ПРОЦЕСС ДОНА КАРЛОСА

I. В предыдущей статье мы видели из рассказа пристава комнаты принца дона Карлоса, что Филипп II приказал начать процесс против своего сына. Король, приступив к допросу свидетелей через секретаря Педро дель Ойо, создал специальную комиссию для рассмотрения этого дела. В ее состав вошли дом Диего Эспиноса, кардинал, епископ Сигуэнсы, член государственного совета, главный инквизитор, председатель совета Кастилии; Руи Гомес де Сильва, принц Эволи, герцог Франкавилья и Пострана, граф Мелито, член государственного совета, главный камергер короля; дон Диего Бривиэска де Муньятонес, член совета Кастилии и член тайного совета короля; председательствовал в комиссии король. Ведение процесса было поручено Муньятонесу. Филип II, желая придать этому делу вид судопроизводства по преступлению об оскорблении Величества, велел взять из королевского архива в Барселоне и привезти в Мадрид документы процесса, предпринятого Хуаном II, его прапрадедом, королем Арагона и Наварры, против его старшего сына Карлоса, нринца Вианы и Героны, признанного подданными его преемником. Монарх приказал перевести их с каталонского языка на испанский, чтобы их легче было понять.

II. Указ, касающийся тюремного режима дона Карлоса, соблюдался с такой строгостью, что, когда королева и принцесса Хуанна захотели посетить и утешить его, король не пожелал это разрешить. Монарх настолько не доверял никому, что жил как в заточении и прекратил привычные посещения своих загородных домов в Аранхуэсе, Пардо и Эскуриале. Он заперся в своих апартаментах и при малейшем шуме бросался к окну, чтобы узнать его причину и последствия, так опасался какого-либо смятения. Он постоянно подозревал, что фламандцы или другие лица являются сторонниками принца или, по крайней мере, притворяются таковыми.

III. Между тем несчастный дон Карлос, который не привык управлять своими страстями, не сумел использовать подобающих средств для смягчения своей опалы. Он постоянно пребывал в величайшем нетерпении. Он отказался исповедаться и привести себя в такое состояние чтобы суметь исполнить религиозный долг, который испанская королевская фамилия всегда выполняла в вербное воскресенье. Его бывший учитель, епископ Осмы, умер 30 июля 1566 года. Король приказал доктору Суаресу Толедскому, своему первому воздаятелю милостыни, посетить дона Карлоса, чтобы постараться его убедить. Хотя принц всегда обращался с этим духовным лицом чрезвычайно почтительно, его усилия не привели ни к чему. Суарес написал ему в день Пасхи (18 апреля) длинное и трогательное письмо, в котором доказывал, используя убедительные доводы и аргументы, что Его Высочество не предпринимает ничего для улаживания своего дела и не только не придает ему благоприятного оборота, но еще более ухудшает его. Он утверждает, что у принца нет более ни друзей, ни сторонников, и напоминает ему различные скандальные сцены, которые увеличили число его врагов. Его письмо кончалось следующими словами: "Ваше Высочество может вообразить себе, что сделают и скажут все, когда узнают, что вы не исповедуетесь, и когда откроются другие страшные вещи относительно вас. Некоторые ваши поступки таковы, что - если бы речь шла о любом другом лице, а не о Вашем Высочестве - святой трибунал принужден был бы расследовать, христианин ли человек, совершивший это. Я, наконец, заявляю Вашему Высочеству со всей искренностью и преданностью, что вы подвергаете себя опасности потерять свое положение и (что еще хуже) свою душу. Я обязан с прискорбием и болью в сердце сказать вам, что нет иного средства, и как вернуться к Богу и к вашему отцу, который представляет Господа на земле; это единственный совет, который я могу вам дать. Если Ваше Высочество пожелает следовать моим наставлениям, обратитесь к председателю и другим добродетельным людям, которые не преминут сказать вам правду и повести вас по пути добра". Это письмо имело успех не больший, чем все другие попытки вразумить принца, который упорно отказывался от исповеди.

IV. Отчаяние, в которое вскоре впал дон Карлос, привело к тому, что он не соблюдал ни малейшей правильности ни в пище, ни во сне. Владевший им гнев разжег его кровь, и его организм разгорячился до такой степени, что ледяная вода (которую он постоянно употреблял) не могла его успокоить. Он велел класть к себе в постель большое количество льда, чтобы умерить сухость кожи, которая стала невыносимой. Он ходил голым и босым и отказывался от всякой пищи; в течение одиннадцати дней он пил только воду со льдом. Он ослабел до того, что думал, будто ему не долго остается жить. Король, узнав о его состоянии, посетил его и обратился к нему с несколькими словами утешения. В результате принц стал есть больше, чем следовало в его положении. Его желудок лишился теплоты, необходимой для работы пищеварения. Это излишество породило злокачественную лихорадку, сопровождавшуюся припадками, выделением желчи и опасной дизентерией. За принцем ухаживал доктор Оливарес, первый врач короля, который входил один к больному и, выйдя из его комнаты, совещался с другими королевскими врачами в присутствии Руи Гомеса де Сильвы.

V. Следствие, которое производил дон Диего Бривиэска де Муньятонес, к июлю достаточно продвинулось вперед, так что можно было сформулировать упрощенный приговор, не выслушивая виновного, или назначить королевского прокурора, который обвинил бы принца в преступлениях, констатированных предварительным следствием. Принцу не предъявили никакого судебного уведомления. Были только показания свидетелей, письма и другие бумаги. Из документов вытекало, что согласно законам королевства приходилось осудить дона Карлоса на смертную казнь. Он был изобличен в преступлении оскорбления Величества по двум пунктам: 1) потому, что составил план и пытался совершить отцеубийство; 2) потому, что хотел узурпировать государственную власть над Фландрией посредством гражданской войны. Муньятонес доложил королю об этом, а также о наказании, установленном законами для подданных, которые повинны в подобных преступлениях. Он присовокупил, что особые обстоятельства и личность преступника могут позволить Его Величеству использовать свою верховную власть для объявления, что общие законы не касаются старших сыновей короля, которые подчинены другим законам, имеющим более возвышенный характер и проникнутым политическими государственными соображениями и высшими интересами общественного блага; наконец, что монарх может, для блага своих подданных, смягчать наказания, налагаемые законами.

VI. Кардинал Эспиноса и принц Эволи заявили, что они разделяют мнение советника Муньятонеса; Филип II сказал тогда, что сердце велит ему прислушаться к мнению советников, но что совесть не позволяет этого; он не думает, чтобы в результате вышло какое-нибудь благо для Испании; он полагает, напротив, что величайшее бедствие, которое могло бы случиться с его королевством, произойдет, если им будет управлять монарх, лишенный воспитания, таланта, рассудительности, добродетелей и полный пороков, страстей, особенно раздражительный, жестокий и свирепый; все эти соображения принуждают его, вопреки любви, связывающей его с сыном, и безысходной тоске, причиняемой этой страшной жертвой, продолжать судопроизводство по формам, предписанным законами. Невзирая на это и принимая во внимание, что здоровье сына вследствие уклонений от правильного распорядка находится в плачевном состоянии и нет никакой надежды на спасение, он полагает, что для смягчения последних страданий можно было бы несколько пренебречь оказываемым ему уходом, чтобы удовлетворить все его желания в питье и еде; судя по расстройству его мыслей, он не замедлит впасть в излишества, которые скоро приведут его к могиле. Единственное, что его занимает, говорил король, это необходимость убедить сына, что смерть неизбежна и ввиду этого ему непременно нужно исповедаться, чтобы обеспечить свое вечное спасение; это величайшее доказательство любви, которое он может дать своему сыну и испанскому народу.

VII. Документы процесса не говорят об этом решении короля. Нет никакого приговора, ни подписанного, ни написанного; есть только небольшая заметка секретаря Педро дель Ойо, в которой сказано, что судопроизводство здесь остановилось, так как принц умер от болезни; вследствие этого не было произнесено никакого приговора. Доказательство этого факта существует в других бумагах, где были описаны редкие детали и анекдоты современности. Хотя эти бумаги не являются подлинными документами, они заслуживают доверия, потому что исходят от лиц, служивших в королевском дворце, и согласуются с тем, о чем некоторые писатели говорят намеками. Правда, писатели не пожелали ясно изложить это щекотливое дело, но они сказали достаточно, чтобы мы могли открыть истину. Впоследствии я приведу отрывки из произведений некоторых из этих авторов; теперь же я последую за нитью моего рассказа.

VIII. Кардинал Эспиноса и принц Эволи, зная приговор, произнесенный устно Филиппом И, вообразили, что исполнят истинные намерения короля, если они ускорят момент смерти дона Карлоса. Они решили, что будет разумно, если они поручат врачу разъяснить принцу его состояние, не говоря ничего, что могло бы осведомить его о гневе короля и о судопроизводстве, послужившем причиной ареста; врач должен был подготовить принца выслушать увещания, которые нужно сделать в интересах его вечного спасения. Кардинал Эспиноса и Эволи надеялись этим средством убедить принца покорно выслушать советы об исповеди и приготовлении к смерти, которую Бог скоро пошлет ему для прекращения страданий. Принц Эволи имел совещание с доктором Оливаресом. Он говорил с доктором тем важным и таинственным тоном, который люди, опытные в придворной политике, умеют ловко употреблять, когда это нужно для целей государя и для их личных планов. Руи Гомес де Сильва отлично владел этим искусством, по мнению Антонио Переса, его друга и первого государственного секретаря, который был вполне осведомлен об этом происшествии. Он дал это понять в одном из своих писем, где говорит, что после смерти принца Эволи остается только он один, который посвящен в эту тайну.

IX. Доктор Оливарес очень хорошо понял, что от него требуют исполнения смертною приговора, произнесенного королем, но необходимо исполнить его таким образом, чтобы честь принца не была затронута; следует, чтобы это походило на естественную смерть, явившуюся результатом болезни. Он постарался выразиться таким образом, чтобы дать понять принцу Эволи, что уяснил его намерение и смотрит на него как на королевский приказ, исполнение коего поручается ему.