Глава десятая. После вертолета Бэнкса подташнивало, и он еле поспевал вслед за Уинсом по длинным больничным коридорам

 

После вертолета Бэнкса подташнивало, и он еле поспевал вслед за Уинсом по длинным больничным коридорам. Они шли к отделению интенсивной терапии и вскоре оказались в обширном светлом холле. Во время полета Уинсом попыталась ввести Бэнкса в курс дела, но вокруг все так грохотало, что пришлось надеть наушники и прекратить разговоры.

Бэнкс чувствовал себя совершенно пришибленным – и от недосыпа, и от разницы во времени, и особенно, конечно, из‑за Энни. Надо было как можно скорее собраться и привести себя в рабочее состояние, но мозг и все тело никак не хотели войти в нормальный режим. Реакции сдвинулись, Бэнкс ощущал себя как бы не в фазе с окружающим миром, звуки казались болезненно громкими, перед глазами слегка плыло, и в довершение всего страшно разболелась голова. Если мне предстоит хлопнуться в обморок, подумал Бэнкс, то лучшего места просто не найти.

Перед дверью в палату Энни их поджидала коренастая, очень коротко стриженная, мускулистая девушка.

– Простите. Старший инспектор Бэнкс? Детектив Джекмен?

Бэнкс остановился и попытался сообразить, где он ее видел. Непонятно. Кто она? Дурной вестник?

– Вы вряд ли меня помните. Я констебль Нерис Пауэлл, из отдела спецназначения. Наша группа участвовала в операции в доме Дойлов.

Бэнкс не мог взять в толк, о чем она говорит, но Уинсом, видимо, все поняла.

– Я вас знаю, – сказала она. – Я видела вас в Центральном управлении и в понедельник, на общем совещании.

– Да, у нас теперь сплошные совещания, – хмуро подтвердила Нерис и обратилась к Бэнксу: – Тут такое дело, сэр. Констебль из охраны не пускает меня в палату к Энни. Но о вас она отзывается с большим почтением. Вы бы не могли ей сказать, что мне можно войти? Или хотя бы дать мне знать, как дела у Энни?

– А вам‑то что? – Бэнкс сознавал, что ведет себя грубо, но ему хотелось поскорее от нее отделаться и увидеть Энни.

– Мы вместе работали над этим делом. Она была очень добра ко мне. Вот и все. В этом деле все было… очень непросто. Я вроде как несу ответственность.

– Сейчас у меня все очень непросто. – Бэнкс отодвинул девушку в сторону и шагнул к двери. Затем обернулся и добавил: – Я дам вам знать, как дела, констебль Пауэлл. Обещаю. А сейчас идите домой. Передохните чуток.

Отделение интенсивной терапии было рассчитано на шестнадцать коек, но ширмы и занавески давали возможность общаться с пациентом без посторонних глаз. Бэнкс подошел к постели, где лежала Энни, и коленки у него противно ослабели и задрожали. Какая же она маленькая, хрупкая и беззащитная! Лежит на белоснежных простынях, вся опутанная трубками и проводами. Но мониторы жужжат ровно, и все огоньки индикаторов исправно горят. Вот этот монитор, кажется, показывает давление: сто тридцать девять на восемьдесят один, а этот – пульс: семьдесят два. Сколько он в этом смыслит, не так плохо. Уж точно поменьше, чем у него сейчас. Возле койки стояла медсестра, проверяя одну из капельниц, и Бэнкс робко спросил, можно ли ему подержать Энни за руку.

– Только совсем недолго, – ответила она.

Бэнкс нежно сжал маленькую влажную ладошку Уинсом молча замерла у него за спиной. Другая рука Энни была забинтована, система креплений соединяла бандаж с перевязью на раненом плече. К здоровой руке подсоединены капельницы. Энни делали внутривенные вливания крови и еще какой‑то прозрачной жидкости, наверно, физраствора с необходимыми лекарствами. На пальце у нее он заметил небольшой зажим, тоже подсоединенный к монитору, – для измерения уровня кислорода в крови. Во рту трубка. Глаза закрыты. Ее слабая ладошка была теплой, но совершенно безжизненной. Никакого отклика, ни тени ответного пожатия. На мгновение Бэнкс ощутил, что вся огромная Вселенная сжалась до размеров этой маленькой руки, в которой теплилась жизнь, поддерживаемая аппаратом искусственного дыхания. Наклонись он пониже, увидел бы, что грудь ее тихонько вздымается и опадает в такт работе машины.

Бэнкс почувствовал, что кто‑то подошел сзади, обернулся и увидел невысокого худощавого мужчину с азиатскими чертами лица. Он выглядел так молодо, будто еще учился в медицинском колледже, но изящный темно‑серый костюм, белая рубашка и галстук заставляли в этом усомниться.

– Ну все, хватит. – Медсестра тронула Бэнкса за плечо. – Это мистер Сандхар, ведущий хирург нашей травматологии, он оперировал пациентку. Вы можете переговорить с ним, если хотите.

Бэнкс поблагодарил ее и встал. Чуть помедлил, наклонился и поцеловал Энни.

Мистер Сандхар провел их с Уинсом сквозь лабиринт коридоров в небольшой смотровой кабинет. Там был всего один стул, так что Бэнкс с Уинсом устроились бок о бок на кушетке. Когда они усаживались, полиэтиленовый чехол на кушетке захрустел. На стене висел медицинский атлас, схематично изображающий циркуляцию крови в организме человека. Рядом со стулом, на который опустился Сандхар, возвышались металлические весы.

– Вы можете объяснить нам все на простом человеческом языке? – хмуро спросил Бэнкс.

Сандхар улыбнулся:

– Конечно. Хотите верьте, хотите нет, но обычно мы умудряемся перевести сложные профессиональные термины так, что любой родственник больного понимает, о чем речь. Мы не ставим себе целью сводить посетителей с ума.

– Приятно слышать.

– Может быть, вам будет проще задавать вопросы? Полагаю, вам более привычна эта роль?

– Ну, я как‑то не готовился вас допрашивать, – устало заметил Бэнкс. – Но да, безусловно, мне будет удобнее, если я смогу задавать вопросы. Не могли бы вы для начала объяснить мне, что произошло?

– В мисс Кэббот стреляли. Дважды. Одна пуля проникла в грудь и прошла через верхнюю долю правого легкого, а вторая раздробила левую ключицу и вызвала разрыв мягких тканей. Ей повезло. – Бэнкс недоуменно нахмурился. – Она, можно сказать, счастливица. Обе пули могли пройти навылет. Тогда бы и говорить уже было не о чем. Но не прошли. Правда, теперь этот фактор осложняет общую картину.

– То есть?

Сандхар положил ногу на ногу и поправил блокнот.

– Насколько мне известно, – продолжал он, – «скорая» прибыла на место через десять минут, что воистину рекорд для сельской местности, хоть вызову и была присвоена категория «А». Тот неизвестный, кто позвонил в девять‑девять‑девять, в общем‑то, и спас ей жизнь. Насколько я знаю, его не нашли, но это уж скорее ваша епархия, чем моя. Так вот, к этому моменту пациентка потеряла много крови, однако если бы пистолет был более мощным и пули прошли навылет, потеряла бы куда больше. И летальный исход был бы… н‑да… более чем вероятен. А так… Кожа эластична, она сомкнулась на входном отверстии. – Он свел воедино большой и указательный пальцы, демонстрируя, как это произошло. – В итоге не такая большая кровопотеря.

– Значит, Энни повезло, что пули не прошли навылет, – негромко повторил Бэнкс. – Понятно. Это, стало быть, хорошие новости. А плохие?

– У мисс Кэббот были сильные внутренние кровоизлияния, и в легких у нее скапливалась жидкость, что мешало им расширяться. – Доктор снова принялся жестикулировать, поясняя свои слова. – Одно легкое у нее отказало, что, как вы понимаете, вызвало проблемы с дыханием. Если бы отказало и второе, она бы умерла еще до того, как приехала бригада «скорой». По счастью, этого не произошло. Врачи не только быстро оказались на месте, но и моментально поняли, какая ей нужна помощь. Так что уже в дороге начали работать, сумели стабилизировать ее состояние в больнице Иствейла и очень оперативно доставили пациентку на вертолете к нам сюда.

– Она поправится? Все будет в порядке? – спросил Бэнкс. – Вы все сделали? Вы же ее оперировали.

Сандхар помолчал:

– Да, оперировал. Но я обязан вам сказать, что ее жизнь пока на волоске. Неизвестно, как все обернется.

– Что это значит?

– Она борется. И у нее достаточно сил, чтобы победить. Сейчас невозможно угадать, каков будет исход.

– Она сильная, – сказал Бэнкс.

Врач утвердительно кивнул:

– Это хорошо. Понадобятся все ее силы.

– Когда вы сможете сказать что‑то более определенное?

– Все решат ближайшие сутки. Мы будем непрерывно снимать показания, фиксировать малейшие изменения – к худшему и к лучшему. Больше мы ничего сделать не в силах. К сожалению.

– А мы можем чем‑нибудь помочь?

– Если верите в Бога, молитесь.

– А если нет?

– Тогда надейтесь.

 

Виктор Мэллори вернулся домой, пропустил стаканчик и собрался было расслабиться и послушать своего любимого Тору Такемицу. Но не успел завалиться на диван, как позвонили в дверь. Если бы я уже лег, ни за что не стал бы открывать, подумал он. Да уж ладно, вдруг пропущу что‑то важное. Может, Джафф пригнал обратно машину или сексапильная Марианна из гольф‑клуба все же решила принять приглашение? Он пошел открывать.

Распахнув дверь, Виктор сразу понял, что совершил ошибку, и страстно возмечтал закрыть ее обратно. Трезвому или пьяному – рожи тех двоих, что стояли на пороге, ему ни за что бы не глянулись. Ничего, кроме неприятностей, они ему не сулили. В панике он попытался захлопнуть дверь, но среагировал слишком медленно, и они мигом впихнули его в прихожую. Впрочем, осознал он, эти двое не остановились бы и перед тем, чтобы выломать дверь. По роду своих делишек он порой сталкивался с подобными типами. Частенько ему удавалось их убалтывать, но сейчас почему‑то не было никакой уверенности, что он преуспеет. Парочка мало походила на доброжелательную аудиторию.

Тот, что посубтильнее, с рыжими патлами, смахивал на обдолбанного амфетаминщика – испорченные зубы, землистая кожа, дикий взгляд, – а Виктор не любил их, ни обдолбанных, ни в относительной норме. Они невменяемы и непредсказуемы. Поэтому сам он предпочитал иметь дело с экстези и проверенными старыми психоделиками вроде ЛСД и мескалина. Сейчас они уже не пользуются большим спросом на рынке, это правда, но, на его взгляд, с теми, кто их употребляет, общаться куда спокойнее, чем вот с такими психованными ублюдками. Наверняка они пришли из‑за Джаффа, который как раз не брезгует ничем, чтобы зарабатывать на безбедную жизнь.

– Входите, джентльмены, – пригласил он. – Будьте как дома.

Шутка не прокатила; вероятно, у них отсутствует чувство юмора. Его грубо затолкали в гостиную, и тощий шустро поскакал осматривать дом – нет ли там кого‑нибудь, в то время как мощный бритоголовый молча уселся в кресло и мрачно воззрился на репродукции на стенах: Сальвадор Дали, Дэвид Хокни, Рене Магритт и Марк Ротко. Тощий вернулся и дал знать, что все в порядке. Бритый повелительным жестом указал ему, что надо задвинуть занавески. Затем включил настольную лампу, и они приступили к делу.

– Начнем с того, – брезгливо сказал бритоголовый, – что ты вырубишь эти завывания. А то меня блевать от них тянет.

Виктор смешался, занервничал… и выключил музыку.

– А мне как‑то нравится, – промямлил он. – Успокаивает, и вообще…

– Надо бы и картинки снять, – продолжал бритый, – да жалко, времени нет. От них тошнит ничуть не меньше. Ладно, хрен с ними. Давай, Киаран.

Рыжеволосый подскочил к Виктору и подтолкнул к стулу. Стул был дорогой. Отличный, цельнодеревянный, прочный объект из столового гарнитура. В одно мгновение Виктор оказался накрепко прикручен к этому объекту клейкой лентой – по рукам, сведенными за спиной, и ногам. В довершение ко всему Киаран несколько раз обмотал ленту вокруг талии, так что Виктор вовсе не мог пошевелиться.

Он и не шевелился. Сидел тихо. Тихий человек, никому от него никаких проблем. Как во сне: не дергаешься лишнего и все само плавно сходит на нет. Но это не сон, черт подери, совсем не сон. Можно закрыть глаза, но без толку: они не исчезнут. Рот ему не заклеили, а значит, им нужно что‑то от него услышать. Это хороший знак. Несмотря на возрастающий страх, он все‑таки мысленно цеплялся за любую надежду – и пока он может разговаривать, надежда есть. Все признают, что у него есть дар красноречия, он умеет разливаться соловьем. Так что все еще может закончиться неплохо.

– Отлично, – кивнул бритый, удовлетворенный усилиями напарника. – Мой многолетний опыт подсказывает, что страх не мешает испытывать боль. Ничуть не мешает. А поэтому мы сделаем вот что… – Он что‑то достал из небольшой сумки, которую принес с собой. – Знаешь, что это такое?

– Таймер для варки яиц?

– Точнее говоря, песочные часы. Видишь, какие сексуальные? Многие сравнивают их с женской фигурой. Тебе это известно?

Виктору еще и не то было известно, но он не хотел выглядеть в их глазах «шибко умным». Общение с такими персонажами научило его, что малейший признак чужого умственного превосходства их бесит, и они становятся еще агрессивнее. Диплом Оксбриджа отнюдь не является преимуществом в данных обстоятельствах.

– Нет, – сказал он. – Я не знал. Думал, это просто таймер.

– Вот, смотри. Переворачиваем их, и песок сочится через маленькую дырку из одной колбы в другую. Очень умно придумано. Я могу часами смотреть. Но песок бежит быстро, несколько минут – и он весь высыплется на хрен. А крутить‑вертеть часики у меня сегодня нет ни малейшего настроения. Так, и теперь еще кое‑что интересное. Киаран, давай.

Из той же небольшой сумки Киаран достал какой‑то сверток и положил на столик рядом с часами. Бритый развернул его.

– Это набор любимых инструментов Киарана. Хотя он вовсе не хирург и вообще ничего такого. Ты ведь не болтаешь по‑латински, правда, Киаран?

– Это про судью, – сказал Виктор.

– Что? – мрачно уставился на Виктора бритый. – Какого еще судью?

– Ну, это из Питера Кука: «Он мог бы стать судьей, да не знал языка латиносов».

Виктор тут же пожалел, что встрял со своими замечаниями. Они явно не понимали, откуда цитата, и это их явно злило. Господи, да любой младенец в курсе, что Питер Кук – самый знаменитый британский комик! Что за дебилы!

Они переглянулись между собой и неодобрительно посмотрели на Виктора.

– Итак, на чем я остановился, когда меня так грубо перебили? – мрачно спросил бритый. – Да, наш Киаран не хирург. Просто любитель. Ему нравится ковыряться в человеке. И от человека после этого остается мешок с костями. Или без костей, это уж как получится. Я не смыслю в этих железяках ровным счетом ничего, но такой умный, образованный парень, как ты, который разбирается в латинском, должен понимать, зачем они нужны.

Он перебирал инструменты и рассказывал Виктору о предназначении некоторых из них, но тот уже почти ничего не слышал от ужаса. Сердце у него то стучало, как бешеное, то почти останавливалось. Во рту пересохло, ладони взмокли.

– Зачем вы это?.. – хрипло пробормотал он. – Что вам нужно? Я ни в чем не замешан. Вам это не понадобится…

Киаран нежно полировал тряпочкой какой‑то скальпель, а бритый гнусно улыбался, глядя на него.

– Ну не умница ли? Все у него должно быть в идеальном порядке, все так и сверкает. Я ему говорю – да брось, опять ведь запачкаются, а он нет, не слушает. Может, он оптимист? И думает, что на сей раз они ему не пригодятся?

– Нет, не пригодятся, – нервно облизнул пересохшие губы Виктор. – Я скажу вам все, что знаю. А если вам нужны деньги, берите.

– Деньги нам твои не нужны, а скажешь ты все, в этом я не сомневаюсь, – кивнул бритоголовый. – Но мы должны быть уверены: ты говоришь нам то, что есть, а не то, что мы хотели бы, на твой взгляд, услышать. Тут имеется небольшая разница.

– Я скажу вам правду.

Бритый засмеялся:

– Слыхал, Киаран? Правду он нам скажет. Молодец какой.

– Почему вы мне не верите? Я готов рассказать все, что мне известно.

– Ладно, хватит трепаться попусту, давай‑ка ближе к делу. Часы видишь? Я точно не знаю, сколько минут нужно, чтобы песок перетек из одной колбочки в другую, никогда, честно говоря, не засекал. Суть не в этом. Я буду задавать тебе вопросы, а ты очень быстро и очень толково мне на них ответишь. Если мы не успеем узнать то, что нам интересно, а песок уже закончится, с тобой поговорит Киаран. Ты меня понял?

– Да. Да, пожалуйста, спрашивайте. – Виктор в ужасе смотрел на тонкий песочный ручеек. Вопреки всем известным ему законам физики он сочился с немыслимой скоростью.

– Расслабься, Виктор. У тебя еще полно времени.

– Прошу вас, прошу, спрашивайте. Начинайте, я готов.

– Начнем с вопросов, на которые, как нам кажется, мы уже знаем ответы. Сразу станет ясно, не морочишь ли ты нам голову. Типа проверка на честность. Ты друг Джаффа Маккриди, да или нет?

– Да.

– Отлично. Хорошее начало. Недавно он приходил сюда?

– Да. В понедельник.

– Правильно. Чего он хотел?

– Обменяться машинами на несколько дней.

– Ты согласился?

– Да. Он мой приятель. Попросил выручить. По‑моему, приятелям надо помогать.

– Очень похвально. Скажи мне марку, цвет и номер своей машины.

Виктор сказал.

– Что еще?

– Я не понял, в каком смысле «еще»?

– Что еще он хотел?

– Ничего.

– Тик‑так, Виктор. – Бритый постучал по часам. Казалось, песок побежал быстрее. – Время истекает.

– Ладно, ладно! Ему был нужен ствол.

– А у тебя как раз завалялся лишний?

– У меня есть источник. Джафф это знал. Я иногда помогаю людям с такими проблемами.

– И ты дал ему ствол?

– Продал. «Байкал» с глушителем.

– Это ненужные подробности. Ты теряешь время. Это все?

– Да, клянусь вам.

– Где он?

– Не знаю. Он взял машину и уехал. Я даже не видел, в какую сторону он направился.

– Куда он поехал?

– Я же говорю, не знаю.

– Виктор, времени у тебя мало. Лучше скажи правду.

– Я… он сказал, что в машине его ждет девушка.

– Трейси Бэнкс?

– Не знаю. Я ее не видел, а он не назвал имени. Я считал, его подружку зовут Эрин, но это же Джафф, кто его знает.

– А он такой дамский угодник, наш Джафф?

– Да.

– Куда они поехали?

– Он сказал, что они поедут в коттедж ее отца, где‑то за городом, и несколько дней побудут там, пока он не утрясет свои проблемы, а затем он хотел рвануть в Лондон.

– Куда именно?

– Не знаю. Честно, не знаю. Он не сказал.

– Виктор…

– Да с чего мне врать?

– Непонятно. Время почти вышло. Я бы на твоем месте врать точно не стал. А ты вот врешь зачем‑то.

Виктор облизал губы:

– Короче, у него в Лондоне, в Хайгейте, есть приятель. Зовут его Джастин. Я его видел всего один раз. Он занимается незаконной иммиграцией и прочими нехорошими вещами. Я в такие дела не лезу, это не по мне. Как его фамилия, я не в курсе. Джафф как‑то сказал, что в случае нужды Джастин ему поможет. Сделает поддельный паспорт и все такое. Больше я про него ничего не знаю. Клянусь.

– Хайгейт большой.

– Да. Но я, честно, не знаю, где он там живет.

– Может, Киаран сумеет помочь тебе вспомнить?

Виктор отчаянно задергался, но без толку.

– Я больше ничего не знаю!

Бритый с сомнением посмотрел на него и повернулся к напарнику:

– Как думаешь, Киаран?

Киаран разглядывал Виктора, кажется, целую вечность. Последние песчинки сыпались в нижнюю колбу. Во рту у Виктора пересохло, он с трудом мог глотать. Еще немного, подумал он, и я начну рыдать и просить, чтобы они надо мной сжалились.

– Не‑а, – наконец уронил Киаран и завернул свои инструменты. – Он того не стоит. Ни черта он больше не знает.

У Виктора задрожали колени.

Лысый взял со стола часы и убрал их в сумку.

– Успел в последнюю секунду. – Он потрепал Виктора по голове. – В самую последнюю. Ладно, слушай дальше свою дерьмовую музыку. Но помни, мы знаем, где ты живешь. Надеюсь, тебе не надо объяснять, что будет, если нам придется наведаться к тебе еще раз?

Виктор покачал головой.

– Хороший мальчик. – Бритый шлепнул его по щекам – вроде бы в шутку, но довольно чувствительно. – Уходим, Киаран.

Они выключили свет и пошли к двери.

– Разве вы не развяжете меня? – тихо пискнул Виктор.

Бритый обернулся и холодно проговорил:

– Не думаю, что это хорошая мысль. Киаран может случайно взять да и порезать тебя. Не разберет второпях, где клейкая лента, а где уже ты сам. Мы сделаем по‑другому. – Он подошел к Виктору и отрезал от ленты небольшой кусок. – Это тебя убережет от ненужных ошибок. Не волнуйся. Кто‑нибудь придет сюда, попозже. Друзья или еще кто. Тебя же иногда навещают знакомые?

– Но как же я дам знать…

Бритый заклеил Виктору рот, прежде чем тот успел договорить.

– Придумай что‑нибудь. Напряги мозги, ты же умный.

И они ушли, но перед тем включили проигрыватель.

 

Больницы всегда нагоняли на Бэнкса тоску, и, пока он сидел в кафетерии, наблюдая за растерянными родственниками, на минутку отлучившимися от постелей своих больных детей, стариков‑родителей и увечных друзей, веселее ему не стало. Пара за соседним столиком обсуждала побочные эффекты после операции на предстательной железе. Бэнкс попытался не слушать их и сосредоточиться на том, что говорила Уинсом. Слава богу, хоть кофе здесь приличный. Есть ему не хотелось вовсе, хотя время обеда давно миновало, пора бы и проголодаться. Не хотелось даже спать – после того, как он увидел Энни и узнал, что происходит. Медсестра сказала им с Уинсом, что ее отец уже едет в больницу.

– Из того, что ты мне рассказала, я понял следующее, – подытожил Бэнкс. – Энни ранили, когда она приехала ко мне в дом, чтобы полить цветы. Она не подозревала, что может там встретить Трейси с приятелем.

– Очевидно, нет. Я даже уверена, что она об этом не знала. В противном случае обязательно бы подстраховалась и поставила кого‑то в известность.

– Не факт, если она хотела уберечь меня или Трейси от лишних неприятностей, – мрачно возразил Бэнкс. – Возможно, она надеялась, что справится с проблемой сама. Продолжай, пожалуйста.

– На самом деле этот парень – бойфренд Эрин Дойл, а не приятель Трейси.

– А Эрин арестована за хранение оружия?

– Да. Она под домашним арестом.

– Этот парень, как его…

– Джафф. Полное имя Джаффар Маккриди, но все зовут его Джафф.

– Вероятнее всего, именно он стрелял в Энни?

– Мы думаем, да.

– И Трейси позвонила в службу спасения?

– Да. Голос женский, звонили с ее мобильного. Я слышала запись, мне кажется, это Трейси. Она была напугана.

– Понятное дело.

– Нам удалось найти ее телефон, рядом с тем местом, где, видимо, стояла их машина. Он разбит вдребезги. Но сим‑карта уцелела, и мы установили, что предпоследний звонок был сделан в понедельник.

– То есть в тот день, когда все это завертелось?

– Да, в тот день Джульет Дойл пришла в участок рассказать о пистолете. Энни говорила, что она спрашивала вас.

– Меня?

– Да. Вероятно, надеялась, что вы сможете все уладить, не поднимая лишнего шума и без особого вреда для Эрин.

– Понятно, – кивнул Бэнкс. – Но меня не было, и все пошло наперекосяк. Эрин арестовали, а Трейси побежала предупредить ее бойфренда.

– Похоже на то, – согласилась Уинсом.

– А что с Джульет Дойл?

– Она пока у Харриет Уивер. Ей, разумеется, никакие обвинения не предъявлены.

– Разумеется. – Бэнкс отхлебнул кофе и устало потер лоб: – Вряд ли этот Джафф позволял Трейси пользоваться телефоном. Наверняка боялся, что мы сможем вычислить, где они. Он, скорее всего, забрал телефон еще в понедельник и выключил его. Вопрос в том, по своей воле она с ним находилась или нет? Ты как думаешь?

– Трудно сказать. Поначалу, может, и по своей. Роуз утверждает, что Трейси пошла к Джаффу домой исключительно по собственному желанию. Мы не знаем, как дальше развивались события, но, вероятно, именно она привезла его в ваш коттедж. Хотя не исключено, что он ее заставил. Что происходило в коттедже, нам неизвестно – там полный хаос, – но я, так же, как и вы, не верю, что Трейси могла участвовать в нападении на Энни.

– Точно не могла, – решительно заявил Бэнкс. – Это полный абсурд. Как бы ни развивались события вначале, но теперь, я уверен, Трейси стала заложницей этого Джаффа Маккриди. Странное имя, кстати сказать. Что‑нибудь о нем разузнали?

– Кое‑что удалось раскопать. Его мать родом из Бангладеш… ну то есть была родом – она умерла от рака несколько лет назад. Ей только что исполнилось сорок. Работала моделью. Красавица – по любым меркам. Она вышла замуж за Джека Маккриди. Этому шотландскому парню из Ист‑Килбрайда удалось создать в Англии целую сеть букмекерских контор, и еще он потихоньку инвестировал в кинобизнес. Так они и познакомились. Джеку нравилось тусоваться с киношниками, тем более со звездами.

– Вспомнил, – кивнул Бэнкс. – Я время от времени натыкался на его имя в газетах и видел фотографии: голливудская улыбка и по бокам хорошенькие старлетки. Что‑то не припомню ни одного букмекера, которому можно было бы доверять. Но ведь он, кажется, тоже на том свете?

– Да. Сердечный приступ. Восемь лет назад. Про него ходили разные слухи: и что деньги отмывает, и с жокеями в сговоре, в общем, жулик. Но ничего не было доказано, и умер он от болезни. А развелись они, когда Джаффу было восемь лет. Мальчик уехал в Индию с матерью, и там она стала довольно известной актрисой. Джафф привык, что с ним носятся как с великой драгоценностью. А когда мать умерла, его отправили сюда и отец поместил его в школу. Джаффу тогда было тринадцать и к отцу, как я поняла, он никаких нежных чувств не испытывал. Позднее он поступил в Кембридж. На факультет философии.

– Хорошо учился?

– Средне. Преподаватели говорили, мог бы добиться куда большего.

– Обо мне говорили то же самое: «Мало старается». Смутьян и хулиган?

Уинсом улыбнулась:

– Да нет, неприкаянный какой‑то. Плохо вписывался в окружение. Ничего общего с обычным для вашего поколения бунтарством.

– Ясно, – сказал Бэнкс. – Последствия психологической травмы, наверное. Сколько ему сейчас?

– Тридцать один.

– Работал где‑нибудь?

– Насколько нам удалось установить, никогда.

– Раньше попадал в поле зрения полиции?

– Нет. Но я навела справки у Кена Блэкстоуна, и выяснилось, что в Западном Йоркшире его держали на примете. Ничего конкретного, одни подозрения, что он как‑то завязан с наркотиками, с подпольной лабораторией. Его приятель по Кембриджу, химик по образованию, сейчас у них в разработке. Дело движется медленно, как сказал Кен. Пока они ничего не нашли. – Уинсом достала два портрета, нарисованных Роуз. – Вот эти голубчики тоже ищут Джаффа и Трейси. Выдают себя за полицейских. Роуз, соседка Эрин и Трейси, от них немало страху натерпелась. Обошлось, впрочем.

Бэнкс внимательно изучил рисунки – четкие, хорошо сделанные умелой рукой. Он не специалист, но, похоже, у Роуз явный талант художника.

– Она говорит, они представились как Сэндлвуд и Уоткинс.

– И наврали, – сказал Бэнкс. – Это Даррен Броди и Киаран Френч.

Уинсом изумленно открыла рот:

– Вы их знаете?

– Такая уж у меня работа – знать всяких ублюдков. Довелось как‑то с ними встретиться. Они работают на Джорджа Фанторпа, более известного как Фермер.

– Я про него слышала.

– Неудивительно. Он хорошо известен в графстве. Изображает из себя хозяина поместья, этакого благородного лорда, владеет кучей земельных участков, у него свой молочный завод, конюшни, лошадей разводит. Живет около Рипона. Его грязные лапы дотянулись аж до Мидлхема. А может, и дальше.

– Отец Джаффа был букмекером. Думаете, их что‑то связывало с Фанторпом?

– Сомневаюсь, – покачал головой Бэнкс. – Может быть, когда‑то они и водили знакомство, но Джек Маккриди давно умер, так что Джафф нашел собственные выходы на Фермера. Основной доход Фанторп получает от продажи наркотиков, в первую очередь героина и кокаина. Сам он, разумеется, и близко к ним не подходит. У него имеется сеть распространителей, по большей части из числа студентов. А все его фермерство – это благообразное прикрытие, красивый фасад, за которым удобно отмывать деньги. Он, наверное, единственный, кому в наши дни фермерство приносит доход. Что касается лошадей, то это так, хобби – вроде как ему по статусу положено заниматься чем‑то в этом духе.

– Откуда вы все это знаете?!

Бэнкс допил кофе и устало вздохнул:

– Лет шесть назад я прижал одного мелкого драгдилера, некоего Яна Дженкинсона из Иствейлского колледжа, в связи с убийством в Вудхаус‑Мур, и он невзначай упомянул про Фермера. Убитый, Марлон Кинкейд, тоже приторговывал наркотой. Его клиентами были студенты Лидса, благо их в этом городе полно. Очевидно, Дженкинсон брал часть товара у Кинкейда, а тот был связан с организацией Фанторпа. Выяснилось, что Кинкейд предпочитал действовать сам, без крыши, и это бесило Фанторпа. Я навестил Фермера. Скользкий ублюдок, он отлично разыграл роль, изображая добропорядочного джентльмена, однако есть такая вещь, как чутье, и его не обманешь. Согласна?

– Безусловно. Сейчас я получила этому лишнее подтверждение.

– В смысле?

– Это не может быть простым совпадением. Я еще не успела вам сказать о результатах экспертизы: из пистолета, обнаруженного в спальне Эрин, пятого ноября две тысячи четвертого года было совершено убийство.

– Да, именно тогда и застрелили Кинкейда. Интересно.

Уинсом кивнула:

– Весьма. Надо бы нам еще раз пообщаться с этим Дженкинсоном, если удастся его найти. А вы тогда нарыли что‑нибудь на Фанторпа?

– Ничего внятного. Не удалось копнуть достаточно глубоко. Все, с кем я говорил, немедленно замыкались и отмалчивались. Боялись. Я приезжал к нему еще раз и видел у него в доме этих двух уродов, Даррена и Киарана. Они маячили на заднем плане, но он мне их представил деловыми партнерами. Угу. Какое‑то время они за мной даже ходили – то на улице, то на парковке или в супермаркете вдруг вылезут из‑за угла и, мерзко улыбаясь, подойдут поздороваться. Спросят, как жена, как дети. Короче, запугивали, но мягко.

– И вы испугались?

– Немного. Про них ходят жутковатые слухи. Даррен бандит, не совсем безмозглый, но все равно бандит. А вот Киаран, как говорят, настоящий садист, ему доставляет удовольствие причинять боль и калечить людей. Вроде бы у них на счету не одно убийство, и все по заказу Фанторпа. Но ты же знаешь, как бывает: никаких свидетелей, всегда стопроцентное алиби. Что касается Марлона Кинкейда, то дрянь он был редкостная и большинство его знакомых нимало не огорчились, когда его грохнули. Нам не удалось никуда продвинуться ни в отношении Фанторпа, ни по делу об убийстве. Кинкейда многие ненавидели, особенно родители, чьи дети умерли от передозировки. Полиция Западного Йоркшира проявила максимум активности, но им не удалось собрать достаточно доказательств. Мы имели к этому делу косвенное отношение, только в связи с Дженкинсоном. И против Фермера у нас ничего не было. Он ловкий гад, концов не найдешь. Может быть, что‑нибудь смогли бы сделать налоговые эксперты, изучить, например, его бухгалтерские книги, как было с Аль Капоне, но не удалось наскрести улик, чтобы получить ордер. И в результате нам сказали: «Забудьте об этом». У нас тогда были более важные дела, так что Фермер остался в тени, правда, напротив его имени поставили знак вопроса. Киаран и Даррен оставили меня в покое. Не скажу, что я про них напрочь забыл, но и сон из‑за них тоже не потерял.

Уинсом рассматривала противные физиономии, мастерски нарисованные Роуз.

– Да уж, такие рожи не скоро забудешь. Интересно, а почему их не тревожит, что люди, с которыми они «общались», могут их запомнить и описать? Или вот даже нарисовать?

– Они уверены: достаточно только пригрозить, что, дескать, вернутся и отомстят, чтобы запугать человека и заставить его молчать. Не забудь, большинство из тех, с кем они имеют дело, такая же точно мразь, и им это известно. А вот Роуз оказалась из другого теста.

– Они не могут снова к ней прийти? Может, мы должны обеспечить ей защиту?

– Не стоит. Она слишком мало для них значит. Они и пришли‑то к ней на всякий случай, вдруг Роуз что‑нибудь да знает. Уверен, больше им ничего от нее не нужно. Что хотели, они узнали, теперь ищут дальше. Их не волнует, что мы в курсе, как они выглядят, или что по всему дому – их отпечатки пальцев. Им это безразлично. Если случится что‑то серьезное, у них будет железное алиби. – Бэнкс помолчал. – У тебя есть какие‑то нити, которые ведут к этому маленькому ублюдку, Джаффу? Я намерен найти его и самолично растереть в дерьмо. Извини за грубость, конечно.

– Вполне понимаю вас, сэр, – сказала Уинсом. – Извинения приняты.

– Благодарю.

– Я хотела бы задать вам один вопрос, если позволите.

– Вперед.

– Насчет Трейси и ее участия в этом деле. Вы намерены поставить в известность свою семью? Сандру? Брайана?

Бэнкс ненадолго замолчал, потирая переносицу. Кофе помог лишь отчасти – он снова почувствовал страшную усталость и внутреннее опустошение, хотелось лечь прямо на лавку у стены, свернуться калачиком и немедленно заснуть. В голове стоял гул, предметы расплывались перед глазами.

– Нет, не намерен. Во всяком случае, пока. Последнее, что мне сейчас нужно, это чтобы Сандра маячила за спиной, а перед носом болтался Брайан, спрашивая, чем он может помочь. Они будут только мешать. Да и потом – Брайан, насколько я знаю, сейчас уехал в турне со своей группой.

– А не лучше, если они обо всем узнают от вас, а не из газет или в новостях по телевизору? Мы не сможем до бесконечности держать прессу в неведении – какие‑то подробности все равно просочатся.

– Наверное, ты права. Но сейчас я точно к этому не готов. Надо надеяться, что к моменту, когда журналисты что‑то пронюхают, все уже будет позади. Тогда я им и расскажу. А по‑хорошему, так лучше бы им и вовсе ничего не знать.

– А вашим родителям тоже не станете говорить? Все‑таки они ее бабушка и дед…

– Они уехали в круиз. Как всегда в это время.

Уинсом пожала плечами:

– Что ж, решать вам. Когда они вернутся, все равно узнают.

– Это будет потом, а меня волнует то, что сейчас. Каковы последние сводки?

– Я не в курсе. Не забывайте, что я встречала вас в аэропорту.

– Да, конечно. Кстати, спасибо тебе. Я предлагаю сейчас поехать в участок и узнать, что нового. Непонятно только, какова будет моя роль. Сидеть дома и грызть ногти я не смогу, но сильно сомневаюсь, что мадам Жервез допустит меня к расследованию…

– Она хотела как можно скорее встретиться с вами и обсудить это. Я уверена, что она сумеет вас как‑то задействовать. А насчет сидеть и грызть ногти… я бы посоветовала вам побыстрее подыскать для этого занятия временное пристанище.

Бэнкс с удивлением поглядел на нее:

– Почему?

– Вы, видимо, забыли, сэр, что в вашем коттедже совершено преступление. Он опечатан. Вы не можете поехать домой.