Обмен любезностями

Присказка Ныне было или встарь, Жил во стольном граде Царь. Православного народа Был он верный Государь. Чтил священнический чин, Все вокруг считались с ним, Был в делах своих отчетен Лишь пред Господом Самим. У него Иван-сынок - Восемнадцатый годок. О женитьбе ему думать Выпадает самый срок. Вот про это будет сказ, Задержу недолго вас, Не серчайте, что побаски Приукрашены подчас.

Прощание

Хороша царева хата - в сажень рублена палата,
Высоко стоит крыльцо. В зоревое утрецо
Вышел Царь-отец с Царицей, и благой своей десницей
Сына в путь благославил - во дорогу снарядил.

Собирал Иван с собой лук разрывчатый-тугой,
Куль железных сухарей, связь сушеных окуней,
Нож-кинжалище булатный, колонтарь из меди скатный,
Да икону древней школы: Мирликийского Николы.

Чудотворец зело чудный, помоги в дороге трудной!
Враз тут все перекрестились, златой церкви поклонились.
Мать тихонечко всплакнула, Имя Божье помянула.
И покинул дом сынок на неведомый всем срок.

Иван-Царевич и сокол

Не тяжелый труд ходить, легче сказы говорить.
Вышел он во чисто поле, попытать судьбину-долю.
Клал каленую стрелу на тугую тетиву.
Поглядел в лазурну высь - там два сокола неслись.
"Дай-ка счастья попытаю - в сера сокола стреляю".
Поднял вверх разрывчат лук, но послышалося вдруг:

"Не губи меня Иван, знаю я не мало стран
За горами, за лесами, за широкими морями.
Право чуден белый свет, но нигде прекрасней нет
Василицы-мастерицы, что у Змея во темнице.
Змей-похитчик деву ту выкрал в лонешнем году.
И поганое зверье домогается ее.
Был я возле той темницы, видел облик царь-девицы.
Службу верно сослужу, и дорогу укажу.
Лук Царевич опустил, - Бог с тобой! - проговорил.
– Коли сокол мне открылся, значит жребий мой свершился.

Сокол по небу летит, Ваня по полю спешит.
Вот взбежали на курган, сокол молвил: "Знай Иван,
Силу надо разуметь, змея так не одолеть.
Чтоб главы его отсечь, кладенечный нужен меч.

Где раскосая рябинка, потайная есть тропинка,
Той тропой упрешься в лес, что не взвидишь и небес.
Кроны густо раздаются, корни в мхах ползут-плетутся.
То болотина, то кряж, где сидит коварный страж.
Он болотно мутит тесто, и укажет это место.
Только ты не торопись - водяного стерегись.
Торопью погубишь дело, коль полезешь неумело.
А добудешь чудо-меч, не моги тогда прилечь.
В царство Змея путь узнаешь, там и силу испытаешь.
Пусть избавится земля от поганого зверья".

Тут Иван с ним распростился, на тропинку становился.
В свой заоблачный удел сокол тут же улетел.

Иван-Царевич и Сыр-дремучий Бор

За овражиной степною лес раскинулся стеною,
Сыр-дремучий чудо-Бор - не окинет разом взор -
Словно древний богатырь он повел плечами вширь,
А косматы шелома воздвигал под облака.
То ли хвойная дружина, что никем не одолима,
Опочила станом здесь и заводит гулко песнь
В гуслях ветра-непогоды про былинные походы,
Что в дубовый тай-ларец скрыт заветный кладенец.

Наш Иван остановился, в пояс лесу поклонился:
"Гей, ты, Сыр-дремучий Бор, отвори мне свой затвор,
В зелен терем пропусти, потайные вскрой пути.
Во каких твоих глушицах меч неведомый таится?".

Возмахнул кудрями Лес и уста свои отверз:
"Не ошибся ли ты часом, - молвил кряжестым он басом, -
Много витязей лихих, пеших, конных-верховых
Кладенец сыскать пытались, только все не возвращались.
Видно крепко меч и щит от нечистых рук сокрыт.
Коль задумал ты худое, оком глядя на чужое,
Или хочешь ты, как тать, злато-серебро пытать,
Грады, веси, села грабить, суд кровавый в мире править, -
Кладенец не обретешь, только смерть свою найдешь.
Время есть еще очнуться и обратно возвернуться".

Добрый молодец в ответ: "За душой худого нет.
Весть от сокола я слышал - лютый Змей на волю вышел.
Жгет он церкви и поля - содрогается земля.
Губит люд огнем геенским, пышет пламенем страшенским,
И берет себе в полон дев крестьянских и княжон.
Для того и меч ищу я, для того и путь держу я,
Дабы Змея погубить - отчий край оборонить".

"Встать за Русь- святое дело, ополчись на Змеи смело,
Лишь тебе я услужу - тайный кладень укажу.
В глухомани есть поляна, кругом сосны-великаны,
Под одной сосной кондовой ключ струится родниковый.
Коль испьешь из той криницы, то услышишь по глушице
Шорох лиственных кустов, рык звериных голосов,
Гомон всей ватаги птичьей про животный их обычай,
Про лесные сказы-песни. Заночуй на этом месте.
Древний сказ уразумеешь и мечом тем завладеешь.
С ним же непробойный щит, Ангел пусть тебя хранит.
На врага в степи раздольной налетишь как ястреб вольный.
Покрестясь, мечом махнешь, - ему головы снесешь,
Царство змеево порушишь, люд полоненный отпустишь.
Супротив меча того устоять не мог никто.
Длань свою я подымаю - путь-дорогу открываю.

Лапник хвойный Лес поднял, средь стволов открыл прогал.
Ветви расплелись тугие, корни спрятались крутые.
И чуть слышимой стопой царский сын идет тропой.
Замуравилась дорожка, заколодилась немножко,
Так и кажется порой: крепь сомкнется пред тобой.
В нос ударил дух бодяжный, на грибных настоях влажный.
Под шатром нависших крон полумрак со всех сторон.
Та дремучая застава Богом ставлена на славу,
Чтобы орды басурман не губили христиан.
Защищает славный Бор Русь Святую с давних пор.

Волшебный Родничок

Сколько времени прошло - знать не ведает никто.
Шел Царевич долобком, липняком, березнячком,
То болотинка, то падь. День изволил вечерять.
Ясно солнышко с небес затворилось в темный лес,
Сень густая осмеркалась - ночь на землю надвигалась.
Тут и вынесло Ивана на былинную поляну.
Вот, кондовых сосен строй, ключ с волшебною водой,
Мурава постелью льнет - отдыхай-ка от забот.
Подостал Иван припас, все сжевал в единый раз,
Немудреный ужин свой ключевой запил водой.
В сон молитвы прочитал, крестик свой поцеловал,
И как в царскую кровать лег на землю почивать.

Вот, в небесное окошко звезд осыпалася крошка.
Велики творенья Божьи - свет зари померк на всхожье,
И раздумье вековое грезит в соснах про былое.
Ели грозны, многолики в дебрях вытянули пики.
Тишь отверзлась, лишь криница шепчет ласковой водицей.

Вдруг послышалось Ивану: глас раздался на поляне.
Голосок чудесный, тонкий, колокольчик будто звонкий.
- Что за напасть бесовская человека здесь пугает?
То душе моей не мило. С нами Бог и Крестна Сила!
Назови себя скорее, разрублю в куски злодея.
Сжал десницей рукояту своего ножа-булата.

А в ответ ему раздайся: "Эй, царевич, не пугайся,
То волшебный родничок, серебристый быстерок.
Коль испил моей воды, будешь всюду слышать ты
Всякой твари их язык, поднебесной птицы крик,
Шелестенье ветерка, лопотанье ручейка.
Не дивись, в лесной глушице всяки бродят небылицы.
Витязь-бор мне весть оставил, что тебя ко мне направил,
Да б открыть тебе тайницу, где чудесный меч хранится,
Есть про то оружье славне стародавнее преданье".

Семь веков тому назад с черных гор явился гад.
Всяк живот губил нещадно, адский дух горел в нем смрадно,
И такое зло творил - описать не хватит сил.
Собрался народ на вече, ходоки пошли далече,
И призвали миром все Илью Муромца себе.
А Илья то был хитер, с дуру на рожон не пер,
Хоть и лапотник-мужик, все же был не лыком шит.
Знал, чтоб ворога посечь, кладенечный нужен меч.
В том конце земного края есть кузница золотая.
Там глава Небесных сил свят-Архангел Михаил
Отковал оружья много, чтоб в чертог благого Бога
Змей-губитель не проник. Грозный страж Архистратиг
Для Святой Руси спасенье, он имеет помышленье,
И за помощью к нему все направили Илью.
Там в нехоженых пустынях, в неизвестных палестинах
Посещает богатырь Фиваидский монастырь.
И с горячею молитвой пред великой страшной битвой
Подле образа стоял и к Архангелу взывал:
"На кровавый поединок, как простой смиренный инок
Ниц паду перед тобой, Ты же меч свой боевой
Из сокровищницы чудной мне подаждь на подвиг трудный".
Трое дней не ел, не спал, - на икону он взирал.
Вдруг небесный свод открылся, свет нездешний излучился,
И громам подобный глас возвестил: "В нелегкий час
Я тебя благословляю, бранный меч с небес вручаю,
Смело выступи на бой, да пребудет Бог с тобой!".
А вокруг на небоскате встали Ангельские рати,
И как, быстра молонья, засверкала их броня.

Родничок примолк немного, озарилась темь над логом,
И как искра от костра закатилась в тартара.
- Вот и он, Горыныч лютый, бродит огненною смутой,
И с добычею живой пропадает под землей.
В то бывалошнее время Муромец повывел змея,
Только злые силы тьмы с тем смириться не могли.
И опять летает нечисть, убивает и калечит.
Меч лежит в глуши лесной, жребий же свершился твой.
Там, на лешевом болоте, в запечатанной колоде,
Средь невылазных трясин, мхов и высохших осин
Камышом поросший остров, но дойти туда непросто.
Болотняник-водяной и кикимор жуткий рой
День и ночь вокруг плутают, погубить любого чают,
Тайны тропы стерегут, тины в чарусах плетут.
Многи в тех бездонных водьях упокой себе находят.
Я же в помощь дам клубок, - он укажет долобок,
Ты с дороги не вертайся и в болотах не теряйся,
Хоть огонь кругом гори, ты же, знай себе, иди,
Лишь молитвой поминая Чудотворца Николая.
Этот маленький клубец и укажет кладенец.
Злого ворога-злодея тем мечом и одолеешь.

Тут плеснулся родничок, моховой метнул клубок,
Клуб в еловую яругу покатился как по кругу.
- Ты, Иван, не торопись, почивать пока ложись.
Утром тот клубок встряхнется и обратно возвернется...
Растворись дремуча муть, и подай вам добрый путь.

Утро

Овидь неба над лесами озарилась, будто пламя,
Верховые облака подрумянили бока.
Птичий хор в листве древесной боголепной грянул песней
Славить–радовать рассвет и пречудный Божий свет.
Солнца маковка златая, багрецом своим играя,
Показалась над леском и ладошкою-лучом
Ту поляну осветила, росы в травах заискрила,
Растворила полумрак, очервонила сосняк.

Добрый молодец проснулся, богатырски потянулся,
В роднике омыл свой лик, берестой утерся вмиг.
Тут совет ему открылся, птичий голос прояснился:
"Отродясь таких затей, как выводит соловей,
Словно певчий в Божьем Храме сладкогласыми устами
Славу Вышнему Царю в благодатную зарю.
И жемчужная травинка или малая хвоинка,
Зверь рыскучий-лесовой, шмель летучий-луговой
На заутрени своей льют восторженный елей,
Славят Вышнего Творца – нам единого Отца".

Тут Царевич умилился, как на образ покрестился:
"Бог дарует новый день, Отче, даждь нам хлеб и сень,
И прости нам долги наши – все грехи за день вчерашний.
Дай нам силы всех прощать, гордость буйную смирять.
И Свою благую Волю мне яви в лесной юдоли.
От меня бесов отринь... Не остави мя. Аминь!".

Так Иван, шепча, молился, в дальний путь благословился,
Моховой позвал клубок, и стопы направил в лог.

Иван-Царевич и Медведь

Снова дебри да канабры, поневоле даже храбрый
Остановит дерзкий шаг. Знать, в валежнике лешак
Метки ложные кидает – в чащу пешего сбивает.
Но Иван, храним от бед, лишь спешит клубочку вслед.

Обернулся лес еланкой – земляничной самобранкой,
Просветлел подлесок в брезь. Да чего б еще поесть?
Подастал царевич стрелы, лук натягивал умело:
"Свеж-когтист медвежий след, будет что нам на обед".

Буреломником берложным, шагом скрытным, осторожным
Шел Иван медведю вслед – тот своих не ведал бед,
В мураве густой валялся да черникой окормлялся,
На ловца и зверь бежит – жизнь на волоске висит.

Спроязычился медведь: "Пользу многую иметь
Будешь ты, коль лук опустишь и меня живым отпустишь.
Хоть не златом-серебром, отплачу тебе добром".

- Знай, душа моя незлая, и черникою питаясь,
С голодухи не помрем. Ну ступай себе с добром.
"Зверь Ивану поклонился и в чащобу удалился,
А Царевич, в свой черед, за клубочком вновь идет.

На лешевом болоте

Нет лесным просторам края, то тропинкою плутая,
То по гущам напрямик, где колдует лесовик,
Вдоль завербленной речушки, вдоль прогалины-опушки.
Вдруг трясины позевота – вот и лешево болото.
Прыг на кочечку клубок: «Не теряйся, мол дружок,
Тут в бездонных бадаранах на текучих плавнях пьяных
Сгинуть можно ни за грош, и к себе не призовешь
Ни подмоги, ни прислуги – богатырские потуги.
За хвостом моим следи, зорко под ноги гляди».

Заурлыкал хор лягуший, развернул кубышник уши,
Тина невод свой плетет: встанешь – ногу засосет.
И в молитвах уповая на святого Николая,
Он по чарусам крадется, почва зыбкая трясется,
На болотный глуходрем камыши со всех сторон.
Место больно гибловато. Вдруг холмина торовата
Высит горб свой перед ним, да березок легкий тын.
Тут на твердую землицу царский сын, устав, садится.
Дай, мол, дух переведу, ключевой воды найду.
Обсушусь, коль солнце греет, коль лучами нас лелеет.

На полянку в тот же миг вышел согбенный старик.
Весь седой, как в клочьях снежных, древней дланью посох держит,
Бородища до колен, сам в подрясник облачен.
-Далека ль твоя дорога, и скажи мне ради Бога,
Как в болота ты попал? – древний старец вопрошал.
-Не ищу я серебра, самоцветного добра,
Меч мне нужен кладенечный, огневой, остроконечный,
Дабы змея победить, край родной освободить.
Змеем Русь полонена – стонет Русская страна.
Если ведаешь, отец, укажи, где кладенец.
-Тайны ведаю большие про затворы-кладовые,
Коли смел, ступай за мной заповедною тропой.

Старец тут же повернулся, посошком травы коснулся,
Стала возле ног видна потаенная тропа.
Ваня в миг за ним собрался: «Вот и меч мне в руки дался».
И тропинкою во след по болоту он идет.
Вдруг тропинка исчезает, ряска зев свой разевает.
И сквозь гиблое окно тянет Ванюшку на дно.
Дикий хохот тут раздался – старец бесом оказался,
Тем лукавым водяным, и потаял словно дым.
А Иван едва держался, в топь тихонько погружался,
Только кочечку схватил – еле дух переводил.

"Провела лихая нечисть, упреждали ведь давече
Соколок и родничок, кто оружие стерег.
Не послушался совета, не видать мне бела света.
Зыбко манит глубота, нет ни гроба, ни Креста"...

Тут и сказ б мой оборвался, тут и стих бы мой прервался,
Только слышит еще Бог грешных всех своих рабов.

Там далече, в Царском Граде, на иконы с грустью глядя,
В тихой церкви домовой со своей дневной мольбой
Мать-царица предстояла, словно сердцем осязала,
Что не прост сыновий путь, что до гибели чуть-чуть.
Оттого дела все встали, и цветы в саду завяли.
И лампадка сколько раз потухала в поздний час.
Ведь гласит недаром притча: материнская молитва
И со дна спасет морского и из рова огневого,
И от скрежета булата, и от демонского смрада.
Где бы чадо ни было – слово Божье помогло.

Медведь и Сокол

Высоко над облаками, над дремучими лесами,
Через просини распыл вещий сокол воспарил.
Зорким оком озирая окоем лесного края,
В гиблом топком бочаге он царевича узре:
"Гей, совсем уж дело худо, затянуло, значит, друга.
Надо, видимо, немедля на подмогу звать медведя".

И, стрелой пронзая высь, он несется камнем вниз.
В боровины он спускался, где Топтыгин обитался.
"На ловца и зверь бежит, - он медведю говорит,
Там на лешевом болоте в топь царевич наш уходит.
Помяни добром добро, торопись спасти его".

Со всех лап медведь несется, сухостойник аж трясется,
На звериный чуткий нюх: по болотам ух да ух,
Обходя слепые чаны, да лихие бадараны.
Мигом жердочку сломал, да царевичу подал.
За нее Иван схватился и на суше очутился.

Тут медведь недалече, сокол на его плече:
- Упреждали мы про это, да ослушался совета,
И клубок ты потерял, да и сам чуть не пропал.
- Испытай любого духа, не прельстил бы кривдой слуха,
Крестным Знаменьем крестись, а иначе берегись,
Обведет тебя лукавый, посшибет с дороги правой.
А сейчас не искушайся, в крепь лесную ворочайся.
Там узнаешь, как те быть, как чудесный меч добыть.

У Медведя

Над медвежьим логовищем Соловей-разбойник свищет,
Или чудится то мне, иль рассоха на сосне
Расшумелась к непогодью на брусничные угодья,
Окривев на левый глаз в полуночный дикий час.
Впрочем медленно иль споро сказ ведем под сенью бора.

Небо разом отемнело, где-то глухо прогремело,
Тучи кликнула гроза, огневая полоса
Выси надвое пронзила. Стали мерить свои силы
Сосняков кондовый строй, словно ратуя с грозой.
Богатырской сбруей бьются, кроны взветренные вьются.
Пики сучьев наклоня, встала хвойная броня.
Расплясалась непогода – распотешилась немного.
Но и бор не лыком шит – твердо держит медный щит.

Под разлапистой пихтою на совет собрались трое.
Сокол молвил: "На ночь глядя, с этим делом нам не сладить,
Нечисть там еще сильней. Утро ночи мудреней.
У медведя заночуешь, на рассвете меч добудешь,
А пока что отдохни, ангел сон твой охрани".

Не пышна зверина келья – царской не чета постели.
Косолапый встал в дозор на окрестный чудо-бор.

Меч - кладенец

Непроглядною овчиной встал туман над боровиной.
Лишь забрезжила заря – будит зверь богатыря:
"Встань – не мешкай, за мечом мы тебя уж отведем.
Топей черных не пугайся и с дороги не сбивайся".

Сокол кликнул сквозь туман. Дрему сгнал с очей Иван,
Тропарем вооружился и Крестом оборонился.
И в болото за медведем удалец без страха лезет.
Уж такие страхованья, – не опишут и преданья, -
Испытать им довелось. Только солнце занялось,
Влажны мороки разгнало, на пол неба запылало.
Нечисть сгинула, как дым. Над болотьем низовым,
Как шелом, курган былинный поднялся грядою длинной.
Там во мхе, обхватов в пять, дуб-колодину видать.
Словно кремень это древо, что хранит лесное чрево –
Сокровенные века. Чья могучая рука
Дело ратное свершила, меч в колоду опустила,
И захлопнулася кладь под пудовую печать.
Здесь они остановились, в край восточный поклонились:
"Гей, хранитель – тайный страж, нас оружием уважь!".

Рявкнул гром с небесной кручи, острой молнией летучей
Дуб-колоду обожгло и на двое рассекло.
Кладенечный меч открылся, сталь-булатом заискрился,
И как солнышком-ярилом всех в округе ослепило.
Только сокол в этот час не сомкнул соловых глаз.

Баба Яга

Вновь волшебная поляна, снова сосны-великаны,
Вновь криницы чудо-водь, - не оставил нас Господь.
"Меч добыт, и слава Богу, а теперь пора в дорогу.
В царство змея путь узнаешь, кладенец там испытаешь,
Не одной потехи для – просит Русская земля.
Ну а нам пора расстаться, может, больше не встречаться.
У Всевышнего в деснице грешный наш живот храниться".

Тут родник вострепыхнулся, водяной струей плеснулся, -
У Ивана под ногой вновь клубочек моховой.
Стягловицей из-за плеч весит он - огромный меч,
Непробойный щит в руке, Спаса лик на образке.

"Верны други прощевайте, лихом мя не поминайте".
И сквозь лес клубку вдогон побежал в припрыжку он.
Бор волнуется-шумит, Ваня, знай себе, бежит.
Знает маленький клубочек где болотце, ручеечек,
Где каршовник-ветровал, где еланочка-прогал,
Чтоб царевич наш, бегуще, не пропал бы в самой гуще.

На щеке небесной рьяно рдеют алые румяны
От зари вечеровой. "Да пора бы на покой", -
Лишь про это он помыслил, на полянку тот час вышел.
Глянь, хором высоких ряд, в прорезь ставни, палисад,
Рябью мазаны ворота, словно в гости ждут кого-то.
"Вот и я - незванный гость - не объем людей, небось.
Хоть татарина я хуже, вдруг дадут ночлег и ужин".

Громко в дверь он постучал – лай собачий зазвучал,
Шум шагов, засов снимают, дверь тихонько отпирают.
Глянул Ваня, обомлел, весь бы век стоял-глядел:
С красотою неземною дева с русою косою,
Сок вишневый на устах, родниковый плеск в глазах,
Щеки в яблоневом зное, грудь (а впрочем я не скрою,
Что от Бога не дано мне побасничать про то,
Лишь лесные окоемы моему стиху знакомы,
О девичьей красоте прочитаете везде,
Мне же дальше торопиться – дело мастера боится).

Онемел сперва царевич: верить взору иль не верить,
Но девица не ждала, разговор свой завела:
"В гости с милостью вас просим, редко путников здесь носит,
Рады каждого принять, весть какую ли узнать".
Дверь дубову открывает, в терем Ваню приглашает.
"Не дремать же мне в лесу, дай-ка, – думает, - зайду".
Лишь во двор он оступился, троеперстием крестился,
Что за напасть, в тот же час теремок пропал из глаз.
Стан девичий изменился и в старуху превратился,
Той коварною каргой, что зовут Бабой Ягой.
Там, где были палисады, колья встали для ограды.
Вместо пса цепного – волк, он в ощур зубами щелк.
А на кольях, жуть взбирает, черепа глазища пялят.
Не советую вам, братцы, на ночь с ведьмой повстречаться.
Свою помощь нам подай, чудотворче Николай!

Но царевич, тверда хватка, был неробкого десятка.
Хвать рукой за кладенец – взвился огненный венец,
Сталью лезвие сверкнуло, ведьму с волком отшвырнуло,
А изба на курьих лапах аж подпрыгнула со страха.

- Ах ты, старая чертовка, лихоедка и плутовка,
Шутки вздумала шутить, в чары Ваню заманить,
Щас мечом перекрещу, мигом всю укорочу!

Волк матерый, как щенок, взвыл и жалобно умолк.
Ведьма взрыд запричитала, Ване под ноги упала:
"Одним глазом я ветха, да и ухом то глуха.
Обозналась я, Ванюшка, не губи же ты старушку,
Кладенечный спрячь булат. Я ж сготовлю в аккурат
Для тебя ночлег и ужин: сбитень клюквенный остужен,
Уж поспели пироги с легкой бабкиной руки,
Борть с пахучей медовицей, квас с брусничною кислицей,
До отвала ешь, сынок, и еще добавл