Глава четырнадцатая ЗАДЕРЖАНИЕ

 

 

— Где нашлись? — уже в машине спросил Турецкий.

— Антикварный магазин на Пречистенке. Принес молодой парень, почти мальчишка. Хозяин лавки тут же позвонил в МУР. И торговался, пока мои орлы не подъехали. Взяли голубчика с поличным. Оба полотна — и Малевич и Филонов — в рамах. Кроме того, при досмотре личных вещей парня в кармане обнаружен бумажник Бриони. Бежевого цвета. Помнишь, Новгородская показала, что мужний бумажник пропал? Думаю, это он и есть, тьфу, тьфу, тьфу.

— Что за парень?

— Парень-то? Олег Мостовой, восемнадцать лет. Сейчас приедем, увидим, что за парень. Его на Петровку привезли. Так что, если ты не против, там и допросим.

...Олег Мостовой оказался высоким, нескладным юношей с характерной для этого возраста угреватой кожей. В кабинет его ввели под конвоем. Мальчишку сотрясала крупная дрожь.

— Садитесь, — Турецкий указал на стул.

Мальчишка буквально рухнул на жесткое сиденье.

Грязнов с удивлением разглядывал предполагаемого преступника.

— Включайте видеокамеру, — кивнул он оперативнику. Раздался щелчок, зажужжала пленка.

Александр Борисович Турецкий зачитал статьи УПК, предупредил задержанного об ответственности за дачу ложных показаний.

— Назовите свое имя, отчество, фамилию.

— Мостовой Олег Николаевич, — пролепетал парень.

— Говорите громче. Повторите ответ.

Вместо этого парень громко, отчаянно зарыдал. Оператор выключил камеру.

— Принесите валерьянки, — приказал по селектору Грязнов.

В кабинете возникла очаровательная секретарша Зиночка. По комнате поплыл сильный запах валерианы.

— На, выпей, — ласково, как мать над больным ребенком, склонилась Зиночка над Олегом.

Тот взял дрожащей рукой рюмочку. Было слышно как стучат его зубы о стекло.

— А теперь запей, — она протянула чашку с водой. — И не бойся ничего. Никто тебя здесь не обидит. Это они только с виду страшные, — ворковала секретарша.

— Зинаида! Ты что себе позволяешь? Выйди из кабинета! — рявкнул Грязнов.

— А вы на меня не кричите, — ничуть не испугалась Зинаида. — То войди, то выйди...

— Ну все, все! Свободна!

Зинаида приняла из рук преступника рюмочку и чашку.

«Были бы у нее руки свободны, она бы его еще и по голове погладила. Или прижала к материнской груди», — подумал Турецкий и чуть насмешливо взглянул на Славу. Тот покраснел от возмущения, свирепо глядя на свою секретаршу. Зинаида не спеша направилась к дверям, проворчав на ходу:

— Запугали ребенка. И чего хотят-то. Орать не надо...

Грязнов открыл было рот, но Зинаида уже скрылась. Однако ее неслужебное поведение оказало положительное воздействие на Олега. Он перестал дрожать и стучать зубами.

Турецкий кивнул оператору. Пленка опять зажужжала.

— Продолжим, Олег Николаевич. Вы учитесь, работаете?

— Учусь.

-Где?

— В Баумановском. На первом курсе.

— Сегодня, двадцатого ноября, вас задержали в магазине антиквариата при попытке продать две картины. Покажите полотна.

Оперативник вытащил из клеенчатой хозяйственной сумки две небольшие картины.

— Эти картины вы пытались продать?

-Да.

. — Откуда они у вас?

— Я... Я их взял, — вымолвил Олег.

— Где? Когда?

— Седьмого ноября. У бабушкиного соседа... Я нечаянно! Я не хотел! Но я вошел, а он уже мертвый лежит. Я и подумал, что ему уже не надо...

— Подождите! Давайте по порядку. Что вы делали седьмого ноября сего года?

— С утра?

— Давайте с утра, — разрешил Александр.

— Встал. Родители решили ехать на дачу, звали меня с собой. Лучше бы я поехал... — Он всхлипнул.

Опять двадцать пять!

— Послушайте, Олег Николаевич! У нас здесь не пыточная камера, и вам не пять лет. В ваших интересах рассказать все подробно и искренне. Если вы будете биться в истерике, мы не дойдем до сути дела. А это может быть расценено как отказ сотрудничать со следствием. Понимаете?

Олег кивнул, глотая слезы.

— Вы курите?

-Да.

— Тогда закурите, здесь можно.

Мостовой полез в карман куртки, вынул пачку «Парламента», выудил сигарету. Александр достал свою, дал Олегу прикурить, затянулся сам.

— Ну вот, покурим и поговорим по-мужски. Итак, родители уехали на дачу. А вы?

— Я поехал к бабушке на Таврическую. Родители просили, чтобы я ее с праздником поздравил. Ну, я и поехал. Взял такси, потому что было холодно очень. И все деньги истратил на это такси чертово...

— Дальше?

— Я приехал к бабушке...

— В какое время?

— Это... Около трех часов дня. Ну, поздравил... Чаю с ней выпил. И наливки... А потом она уснула. А

я хотел взять у нее денег. Потому что свои все истратил. А она уснула, — повторил Олег и замолчал.

— Дальше?

— Я... Я очень расстроился, потому что остался без денег. А в общаге все ребята собрались уже. И я обещал приехать...

— Дальше?

— Я вышел на лестницу покурить. Стою, курю, думаю, что делать... И вижу, что дверь в соседнюю квартиру приоткрыта.

— Чья это квартира?

— Там депутат жил. Которого убили. Новгородский.

— Откуда вам известно, что Новгородского убили?

— Так я вошел... А он лежит в комнате на ковре. Я сначала так испугался, выскочил на лестницу... Потом думаю, что ему-то теперь? Он уже мертвый. А мне деньги нужны были... Если бы родители давали деньги, разве я стал бы брать?

— Что именно вы взяли?

— Ну... бумажник этот. Я в карман залез, там бумажник. Я его и взял. Так там было-то всего пятьсот рублей! Это же мало!

— Для чего — мало?

— Ну там... на сигареты, и все такое. А в комнате еще картины висели. Ну я и взял две. Чего они стоят-то? Скупщик сказал, что по тыще рублей каждая. Это же не кража в крупных размерах, да?

— Вы утверждаете, что, когда вошли в квартиру, Новгородский был уже мертв?

— Конечно! Когда я вошел, он не шевелился. Я еще пульс проверил. Если бы он был жив, я бы, конечно, «скорую» вызвал. А так-то что?

— Вы щупали пульс?

-Да.

— Рука была холодная?

— Нет. Теплая. Только пульса не было. И глаза были открыты и такие... пустые...

— В какое время это было?

— Сейчас... Я вышел на лестницу курить, это было... Четверть пятого. Ага! Я на часы смотрел, еще переживал, что в общагу опаздываю. Значит, когда я в первый раз вошел, это было двадцать минут пятого. Ну, еще минут двадцать ходил туда-сюда.

— Вы взяли картины и бумажник и что дальше?

— Дальше вернулся к бабуле. Она спала. Я взял ее сумку хозяйственную, положил туда картины и уехал.

— В квартиру Новгородского больше не заходили?

— Нет. Я дверь закрыл, чтобы сразу не увидели...

-Что?

— Ну, что в квартире кто-то был. Я боялся, что кто-нибудь вернется домой. Жена его с сыном.

— Вы полагаете, что если дверь в квартиру закрыта, то такая мелочь, как убийство и кража, отменяются сами собой?

— Я его не убивал! — вскричал Олег. — Я же вам все рассказал. Все по-честному, как было!

— Как вы закрыли дверь?

— Ну, пальцами. Отжал замок и захлопнул.

— Хорошо. Что вы делали потом, после хищения?

— Поехал в общагу. То есть в общежитие.

— С картинами?

-Да.

— Что вы там делали?

— В общаге? Ну... праздник отмечали.

— Когда вернулись домой?

— Я в общежитии ночевал. Утром уехал домой.

— С картинами?

— Нет, я сумку в общаге оставил. У приятеля из группы. В его комнате.

— Вы сказали ему, что в сумке?

— Нет. Ну, то есть я сказал, что это картины бабушки. Что она их мне подарила. Что я их потом заберу.

— А если бы эти картины у вашего приятеля обнаружили? Его обвинили бы в краже. Вы это понимаете?

— Да кто нашел бы? И кому они нужны-то? Маленькие. Мазня какая-то. Если бы родичи давали деньги, я разве взял бы их? Они же ничего не стоят.

— Олег Николаевич, вы признаете себя виновным в хищении двух полотен художников Малевича и Филонова, совершенном седьмого ноября сего года по адресу: улица Таврическая, дом восемь, квартира девяносто?

— Я не знаю, каких художников. Висели две картины...

— Вы признаете себя виновным в краже данных полотен? Пожалуйста, поднесите картины поближе к гражданину Мостовому. Вот так. Спасибо. Вы эти полотна украли?

— Ну да. Я... взял...

— Отвечайте на вопрос!

— Ну... украл... Так они же нашлись.

За дверью послышались громкие, нервные голоса.

— Папа! Мама! — закричал Олег и снова зарыдал.

— Зинаида Петровна, что у вас за шум там? — грозно спросил через селектор Грязнов.

— Здесь родители задержанного. Они просят разрешения войти. С ними адвокат.

— Пусть заходят.

В кабинет буквально ввалились женщина и двое мужчин.

Олег взвыл и бросился было к родителям.

— Олег Николаевич, я прошу вас оставаться на месте, — предостерегающе произнес Грязнов.

Олег опустился на стул.

— На каком основании вы задержали моего сына? Вы знаете, с кем имеете дело? — взвизгнула женщина.

— Что ему инкриминируется? — по-деловому спросил адвокат.

Турецкий спокойно произнес:

— Олег Николаевич Мостовой только что признал себя виновным в хищении предметов, имеющих высокую художественную ценность. Статья сто шестьдесят четвертая, часть первая. До десяти лет лишения свободы. Кроме того, Олег Николаевич подозревается в совершении убийства гражданина Новгородского. Статья сто пятая, часть вторая, пункт «ж» — совершенное с особой жестокостью. От восьми до двадцати лет.

На несколько мгновений в кабинете Грязнова повисла жуткая, звенящая тишина. Ее прорезал громкий, отчаянный, прямо-таки животный визг:

— Я не-е-е ви-и-но-ва-а-т...