Февраля 1963 года, Алма-Ата – Москва, Л. Абрамовой

 

Лапа! Любимая! Если бы ты могла себе представить, где мы живем! Я писал, что в пещере. Нет! Хуже. На высокогорной лыжной базе. Здесь курева нет, воды нет, света нет, телефона нет, снега нет, лыж нет, солнца нет! Ничего нет. Одни горы, туман и одни и те же рожи. Быстро ходить нельзя – задыхаешься, крепко спать нельзя – просыпаешься, много есть нельзя – объедаешься. Черная жуть в клетку. Я все время вижу тебя во сне, и в очертаниях гор, и вообще наяву. И если скоро я тебя не увижу, и сына не увижу – одичаю и приеду варваром. А недавно видел Аркашку во сне (опять во сне). Он говорил стихи и вырос жутко, и был здоров. Самое ужасное, что нет никаких вестей от вас, и я даже не знаю, как пошлю это письмо, – почты здесь тоже нет. Вниз нас не пускают, потому что дороги обледенели и подняться сюда можно только на тягаче, а он и так перегружен, а потом здесь рыскают дикие барсы и козлы, они едят и бодают одиноких мужей и отцов. Нас здесь кормят на убой – 3 раза в день. Не есть нельзя – иначе нечем заниматься, но и много есть – еще хуже. Я катался на лыжах. Падал.

Вставал и снова падал. Здесь тренируется сборная Союза по скоростному спуску. Сборная смеялась. Им хорошо – они скоро едут в Австрию, а у нас конца края не видно, да еще туман. Люсик, ужасно хочу к тебе. Поведения моя – отменная. Мысли мои только о вас. Целую и хочу тебя и к тебе. Привет большой всем.

P. S. Ты мне все-таки напиши в Алма-Ату, в гостиницу. Я получу.

Лапа! А только что мне привезши снизу письмо от мамы. В нем она пишет много уменьшительных суффиксов, и вообще мне как-то неловко читать ее письма. И еще она пишет, что ты говорила, что по телефону я ни разу не спросил о ребенке. Неправда. А потом ты мне сама рассказала. А потом, я еще как-то не умею выразить все словами и на бумаге. Конечно же, я очень беспокоюсь о нем и люблю, хоть и так мало его видел. И гулять мы с ним будем, и в 4 часа ночи я приходы отменю. А о приезде точно – ничего не могу сказать. Ты же сама знаешь, что за бодяга кино. Я каждый день надоедаю с отъездом, и кто его знает – зачем нас держат. Погода плохая. Съемок нет, и мы сидим без дела из-за какой-то ерундовой сцены.

Лапа! Любимая! Я ужасно скучаю и хочу домой. Теперь вас двое, – и расстояние, и время ощущаются вдвое больше.

Но теперь уже недолго.

До свидания, солнышко.

Еще целую вас.

Володя.

 

Мая 1963 года, Алма-Ата – Москва, Л. Абрамовой

 

Люсик! Хороший мой лапа! Написал я тебе 30-го числа, и ни ответа, ничего. Ты уже должна была 30-го получить, потому что в Москву летел один актер и письмо я отдал ему. Сегодня звонил твоему папе. Он мне все рассказал, какой большой сын и какая ты. Сказал, что ты письма не получала. Ну ладно! Может, он забыл, а может, придет позже. Теперь, что здесь. Жара жуткая. Было у меня 4 съемки. В общем, все не очень плохо, только кругом казахи, солнце и чужие рожи. На студии встретили меня, как будто я главный герой «Казахфильма». Очень приятный сценарист, он же режиссер, Галиев. Он – русский!!! Артистов пока видел не всех, но вроде они тоже ничего. Но зато на площадке – кошмар. Каждый приходит, когда хочет. Снимают максимум 3 дубля, а бывает – один. Казахи-рабочие все время чем-то стучат, а после крика «Мотор» – еще громче. Я тебе написал, что постараюсь вырваться на май, но почему-то не пустили, хотя не работали. Почти весь май провел в горах, т. е. праздник. Поехали выбрать натуру, жили в палатках, где в прошлый приезд. Разговор наш с тобой помню и блюду себя. Теперь главное: папа тебе передаст – я сегодня говорил с директором – завтра решится вопрос о моем приезде. Если будут снимать, чтобы по времени я мог выехать к тебе, то я приеду через 2-А дня. Очень хочу, лапа, чтобы вышло! Я не очень жалею, что поехал, но очень скучаю, а если так вы все далеко, то еще больше. Значит, завтра все узнаю. Солнышко! Если не выйдет – пиши мне чаще, ты обещала. Каждый день спрашиваю на почте: «Мне есть что-нибудь?» Нет! Настроения никакого.

Люблю тебя, сына, вижу вас во сне все время и думаю. Вот и все.

До свидания, лапа!

Целую крепко.

Большой привет всем.

Володя.

P. S. Это письмо опять рискну передать. Тогда оно у тебя будет завтра.

Ребенка поцелуй за меня и учи его разговаривать. Интересно, что он скажет первое?! Все.