Соединяющие создания

 

Джойсовского «Улисса» можно прочесть как «Дорогая, я уменьшил город». Здания Дублина обозначают жизненно важные органы: редакция газеты — легкие, концертный зал — ухо и так далее — в то время как Леопольд Блум и Стивен Дедал циркулируют по городскому организму как разумные корпускулы, в каждом пункте демонстрируя соответствующие проявления своего получившего биологическое воплощение сознания. Напротив, «Поминки по Финнегану» можно читать как «Нападение пятидесятимильного человека». Трактирщик/строитель города Хамфри Чимпден Ирвикер (Н. С. Earwicker, чьи инициалы НСЕ соответствуют Howth Castle and Environs, «Замок Хоут и Окрестности», а также Неге Comes Everybody, «Вот идут все») становится воплощением географии Дублина; его голова — «macroborg of Holdhard» (мыс Хоут–Хед), он протянулся до постыдно распухших «microbirg of Pied de Poudre» (порохового склада в Феникс–парке), сами же дублинцы в это время «hopping round his middle like kippers on a griddle» («скачут у него на пузе, как сельди на сковородке»). Голос Ирвикера/Окрестностей/Всех — это бубнеж Дублина, размышляющего о себе самом.

В наше время метафоры, связывающие город и тело, стали конкретными и буквальными. Встроенные в обширную структуру многоступенчатых рамок и разветвленных сетей, мой скелет, мышцы, нервная и прочие физиологические системы искусственно усовершенствованы и расширены. Область их действия раздвинулась до неопределимых границ и, взаимодействуя с сопоставимыми по размаху зонами влияния других людей, образует глобальную систему передачи, действия, восприятия и управления. Мое биологическое тело переплелось с городом; город стал не только местом применения моей включенной в сеть когнитивной системы, но и — что принципиально — пространственным и материальным воплощением этой системы.

 

Конечности (наращиваются)

 

Сначала дополнительную мышечную силу давали животные; всадник на лошади обладал высокой проходимостью и великолепным соотношением веса и мощности.

Ранней, рудиментарной формой экзоскепетной опоры стал посох. Элементарные изобретения вроде колеса, дышла и ящика вместе дали телегу. В сочетании с ровным дорожным покрытием они породили средства передвижения и запустили длительный процесс симбиоза транспорта, дорог и городов.

Первые дороги были примитивной формой сетевой инфраструктуры. Колеса были приспособлениями, работающими в этой инфраструктуре, и одно было точно подогнано к требованиям другого. Так начался важнейший процесс параллельной эволюции: устройства, системы, средства передвижения и постройки приспосабливались к возможностям имевшихся типов инфраструктуры, а те, в свою очередь, развивались и множились в ответ на растущие требования. Копыта на грунтовке продолжали, трансформировали и усиливали работу ног в стременах и рук с поводьями. Позднее шины на шоссе — посредством механических и электронных соединений — делали то же самое для ног на педалях и рук на руле. Благодаря такого рода процессам в течение столетий наши конечности и мышцы постоянно растягивались и развивались!

В начале индустриальной эпохи, с появлением парового двигателя и самодвижущегося экипажа, машины пришли на смену мышцам животных. Сначала энергия двигателей передавалась только на короткие расстояния, с помощью таких механизмов, как трансмиссия автомобиля или ременной привод первых фабрик, однако сочетание электрогенераторов, пиний электропередачи и электромоторов позволило городам обзавестись эффективными и разветвленными системами распределения энергии2. Когда электросети разрослись и соединились друг с другом, источники энергии стали все более отдаляться от мест ее потребления; плотина Гувера (недалеко от Лас–Вегаса) посылает большую часть вырабатываемого электричества в Южную Калифорнию, а гидроэлектростанции Квебека снабжают энергией значительную часть востока Северной Америки. Жизненно необходимая современным городам электроэнергия стала конкурентно оцениваемым товаром, подача которого осуществляется с помощью гигантской компьютеризированной системы в соответствии с колебаниями спроса и предложения — и по воле трейдеров.

В течение XIX и XX веков расцвет изобретательства привел к господству механизацииЗ. Сегодня я, привилегированный горожанин эпохи постмодерна, могу пользоваться результатами этого безудержного накопления механических устройств, применяя машинную энергию где бы и когда бы мне это ни понадобилось. К моим услугам аппараты от микроскопических силовых приводов до электроинструментов, электроприборов, транспортных средств, лифтов, эскалаторов, кранов, конвейеров и гигантских промышленных предприятий. Когда я управляю роботом по интернету, возможности моей моторики простираются на тысячи миль. Обладая соответствующими навыками, я могу делать хирургические операции, находясь через океан от пациента4. Современная электроника позволяет даже за садом ухаживать на расстоянии5.

Если когда‑то оружием служил меч — удлиненное и заостренное продолжение руки, сегодня (как известно любому дельному террористу) я могу взорвать бомбу на расстоянии, просто приладив к ней мобильный телефоне. Но это всего лишь кустарная поделка, дающая участникам неформальных силовых структур возможность не подвергать опасности собственную шкуру. Неохватные системы вооружений военных организаций XXI века — это пугающе развернутые, размноженные и усиленные версии солдата древности — с его ногами (ставшими военным транспортом и системой доставки), рукой с мечом для нападения, рукой со щитом для обороны, глазами и ушами для сбора разведывательной информации. С тех пор как ладонь на рукоятке сменило беспроводное дистанционное управление, а для более точного управления системами вооружения стала применяться кибернетика, военные действия все больше перекладываются на электронику, программное обеспечение и робототехнику7. На службе в современной армии я (как предсказывал Норберт Винер) «встроен в систему управления вооружением и служу ее важным компонентом», мягкотелым контрольным узлом в разветвленной и высоко интегрированной машинной сети8. И это положение становится повсеместным, распространяясь от систем вооружения к хороводу машин, заполнивших нашу повседневную жизнь.

Программируя робота, я могу точно указать, что он будет делать. Я могу велеть ему бесконечно повторять определенную операцию, или включиться в определенный момент (как вирус, который активизируется однажды в полночь, чтобы отформатировать ваш винчестер), или по–разному реагировать на различные условия. Скопировав программу и установив ее на множество устройств, я могу обеспечить повторение этих действий во многих местах. Путем электронного хранения и распространения моих закодированных команд — в особенности с применением цифровых сетей — я способен бесконечно множить и распространять во времени и пространстве точки физического приложения моего разума.

 

Потоки(перенаправляются)

 

Системы водоснабжения и канализации стали географическим продолжением моего пищеварительного тракта, дыхательной системы и прочих внутренних органов. Построенные из соединений углерода системы, отвечающие за циркуляцию твердых веществ, жидкостей и газов внутри моего кожного мешка, подсоединены к разветвленным, состоящим по большей части из металла и пластика внешним сетям труб, воздуховодов, насосов, перерабатывающих заводов и механических устройств для транспортировки пищи, воды, кондиционированного воздуха и отходовЭ. Эти протяженные сети черпают ресурсы в удаленных и рассредоточенных заборных зонах, потом скапливают их в хранилищах, доставляют в точки потребления и, наконец, отводят отходы в зоны сброса. Они позволяют мне распространить мой экологический след (то есть территория, необходимая для поддержания моей жизнедеятельности и усваивания ее отходов) далеко за пределы, которые были возможны до их появления, и, надо отметить, далеко за рамки разумного.

В обычных условиях эти трубопроводы в конечном итоге соединяют меня с природными системами циркуляции воздуха и воды, а также с естественными пищевыми цепочками, однако их выходные шлюзы иногда могут быть подсоединены к входным, создавая миниатюрные замкнутые экосистемы, — принцип, на котором основаны (с переменным успехом) аризонский проект Biosphere и разработки NASA по созданию межпланетного космического корабпяЮ. Направляемые в них потоки все чаще отслеживаются сенсорами, регулируются клапанами и переключателями, фильтруются и обрабатываются множеством разных способов и управляются изощренными цифровыми системами. Так или иначе, эти трубы соединяют скромный по объемам метаболический процесс внутри моего тепа с более масштабными процессами снаружи.

Мой поповой трубопровод сконструирован для стыковки с другим совместимым половым трубопроводом с цепью эффективной передачи генетической информации в жидкой форме. К сожалению, плотское соединение может быть некачественным, нестабильным или нестандартным (даже хуже, чем модемное), зато существует множество иллюстрированных пособий, в которых описываются рекомендованные конфигурации и протоколы. Я являюсь узлом телесной поповой сети, которая, увы, замечательно подходит и для распространения вирусов11. Традиционные формы полового контакта подразумевают синхронную коммутацию каналов — со всеми вытекающими отсюда удовольствиями и опасностями, но банки замороженной спермы теперь служат серверами для аккумуляции генетического кода. Экстракорпоральное оплодотворение — это асинхронная передача данных, физиологический аналог загрузки электронной почты, притом вполне сопоставимый по соблазнительности. Донорство, банки крови и переливания создают похожую сеть жидкостного обмена; первые попытки переливания крови осуществлялись синхронным соединением артерии донора и вены пациента; сдавая кровь сегодня, я просто загружаю ее в банк, откуда ее скачает некий анонимный получатепь12. С точки зрения генов и вирусов наши тепа и их временно отделенные компоненты вроде спермы и крови — не более чем непостоянные узлы в развивающейся сети размножения.

В скафандре для выхода за пределы космического корабля, которым пользовались астронавты Apollo, внутренние и внешние сети обмена веществ были объединены в чувственном, полустационарном сплетении. На схемах NASA показано, как ранцевая первичная система жизнеобеспечения с ее системами подачи и отвода глубоко интимным образом подключалась к тепам исследователей Луны, которые могли управлять ею с нагрудных консолей13. Необходимые взаимодействия обеспечивались абсорбирующей прокладкой для сбора мочи, костюмом с жидкостным охлаждением и вентиляцией для поглощения излишков телесного тепла, электрожгутом скафандра для обеспечения связи и подсоединения биоаппаратуры, узлом коммуникаций для крепления микрофонов и наушников, мягким контейнером с питьевой водой и попикарбонатным шлемом с подачей кислорода и клапаном отведения углекислого газа. Имея все это, можно было не только ходить по Луне, но и заснуть внутри своего экстрабиопогического двойника, уютно устроившись под двумя слоями внутреннего охлаждения, двумя слоями гермокостюма, восемью слоями микрометеоритной защиты и внешней оболочкой.

В повседневной жизни подобные связи, конечно, слабее. Если я не нуждаюсь в медицинской аппаратуре по обеспечению жизненно важных функций, мое подключение носит периодический характер 14. Однако (по крайней мере в развитой городской среде) точки взаимодействия — водопроводные краны, кондиционеры, вентиляционные отверстия, холодильники, ванны, раковины, душевые кабины, мусоропроводы, бензоколонки, писсуары и унитазы — всегда неподалеку. Доиндустриальные эквиваленты этих удобств, такие как колодец, сортир во дворе или гальюн на парусном судне, были, как правило, проще и неопрятнее, а оттого держались на удалении, зато их современные потомки прорвались в помещения и стали стандартным и обязательным оборудованием любых зданий15. Крупномасштабное строительство этих внешних желудочно–кишечных сетей и интеграция точек взаимодействия с ними в архитектуру стали одним из героических свершений раннего модерна; они воспринимались как прогрессивное нововведение (пусть сегодня слышны и более скептические голоса), несущее индустриальному городу гигиену, равенство и целостность 16. В конце концов, о чем не устает напоминать нам «Улисс», особой разницы между опорожнением на дублинском очке и дефекацией в лондонском туалете не существует. А устрицы точно так же бывают отравлены канализационными стоками.

К 1960–м годам представители архитектурного авангарда стали обращать внимание на эти вопросы. Их интересы сместились от композиции структур и пространств — представления об архитектуре, олицетворяемого нарочито лишенной удобств «примитивной хижиной» Ложье, — в сторону всех этих труб, воздуховодов, кабелей, лифтов и эскалаторов. (Именно на них, разумеется, по большей части и шли теперь деньги при строительстве.) Британская архитектурная группа Archigram, итальянская Superstudio, канадец Франсуа Дапьгре и другие наперебой производили изображения человеческих теп — чаще всего молодых, фотогеничных и едва (но модно) одетых — в окружении элегантных труб и воздуховодов, огромных хитроумных устройств и мест подключения к системам, которые, предположительно, готовы немедленно доставить все, что попросишь17. Ренцо Пьяно и Ричард Роджерс построили в Париже Центр Помпиду, смело обнажив его коммуникации и механические системы; Рейнер Бэнэм подвел под это некую захватывающую теорию, а кинофильм «Бразилия» воплотил эти образы на киноэкране. Оглядываясь назад, несложно заметить, что представления сторонников этой весёлой и оптимистичной (по большей части) разновидности технофетишизма были правильными, но только наполовину — сети действительно приобретали все более важное значение18. Чего они не смогли увидеть — и почему их ярко расцвеченные, угловатые изображения домов–капсул, подключаемых городов, мгновенных поселений, кушикпз и сьютсалонов, манзаксов, рокплагзов и логплагзов сегодня уже ближе к Жюлю Верну, чем Уильяму Гибсону или Нилу Стивенсону — это усиления роли сверхминиатюризации, беспроводных систем, цифровых технологий и дематериализации.

 

Органы чувств (множатся)

 

Телефон, в чем нас по–прежнему уверяют оставшиеся сторонники Маршалла Макпюэна, есть интерфейс еще одной сетевой инфраструктуры — той, что расширяет диапазон моей речевой и слуховой системы на весь мир и множит точки ее присутствия. Поначалу это выглядело несколько иначе, поскольку ранние модели аппаратов были большими, тяжелыми устройствами, которые вешали на стены или заключали в нарядные будки, — то были электромеханические потомки громадных «слуховых систем», которые Атанасиус Кирхер предлагал оборудовать в стенах дворцов XVII века 19. Они были частью зданий и осуществляли соединение одного места с другим. Звонящий никогда не знал, кто возьмет трубку на другом конце провода, а аппараты не были ни продолжением нашего тепа, ни сугубо личной принадлежностью.

Более поздние модели становились все меньше и легче, они вставлялись в розетки; с ними уже можно было перемещаться, и положение точек соединения стало менее фиксированным. Телефонные трубки подстроились под форму человеческой челюсти (от передних зубов до ушной раковины) и покоились на настольных подставках. Сегодня мобильные телефоны помещаются в кармане, они всегда с нами и (по крайней мере в некоторых культурах) никогда не выключаются. Их даже можно соединить с одеждой и оборудовать наушником (который подстраивается под форму ушной раковины) для использования в режиме handsfree. Они стали больше частью тела, чем архитектуры20.

Похожим образом рецепторы моей сетчатки многократно умножились при помощи светочувствительных матриц, встроенных в цифровые фотокамеры, сканеры, видеокамеры, веб–камеры и системы для видеоконференций21. Некоторые из этих рецепторов изображения нужно держать в руках, другие встроены в транспортные средства (от автомобилей до передающих видеосигналы спутников) или установлены на зданиях. Есть и такие, что снимают через неприметные отверстия диаметром в несколько миллиметров. Некоторые из них работают независимо, но все чаще такие устройства оказываются подключенными ко всемирной сети хранения и распределения цифровой информации.

Вездесущие системы, улавливающие звук и изображение, размывают границы между электронной беседой, случайным или намеренным подслушиванием и систематическим надзором — это в большей степени вопрос контекста и намерений, нежели технологий. С увеличением пропускной способности беспроводных систем, с появлением мобильной видеосвязи, со стремительным ростом числа точек захвата звука и изображения баланс неумолимо смещается в сторону надзора22.

Я становлюсь центром глобального личного Паноптикона. Но это не круглое здание со мной в центре (то есть сеть расходящихся от меня линий односторонней видимости), которое в эпоху Просвещения выдумал Иеремия Бентам, а позже сделал символом Мишель Фуко. Это чрезвычайно разветвленная электронная структура с искусственными глазом на конце каждого провода23. Существуют даже крошечные, работающие на батарейках беспроводные глаза, которые можно оставить где угодно, и они будут передавать все, что видят, через ближайшую точку интернет–доступа24. Имеются пилюли с беспроводными видеокамерами (размером с витаминку), передающие изображение тонкого кишечника на прикрепленный к поясу приемник25. А по мере того как автономные кочующие глаза будут становиться все меньше, их станут устанавливать на дистанционно управляемых микророботов и на насекомых (скорее всего, тараканов) с электронными имплантатами26.

Хотя видео- и аудиосенсоры наиболее заметны в нашей повседневной жизни, электронное считывание вовсе не ограничивается визуальной и акустической информацией. Системы кондиционирования зависят от датчиков температуры и влажности. В пылесосах и стиральных машинах устанавливаются датчики давления. Акселерометры, детекторы ориентации, наклона и вибрации способны отслеживать движение. Датчики деформаций следят за состоянием конструкций. Детекторы химических и биологических веществ работают как упрощенные версии наших органов вкуса и обоняния. В цепом любое автономное устройство, отслеживающее изменение каких‑либо параметров и передающее соответствующий сигнал, является датчиком, который я могу подсоединить к сети и использовать для расширения своих возможностей наблюдения и надзора.

 

Взгляд (не ограничивается)

 

Будучи субъектом, наблюдающим из центра собственной электронной паутины, я также являюсь и объектом разнообразного электронного наблюдения. Все те конструкты со словом «взгляд», о которых нас предупреждали последователи Фуко, — страстный взгляд, мужской или женский взгляд, взгляд потребителя, критический или задумчивый взгляд и, конечно же, властный взгляд, — расширяют свое значение, преобразуются и переосмысливаются в электронной структуре. Новая версия Большого брата (она же «Большой другой») состоит из связанных между собой мельчайших фрагментов; он/она повсюду и в каждом из нас — по крайней мере когда мы обращаем внимание на то, что происходит вокруг. Всякое сопротивление нежелательным взглядам или подслушиванию более не связано с расстоянием или препятствиями — с приглушенными голосами, опущенными вуалями и плотно закрытыми дверьми. Теперь это вопрос контроля доступа к сетям, сообщениям и базам данных.

Более того, отпала необходимость в конкретном субъекте наблюдателя, скорчившемся, подобно гомункулу, в тесном пространстве, — вроде придворного интригана Кирхера, или тюремщика Бентама, или подглядывающего в камеру–обскуру, или Волшебника страны Оз. Уходят в прошлое и скучающие парни перед мерцающими экранами центра обеспечения безопасности — стандартное олицетворение современного надзора. Это может быть рассредоточенный в пространстве рой наблюдателей — вроде толпы охотящихся за знаменитостями подростков с мобильными телефонами. Или, как в системах проспушки и отслеживания информации Агентства национальной безопасности США, наблюдатель — это программа, фильтрующая потоки звуков, изображений и текстов, с тем чтобы выделить из них заданные объекты или события27. (Поток, в котором будут замечены слова «Белый дом» и «взрыв», скорее всего, привлечет внимание.) Более того, накопившуюся в сети и прочих базах данных цифровую информацию можно сортировать, просматривать, объединять и фильтровать множеством разных способов; таким образом, надзор осуществляется как в реальном времени, так и асинхронно. Такие технологии далеко превосходят по–человечески ограниченные возможности оруэпловского Большого брата, который мог уделять внимание всего лишь нескольким задачам одновременно.

Поскольку миниатюризация микрофонов, видеокамер и прочих регистрирующих устройств делает их практически невидимыми, поскольку почти невозможно узнать, к чему они подключены (особенно когда они беспроводные), и поскольку программы слежения никогда не дремлют, простого знания о широком распространении систем слежения достаточно для вполне обоснованного предположения, что мы находимся под невидимым, анонимным и не поддающимся проверке наблюдением. Такой надзор, по словам Фуко, «воздействует всегда, даже если функционирует непостоянно». Мы ведём себя так, как будто за нами наблюдают, даже когда этого, возможно, и не происходит. Это может бьпъ безвредно, как невидимые камеры на трассе, из‑за которых я стараюсь не превышать скорость; это может даже вселять уверенность, если я знаю, что в любой момент мне может понадобиться неотложная помощь; однако несложно представить себе куда более зловещие применения этой новой всепроникающей технологии дисциплины и контроля. Хотя Фуко писал еще до того, как разразилась цифровая революция, он интуитивно почувствовал, что может случиться: тюрьмы из замкнутых пространств могут трансформироваться в сети и в своей характерной для эпохи постмодерна форме окажутся больше и тоталитарнее всего, что мог себе представить Бентам.

 

Пространство (обобществляется)

 

В таких условиях границы между общественным и частным пространством в городе стираются. Когда Нолли создавал свою знаменитую карту Рима, различие было очевидным; городскую сеть публичных пространств (улиц, площадей и интерьеров церквей) он мог расписать во всех подробностях по белому полю, а частные впадения заштриховать анонимным серым. В наш светский век карты, сделанные по этому образцу, скорее изображали бы интерьеры магазинов и торговых центров, нежели церквей. На них также были бы обозначены особо просматриваемые места — общественные зоны, оборудованные системами видеонабпюдения, возможно, с применением технологии распознавания лиц, которая отсеивает подозрительных персонажей. И, напротив, там имелись бы пространственные лакуны — анонимные, не бросающиеся в глаза, тщательно охраняемые зоны серверов и телекоммуникационных центров, которые обеспечивают работу всего остального.

Кроме того, находясь на частной территории, я могу подглядывать за тем, что происходит на общественной, и наоборот, тем самым создавая неоднозначные, а иногда и парадоксальные ситуации. Камеры наблюдения транслируют в частные интерьеры изображение открытых публичных пространств, тогда как установленные снаружи дисплеи иногда показывают то, что происходит в здании, — чаще всего для тех, кто не поместился внутри. Двусторонняя видеоконференция может соединять два общественных или два частных пространства, а может с помощью электроники смешать эти ситуации. Новые типы электронного вуайеризма, такие как установленные в комнатах общежитий веб–камеры и телевизионные реалити–шоу, выставляют частные пространства на обозрение публики. Физический доступ в телевизионные студии чаще всего ограничен, в то время как по электронным каналам они доступны всем. С другой стороны, спортивные трансляции делают стадионы возвратно публичными; с помощью электроники мы можем смотреть на аудиторию, которая следит за игрой физически. Наушники способны создать частное акустическое пространство посреди общественной территории, а виртуальные очки позволяют еще более полно абстрагироваться от окружающей действительности.

Беспроводные видеокамеры, чей сигнал транслируется на близлежащие приемники, смешивают цвета на карте Нолли особо неоднозначным образом. Находясь поблизости, я могу при желании перехватить этот сигнал и просмотреть изображение на своем ноутбуке. Передвигаясь по городу, я волен тайком заглядывать в эти беспроводные окна, когда захочу.

Переход от невооруженного глаза к сетевому видеосигналу изменил и принципы планировки публичных пространств. По наблюдениям теоретика урбанизма Камилло Ситте, петляющие улочки и неправильной формы площади средневековых городов были источником постоянных визуальных сюрпризов — не говоря уже о возможностях для засад, и прочих неожиданных встреч. А вот улицы Парижа Оссманна или Вашингтона Л’Анфана прорезают ткань города длинными прямыми лучами. Вместо сюрпризов здесь заметные издалека достопримечательности, а вместо удобных мест для засады — условия для эффективного развертывания войск и легко просматриваемые пинии обстрела. Иными словами, они образуют увеличенный в масштабе план Паноптикона. Теперь в подобных пространственных решениях нет нужды; после 11 сентября и последующих террористических угроз полицейское управление Вашингтона начало установку камер наблюдения на станциях метро, в школах, на перекрестках, в торговых центрах и жилых кварталах28. Изображение с них можно просматривать как в полицейских участках, так и в патрульных машинах. Если бы на тот момент беспроводная сеть была чуть более развита, видео, без сомнения, поступало бы прямо на сотовые телефоны. Для вашингтонских колов расположение камер вдруг стало важнее, чем геометрия улиц, а зона обзора отделилась от городской географии. При наличии электронных линий прямой видимости вам больше не нужна барочная сетка упиц.

В снятом в 2002 году фильме Стивена Спилберга «Особое мнение» живо описано возможное развитие этой ситуации29. В Вашингтоне 2052 года транспорт уже не движется по спроектированным Л’Анфаном широким авеню: жители пользуются летательными аппаратами, быстро передвигающимися в любом направлении, и автомобилями, способными ездить по фасадам зданий. Электронные системы наблюдения установлены на каждой двери, а также прикреплены к беспроводным паукообразным роботам, оборудованным тепловыми датчиками и способным пролезать в щель под дверью. Эти системы сканируют сетчатку глаза и, сопоставляя ее с электронной базой данных, отслеживают передвижения граждан. Асинхронный же надзор выведен на новый уровень — система профилактики преступлений способна анализировать не только прошлое, но и будущее.

Когда‑то непрозрачность была естественным состоянием города; архитекторы специально вносили элементы прозрачности с помощью дверных и оконных проемов, анфилад, террас и публичных пространств. Сегодня электронная прозрачность является состоянием по умолчанию, а для создания ограниченных непросматриваемых зон приходится как следует потрудитьсяЗО.

 

Нервная система (делокализуется)

 

Моя дополненная, как у вашингтонской полиции, нервная система вышла далеко за пределы моего тепа31. Она расширилась за счет медных проводов, оптоволоконных кабелей и беспроводных каналов, соединяющих мой мозг с электронной памятью, узлами обработки информации, сенсорами и приводами, расположенными по всему миру и даже в космосе32. В результате усовершенствований она воспринимает — при необходимости — не только видимый свет, но и инфракрасное и ультрафиолетовое излучение, а также свет крайне низкой интенсивности. Она может увидеть самые микроскопические объекты и уловить звуки далеко за пределами слышимости, а также (благодаря микроэлектромеханическим системам) чрезвычайно чувствительна к запахам, вибрациям, колебаниям давления и температуры, ну и почти ко всему остальному, что может быть для меня важным или интересным. Брандмауэр моей кожи пересекают электронные и электромеханические интерфейсы, подключенные к моим рукам, глазам и ушам — а иногда и к другим органам. Некоторые из них функционируют беспрерывно, другие включаются по требованию. Некоторые расположены в конкретных точках окружающего меня пространства, другие являются переносными или носимыми, а некоторые выполнены как миниатюрные имплантаты.

И это еще не все; мы находимся в фазе ускоряющегося роста. Осмысливая недавно изобретенный телеграф, Натаниель Готорн представлял себе опутавшую весь мир систему искусственных нервов, бесконечно пульсирующих электрическими импульсамиЗЗ. Изображения, сделанные с корабля Apollo, научили нас воспринимать Землю — блестящий шар во тьме пустой — как объект тщательного электронного наблюдения. По словам аналитиков корпорации RAND, современные коммерческие спутники наблюдения «готовы содействовать всемирной прозрачности, предоставляя беспрецедентно точную и своевременную информацию о самых важных процессах»34, а их военные аналоги обладают еще большими возможностями.

Всевозможные датчики сегодня становятся все меньше, дешевле и совместимее; их все проще объединять в крупномасштабные сенсорные системы. Уке в 2001 году комиссия Национальной академии наук США уверенно предсказывала, что «сети, состоящие из тысяч или миллионов датчиков, способны отслеживать состояние окружающей среды, обстановку на попе боя или ситуацию на производстве; умные пространства с сотнями умных поверхностей и высокотехнологичных устройств дают доступ к вычислительным ресурсам»35. Национальная лаборатория в Оук–Ридже представила проект «Сенсорной сети», состоящей из детекторов биологического, радиологического и химического оружия, установленных на вышках сотовой связиЗб. Тем временем герои романов Уильяма Гибсона обитают в мире, где расширение нервной системы доведено до логического предела: избавившись от всего промежуточного хлама, мозг подключается напрямую к глобальной сети.

Итак, мои органы чувств больше не ограничены непоколебимыми законами предела видимости и затухания звука, длиной вытянутой для ощупывания руки, воспринимаемым диапазоном волн и прочими значениями, на которые эволюция настроила данное мне при рождении детекторное оборудование. Теперь граница пролегает там, где кончается чувствительность сенсоров с сетевым подкпючением37. Мое восприятие мест и событий все менее зависит от точно выбранного положения глазных яблок (на чем безоговорочно настаивает ренессансная перспектива) и все более — от электронного доступа к рассредоточенной по миру многофункциональной сенсорной и информационной системе. По мере того как эта система уплотняется, подходящей метафорой для нее становится уже не всевидящее око (вроде того, которое изображено на долларовой купюре), а непрерывный покров высокочувствительной кожи. Такой кожей обрастает сама Земля, поверхности зданий начинают развиваться в том же направлении, и наша одежда в итоге последует за ними38.

Радикальную депокализацию наших взаимодействий с местами, вещами и друг с другом в пространстве (с помощью электронных органов чувств, телекоммуникаций и скоростного передвижения) и во времени (с помощью электронных и прочих форм хранения) Энтони Гидденс обозначил как одну из характерных черт современностиЗЭ. Живи мы внутри стен древнего, дописьменного города, все наши взаимодействия были бы непосредственными и синхронными и происходили где‑нибудь на агоре; сегодня мы обитаем в узлах сетей, дающих нам возможность удаленного и асинхронного общения. Мы продолжаем смещаться от рамок к сетям и, оставляя далеко позади пространственные и временные завоевания новейшего времени, движемся к глобальной сверхвзаимосвязанности.

 

Контроль (распределяется)

 

Двигая курсор мышкой, я произвожу рукой простое действие и наблюдаю его результат прямо перед собственным носом; эта обратная связь, позволяющая мне контролировать процесс и обучаться по ходу работы, функционирует в сантиметровом диапазоне. Используя пульт дистанционного управления, я посылаю электронные команды и получаю ответ в виде изображения и звука; при этом мне необходимо оставаться в зоне прямой видимости, а также в пределах слышимости; тут обратная связь функционирует в метровом диапазоне. То же самое и с радиоуправляемой машинкой моего пятилетнего сына. Когда она заезжает под диван, все: обратная связь обрывается. Другое депо, если я управляю видеокамерой, телескопом или роботом по интернету; в этом случае обратная связь состоит из бегущих по сетям битов и работает на расстоянии тысяч километров.

Во многих случаях форма определяется обратной связью. Общее место современной теории управления состоит в том, что рой пчел, косяк рыб или стая птиц держатся вместе за счет обратных связей малого радиуса действия. На еще более близких расстояниях взаимодействуют клетки слизистой плесени, которые, следуя за градиентом феромона, собираются вместе и реагируют на глобальные изменения среды обитания. Эти сообщества самоорганизующиеся — они не нуждаются в пидерах40. Их пространственное единство и сложное, адаптивное поведение основаны на способности каждого участника наблюдать движения нескольких соседей и действовать соответственно. Рой городских подростков с мобильными телефонами отличается немногим — разве что тем, что электронные обратные связи позволяют им согласовывать свои действия, находясь вне поля зрения друг друга, хотя бы и за много километров41.

Подростки, которые то и депо созваниваются со своими приятелями, способны на координированные и целенаправленные действия, но в компактную, идентифицируемую и непосредственно видимую в конкретном месте группу они собираются только время от времени. Чаще всего такая группа рассредоточена и соединена невидимыми связями. Из‑за этого ее куда сложнее воспринимать как конкретное «образование», которое стремится к некой цепи (хотя зачастую такой взгляд бывает вполне уместным).

Рынки движутся в том же направлении. Когда‑то они находились в конкретных ограниченных пространствах, например на рыночных площадях. Слушая и наблюдая, участники прямо на месте черпали информацию о спросе, предложении и ценах, а потом мгновенно распространяли ее из уст в уста. «Невидимая рука» действовала на крайне ограниченной территории. Но когда я покупаю билет в театр на интернет–аукционе или продаю акции на электронной торговой площадке, я становлюсь участником пространственно рассредоточенного рынка, основанного на протяженных обратных связях главным образом электронной природы. Это разветвленный, рассредоточенный вычислительный механизм, структурированный сложными правилами и включающий в себя как людей, так и машины42. Такой рынок — вещь, безусловно, реальная и важная, но у вас не выйдет ни сходить на него, ни указать его местоположение; у него нет стабильной и определенной физической конфигурации.

Игры рассредоточились еще заметнее. Теннисный корт или баскетбольная площадка — это четко стандартизированное географическое пространство, спроектированное для строго регулируемого правилами процесса. Положение «за пределами поля» воспринимается со всей серьезностью. Игроки наблюдают за мячом и друг за другом напрямую, с близкого расстояния и реагируют соответствующим образом. Принимая участие в сетевой компьютерной игре, я понятия не имею, где расположены физические границы поля или сколько там на данный момент активных игроков; я взаимодействую с другими игроками аватар к аватару в созданном и управляемом с помощью программного обеспечения виртуальном пространстве. (Игра может прерваться, если значение переменной непредвиденно выйдет из допустимого диапазона или будут перегружены с