О ЧЕМ ВСПОМИНАЛ ЧЕРЧИЛЛЬ

Четкие следы оставили в моей памяти встречи с Черчиллем, о котором я высказывал впечатление в связи с Крымской и Потсдамской конференциями союзных держав. Когда мне, уже в качестве посла в Лондоне, приходилось беседовать с ним — в Англии после выборов 1951 года Черчилль вновь стал премьер-министром,— то он неизменно возвращался к воспоминаниям о встречах со Сталиным и Рузвельтом в военный период, а также о встрече «большой тройки» в Потсдаме. Ему нравилось, оседлав память, совершать путешествие в прошлое. Он как бы шагал по этому прошлому и, конечно, с сигарой.

Хорошо помню, с какой самоуверенностью Черчилль ожидал исхода выборов в Англии. Эта уверенность в победном для Черчилля результате голосования в какой-то мере передавалась и Сталину. Но жизнь распорядилась по-своему.

В наших новых беседах Черчилль не вспоминал об этом драматическом эпизоде в его жизни. Он говорил лишь о своих встречах с руководителями двух держав — СССР и США. И если бы я не вмешивался при этом в разговор, то, казалось, Черчилль продолжал бы его бесконечно. По всему чувствовалось, что он сам получал большое удовлетворение от своих воспоминаний, а мое присутствие являлось хорошим стимулом для них.

Так было и в 1953 году, когда я наносил Черчиллю последний визит перед отъездом в Москву. Меня вызывали на Родину в связи с назначением на пост первого заместителя министра иностранных дел СССР. Это произошло сразу после кончины Сталина.

Черчилль спросил:

— Нравится ли вам Лондон? Я ответил:

— Город мне нравится, особенно теперь, когда он украшен в связи с предстоящей коронацией королевы Елизаветы II. Хорошо выглядит Пикадилли-стрит, по которой, судя по всему, должен проследовать кортеж королевы. Англичане умеют готовиться к большим торжествам.

Черчилль улыбнулся и с характерной для него в таких случаях хитрецой сказал:

— Да, Пикадилли-стрит и город выглядят в связи с предстоящим событием хорошо, красиво. Мы, англичане, считаем, что лучше пойти на значительные расходы на всякие украшения один раз в жизни своих королей и королев, чем нести эти расходы каждые

четыре года, как это делают американцы в связи с выборами своих президентов.

Не скрою, на меня произвело впечатление это типично черчиллевское замечание. Остроумное и по существу правильное.

— Мне и самому приходилось наблюдать кое-что подобное, когда работал в США,— заявил я.

Стараясь повернуть беседу в сторону Крымской и Потсдамской конференций, я задал премьер-министру вопрос:

— Как вы, оглядываясь назад, рассматриваете сегодня значение конференций, которые состоялись в свое время в Ялте и Потсдаме? Что касается Москвы, то она придерживается того мнения, которое высказал Сталин, когда он прощался с вами, господин премьер-министр, в Ялте и в Потсдаме. Он тогда, как вы, вероятно, помните, подчеркивал огромное значение обеих встреч руководителей трех держав. В Ялте — Рузвельту, а в Потсдаме — Трумэну Сталин высказывал аналогичную мысль.

Черчилль как будто ожидал этот вопрос. Он заявил:

— Моя оценка и оценка американского президента, высказанные тогда Сталину, были одинаковы. Они, по существу, совпадали и с мнением Сталина. Правда, возможно, в ходе переговоров на самих конференциях не все шло гладко по некоторым проблемам, в частности по вопросу о Польше. Но в конце концов мы все же договорились.

Затем Черчилль заговорил о Рузвельте во времена Ялты.

— Я опасался,— сказал он,— что в Ялте президент не сможет быть физически в должной форме до конца встречи. День-другой он плохо себя чувствовал. Давний недуг снова посетил президента. Сказалось и напряжение.

Я на это заметил:

— Сталин, видимо, тоже был несколько обеспокоен состоянием здоровья Рузвельта. Он даже нанес визит президенту, которому заранее передали просьбу не затруднять себя и не пытаться привстать на кровати. Так все и было. Сталин не обременял его. Он только пожелал скорого выздоровления. Мне пришлось быть свидетелем этого трогательного эпизода.

— Да,— сказал Черчилль.— Относительно обеих конференций уже много написано и сказано. А будет написано и сказано, видимо, еще больше.

Беседа закончилась, как говорят, на позитивной нотке. Черчилль проводил меня до выхода из дома на Даунинг-стрит, 10, где на улице уже стояли фотографы, запечатлевшие нашу с ним последнюю встречу. Премьер-министр на снимке стоит, конечно, с сигарой и с неизменной сдержанной, чисто черчиллевской улыбкой.

Такой была моя последняя встреча с премьер-министром Англии Черчиллем. Вскоре его освободили от обязанностей главы правительства страны, над владениями которой тогда еще не заходило солнце.

Однако вскоре после этого оно стало заходить: протекал неизбежный процесс освобождения колоний.

Через два дня после беседы с премьер-министром он прислал мне более десятка своих небольших картин, написанных акварелью и переплетенных в один альбом.

Как известно, Черчилль иногда занимался живописью. В частности, в свое время стало широко известно, что после отставки он уехал на Средиземное море писать пейзажи.

Черчилль оставил о минувшей войне мемуары. Это — шесть томов, которые так и названы «Вторая мировая война».

Послужной список Черчилля в сфере государственной службы начался с палаты общин, депутатом которой он стал еще в начале XX столетия, в 1900 году, и пробыл на ее скамье почти шестьдесят пять лет с небольшим перерывом. В английском кабинете он стал занимать министерские посты еще в первом десятилетии нынешнего века. Владел портфелями министра торговли, министра внутренних дел, военно-морского министра, министра военного снабжения, военного министра, министра авиации, министра колоний, министра финансов. Дважды на протяжении своей длительной карьеры политика занимал пост премьер-министра, в том числе в 1940—1945 годы, то есть во время войны.

По отношению к нашей стране его взгляды хорошо известны. Он был одним из организаторов империалистической интервенции в 1917—1922 годах.

Вместе с тем он был тем лидером буржуазного мира, который понимал, что без Советского Союза нельзя выиграть войну против фашизма. Однако едва лишь отгремел грохот орудий и вторая мировая начала уходить в историю, Черчилль стал инициатором развязывания «холодной войны» против СССР. При этом ему было все равно, занимал он пост главы правительства Великобритании или находился в оппозиции, взгляды его в отношении Советского Союза по существу не менялись.