мы К ВАМ
- Леночка собирайся быстрее! Ты что не понимаешь, что о нас забыли сегодня, но обязательно вспомнят завтра!?
Вертушинский влетел в особняк как ураган, хватающий по пути чемоданы и запихивающий в них все, что попадется под руку. Его колотил такой испуг, что он минут пятнадцать не мог объяснить Разумовской, что же от нее требуется. Но она в принципе и не нуждалась в объяснениях, так сама все видела по ТВ. Действительно, в суматохе выстрелов про Вертушинского все забыли. И он собирался использовать каждую секунду этой забывчивости. Ему не улыбалось попасть как в руки «шефов», так и в руки немцев. Поэтому набиваем чемоданы, на вертолете до частного аэродрома, на небольшом, но очень скоростном самолете до Лондона, оттуда по поддельным документам в ЮАР. Там закопаться в землю метров на тридцать, изменить внешность и всю оставшуюся жизнь изображать из себя глухонемого инвалида-дауна. И тогда есть шанс выжить!
Разумовская активно включилась в сбор вещей. Еще бы, одних украшений на миллионы. Вдруг у нее зазвонил телефон. Она оставила все собранные сумки и, не смотря на вопли Вертушинского о том, что не надо брать трубку и вообще надо поторапливаться, ответила:
- Алло. Да. Да, мистер Смит. Сделаю.
Вертушинский обвешанный чемоданами, выбежал из соседней комнаты и буквально завопил:
- Лена! Все, выходим! Ты чего на месте топчешься!?
Разумовская молча открыла свою сумочку, достала пистолет и выстрелила в сердце Николаю Арсеньевичу. Потом еще раз. Подошла, встала над упавшим телом и сделала контрольный в голову. Протерла и бросила пистолет. Взяла свою большую дорожную сумку, кинула ее в багажник машины и уехала. В этот вечер многие тысячи леровцев уехали вот так. В никуда. Они просто исчезли или постарались исчезнуть.
Мистер Смит положил телефон в карман. «Умница девчонка, не зря прикармливали, вот и пригодилась» - подумал он. Вслух он произнес другое:
- Мистер Ли. Проблема с Вертушинским решена. Он не заговорит.
- Меня это очень радует мистер Смит. Вы умеете решать проблемы. Жаль что это наша последняя встреча. Меня снимают с проекта ЛЕР.
- Почему Ли? Твои боссы надеются найти лучшего специалиста по русским?
- Нет, просто на этот проект кинут других. Юристов, которые могут найти дыры в соглашении с немцами. Политтехнологов, которые будут убеждать население Германии и ЛЕР, что объединение это большая ошибка. Историков, которые еще перепишут прошлое России и покажут, что Германия для них всю историю была самым страшным врагом. Мы не намерены отступаться от такого жирного куска мистер Смит, и приложим титанические усилия, чтобы его получить обратно.
- Мы планируем заняться тем же, Ли. А еще попытаемся опять разыграть национальные вопросы внутри самой России. Обвиним, к примеру, русских, что они не спросили остальные нации, хотят ли те дружить с немцами. И что, к примеру, интересы татар этот союз ущемляет.
- Старый трюк, мистер Смит.
- Зато по отношению к России он всегда работал. Надеюсь, сработает и теперь.
Дима и Глеб стояли на Холме Раскаяния. Глеб рассказывал Диме о событиях последней недели. Как уже на следующий день после подписания документа, на аэродромы каждого крупного города ЛЕР начали садиться тяжелые транспортные самолеты с элитными подразделениями Бундесвера. По закрытым дипломатическим каналам Великая Германия поставила ультиматум США о немедленном вывозе всех контейнеров с вирусом с территории ЛЕР. Контейнеры были вывезены. Как немецкая разведка всего за четыре дня разогнала проамериканскую «Тысячу правых». Ну а как работают немецкие политтехнологи Дима сумел увидеть сам. С ночи до утра и с утра до ночи Сеть и ТВ показывали счастливые лица леровцев, приветствующих немецкие войска и черно-красно-желтый флаг Германии, развивающийся на Спасской башне. Выдающиеся аналитики и экономисты наперебой расхваливали выгоды от союза ЛЕР с Германией. Телеведущие проводили собственные расследования и срывали покровы тайн с заговора, который смогли распутать германские спецслужбы. В сотрудничестве с международными террористами была обвинена и арестована добрая половина леровского кабинета министров. Остальную половину ждали награды и другие цацки от новых хозяев. Настоящим героем был «самый честный человек в правительстве» - Шурупаев. Он выжил и готовился получить Нобелевскую премию мира. Его, скорее всего даже оставят на посту премьера. А вот Вертушинский, якобы не вынесший стресса, «уехал на Тибет». И был быстренько закопан в небольшом лесочке, недалеко от своей виллы.
- Вот такие дела братишка. ЛЕР от вирусной атаки мы уберегли. Но и цену заплатили за это немалую. Кстати, думаю скоро новые хозяева в Кремле начнут охоту и на нас. Им не к чему граждане с активной жизненной позицией. Так что нам надо снова уходить в подполье.
- Глеб, что же мы натворили!? Ведь они сейчас в Кремль засядут и их потом в жизни оттуда не выгонишь!
- Выгоним, не переживай. Не они первые, не они последние. Ты вообще знаешь, как это место называется? Я тут встречу не зря назначил. – Глеб улыбался.
Дима не видел поводов для того, чтобы веселиться, поэтому ответил хмуро:
- Холм Раскаяния. Сюда говорят наши самые сознательные предки каяться приходили.
- Жаль, что ты в лагере по ускоренной программе историю Государства российского изучал. Это гниды и предатели этот холм так переименовали. Вообще Дима это Поклонная гора. Мемориал доблести, славы и … памяти павших. Вон та стела как называется?
- Стела Раскаяния. Там раз в году …
- Иди ты лесом со своим раскаянием уже! Это Дима Монумент Победы. Угадай кого над кем?
- Глеб, да хватит загадками говорить! Я не виноват, что я здесь родился и мне голову мутью всю мою жизнь забивали!
- Тоже верно, извини, увлекся. Вот тебе разгадка. – Глеб полез в карман и достал небольшую вещицу, аккуратно завернутую в тряпицу и свернутый листок бумаги. – Держи. Всех, считай, наградили, кроме тебя, вот я и восполняю несправедливость. На листке адрес клиники, где лечат Олесю. Врачи говорят, что состояние у нее нормальное, только нужен положительный стимул, чтобы жить дальше. Вот ты этим стимулом и будешь. А вещица эта … да ты лучше сам посмотри. Она отцу моему принадлежала, а ему досталась от деда. А тот получил ее от прадеда.
Дима положил листок себе в карман. Обсуждать тему Олеси с Глебом ему не хотелось. Потом он развернул сверток и увидел небольшой металлический кругляк, похожий на монету. На одной стороне был портрет какого-то усатого мужика в военной форме и надпись: «Наше дело правое, мы победили». На второй стороне надпись была другая: «За победу над Германией». Дима отупело смотрел на этот небольшой кружок:
- Это медаль? Откуда такая? Она что настоящая?
Глеб покачал головой и с тоской простонал:
- Настоящая она, Дима. Настоящая. Твой значок «Гвардия» в Белоруссии остался, вот тебе замена. Ты ее спрячь и никому не показывай. А когда время придет, мы по ее образцу много отольем. Теперь ты надеюсь, начинаешь понимать, как нам важно восстановить наше вчера. Чтобы гора эта снова Поклонной называлась. И Монумент чтоб имени Победы был! И чтобы люди сюда не каяться приходили, а гордиться своими предками. И детей своих приводили, чтобы те тоже знали. Не сможем восстановить историю и гордость за нее у народа, ничего у нас не выйдет! Уйдут немцы, придут другие! Так что, братишка, мы должны придумать, как сегодня будем спасать наше вчера!
- Спасем Глеб, обязательно спасем!
Потом они долго стояли возле Монумента Победы, склонив головы. А с монумента на них смотрела богиня победы Ника, которой до смерти надоело быть ангелом покаяния. мы К ВАМ ПРИЕДЕМ… роман
КБУ. «Флинтc Крю». И всем остальным, с кем я стоял на секторе, и — не только... «Красно-белые ублюдки! Хей'.Хей!»
Пролог
Я, в общем-то, всегда понимал, что принадлежу к генерации, которая не умеет видеть звезд за ночными огнями мегаполиса. То ли потому, что такие световые эффекты дает отражение этих самых огней от низкого московского неба, то ли потому, что мне на это просто насрать. Да и нагретый ласковым сентябрьским солнцем бетонный параллелепипед, невесть кем и когда брошенный у автобусной остановки на окраине города, мне по жизни ближе и понятней какого-нибудь сучковатого бревна, присев на которое ожидали своих приятелей мои затянутые в кожу и шкуры предки. Он, конечно, — пыльный и вообще грязноватый, этот параллелепипед. Но, по крайней мере, пыль на джинсах не так заметна, да и отстирывается куда проще, чем какая-нибудь сосновая смола. А то присел тут как-то, знаете ли, в доме отдыха на первое попавшееся бревнышко, подышал свежим воздухом, так мамина домработница потом чуть на говно не изошла, штаны отстирывая. Не люблю доставлять людям неприятности не по делу. Вот по делу — это совсем другой разговор... ...А вот, кстати, — и приятели подкатили. Нарисовались, хрен сотрешь. И ведь — не спутаешь ни с кем, подонков. Тачка у Никитоса такая. Наверное, на всю столицу — в единственном экземпляре. Нет, простых-то «Субар» — хоть жопой ешь. Да и «заряженных» не по-детски — тоже хватает. Не он один, в конце концов, по ночной Москве гоняет. Другое дело, что по результатам с ним мало кто сравниться может. Гонщик — от Бога. ...Если только Инка. Инга Александровна. Жена Али... Но у нее для обычных поездок и для челленджей, в которых она иногда по старой памяти участвует, — «бэха» эм-шестая. А для драга — «Скай» родной, японский, праворульный. И заряженный так, что самолеты-истребители и всякие другие шатлы — отсасывают по полной программе. Может себе позволить... Никитос пока — нет. У родаков такую кучу бабла не выпросишь, а замуж его кто-то типа Али вроде как и не зовет пока что-то... Меня, правда, — тоже. Но я бы и не пошел... А вот Никитос — кто знает, кто знает... По крайней мере, «Субару» он свою ненаглядную так разрисовал, что Инга, впервые его машинку в таком «дизайнерском» виде разглядев, тут же ее «помойкой с мультфильмами на жопе» окрестила. А случившийся неподалеку Гарри Мажор, топ-бой нашей «фирмы» и, по совместительству, близкий приятель ее опасного мужа, задумчиво покрутил пальцем у виска и вяло поинтересовался половой ориентацией владельца. А что тут интересоваться-то? Неопределившаяся... ...Сейчас, правда, ориентация сомнений не вызывала, ну ни малейших. В смысле — на данный конкретный момент времени. А какие тут могут быть еще сомнения, если он аж целых троих телок на заднем сиденье «коробочки» уместил? Чтоб, видно, «полным полна» была... А на переднем — Серхио пристроил своего штурмана и еще одного моего приятеля. — Привет, — орет, перекрикивая бубухающий из динамиков тачки ганста-рэп, — Дан. Чего звал-то? Морщусь, показываю пальцами, чтобы звук прикрутил и из машины вылез. Что я ему, совсем мутик, сквозь это говно скандировать? Не на стадионе находимся... Вылезают вместе с Серхио, подходят, здороваются. Телки остаются в тачке и продолжают наслаждаться «творчеством» радостно бандитствующих американских ниггеров... — Так что звал-то? — снова спрашивает. Жму плечами. — Проставиться решил, — говорю. — В «Джон Булле». Так что отправляй своих метелок куда-нибудь в Химки, у них как раз для этого дела раскрас подходящий. И возвращайся без машины, на такси, как я и просил. Иначе будешь компот пить вместо «Гиннеса». — Ну, — соображает, — тачку я тут неподалеку брошу. У отцовского офиса на стоянке, меня там знают. Теток спнуть — тоже две секунды, потому как нефига на этих чувырл благородные напитки переводить. И проставы я тоже люблю. Вот только хотелось бы знать, по какому поводу? Чешу затылок, сдвигаю поглубже на лоб длинный, старательно изогнутый своими руками козырек темной «стоун-айлендовской» бейсболки. — В принципе, — вздыхаю, — я это как раз в пабе и хотел сказать. Но раз уж ты спросил, то — чего уж там, не будем кота за яйца тянуть: я закрываю гоночный сезон и ухожу из стрит-рейсинга. Навсегда. — Оп-па! — выдыхает обалдевший вконец Серхио, а Никитос только морщит лоб и тоскливо играет желваками. — Я, вообще-то, — говорит, — что-то такое и предполагал. Ты Али зассал, да? — С чего бы это?! — охреневаю. — Ну как, — мотает головой, — ты же у Инги штурманом весь этот сезон откатал, про вас уже слухи разные пошли. Она ж, всем известно, — баба скучающая. А он, говорят, — просто звиздец, какой ревнивый... — Я, — леденею, — тебе сейчас, Никит, просто так табло разрисую, что тебя даже родная мама по фотографии не опознает. Или, на выбор, с Гарри Мажором поближе познакомлю, он у нас — старший, быстро определит, под каким деревом тебе могилу копать. Кто у нас, в тусне рейсинговой, главный по слухам и шепоткам, мне хорошо известно. И кто — главный завистник ее — тоже понятно. Если еще хоть раз про Ингу какую гадость понесешь — тебе хана, усвоил? А с Глебом, если потребуется, — я сам поговорю, объясню, что это говно — полная лажа, понял? Есть у меня на него и другие выходы, кроме Инги, ты знаешь... — Да я что, я ничего, — елозит. — Так, сдуру сказанул. Просто подумалось, если уходишь — должна же быть какая-нибудь причина. А то, что ты уходить намыливаешься, я уже давно сообразил, просто не спрашивал... — Так лучше бы спросил, придурок! — вконец зверея, рявкаю, сгребаю его за шкирдон, но тут же и оттаиваю. Характер такой. А на Никитоса обижаться — бесполезно. Он — такой, уже не переделаешь. Даже бить бессмысленно. Отпускаю. Делаю вид, что бережно расправляю воротник его модной курточки. — Ладно, — говорю, — вали. «Субару» паркуй и метелок на фиг отправляй. Проставу я еще не отменял, вроде. В пабе столик ждет, на шестерых заказанный. Туда как раз через час-полтора Инга с командой подтянутся, я их тоже пригласил, естественно. Больше года вместе выступали все-таки... Он судорожно сглатывает, кивает и почти бегом припускает к машине. Лицо, блин, — белее простыни. И этот слизняк — мой друг? Нет, кажется, я все-таки все правильно делаю. Серхио остается, мы садимся на нагретый солнцем бетонный параллелепипед, достаем сигареты, закуриваем. Пивка бы сейчас. Холодного. Ладно, позже... — А все-таки, — неожиданно спрашивает он, — почему ты уходишь, Дэн? — Понимаешь, — вздыхаю, — наверное, пора уже как-то с самим собой определяться, Серый. Пилот я, откровенно говоря, никакой. Штурман, правда, — ничего, иначе к Инке в команду бы никогда не попал. И Москву хорошо знаю, не без этого. Но это не то, чего мне хочется, понимаешь? Совсем не то, если откровенно. Я — первым номером хочу быть, по-любому. А в «фирме», ну в группировке нашей «хулсовской», я, какой-никакой, — а все-таки боец, почти из «основы», из хардкора. В фестлайн стою, это еще заслужить надо. Да и нравится мне драться, если честно. Но не просто так, а чтобы — за что-то, за идею. Хоть за какую-то, хоть за те же цвета клубные. И от футбола у меня драйва по жизни чуть ли не больше, чем от гонок... Он — молчит, кивает. Он — умный мальчик, наш Серый. — А что, — спрашивает через некоторое время, — совмещать совсем уже не получается? — Да нет, — жму плечами, — почему не получается? Вполне получается, даже авторитет среди парней дает дополнительный. Просто мне чисто мясом пушечным быть поднадоело слегонца. Хочется быть среди тех, кто решает. Кто масло в голове гоняет: что, как, почему, зачем? Хотя бы приблизиться к этому уровню, к топ-боям. Ну к лидерам, в смысле. А для этого надо что-то совсем по-другому парням по этой жизни доказывать. Что у тебя не только кулак приличный и удар ты нормально держишь, спину врагам не показываешь ни под каким соусом. Это все — само собой, как бы, без этого — вообще никуда. Но тут еще что-то очень и очень важное нужно. И — не в окружении, в тебе самом. Даже не знаю, как объяснить-то. Я вот решил для начала «золотой выезд» пробить. Там же, кстати, можно и с основой поближе заобщаться... — Понятно, — хмыкает. — Каждый реализует себя по-разному. А по-русски — каждый дрочит, как он хочет. Да, кстати, а что такое «золотой выезд»? Про «золотой дождь» — слышал, но это вряд ли, думаю, из одной и той же оперы. Я же в ваших фанатских делах — совершенно ни бум-бум. Знаю только, что сначала на стадион ходите футбол смотреть, а после — оппонентов мочалить... — «Золотой выезд», — говорю, — Серый, это очень такая серьезная и уважаемая фича. Я должен быть на всех выездных матчах сезона, где бы мой «Спартак» ни играл, хоть в Махачкале, хоть в Лондоне... Он некоторое время молчит, осмысливает. Потом — кивает уважительно. — Да, — жует нижнюю губу, — это, похоже, и вправду серьезно. И — непросто, надо сказать. Тут сразу куча проблем рисуется: деньги, поддержка, универ, родители. Как решать-то будешь? — По мере поступления, — усмехаюсь. — Деньги, если чуть-чуть подэкономить, вроде как подсобрал, если что — еще что-нибудь придумаю. Тачку продам, в конце концов, потом, время придет, — новую куплю. С университетом — вообще говно вопрос, я ж на третьем курсе сейчас, следующей осенью на четвертом буду, самое лафо-вое время для таких дел. С предками — похожая схема, им вообще знать что-то необязательно. К тому же они весной, по каким-то папашиным бизнесовым делам, минимум месяцев на восемь в загранку сваливают. В Испанию. И сеструху мелкую забирают, и даже кота. А я остаюсь, типа, — учиться надо. Если домработница не настучит, вообще проблем никаких. А ей-то с какого перепуга стучать? Мать, наверняка, ее только одним-единственным вопросом изводит: вожу я телок на флэт или не вожу? И, если вожу, — приличные телки или не очень приличные... — Ну, — ржет, — это-то как раз понятно. У самого та же картина маслом. А с поддержкой как? У вас же там не такая вольница, как среди гонщиков, вроде? — Должны кинуть поддержку, — жму плечами. — Я с Гарри, ну с нашим лидером, на эту тему не один раз разговаривал. И не два. Ну типа, — почву готовил. Вот, мол, так и так, такие дела, хочу попробовать. Так он прямо говорит, что «фирма» сама заинтересована, чтобы в «основе» парни с «золотыми выездами» были. Просто у нас группировка молодая совсем. Два года всего, как часть парней из старой фирмы выделилась, и нас, молодняк, к себе подтянула. А это ведь, — ну, наличие реальных парней с «золотыми», — всей бригаде авторитета прибавит, сам понимаешь... — Не понимаю, — вздыхает, — но какая разница. Главное, — чтобы ты сам понимал, что делаешь... — Да, — хлопаю его по плечу, — вроде как разобрался. Гарри пообещал с кем-нибудь из «старой основы» поближе в скором времени свести. На выезде, в Лондоне. Мы со скузерами в Лиге скоро играем, я у предков уже отпросился, даже денег на поездку дали. Игра, естественно, в Ливерпуле, на «Энфилде», но делать там, кроме как футбол смотреть, — совершенно нечего, скучный городишко. Поэтому жить — в Лондоне будем, там, говорят, круто. А в Ливере — я уже говорил — тоска абсолютная. Там только пиво жрать, да со скузерами стрелки забивать. Обхохочешься. Если б я еще битломаном был, но мне эти бит-лы как-то уж совсем параллельны и фиолетовы. Так что на «басах» туда-сюда на матч сгоняем, да и все дела. Гарри просто сам сейчас редко ездит, его в их банке начальником каким-то сделали, пока тяжело, говорит, срываться. Вот и пообещал с людьми познакомить, кто помочь может... И — выбрасываю обмусоленный, потухший окурок. Я его так и крутил в руках, оказывается. Волновался, что ли? В этот момент около нас останавливается какая-то развалюха и из нее вываливается сияющий Никитос. Уже оклемался, значит. Отошел. Он всегда так... — Ну, я готов! — орет. Потом неожиданно понижает голос, почти до шепота. — Слушай, Данька, — спрашивает, — я тебя давно спросить хотел, да все забывал. Глеб, муж Ингин, он же — из ваших, вроде как? Ну, из хулиганья спартаковского? — Ну, — подбираюсь внутренне, — и что дальше? — Да ничего, — жмет плечами, — просто хотел узнать, почему у него кликуха такая странная: «Али»? Ведь он, вроде как, русский. А черных, — ну кавказцев там или негров, — в вашей среде, как я понимаю, не очень любят, да ведь? Жму плечами ему в ответ. — Понятия, — говорю, — не имею. Не настолько близко знаком, чтобы знать, извини. Если когда познакомлюсь, — спрошу... — Жаль, — вздыхает. — А то мне что-то так интересно стало... Усмехаюсь, хлопаю его по плечу, он — меня, мы ловим тачку и отчисляемся в сторону ожидающего нас заведения...
Глава 1
Мы едем в Лондон
Встречались в Шарике, под табло. Гарри сказал, что это обычное место встречи. Я промолчал. А что я мог ответить-то? Это у Гарри забугорных выездов, как у дурака фантиков, а для меня этот — первый. Как первая любовь... Нет, я и на выезды раньше ездил, разумеется. И за границей бывал. Но как-то все по отдельности. В общем, врать не буду — присцал слегка, не без этого. Народ под табло встречался, сразу видно, — весьма и весьма на секторе авторитетный. Мосфильмовский с Камри, Али, Крупа, Депеш, Гер-цын, Ахмет с «сиротами», солнцевские, Стаканов, Игги, Олигарх с Русланычем и неизменными будками-охранниками, Степаша... Бак с Жетоном, какие-то не очень хорошо знакомые «гладики», еще пара-тройка серьезных щщей из самых топовых фирм. Гарри тут же побежал обниматься с целой кучей народа, и я остался давиться кислым Шереметьевским пивом в гордом одиночестве и некоторой, уже совсем не гордой, растерянности. Нет, в лицо-то почти всех знаю. И мне многие кивают. Но лично-то фактически ни с кем не знаком. Как-то все, думаю, не очень правильно начинается. Но потом, когда мы всей толпой прошли паспортный контроль и уселись в культовом для «выездюков» ирландском пабе, меня сразу же отпустило. Ну как сразу... После пары пинт «Гиннеса» точно подуспоко-ился слегонца. Да и Гарри рядом уселся, представил кому надо. Выпили, поболтали. На борт я поднимался уже совсем в другом — куда более правильном расположении духа. В самолете, правда, опять пришлось остаться одному. Гарри сразу ушел в бизнес-класс, я — остался в экономическом. К счастью, присутствие на соседних рядах целой кучи теперь уже знакомых парней и успокаивало, и настраивало на вполне умиротворенный лад. Понимал, сейчас взлетим и тут же начнутся хождения по рядам, разговоры и выпивания. А может, — и беспорядки. Та-а-акие рожи неподалеку расположились. Легче перепрыгнуть, чем обойти. И выражения лиц, мягко говоря, — довольно гнусные. По крайней мере, стоило устроившемуся через пару рядов от меня Степаше гнусавым от пива и глума (а может, и от природы) голосом затянуть на известный мотивчик: «Я увижу небо Лондона...» Как он тут же получил в ответ: — Толстожопая башкирка! Хей! Хей! И дружный гогот пары десятков вполне себе привычных к стадионному реву глоток. — Кто? Я — «толстожопая башкирка»?! — искренне удивился Степаша, поворачиваясь к оравшим толстым добродушным лицом. На это лицо очень хотелось пририсовать фломастером чистенький такой и смешной свиной пятачок, получилось бы совсем уморительно. — Да ты чо, Степа, соберись! Я таких как ты — ротами строил, восемнадцать тысяч раз тебе говорю, ночью и в дождь! Поначалу было даже смешно... Потом через несколько рядов от меня вспыхнула вполне реальная перебранка, и только примчавшимся на шум из бизнес-класса Гарри с Максом Стакановым удалось разбушлатившуюся публику хоть немного утихомирить. Наконец мы пристегнули ремни, заурчали посильнее моторы, и самолет двинулся на рулежку. Я с интересом глянул на сидевшую рядом со мной попутчицу. Очень красивая и стильно одетая светловолосая девчушка, чуть помоложе меня и с совершенно обалденными зелеными глазищами, не обращая никакого внимания на происходящий вокруг ад, увлеченно читала Гарри Поттера на английском. Симпатичная, думаю, туристочка нашу страну посетила. Жаль поболтать как следует не удастся: английский у меня, в общем-то, неплохой, но для амурных похождений — явно недостаточный. Говорила мне мама: учи, Данила, языки. Не слушался, а напрасно. Сейчас бы сто пудов пригодилось — обсудить, как понравились гражданочке из Соединенного Королевства Алмазный фонд, Красная Площадь и храм Василия Блаженного. Ну да ладно. Самолет взлетел, я отхлебнул из переданной парнями бутылки глоток виски, откинул кресло и постарался заснуть. Не получилось. Так и проворочался до того момента, пока стюардессы не начали обед разносить. Лучше б, думаю про себя, не выеживался, как идиот, типа, — плавали-знаем, — а сразу пошел к парням, познакомился поближе, о выезде своем первом зарубежном поговорил, да о футболяне предстоящем потрепался. Отхлебнул бы из их бутылки, свою бы приволок. Вон, в сумке, закупленный в дьюти фри «Чи-вас» валяется. Ладно, не пропадет. Целых неполных пять дней впереди... А пока вон — лучше перекушу, чем Бог с «Аэрофлотом» послали, бокальчик винишка красного выпью. Гляжу — и соседка интуристовская стюардессе призывно ладошкой машет. — Мне, — говорит на чистейшем языке родных осин, — стакан томатного сока и бокал белого вина, пожалуйста. Ну ни фига себе, думаю... — А, — бухаю ей первое, что приходит в голову, — вы считаете, что белое вино с томатным соком нормально сочетаются? Крутит головой, морщит носик, жмет точеными плечиками. — Так, — отвечает, — водку в экономическом классе не наливают, а в бизнесе — мест не было. Я так понимаю, ваши же товарищи все и скупили. Я ж не знала, что в эти дни столько русских на футбол в Лондон отправятся... — Ну, — задумываюсь на минуту, — во-первых, все-таки не в Лондон, а в Ливерпуль. «Спартак», вообще-то, там играет. Мы просто решили, что в Лондоне жить интереснее будет, чем в этой дыре портовой. А во-вторых, водки у меня, конечно, с собой нет, а вот виски предложить могу вполне. Не откажетесь? — Не откажусь, — смеется и протягивает мне узкую ладошку с сильными тонкими пальцами. — Меня, кстати, Лида зовут. — А меня, кстати, Данила, — передразниваю и лезу наверх, в ящик для ручной клади за бутылкой. Вот и пригодилась, думаю. И даже раньше, чем мог предположить... — И что же Вы, девушка Лида, — спрашиваю, чокаясь «за знакомство», — собираетесь делать в славном городе Лондоне? Где отдыхать? Какие достопримечательности осматривать? — А что я там еще рассмотреть-то должна? — фыркает. — Я там уже два года учусь. А до этого с родителями там пять лет прожила, правда, еще совсем маленькой, когда папа там в представительстве работал. Сама уже давно экскурсии проводить могу как нечего делать... Вот так вот тебе, Даня, думаю. И — поделом. За пафос, никому, кстати, и на фиг не нужный. Хорошо еще, что свои услуги предложить не успел, в качестве гида-провожатого. А ведь — собирался. Я перед поездкой весь Лондон детально проутюжил. По путеводителю. Ну и интернет без внимания не оставил, разумеется... Вот смеху-то было бы... — Ловлю на слове, — выкручиваюсь. — Проведите, пожалуйста, экскурсию, Лида. Для одно-го-единственного, но очень симпатичного русского туриста. В смысле, для меня лично. Я в этот город, признаться, в первый раз в жизни лечу, времени мало, а посмотреть столько всего хочется, что даже не знаю, — чего больше... — Да легко! — смеется, непринужденно переходя «на ты». — Телефон мой мобильный только запиши, да набрать не поленись. Ой, нет, извини! Давай лучше я твой запишу, я же контракт перед отъездом аннулировала. Я лучше сама тебе позвоню. Хоть завтра вечером. Только у меня времени не так много будет, учеба, знаешь, очень напряженная. И — дорогая, зараза. Не хочу отцовские деньги впустую тратить. Так что на экскурсии нам — не больше пары часов в день, включая всевозможные кафе, пабы, рестораны и просто закусочные. — Ну хоть так, — отвечаю. Смеемся слаженно, будто миллион лет знакомы. — А ты где учишься? — спрашиваю. — В Коммерческой Школе, — вздыхает. — Отец так решил. Он все ждал, когда я сама определюсь, чем мне хочется заниматься. А я — так и не смогла. Вот и принял, как сам говорит, «волевое решение»... — Ну и как? — поднимаю бровь. — Да так и не поняла, — морщится. — Иногда вроде нравится. А иногда — нет. Но учусь прилежно, я еще в школе была зубрилкой. А ты тоже еще где-то учишься? Или уже закончил? Мне тут же захотелось придумать что-то такое... этакое... ну не знаю... но ответил честно. — Учусь, — говорю, — в МГУ, на журфаке. Третий курс... — А-а-а, — корчит уважительную гримаску, — хотела бы я — тоже так. Иметь какое-то такое призвание. Тягу. Везет тебе... И тут меня какой-то черт пробивает уж совсем на глупую откровенность. Причем, — совершенно никому по ситуации не нужную. Ну не хочется перед ней понтоваться, и все тут. — Да какое там, — кривлюсь. — На фиг, призвание, Лид. Почти такая же история, как у тебя. Поступать после школы куда-то надо, а я и не знаю куда. Всякие финансы да юриспруденция — вроде как престижно, но что-то уж совсем скучно показалось. Потом вспомнил, что мне в школе сочинения нравилось писать, вот и подал документы. Поступил. Помогали предки или нет — не знаю и знать не хочу. Хотя и догадываюсь, что помогали. Я хоть в школе и на отлично большую часть времени учился, но усидчивости-то как раз никогда и не хватало. Так что вряд ли бы я без отцовской помощи через этот чертов конкурс продрался... — Па-а-анятна-а-а, — тянет. — А знаешь, — ты мне нравишься, Данька. Другой бы начал корчить из себя невесть что, вешать бедной девушке килограммы макаронных изделий на уши. А ты — вон как. Хочешь, еще выпьем? — Ты думаешь, я откажусь? — отвечаю вопросом на вопрос. В школе эту мою привычку почему-то называли еврейской. Я, честно говоря, — дико обижался... Но она — только засмеялась и стаканчик пластиковый подставила. Так и проболтали до самой посадки. А в Хитроу со мной приключилась совсем уж смешная история... ...Я, естественно, Лидину сумку помочь донести немедленно вызвался. Свой чемодан все равно в багаж сдал. Знал, пусть и по небольшому, но личному опыту, что за границей его намного быстрее выдают, чем в Шереметьево. Так чего мучиться, спрашивается? А у нее с собой — эдакий саквояж средних размеров. Что называется, ручная кладь. Так почему бы и не проявить себя рыцарем? А по дороге решил в туалет зарулить: ну там дела свои сделать и сигаретку втихаря выкурить, а то уж очень хотелось после долгого перелета. Да и виски сказывался выпитый чуть-чуть, если честно. Ну, бросил ее сумку перед входом в заведение, да и заскочил на секундочку. Все равно в паспортном контроле очередь нереальная. Выхожу, а у сумки два каких-то мужика крутятся. С бейджиками. Явно то ли полисы, то ли еще какая служба безопасности. — Ваша сумка? — спрашивают по-английски. Гляжу, а Лиды, естественно, нигде поблизости нет. Наверное, уже к паспортному контролю усвистала. — Ну моя, — отвечаю. — А какие проблемы? — А что внутри? Ида.., А мне-то, откуда знать? В общем, заставили они меня эту сумку взять, да и повели куда-то типа нашего обезьянника. И — началось: что там, как, чье? А я еще и о Лиде этой ничего не знаю, ни имени, ни фамилии. Русская студентка из Лондонской Коммерческой школы, зовут Лидия. И — все. И телефона ее у меня, как назло, нет. У нее мой — есть, а у меня ее — нет, не дала. Приплыли. А может, она действительно какая-нибудь террористка или наркокурьерша? Непохожа, конечно, уж больно симпатичная и душевная. Но ведь их, наверное, специально так и натаскивают... Во попал... Хорошо, что догадался Гарри позвонить, обрисовал ему ситуацию. Полисы — разрешили. — Что делать-то? — спрашиваю. — Сейчас, — отвечает. — Не паникуй, что-нибудь придумаем. Минут через пять перезванивает. — Тут, — говорит, — какое-то чудо зеленоглазое по всему аэропорту носится. Светловолосая, в серых джинсах, чуть пониже меня ростом. Куртка из светлой тисненой кожи, такой же рюкзачок. Не твоя «террористка», случаем, тебя со своим багажом разыскивает? Если твоя, — то я б сам с ней какой-нибудь теракт совершил. Желательно не один раз и, может быть, — даже в извращенной форме... — Она! — кричу. — Гарри, этоточноона! Лидой зовут! Только не говори ей, что я о ней эту хрень подумал, она мне правда очень понравилась! — Идиот, — констатирует. — Сейчас перезвоню. Ну я обрисовал полисам ситуацию в общих чертах, они посмеялись. Потом перезвонил Гарри. Он передал свою трубку Лиде, я свою — полицейским, они переговорили минуты две. И один из них куда-то ушел. А вернулся уже с «зеленоглазым чудом», и она почему-то первым делом кинулась не к сумке, а мне на шею. — Ты, — шепчет, — извини меня, Данька, я та-а-акую гадость о тебе подумала... — Это ты меня извини, — отвечаю. Но признаваться в том, что я, в свою очередь, подумал о ней, — благоразумно не стал. Просто потому, что неожиданно поймал себя на мысли, что мне очень нравится с ней обниматься. Даже в таких нелегких полевых условиях и на глазах двух совершенно ошалевших офицеров британской полиции. А вдруг обидится? Нет уж, ну его на фиг... Лучше помолчу... ...Сумку она, разумеется, признала, сказала полисам, что там внутри лежит, и нас отпустили. Правда, разные формальности все равно при этом заняли минут минимум сорок. И это даже несмотря на то, что через паспортный контроль меня улыбающийся полицейский провел вне очереди. Но я не расстраивался. Потому что на выходе меня ждала сияющая Лида. Правда, в не очень приятном, на мой взгляд, сопровождении иронично-равнодушного Али и злого как черт Гарри. Он-то меня первым и поприветствовал. — Ну что, — говорит, — террорист хренов, автобус наш уже, естественно ушел. За такси из Хитроу до отеля ты платить будешь? Сколько это тебе будет стоить, догадываешься? — Ой, мальчики, — неожиданно машет ресницами Лида, — а давайте я заплачу, Даня же из-за меня пострадал... А я — стою дурак дураком. И даже представить себе не могу, что нужно ответить... Хорошо еще, что неожиданно Али выручил. — Милая девушка, — говорит, — я вижу, вам понравился наш товарищ. Мы этому очень рады. И если это действительно так, то не мешайте педагогическому процессу, пожалуйста. В ваших же, в конце-концов, интересах, чтобы сей юноша стал немного благоразумней, почему нет? И еще — неужели мы действительно чем-то похожи на людей, которые не в состоянии заплатить за кэб? И, зараза, так иронично чешет указательным пальцем породистую переносицу, что я внезапно понимаю: пропал дом. Сгорел на фиг. Если он еще минут несколько в таком же духе продолжит — не видать мне Лиды как своих стремительно краснеющих ушей. А еще понимаю, что Инга тоже выходила замуж — ну са-а-авсем не за его миллионы. Нда... Слишком что-то много открытий чудных для такого короткого промежутка времени... Что делать-то? * ...Делать, к счастью, ничего не пришлось. Али как-то стремительно поскучнел, подхватил свою сумку и, ни слова не говоря, пошел в сторону стоянки такси. Мы двинулись следом... ...Лондон меня поразил прежде всего тем, что совершенно не соответствовал моим о нем представлениям. Он оказался очень солнечным, очень просторным, очень зеленым и очень доброжелательным городом. И никакого тебе Чарльза Диккенса. Мы, сделав небольшой крюк, высадили Лиду у дверей ее дома («спасибо, да, вот сюда, я здесь квартиру с подругой снимаю»), пошутили по поводу ее подруги и довольно быстро добрались до Гайд-парка, рядом с которым как раз и располагался наш небольшой отельчик. Пока кэбмэн помогал нам выгружать вещи из машины, Али как-то чересчур выразительно посмотрел в сторону Гарри:
|
