Часть первая 4 страница. Ночь – это их время. Не твое

Ночь – это их время. Не твое

Ночью вместо маленькой птички залетит огромный стервятник, как в легенде о Прометее, и начнет клевать твою плоть. Ты начнешь кричать и плакать, отбиваясь, но он сильнее тебя.

Он выклюет глаза и язык с корнем, и ты уже не сможешь позвать на помощь.

И темнота наступит вечная…

Это страх смерти…. Животный страх.

Когда тебе всего четыре года – ты очень боишься темноты.

 

 

Таких пережитых потрясений много.

Это бессильная, разъедающая изнутри ярость, когда твоя первая любовь издевательски, презрительно смотрит на тебя, как на насекомое. А потом берет под руку твоего приятеля, и едет вместе с ним к нему домой. Зачем? От этой мысли хочется крушить стены, выть в голос. Заставить ее, не зная как, уйти с тобой, а не с ним, всеми силами заставить! А его – захлебываться собственной кровью где-нибудь, на задворках у помойки, в выгребной яме. Чтобы сама мысль о ней не секундой больше не задержалась в его паршивой голове. Чтобы он скулил, как побитая собака. Как шакал.

Но… ты не можешь.

Ты понимаешь, что парень-то тут как раз не причем, и все это нужно проделать не с ним, а с ней. Именно это и заставляет тебя в бессильной ярости кусать до крови губы, чтобы проглотить готовые вырваться наружу слова и, развернувшись, еле сдерживая слезы, молча уйти не с чем. Это и заставляет твою душу разрываться на части от ярости и незаслуженной обиды.

Это бессилие. Бессилие и отчаянье: зачем, как жить дальше?

Потому что, когда твоя первая любовь оказывается невзаимной – Хочется покончить с собой.

Это шок, когда ты вдруг осознаешь, что обычный огонь, на котором ты готовишь пищу, может прожарить тебя, вместо еды. Как того маленького мальчика, с головешкой вместо ноги. Шок, что от тебя могут остаться одни угли, или подгорелый шашлык для людоеда.

Потому что, если людоеды существуют – они обязательно тебя съедят. Зажарят, как цыпленка. Именно на таком огромном огне.

Это стыд. Стыд и бессилие. Когда ты готов провалиться сквозь землю, закрыть глаза и исчезнуть, раствориться, рассыпаться на атомы. Когда ты готов сгореть со стыда, от того, что в первый раз перенервничал так, что кончил, даже не успев начать.

Это боль. Страшная боль, когда тебе надавили на загноившийся палец с такой силой, что ты потерял сознание.

Это и радость. Радость от того, что мама все-таки нашла тебя, и теперь ты не умрешь в когтях стервятника.

Это грусть. И тоска от того, что твой тяжело больной любимый дедушка сегодня умер.

Это прозрение.

Это ужас.

Это надежда. И счастье.

Это отчаянье, ненависть, негодование, удивление, облегчение, ожидание и неизвестность.

Все вместе, вперемешку; разом и по отдельности.

Это чудо

Это жизнь.

Вся жизнь проносится перед глазами. И ты уже не знаешь: жуешь ли ты сейчас дома яблоко, внимательно следя за сюжетом фильма, или сидишь в углу, в заброшенной древесной сторожке. А яблоко и фильм – это всего лишь прожитые воспоминания прошлой жизни…

 

 

Глубоко вздохнув, я в раз вывалил Владимиру Владимировичу оба эпизода с зеркалом. Он слушал внимательно, не перебивая, изредка уточняя некоторые детали и постукивая ручкой по столу.

Когда я закончил, он все еще молчал. Потом кивнул каким-то своим мыслям и обратился ко мне:

- Знаешь, Влад, это все очень интересно. Раньше же такого не было?

Я отрицательно мотнул головой.

- Ничего?

- Только воспоминания,- кивнул я. – Как наяву. Но ничего сверхъестественного.

- Никаких проникновений в иные миры, сквозь предметы, пространство… время?

Я на секунду задумался.

- Время.

- Ну-ка, ну-ка, - он оживился. – Поподробнее?

- То-олько воспоминания.

- А, вот оно что…. Нет, кроме воспоминаний. Никогда больше ничего странного не происходило?

- Не-а! – весело отозвался я. – Ни-че-го. Раньше ничего. А теперь – я сошел с ума?

Он слегка усмехнулся.

- Ну или пришел к нему.

- Что??? – опешил я.

- Сойти с ума, Влад – это весьма относительное понятие. Можно наоборот – прийти к нему. Все зависит от точки отсчета. Все здесь, - он постучал ручкой себе по лбу. – В твоей голове.

- В каком смысле? – снова не понял я. Я вообще его редко понимал.

- Мозг человека – загадка, - Владимир Владимирович вздохнул. – Все, что доступно для нас, обычных людей – это всего лишь пять – семь процентов его возможностей. Мы мыслим лишь малой толикой его объема.

- А остальное? Оно как бы мертвое?

- Скорее спит. Мозг выполняет свои, если можно так выразиться, физиологические функции. Это как компьютер. Он выполняет те команды, которые мы ему вводим. Передает их в виде нервных импульсов, и мы ходить, говорим, моргаем газами. Он контролирует все наши действия, подавая сигналы тем или иным группам мышц. Или наоборот – Самостоятельно посылает сигналы. Если в принтере кончилась краска, если существует ненужная информация. Если вдруг появился вирус и испорченные файлы.

- И тогда мы едим, пьем, ходим в туалет и лечимся, - поймал я его мысль.

- А когда переходим в ждущий режим – то ложимся спать, - он кивнул. – Правильно. Но это что касается его физиологических возможностей – тут все в норме. Это все, - он щелкнул пальцами, – осязаемо. Теперь, что касается того, что мы не можем потрогать.

Это его НЕ физические возможности.

- Экстрасенсорные?

Владимир Владимирович покачал головой и тихонько опустил на стол ладонь. Не хлопнув ею, а слегка придавив.

- Подожди. Мы разобрались только с физическими инстинктами…. Или лучше сказать рефлексами? Мы не контролируем их. Мы не контролируем чувство голода, и когда нам нужно испражняться. Хотя это тоже все относительно, но не в этом суть. Мы можем только дать мозгу команду, Чтобы взять в руки ложку или снять штаны. Это и есть инстинкты. Только, - он подчеркнул последнее слово.

Я задумался.

- Одними инстинктами живут только животные…

- А что отличает нас от животных?

- Чувства, эмоции?

Он пожал плечами.

- Собака тоже радуется, когда встречает хозяина – и прыгает лапами ему на грудь.

Что тебя отличает от этой собаки?

- Контроль над эмоциями?

Он замялся.

- Мм…не совсем. Подумай.

- Умение контролировать свои инстинкты?

- Совсем не туда. Мы можем только притуплять их или некоторое время не обращать на них внимание. И только.

- … общение, умение думать, мыслить?

- Дальше.

- Размышлять?

- Уже лучше, - ободрил он меня.- Что еще?

- Господи… не знаю! Интеллект, развитие. Культура. Коммуникабельность. Возможность предполагать. Вера в Бога – религия, наконец!

Владимир Владимирович одобрительно кивнул.

- Ну, в общем, все правильно.

Мы умеем не только размышлять и делать из этого соответствующие выводы, но и строить предположения и просчитывать варианты того или иного события на будущее, то есть, мыслить абстрактно, образами.

- Ум?

- Разум. Какая- то трех мерность мыслительного восприятия мира. Это то, что дает нам природа вместе с инстинктами – то, что дает нам возможность развиваться, как личности.

Я хмыкнул.

- Некоторым она не дает и этого.

- ну… что поделаешь. Везде есть исключения, и не всегда положительные, к сожалению, - он растерянно постучал ручкой по столу.- Давай вернемся к нашей голове. Так вот. Все перечисленное выше – это всего лишь верхушка айсберга – те пять - семь процентов от реальных возможностей нашего мозга.

Это те самые процессы, которые мы можем проводить с информацией, полученной нами физическим способом.

Я закрыл глаза и в изнеможении откинулся на спинку кресла.

- Ни-че-го не понял, - признался я.

Смотри, - начал он мне объяснять. – Как мы ее получили? Прочитали, услышали, увидели…. Придумали сами, наконец. Ты можешь, к примеру, увидеть ток, или инфракрасное излучение? Электромагнитные волны?

- Так, значит, все-таки экстрасенсы?

- Да, - кивнул он. – Вот теперь да. Они способны на то, чего не можем мы, благодаря тому, что им частично открыт доступ к тем, недоступным для нас девяноста трем процентам возможностей, в которые никак не заглянуть.

По профессии я врач. То есть – ученый. То есть, как ученый, я не могу допускать наличие у человека сверхъестественных, Не физических способностей, но как факт, я не могу отрицать существование таких людей. Это тупик. Одно противоречит другому. Но, как врач психиатр, я знаю много случаев, доказываемых обратное.

В моей практике встречались разные люди, Влад. Одна девочка, с врожденным слабоумием писала удивительные стихи. Прямо дух захватывало. Она говорила, что по ночам к ней прилетает маленький эльф, садиться на спинку кровати и нашептывает их ей. А она просто записывает их за ним. Бред, скажешь? Возможно. А возможно и нет. Может он действительно прилетал к ней. Только она не может нам это доказать, так как мы его не видим.

Понимаешь?

Я покачал головой.

- А вот еще пример. – Владимир Владимирович потряс в воздухе ручкой, зажав ее между пальцев. – Женщина, пережившая клиническую смерть. Очнулась – и чудесным образом начала лечить людей. Не знаю, как она это делает – это не в моей компетентности. Но диагноз она ставила безошибочно.

Она говорила, что когда она просто берет человека, то нездоровый орган начинает говорить с ней. Жаловаться, просить о помощи, объясняя, что с ним случилось, и как это исправить.

Похоже на предыдущую историю? Да. Бред? Опять же, да. Ведь органы, по идее не разговаривают. Но здесь у нас есть неоспоримое доказательство того, что это не выдумка: диагноз она ставила безошибочно.

Я молчал и внимательно его слушал.

Он выпрямился и взял ручку за разные концы. Начал попеременно опускать то один, то другой. То один, то другой.

Затем резко крутанул.

- Понимаешь – организм человека составляет одну единую, сложную систему. Но каждый его орган имеет свою энергетику и работает на определенной частоте. Популярная сейчас современная компьютерная диагностика, без обследований и анализов, как раз и работает по такому принципу. Аппаратура улавливает частоту наших органов. Если орган не в порядке – его частота сбивается, и компьютер тут же выдает результат.

Так и эта женщина: беря человека за руку, она настраивается на его частоту. Больной орган сигналит и выбивается из общего ритма. Это он с ней разговаривает – его сигнал она улавливает.

Так и девочка.

Не важно, прилетал к ней эльф, или нет, но она что-то слышала, улавливала и записывало это. Мы можем считать это и вдохновением, что стихи рождались у нее в воображении. Но для нее все не так. Она их не сочиняла – она просто принимал информацию. Информацию, не видимую для большинства людей.

Возможно, будь она обычной девочкой, как все, она бы тоже почувствовала ее, краем сознания. И написала точно такие же стихи. Но в этом случае, она бы посчитала это за вдохновение. И сочинила бы их сама.

- А так – к ней прилетал эльф, - закончил я. – или неосознанно уловила какую-то частоту.

- Именно. Частности не важны, согласись? Просто для таких людей получить доступ к этой информации так же легко, как для нас невозможно.

Он оставил, наконец, ручку в покое, облокотился о стол и уставился на меня своими детскими голубыми глазами.

- Так, может, это не они ненормальная, а мы – слепцы? Может, не эти люди сошли с ума, а мы - никак не придем к нему?

Я сидел и не знал, что сказать. Вот он - психиатр. Ты приходишь к нему, говоришь, что тебя глючит, а тебе в ответ - расслабься! все хорошо - это наоборот, здорово!?

- Получается, - начал я, - есть вероятность того, что из нас двоих я нормальный…

- А я слегка недоразвитый, - закончил он. – Что врач не я, а ты, и, возможно, психиатрами должны быть именно такие люди с невероятными возможностями, а мы просто на просто не осознаем, что нуждаемся в их помощи.

Он наклонил голову к плечу и еще больше стал похож на большого ребенка.

- Но это только предположение. А возможно, сейчас все так, как и должно быть: я доктор, а ты – мой пациент. Ты сошел с ума – я стараюсь, что бы твой ум ушел от тебя не слишком далеко.

Вот и все.

В зависимости, от чего отталкиваться, от точки отсчета, от того, что считать нормой, зависит и то, что с тобой сейчас происходит. Сошел ли ты с ума, как принято у нас считать, или наоборот…

- …пришел. Все зависит, с какой стороны посмотреть?

Он ответил одними глазами: «Ты сам все сказал».

Я сидел и тупо смотрел на его ручку.

- Ну и как быть?

- Что, «как»? – не понял он.

- Что мне делать с этими, моими, э… новыми возможностями? Или просто глюками…?

- Научиться в первую очередь принимать их. Они часть тебя – и вреда причинить не могут.

- А потом?

- Потом попытаемся понимать, какую информацию они в себе несут.

Я не отставал

- А если я все-таки действительно, просто рехнулся?

- Это тоже информация. Тогда будем просто лечиться дальше. Влад, ты пойми – Ты, - он указал на меня ручкой, - перенес тяжелейшую травму. Тебе вскрывали черепную коробку и капались там, в общей сложности пару суток. Клиническая смерть.

Три года твое сознание было ГДЕ-ТО; и никто не знает, с чем оно пришло оттуда и что принесло тебе в подарок.

Я почесал свою «черепную коробку».

Владимир Владимирович вдруг поднялся с кресла и подошел к стоящему в углу шкафу. Порывшись в нем немного, он извлек на свет огромную, невероятно толстую книгу, явно советского образца с латинским названием.

«Справочник лекарств» догадался я.

Водрузив справочник прямо поверх врачебного журнала, Владимир Владимирович раскрыл его где-то на середине и дальше начал перелистывать странички по одной.

- Вот, - ткнул он пальцем в какое-то название. – Зацикливаться на наших рассуждениях мы не будем, а вот таблеточки, на всякий случай попьем. Хорошие таблеточки, - он вытащил из ящика стола чистый бланк и начал заполнять его размашистыми буквами. – У меня здесь его сейчас нет,… прогуляйся до Евгения Николаевича, я ему сейчас позвоню-предупрежу.

С этими словами он отложил ручку и протянул мне рецепт:

- Вот, держи. По одной, утром и вечером, желательно после еды, или вместе с ней. Придешь через неделю. Если что – раньше – в любой другой день, до двух. В крайнем случае – на дежурство, или домой. Позвони только.

Я кивнул, взял листок, и хотел было уже идти, как он остановил меня.

- Да, Влад, - если тебе очень некомфортно – порисуй, попробуй. Порисуйте, - уточнил он. – Тебе это, кажется, помогает?

- Хорошо, Владимир Владимирович. Я подумаю.

До свидания.

- Пока. Влад. Приходи.

 

 

«…к Евгению Николаевичу, так к Евгению Николаевичу».

Я толкнул тяжелую дверь выхода и оказался на улице. По протоптанной врачами, да нами – пациентами тропинке я направился к невзрачному, на первый взгляд, утопающему в деревьях зданию, отгороженному от всего остального мира высокой бетонной стеной.

В главном корпусе психиатрической больнице, помимо регистратуры и приемных кабинетов участковых врачей, на втором этаже находился еще и закрытый стационар, где в темных комнатах, с решетками на окнах, как заключенные, томились бальные душой люди.

Много слухов ходило об этом загадочном и пугающем месте. Я жил отсюда в двух шагах, и из окон моей квартиры отлично было видно все, что происходит во внутреннем дворе – недоступном для глаз обычного прохожего.

В детстве мы с другими мальчишками часто пугали друг друга разными страшными историями и ужасами, якобы происходившими в этом заведении. Чего мы только не придумывали. И что там была подземная стоянка НЛО, что прилетевшие на нем пришельцы захватили здание и теперь исследуют людей, чтобы потом захватить наш мир. Что там находиться секретная база нашего правительства, где сумасшедшие ученые ставят опыты над людьми, пытаясь получить эликсир бессмертия, или внедрить в мозг подопытных секретный чип и потом управлять ими, как роботами. И что там была подпольно организована какая-то секта. Это было место для проведения страшных ритуалов, с окровавленным алтарем и жертвенным камнем, где вызывали самого сатану, а обитающих там людей опаивали дурманящим зельем и приносили ему в жертву. Фантазия у нас тогда работала на зависть всем писателям.

А один раз, втихаря, мы незаметно пробрались внутрь, через черный ход, когда ворота для въезда двор медицинского транспорта были открыты. Вид изнутри немного нас расстроил: длинный узкий коридор, стоящие вдоль него, по сторонам от дверей деревянные скамейки. На них самые обычные люди, со скучающими от ожидания лицами. Ничего сверхсекретного. Прямо напротив меня висел нелепый детский рисунок из «Алисы в стране чудес». Алиса бежала за кроликом.

Но мы не унывали: мы знали, что все тайны этого места скрыты под землей, или на втором этаже.

Стараясь не привлекать ничьего внимания, мы, оглядываясь, начали подниматься по уходящей вверх лесенке. Проскочили два пролета встали в тупик: перед нами была закрытая дверь с маленьким, задвинутым с той стороны дощечкой, окошечком.

Подергали – заперта. Не солоно хлебавши, все начали спускаться вниз, как вдруг за дверью послышался шорох и чьи-то неразборчивые голоса. Я был ближе всех, поэтому моментально прильнул к ней ухом и прислушался…

Неожиданно опора под руками исчезла. Я посмотрел вверх: передо мной, как из-под земли вырос огромный великан.

Мальчишек как ветром сдуло; а у меня ноги приросли к полу. Я не мог пошевелиться и все стоял и смотрел на этого громилу снизу вверх…

Это был он. Тот Бармалей, про которого так часто рассказывала мне мама. С теми же огромными в пол-лица вращающимися глазами и густой черной бородой, который пожирает детей и маленьких зверушек. Я не читал сказку К. Чуковского, но мама говорила, что он приходит по ночам к тем мальчикам и девочкам, которые капризничают и не слушаются родителей, и утаскивает их в свое подземелье.

А там…

В этот момент я понял, что сказки существуют. Что Бармалей пришел за мной. Это я не послушался старших и тайком пробрался на запретную территорию, прямо в его логово. За что теперь и поплатился. Он схватит меня, затащит в темную пещеру, где держит своих жертв, потом разожжет огромный костер и долго, смеясь, будет обгладывать мои косточки. И бедные родители никогда не узнают, что их непутевый сын сгинул, не дойдя десяток метров до дома, в страшном логове людоеда, которое скрывается од видом обычной городской больницы.

Бармалей стоял как гора, неподвижный, задавливая своей мощью. Он не спешил: жертва сама пришла к нему, и теперь ей некуда было деться. Бармалей криво усмехнулся и потянул ко мне свою лапу…

Оцепенение спало. Я развернулся и, не замечая под собой ступенек кинулся вниз. Своды здания оглашал раскатистый хохот Бармалея. Задыхаясь, с бешено стучащим и, готовым разорваться от страха, сердцем, я вылетел на улицу, и сломя голову помчался к дому.

Я знал, почему он так смеялся: потому что я не мог убежать далеко. Он знал, что я живу неподалеку, и рано или поздно он схватит меня. И он знал, что я знал – поэтому не торопился.

Он обязательно должен был прийти, и я его ждал. Каждый день. А по ночам прятался за шторкой в своей спальне, и подглядывал за окно, отчаянно борясь со сном и с ужасом ожидая, когда Бармрлей вылезет из своей конуры и отправиться по мою душу. Ведь я его видел. Я видел его и его логово и мог рассказать про это всем. Поэтому меня нельзя было оставлять на свободе.

Бармалей ждал…

Постепенно детские страхи отступили. Я уже давно не верил в сказку, про замок людоеда, и знал, что никакой пещеры с маленькими узниками нет. Логово оказалось обычным кабинетом, маленьким и уютным, с обоями в цветочек и компьютером на столе. Никаких пещер и детских косточек. А сам Бармалей – обычным человеком и отличным специалистом. Пару раз мне приходилось у него бывать. Он проводил со мной какие-то тесты, тренинги. Один раз – самый настоящий сеанс гипноза. Интересный опыт.

И хотя с тех пор, как я поджидал за занавеской Бармалея, прошло уже много лет и я больше не боюсь темноты, каждый раз, когда я вижу этого человека – мне становится не по себе. Маленький червячок сомнения, оставшийся от детских воспоминаний и страхов, все еще грызет изнутри. А вдруг…

 

 

Евгений Николаевич уже ждал меня на верху, на лестничной площадке, на которой я когда-то чуть не умер от ужаса. Открыв дверь, весело улыбался:

- Здравствуй, Влад. Давно тебя не видел, - он посторонился, пропуская меня. – Заходи.

Первый раз, когда я сюда попал, мне сделалось плохо. Тогда, идя точно также за Евгением Николаевичем, я вертел по сторонам головой и думал, что схожу с ума.

Выйдя из узкого аппендикса, где находился вход на этаж, с сестринской комнатой в самом углу, попадаешь в другой мир. В просторном помещении, с решетчатыми окнами было мрачно даже тогда, когда на улице светило солнце. Дверей в палатах не было. Вместо них – одни пустые проемы предлагали заглянуть в мир безумия. И везде были люди. Они ходили мимо тебя, как зомби, как плавно проплывающие корабли, ничего не замечая вокруг. Некоторые напротив – останавливались и пристально смотрели, наблюдая за каждым твоим движением, следя за каждым жестом, будто дожидаясь момента, когда врач скроется за поворотом, чтобы наброситься на тебя со всех сторон.

Напротив окон, у противоположной стены, за столом, сидела пара отупевших на вид мужиков. С небритыми лицами и в пропахших потом рубашках. Они как будто зависли, каким-то пустым, ничего не выражающим взглядом уставившись на шахматную доску, с обрывками бумаги вместо фигурок. У одного из них с уголка губ капнула слюна.

Люди были везде: они стояли в оцепенении, ходили, заглядывали тебе в лицо безумными глазами, но молчали. Тишина тут была мертвой. Ни разговоров, ни бормотания телевизора, ни хихиканья медсестер – вообще ничего. Все, как в немом кино. Проходя мимо одной из палат, я случайно повернул голову:

Прямо передо мной на кровати лежала женщина. Руки и ноги ее были привязаны к спинкам кожаными ремешками. Окно с толстыми прутьями решетки нависало над ее головой, словно памятник. Стена рядом была ободрана, а на руках больной виднелись кусочки засохшей желтой краски. На ноге, из-под мятого, выцветшего халатика, выползала толстая, выпуклая, как жгут синяя вена, на фоне огромного с кровоподтеками синяка казавшаяся почти черной.

Но самым страшным были глаза. Это были глаза ужаса, самых страшных ночных кошмаров. Казалось, они принадлежали не человеку, а сразу всем чудовищам на свете, рожденных нездоровой фантазией голливудских режиссеров, и обретших подобие жизни на наших экранах. Глаза были пожелтевшими, с красной сеточкой лопнувших сосудов. В них не было зрачков, но они смотрели прямо в душу, наблюдали за тобой…

Остальные пациентки также лежали неподвижно, в тени мрачных стен палаты. Кто-то спал, а кто-то, с широко раскрытыми глазами уставились в одну точку, прямо перед собой, но куда-то в другую реальность.

Зрачки выкатились из ни откуда, и взгляд, полный безумия, прожег сознание.

Руки сжались в кулаки, тело напряглось. Вена на ноге вздулась до такой степени, что должна была лопнуть.

Женщина забилась в отчаянном припадке. Пальцы на руках скрючились и напоминали птичьи лапки. Худенькое тельце выгнулось дугой, а голова заметалась по подушке из стороны в сторону, с такой силой молотя по ней, что казалось, сломается шея. На секунду успокоившись, женщина приоткрыла рот и что-то замычала. Изо рта выдувались пузыри, все лицо было в слюне. Безумная снова замолотила головой по подушке.

Я был заворожен этой ужасной картиной так, что вздрогнул, когда кто-то дотронулся до моей руки – это был Евгений Николаевич.

- Идем, Влад. Ей помогут.

Мы пошли дальше. Уже в кабинете он сообщил мне:

- Это заблудшие души. Они не тупые и не идиоты, какими их считают многие. Просто они не вынесли той суровой реальности, которая их окружает. И чтобы выжить – их сознание нашло такой странный способ защиты. Это не значит, что они не видят действительности или не понимают ее – наоборот. Они все понимают. Только воспринимают все иначе, не так, как мы, но, поверь, намного ярче и больше.

Кто-то такой с самого рождения, кто-то после пережитых потрясений или других, в основном тяжелых событий. Они очень ранимые, как дети. И нам надо их беречь, не дать им заблудиться окончательно. Потому что они почти святые. Убогие – так их называют. Потому что они находятся у Бога.

И поэтому все они намного ближе к истине, чем мы, - закончил он.

Я тогда не понял, что Евгений Николаевич имел в виду.

 

 

Теперь всякий раз, когда я захожу в эту грустную обитель «заблудших душ», я на всякий случай упираюсь глазами в спину доктора и сверлю взглядом в его халате дырку до тех пор, пока мы не окажемся перед дверью его кабинета.

- Прошу!

Он в шутку наклонил голову и вытянул руку в сторону порога, предлагая мне войти.

Я не мог остаться в долгу и сделал «плие».

- Премного благодарен.

Он усмехнулся, но ничего не сказал.

Зайдя в кабинет, прикрыл дверь и только тогда спросил:

- Ну, что там у тебя?

Я плюхнулся в мягкое кресло и положил ему на стол рецепт.

- Вот.

Он взял листок в руки и сквозь толстые очки стал его изучать. Именно эти очки я когда-то принял за «большие, вращающиеся глаза». Кстати, бород с того времени уже исчезла. Если честно, то рядом с таким «Бармалеем» мне было как-то спокойней находиться. С бритым, я имею ввиду.

- Ага, понятно,- протянул он.

Ему понятно? Пока я шел от одного корпуса к другому, я с упорством дятла, долбившего бетонный столб, пытался разобрать, что там написано – нифига. Такое ощущение, что Владимир Владимирович писал пьяный, с завязанными глазами и левой рукой задом наперед, просунув голову между ног.

- У вас есть эти таблетки?

- Если бы их не было – разве тебя заставили идти сюда?

Резонно.

Перешагнув через мои вытянутые ноги, он прошел к окну и сел за свой стол; начал копаться в ящике.

Мне стало стыдно. Я подобрался, выпрямился на кресле, и, крутанувшись, развернулся к нему лицом.

- Евгений Николаевич, а как оно называется?

- Азофен. Держи.

Он кинул мне на стол упаковку с лекарством.

«Азофен» прочитал я. Да уж. Видимо почерк врачей понимают только сами врачи.

- Спасибо…

- Да не за что, – он пожал плечами. – Кушай на здоровье – нам не жалко.

С чувством юмора у «Бармалея» тоже все было в порядке.

- Кстати, - добавил он. – Владимир Владимирович мне что-то сказал, но я так и не понял. Тебе что-то показалось в зеркале, а потом оно разбилось? Или что?

- Не совсем так, - нехотя поправил я его. – Один раз мне показалось, что я вхожу в него. Ну… как в воду. Вытянул руку и стал погружаться. А в другой раз оно превратилось в бумагу и сгорело.

- Не было б печали, да черти подкачали, - он побарабанил пальцами по столу. – И давно?

- Со вчерашнего дня.

- И что, только с зеркалами?

- Пока да, - решил я пошутить.

- А ты, я смотрю, оптимист! - Евгений Николаевич усмехнулся, обнажив ряд крупных зубов.- Смотришь с надеждой в светлое будущее. Ну и как тебе такие перспективы?

Я немного сник.

- Если честно, то не очень, - признался я.

- Да почему так, - удивился он.

- Понимаете, я устал. Мне двадцать шесть лет, из них я три с лишним был неизвестно где. Вернее был-то я в больнице, но…

- Я понял, понял, - кивнул он.

- Так вот. Потом меня доканывала моя возвращающаяся память. Честное слово, Евгений Николаевич, я уже повеситься думал! Это невозможно было. Потом вроде все успокоилось. Я восстановился на учебу, начал работать…. В общем, жить нормальной жизнью. Конечно, воспоминания еще всплывают, но уже не так пугающе, хотя иногда достаточно ярко, – я вспомнил вчерашний пожар в университете. - И вдруг – на тебе! Снова какие- то вспышки. С тобой снова происходит что-то странное, ты опять теряешь чувство реальности…. Но это уже совсем по-другому. Это уже не прошлое… даже не будущее. Потому что в зеркала нельзя нырнуть, как в воду, Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Это что-то совсем… непонятное, - я замолчал, уставившись на упаковку с таблетками.

Евгений Николаевич тоже молчал.

- Понимаете, - продолжил я. - Я обычный человек, с обычными желаниями. И я не хочу терять то, что мне дала жизнь, но ничего больше мне не надо. Я люблю фантастику. Но только в книгах или в фильмах. Люка Бессона, например…

- «Пятый элемент», - вставил он.

- Ну да. Но только придуманную. Стивен Кинг, Сергей Лукьяненко…. Но я никак не хочу, чтобы это все со мной наяву происходило. Я не хочу быть каким-нибудь экстрасенсом, или медиумом, и лечить людей, одним прикосновением. Я хочу закончить университет, работать. Обязательно по специальности – мне нравиться архитектура. Найти себе девушку, нарожать детей….

- Сам? – хмыкнул он.

Остряк….

- Ладно, Ладно. Не злись, - видя мою недовольную физиономию, по-доброму сказал он. – Программа минимум?

Я кивнул.

- Любимая работа, счастливая семья, куча детишек и совместный просмотр фантастических фильмов по вечерам, на любимом диване с кружкой горячего чая в руках?

- Именно.

- Но… Влад, - протянул он. – Видимо последствия той аварии все еще преследуют тебя. По крайней мере, пока. Но для нас самое главное, чтобы они не смогли помешать всем твоим планам на счастливое будущее, ведь так? В противном случае, разве будет иметь твое возвращение в этот мир, если ты сейчас бросишь все, что тебе дорого и будешь разбираться в своих… отличиях от других. Ведь это не значит, что…