабушку, произнес молодой человек. — Вот, значит, как! Как хотите!

Оттолкнув назад стул и швырнув салфетку в тарелку, он вышел из комнаты. Миссис Гриерсон проводила его взглядом и, повернувшись к Темпл, с вальяжным достоинством улыбнулась гостье.

— Я приношу извинения за поведение моего внука.

— Все в порядке, — ответила Темпл. — Иногда лучше вспылить и дать волю чувствам. Это помогает успокоиться.

— У него была нелегкая жизнь, — сказала миссис Гриерсон.

— Он служил в армии, — добавил Ричард.

 

* * *

 

— Что-то мне захотелось уехать отсюда. Мы останемся тут на несколько дней, чтобы сбить старину Мозеса со следа. Но я не выдержу долго общения с этой семьей. Как можно жить на клочке земли за электрическим забором?

Она повернулась к глупышу. Тот сидел на кровати, где она усадила его. Пальцы слабоумного мужчины тыкали в воздух, словно там что-то было. И это что-то привлекало все его внимание.

— Интересно, каким тебе видится мир?

Темпл задумчиво прикусила губу.

— Все-таки это место не такое уж плохое. Дадим им несколько дней. Пусть они привыкнут к тебе, и тогда ты, возможно, обретешь новый дом. Тут тебе и обед приготовят, и проследят, чтобы ты не поранил себя.

Кивнув головой и раздвинув шторы в стороны, она посмотрела в окно.

— Конечно, они немного чудные, но зато какой у них красивый особняк! Мы с тобой вряд ли найдем в этой жизни еще один такой уютный дом.

После заката она прокралась к машине и забрала кукури. Ей плохо спалось, когда она не держала его в руках. Машина была припаркована на площадке за домом — у подножья холма, поросшего густым лесом. Обернувшись, она заметила тропу, петлявшую среди деревьев. У кромки леса стоял человек и наблюдал за ней.

— Ну что, еще не насмотрелся на меня? — спросила она достаточно громким голосом.

Мужчина услышал ее, но промолчал. Он начал подниматься по тропе и вскоре скрылся за деревьями. Темпл взглянула на дом, чьи освещенные окна манили теплом и безопасностью, спокойствием и ожидаемой рутиной. Она посмотрела на туфли, подаренные ей миссис Гриерсон. Красивая обувь не предназначалась для прогулок по лесу, так же как и платье из тафты. Жаль, это были хорошие туфли.

 

* * *

 

Луны еще не было, поэтому она шла по тропе, полагаясь больше на чувства, чем на зрение. Вытянув руку, она размахивала перед собой кукури. Ее не так тревожил шанс падения, как риск наткнуться на электрическую проволоку, протянутую по периметру поместья. Тропа, петлявшая среди деревьев, вела на вершину холма. Время от времени ей казалось, что она слышала рядом шаги другого человека. Темпл не могла сказать, откуда они доносились — спереди или сзади. Но когда она замирала на месте, чтобы прислушаться, шаги тоже затихали. Ей надоело озираться в темноте и играть в кошки-мышки.

— Эй! — позвала она мужчину. — Почему бы вам не выйти, кем бы вы ни были. Мы могли бы продолжить полуночную прогулку вместе. Мне не хотелось бы задеть вас случайно ножом.

Ответа не последовало. Она оглянулась в направлении особняка. Дом был скрыт за деревьями, но в нижней части неба виднелось слабое зарево, указывавшее на его освещенные окна. Темпл снова зашагала по тропе.

Внезапно лес закончился, и она оказалась на открытой вершине холма, откуда открывался божественный вид. Прямо перед ней, под ее ногами, простирался зачумленный город, освещенный редкими огнями, едва светившимися в ночной темноте. В лужицах света она видела крохотных слизняков, кишевших на улицах. Единственным звуком был шелест листвы. Ее окружала невозмутимая умиротворенность, несовместимая со зрелищами ужаса внизу.

По-видимому, кто-то часто посещал эту поляну на вершине холма. Неподалеку от обрыва стояла деревянная скамья, рядом с которой располагался белый металлический столик со стеклянной столешницей. На земле валялись две пустые бутылки. Дядя Джексон обычно называл их «мертвыми солдатами».

— Мое ружье нацелено в твой затылок, — произнес голос за ее спиной. — Не поворачивайся.

Темпл развернулась на каблуках. Перед ней стоял Джеймс Гриерсон.

— Тебе было приказано не поворачиваться.

— Я слышала, что ты сказал.

— Думаешь, мне не хватит куража выстрелить в тебя?

— Я никогда не видела, чтобы кто-то стрелял в девушку без хорошей или плохой причины.

— Кажется, ты кое-чего не понимаешь, маленькая мисс. Выпустила, так сказать, из виду. В наш мир пришла смерть, и это все изменило.

— Тогда тебе лучше убить меня с первого выстрела. Потому что в ином случае я порежу тебя этим клинком на куски.

Он посмотрел на нее через прорезь прицела и уважительно хмыкнул. Какое-то время Джеймс размышлял, как ему поступить — нажать на курок или оставить девушку в покое. Затем он опустил ружье. В его другой руке была бутылка. Он поднес ее к губам и сделал глоток.

— Прекрасная ночь, — сказал он. — Черная как смоль. Звери ада рыщут в отдалении. Как насчет того, чтобы посидеть со мной и выпить виски?

Похоже, он забыл на время об угрозах.

— Ладно, — ответила Темпл. — Это уже по-добрососедски.

Сев на скамью, Джеймс опустил ружье на стол. Она устроилась на другом конце скамейки. Пару минут они молча смотрели на город. Затем он передал ей бутылку. Она сделала глоток и вернула ее обратно.

— Хорошее виски.

— «Хирш бурбон», шестнадцать лет выдержки. Самое лучшее.

Они выпили еще по глотку.

— Посмотри туда, девочка, — сказал он, жестом указав на город. — Волны мертвецов нахлынули на нас. Бич зла, возникший из ада.

Темпл не знала, как воспринимать его слова — как шутку или как серьезный разговор. Она вежливо рассмеялась.

— Я не вижу там зла, — ответила она. — Эти слизняки почти ничем не отличаются от животных. Зло — порождение ума, которое люди разбрасывают по миру.

— Вот как! Ты сеешь вокруг себя зло? Ты злая, Сара Мэри?

— Я недобрая.

Джеймс Гриерсон посмотрел на нее оценивающим взглядом. В ночной мгле он выглядел бледным и слегка возбужденным. Казалось, что в любое мгновение он мог ударить или поцеловать ее. Темпл не знала, какой вариант ему больше понравится. В конечном счете, это означало бы одно и то же.

— Ты женщина-воин, — сказал Джеймс. — Мы с тобой прошли через отвратительные сражения. Ты совершала поступки, которые пытаешься забыть. В тебе живет стыд, детка. Я вижу. Он горит в твоих кишках, как реактивный двигатель. Ты думаешь, что сможешь убежать от него?

Темпл смотрела на город слизняков. Она чувствовала взгляд Джеймса на себе, и ей не нравилось то, что они оба видели.

— Ты служил в армии?

— Служил, — ответил он, отхлебывая виски.

— Как долго?

— Два года. Меня отправили в Хаттисберг. Мы пытались отбить город у зомби.

— Наверное, непростая была задача.

— Наша рота строила станции спасения и оборудовала их радиосвязью. Мы возводили стены, а прямо перед ними роились слизняки.

— Да, им нравится торчать в местах, где происходят действия, — сказала Темпл.

— Мы думали, что выдержим натиск. Группы ликвидаторов убивали их сотнями и сжигали останки. Женщины разводили большие костры, и смрад от сгоравших трупов стоял в воздухе дни и ночи. Чтобы не сойти с ума, мы посменно менялись: пару дней у пулеметов на стенах, затем сбор тел и их утилизация. Но слизняков становилось все больше. Они приходили нескончаемым потоком. Иногда даже не верилось, что на земле так много мертвых.

— И что случилось потом?

— В какой-то момент мы не выдержали. У нас не хватало патронов. Каждый человек был на грани истощения. Помню, одна девушка упала от усталости в костер. Ее мать бросилась следом, пытаясь вытащить дочь, и они сгорели заживо. Хуже всего воздействовали мысли о неизбежности поражения. С таким врагом бессмысленно сражаться. Мы были обречены на провал.

— И вы сдались?

— Мы отступили. Нас отозвали в безопасные крепости. Желающим разрешили разойтись по домам. Я воспользовался такой возможностью и вернулся сюда.

— Ты должен был позаботиться о своей семье.

Он посмотрел через бутылочное стекло на темное небо.

— Гриерсоны решили оставаться верными своей славной истории. Они игнорируют современную жизнь во всех ее проявлениях. — Джеймс склонился к ней и тихо прошептал: — Сейчас в этом доме я постоянно натыкаюсь на живых мертвецов. Такого не было даже в те времена, когда я сжигал их на кострах высотой с двухэтажное здание.

Он передал ей бутылку и откинулся на спинку скамьи. Темпл сделала глоток.

— Твои родные поддерживают семейный быт. Они делают то, что им полагается делать.

— Так же как и слизняки, верно?

— Кажется, однажды мы уже использовали это сравнение.

Джеймс вновь посмотрел на нее, и Темпл почувствовала, какой неестественной и напряженной была ее улыбка.

— Так откуда ты приехала, Сара Мэри Уильямс? Только не говори мне о Стейтенвилле. Я там был. Это город призраков.

— Я приехала с юга. У меня там имелось приятное местечко. Однако от слизняков нигде не спрячешься, поэтому я снова отправилась в путь. Раньше я много путешествовала. Алабама, Миссисипи, Техас. Однажды я забралась на север до самого Канзас-Сити.

— А что с твоими родителями?

— С родителями?

— Где они?

— Хоть убей, не знаю. Конечно, кто-то меня родил, но, прежде чем я смогла запомнить их, они исчезли. Наверное, где-нибудь странствуют. Или погибли.

— А этот парень…

Джеймс кивнул головой в направлении дома.

— Он действительно твой брат?

— Глупыш? Ха-ха! Я подобрала его на дороге. Он не умеет говорить, но послушно выполняет все указания. Могу поспорить, что в переноске грузов он даст тебе фору. И он будет хорошим работником, если кто-то возьмет его под свою опеку.

— Значит, у тебя вообще нет семьи?

Темпл пожала плечами и, фыркнув, вытерла нос тыльной стороной ладони.

— На самом деле я одна. У меня был когда-то брат. Малкольм. Точнее, он мог бы быть моим братом. Все бумаги в нашем сиротском доме сгорели, поэтому мы не знали точного родства. О нас заботился дядюшка Джексон. Мы называли его дядей, но на самом деле он не был нашим родственником.

— И что с ним стало?

— Дядя Джексон… Его укусил слизняк.

 

* * *

 

Это случилось в верховьях гряды, где дядюшка Джексон любил охотиться на кроликов. Он крался в лощине, выслеживая дичь. Внезапно на его шее сомкнулись чьи-то руки. Острые зубы вонзились в запястье. Позже он говорил, что не заметил затаившуюся тварь. Наверное, она пряталась в листве и упорно выжидала, когда рядом с ней пройдет какой-нибудь человек. Что-то вроде паука в углу паутины.

Темпл встретила его, когда он возвращался к лачуге.

— Ты должна кое-что сделать для меня, малышка. Это будет не очень забавное мероприятие. Ты выполнишь мою просьбу?

Она кивнула. Дядя Джексон подвел ее к упавшему дереву, закатал рукав рубашки и вытянул руку. Он дал ей свой пояс и попросил затянуть жгут выше локтя. Когда Темпл управилась с этим, он велел ей воспользоваться кукури и отрубить ему нижнюю часть руки.

— Одним быстрым ударом, девочка. Как думаешь, ты сможешь сделать это?

— Ты получишь серьезное ранение.

— Это беспокоит меня меньше, чем альтернатива, детка. Давай руби ее!

В ту пору Темпл едва исполнилось тринадцать лет, и она должна была отрубить руку, дававшую ей с Малкольмом столько добра, сколько никто не предлагал им прежде.

— Ты готова?

Она кивнула. Дядя Джексон сунул свободный конец пояса в рот, чтобы не кричать от боли. Она взмахнула клинком и нанесла сильный удар — так, как он учил ее когда-то. После этой операции дядя уже не мог идти прямо. На пути к лачуге она поддерживала его, как могла.

Когда она уложила его на походную кровать, Малкольм встревоженно спросил:

— Что случилось с дядиной рукой?

Он с испугом смотрел из-за ее спины на мужчину, который стонал на постели. У Малкольма часто случались приступы удушья, и ей приходилось заставлять его дышать в пакет, когда мальчик слишком возбуждался.

— Он поранился.

— Его укусил слизняк?

— Все будет хорошо. Сходи к колодцу и принеси ведро воды.

— А где его рука?

— Делай, что я говорю.

Они согрели воду на печи, омыли и зашили кровоточившую рану. Темпл сбивала температуру дяди Джексона, меняя мокрые тряпки на его горячем теле. Она давала ему пить, пока тот трясся в ознобе. Его голова дергалась из стороны в сторону. Он хватался пальцами за то место, где прежде была его вторая рука. Через некоторое время он заснул.

Малкольм тоже погрузился в дрему. Темпл сидела у кровати и с тоской смотрела на лицо мужчины, освещенное красноватыми отблесками очага. Дядя Джексон проснулся после полуночи, и с этого момента он стал уже другим. В нем появилось смирение проигравшего человека.

— Как дела, малышка?

— Все нормально, — ответила она.

— Эта дрянь попала в меня, — сказал он. — Я чувствую ее в своих венах.

— Но я отсекла твою руку. Возможно, мы успели вовремя, и ты не изменишься.

Он покачал головой.

— Я чувствую яд. Эта зараза уже во мне. Она меняет мое тело. Тебе лучше увести Малкольма отсюда.

— Нет, ты не можешь знать наверняка, — возразила Темпл. — У тебя сейчас жар. Ты бредишь. Ты ведь мог не заразиться, верно?

— Послушай меня, малышка. Отнесись серьезно к моим словам. Это очень важно. Когда человек заражается чумой, он может чувствовать ее в себе. Ты поняла, что я сказал? Когда она в тебе, ты знаешь это.

— Но, дядя…

— Дай мне пистолет. Он там, на столе.

Темпл передала ему пистолет. Он вытащил магазин.

— Оставь только один патрон.

— Дядя, давай подождем…

— Делай, что я говорю. Оставь один патрон. Успокойся, милая. Ты должна быть сильной.

Темпл молча выполнила его просьбу.

— Теперь собери оружие и отнеси его в грузовик. Потом забери Малкольма. Уезжайте отсюда и больше не возвращайтесь. Ты все поняла? Ты слышишь, что я тебе говорю?

Она вытерла глаза рукавом и кивнула головой.

— Темпл, поспеши!

Внезапно изменившийся голос мужчины заставил ее выпрямиться.

— Сделай все, как я сказал! Ты поняла меня?

— Да, сэр.

— Со мной все будет в порядке. Я позабочусь о себе, прежде чем зараза одолеет мой разум.

Он прижал пистолет к груди.

— Твоя ситуация осложнилась, малышка. Ты должна подумать о дальнейшей жизни. Тебе придется существовать в суровом мире. Я не знаю, как ты это сделаешь. Но ты справишься. Короче, ты должна уехать отсюда. Любое место может стать твоим домом. Ты понимаешь меня?

— Да, сэр.

— И никому не позволяй указывать, где тебе жить и кем тебе быть. Ты моя девочка… Ты взлетишь высоко… и будешь главенствовать над остальными.

— Да, сэр.

— Теперь уходи. Я всегда считал тебя своей дочкой. И я буду помнить о тебе. Это обещание мертвого человека. Куда бы ни улетела моя душа, ты навсегда останешься в ней.

 

* * *

 

— У каждого человека имеется свое время для смерти, — подытожила она. — Это были его последние мгновения. Я думаю, что Бог записывает где-то все наши сроки, но такую хронологию нам лучше не читать.

Джеймс передал ей бутылку, и она сделала пару глотков. Теплая волна опьянения распространилась на ее щеки и грудь. Она смущенно перебирала пальцами гладкую тафту своего платья. Ночной ветерок щекотал ее затылок, вызывая мягкую дрожь.

— Сколько лет ты оставалась с ним?

— Два или три года, — пожав плечами, ответила Темпл. — Я плохо разбираюсь в датах.

— И с тех пор ты путешествуешь по стране?

— Да, хотя бывали остановки.

— А что случилось с мальчиком? С Малкольмом?

Ее губы плотно сжались, и она устремила взгляд прямо вперед — на пурпурно-черный горизонт.

Это произошло рядом с гигантом при въезде в Талсу. Ей вспомнился железный человек в рабочей каске. Статуя Золотого бурильщика высотой с восьмиэтажный дом. Одна рука уперта в бок, другая покоится на верхней платформе нефтяной вышки. Суровая и мощная фигура, похожая на солдата Бога. Своими ногами она могла бы сотрясать землю. Местные жители говорили, что гигант был артефактом прошлого — величественной данью уважения для процветавшей нефтяной индустрии в ее лучшие десятилетия прошлого века.

Темпл хотела, чтобы Малкольм увидел эту статую. Ради нее они сделали крюк, остановили машину и начали глазеть на гиганта, чувствуя себя маленькими и тщедушными букашками.

— Кто создал ее? — спросил Малкольм.

— Не знаю. Наверное, городские власти.

— А зачем?

— Не знаю, — пожав плечами, ответила она. — Мне кажется, людям нравилось строить что-то большое. Возможно, они чувствовали гордость за свои свершения… за технический прогресс.

— Прогресс? К какой цели?

— Не важно. Лишь бы подниматься выше, опускаться глубже или перемещаться куда-то дальше. Пока находишься в движении, тебе не важно, куда ты идешь или за чем ты гонишься. Вот почему люди назвали это прогрессом. Волевым движением в какую-нибудь сторону.

— А теперь кто-то создает подобные статуи?

— Вряд ли, насколько я знаю.

— Потому что больше нет прогресса?

— О чем ты говоришь? Прогресс существует всегда. Просто его перестали воплощать в виде железных статуй.

— И где он теперь?

— Во многих вещах. Например, внутри тебя.

— Внутри меня?

— Конечно. В истории планеты еще никогда не было такого мальчика, как ты. Мальчика с твоим багажом впечатлений и с теми битвами, в которых ты сражался. Фактически, ты уникальное явление. Абсолютно новый тип человека.

Он почесал нос и поразмышлял над ее словами, затем снова перевел взгляд на железного человека.

— В любом случае, мне нравится эта статуя, — сказал Малкольм. — Она никогда не умрет.

Он был прав. Ради этой статуи они сделали крюк и остановили машину. Они смотрели на нее снизу вверх. И когда случилась беда, они уже не могли повернуть время вспять и изменить произошедшее. Хотя Малкольм был прав насчет железного человека. Могучий гигант являлся символом изобретательности, человеческой гордости и бессмертного духа эволюции. Эта мощная фигура бросала длинную тень, которая пересекала шоссе и тянулась к плодовитым равнинам Америки — через всю страну глупости и изумления, капитала и порочности.

Те прежние люди, наверное, чувствовали себя, как Господь на ужине в небесах между розовыми и синими горизонтами. Они взрывали границы мира своим дыханием и индустриализацией, и казалось, что даже Бог мог задохнуться в восторге от такой красоты и умереть бездыханным, глядя на свое творение. Все эти западные «Разор редс»[3] и виды нищего, но элегантного Юга, всегда остававшегося на плохом пайке; вой койотов и кудзу[4], эта зеленая чума, заполонившая всю территорию; запыленные окна, не видевшие тряпку уборщицы, с тех пор как…

— Эй, — окликнул ее Джеймс. — О чем ты задумалась?

Темпл поняла, что слишком долго ничего не говорила. Ей не нравилось думать о некоторых вещах, потому что такие размышления поглощали каждую клеточку ее ума и тела.

— Что? — отозвалась она.

— Я спросил тебя о мальчике. Что с ним случилось?

— Его больше нет.

— Но что произошло?

Она еще раз посмотрела на Джеймса, на его бледную кожу и темные глаза. Теперь он стал другим. Он будто плавал в воздухе. Чтобы заставить парня замолчать, она склонилась к нему и поцеловала его в губы. Бутылка, стоявшая между ними, упала на землю. Ее опалило мужское дыхание. Оно вдруг превратилось в ее дыхание, и вкус его губ вызывал жар упоения. Руки Джеймса ласкали ее лицо. Он целовал Темпл с такой страстью, словно хотел проглотить ее целиком.

Какое-то время прошло в поцелуях. Они напоминали двух горных волков, которые кусали друг друга, играя. Она приподнялась и, развернувшись, устроилась на коленях Джеймса, затем опустила руки и расстегнула «молнию» на его брюках.

— Эй, подожди, — проворчал он, отстраняясь от ее поцелуев. — Мы не можем так… Ты…

— Все нормально, — прошептала она, чувствуя на шее влагу от его нежных губ. — Я уже потеряла свой шанс когда-нибудь иметь детей.

Темпл провела пальцами по мужскому члену и сжала его в руке. Тот был горячим и твердым, готовым пройти через все препятствия. Она прижалась к Джеймсу.

— Нет, подожди, — возразил он опять. — Это неправильно. Мне двадцать пять, а тебе…

— Замолчи. Просто дари мне любовь. Я не хочу ни о чем думать. Давай сделаем это прямо сейчас.

Она накрыла его рот губами, приподняла платье из тафты и, приспустив трусики, направила горячий член в себя. Колени Темпл болели на деревянных планках скамьи, но внутри уже двигался живой стержень, и ей нравилось, как ее тело держалось на нем. Ей нравилось думать об удовольствии, которое Джеймс получал от ее нижней части тела, — той, что отличала ее от мужчин и делала женщиной. Это слово заплясало в звеневшей голове — женщина, женщина, женщина! — и она поверила, что их связь была правильной. Проклятье! Еще бы не верить, когда она чувствовала это в своем животе, и в пальцах ног, и даже на кончиках зубов.

 

* * *

 

На следующий день она проснулась рано — солнце только поднялось над горизонтом. Темпл подошла к окну и осмотрела прямую подъездную дорогу, длинный разлом, тянувшийся между холмов, и огромное румяное небо, открывавшееся за створом каньона. Заглянув в смежную комнату, она увидела громоздкое тело, запутавшееся в простынях и одеяле. Обе подушки валялись на полу. Одна рука мужчины покоилась на ночном столике, под которым лежал сбитый будильник.

—