Глава пятнадцатая НОВЫЙ ГОД

 

 

— Итак, итоги полугодовой контрольной. — Юрий Максимович оглядел притихших ребят. — В целом я вами доволен! Все справились! Молодцы!

Класс радостно зашумел.

— Тихо, тихо! Спокойствие! Оценки интересуют? -Да!!

— Нет!!

— Голубев, тебя твоя отметка, понятно, не интересует?

— Конечно, Юрий Максимович! Главное — что она положительная.

— В данном случае не буду спорить. Она минимально положительная.

Класс рассмеялся.

— Это только начало, — ничуть не смутился Голубев. — Меня в следующем полугодии Оленин подтянет, — он подмигнул соседу по парте.

— Кстати, Оленин меня порадовал. Хорошая, крепкая четверка. А начинали мы с чего?

— С двоек, — широко улыбнулся Митя.

— Так что, Голубев, достигай! Ну, не отвлекаемся, идем по списку. Аристова — четыре. Молодец, Оля. Богданов...

— Митя, ты в поход идешь? — Девичья рука легонько ткнула в спину сидящего впереди Оленина.

—...Митрохина — очень слабая тройка. Если ты, Настя, не перестанешь отвлекаться и отвлекать других, боюсь, нам в следующем полугодии придется расстаться.

— Господи, — прошептала девушка, убирая руку. — За что он меня так ненавидит? Что я ему сделала?

—...Яковенко — хорошая тройка. Можно сказать, с плюсом. Поздравляю всех с завершением первого полугодия.

— Ур-ра! — закричал класс.

— Завтра — школьный вечер. Конкурс на лучшее новогоднее убранство класса, не забыли?

— Нет!

— И чем мы потрясем окружающих?

— У нас газета новогодняя!

— И прибамбасы разные!

— Да мы же много чего напридумывали, Юрий Максимыч!

— Сейчас прямо и начнем украшать, можно?

— Нужно! Я даю вам на это ровно час. Затем в классе остаются те, кто идет в зимний поход. Распределяем обязанности, составляем меню, пакуем вещи. С нами идут двое выпускников прошлого года — Алеша Семенов и Гоша Юрков. Они как раз через час подойдут. Ну, украшайте помещение, я вас оставляю.

Едва учитель вышел, класс взорвался радостным шумом и визгом.

-Ну, дорогие дамы, с наступающим Новым, тысяча девятьсот девяносто девятым годом! Годом Кота! Желаю всем кошачьей грации, умения при любых обстоятельствах падать на четыре лапы...

—...И выпускать коготки! — вставил кто-то из дам.

— Только в случае крайней необходимости!

—...И мурлыкать под рукой начальника...

— О-о, об этом я могу только мечтать!

Невысокий, полненький, очень уютный мужчина

лет семидесяти закатил блеклые глазки, представив себе мурлыкающих под его рукой принаряженных, благоухающих, роскошных женщин — его подчиненных.

— С наступающим! Ур-ра! — провозгласили подчиненные, сдвинув бокалы с шампанским.

Вскоре опьяненные шампанским, собственной красотой и комплиментами начальника дамы раскрепостились. Слышался смех, над столом поплыл сигаретный дым.

— Наташка, давай за тебя! За то, что ты у меня есть, такая хороошая! — шепнула приятельнице Марина.

— Спасибо, Мариша! А я за тебя! Чтобы у тебя в следующем году случилось что-нибудь такое... — Наташка закатила глаза. — Чтобы ты с ума сошла!

— Вот спасибо, — рассмеялась Марина. — Мало у нас сумасшедших...

— От любви — мало! Пусть будет больше!

— Эй, вы что там шушукаетесь? Оленина, Глебова, что за сепарат?

— За что пьете в отрыве от коллектива?

— За любовь, которая сводит с ума! — провозгласила Наташа.

— Прекрасный тост, — живо откликнулся начальник. — Я присоединяюсь.

— Одна уже сошла с ума в своей Андалусии.

Дамы прыснули.

— Что за смех? Уж не надо мной ли? — не понял руководитель.

— Да что вы, Виталий Ярославович! Просто от Ольги Бычковой письмо пришло.

— И что? Как наша итальянка?

— Ну, во-первых, он увез ее не в Италию, а в Испанию. У него там, оказывается, птицеферма. И небольшая вилла. В Андалусии. И вот выходит наша Оленька в легком утреннем одеянии из спальни, чтобы понежиться на ласковом утреннем солнышке... Вся такая влекущая, к поцелуям зовущая... А вокруг куры, куры, куры...

Женщины грохнули.

— До чего все-таки бабы злой народ, — усмехнулась Наташа.

— Да уж, — Марина закурила длинную ментоловую сигарету.

-Ну, что твой роман?

— Ну какой роман, Наташка? Я же говорила тебе, он ходит заниматься с Митей.

— Это официальная версия. Не может же он сразу так и заявить, что ходит к тебе. А вдруг бы Мите это не понравилось? А он его ученик.

— Но он действительно занимался с Митькой по два раза в неделю! Я не всегда при этом и дома-то бывала. Он в самом деле хотел ему помочь. И помог. Митька теперь чуть ли не в передовиках производства по математике.

— И не брал с тебя ни копейки?

— Не брал. Наоборот. Если я дома, приносил что- нибудь к обеду. Мартини или коньяк...

— Маринка, ну что за наивность? Кто в наше время будет бесплатно заниматься с чужим ребенком? И приносить с собой мартини?

— Никто, — согласилась Марина и поправила очки.

— Следовательно, он ходит в ваш дом из-за тебя! А что занимается с Митей — это очень умно. И потом, раз он такой учитель-разучитель по призванию, со всякими наградами, значит, любит детей. И ему эти занятия в кайф. И тебя потихоньку приручает. Известно, что путь к сердцу женщины лежит через ее ребенка.

— Это верно, — улыбнулась Марина. — Я поначалу дергалась. Теперь уже привыкла к нему. Он очень интересный человек. Широко образован. Остроумен. Но как-то... холоден, что ли. Особенно когда мы одни остаемся. Оживляется только при детях. Словно ему кровь вливают. Правда.

— Ну, может быть, он просто очень застенчив. С детьми ему легче, он среди них — главный. А с тобой — не главный. Он, наверное, робеет. Ты же у нас такая неприступная, как маленький самурай.

— Не такой уж и маленький — метр семьдесят три.

— Не важно.

— Нет, с ним я не неприступная. От него в какой-то мере зависит Митина судьба, так что это накладывает отпечаток. Мне как раз наоборот кажется: он мою внутреннюю зависимость чувствует. И даже упивается ею, что ли...

— А может, у него какой-нибудь комплекс? Мало ли?.. Какая-нибудь сексуальная неудача?.. Вот почему он не был женат?

— Долго ухаживал за больной матерью.

— Она жива?

— Нет, умерла.

— А он не женился?

— Нет. Наташа, ну когда ему жениться? Он же весь день с детьми.

— При чем здесь дети? Кому и когда они мешали жениться? Тем более чужие дети. Я думаю, тебе нужно идти на опережение. Как-то поощрить его.

— Помурлыкать и подставить спинку. Чтобы погладил, да?

— Да!

— И хвост поднять и распушить?

— Да! Распушить! Что ли, тебе распушить нечего? Он хоть видит, какая ты красавица?

— В первый визит было отмечено. Как факт. Без всякой эмоциональной окраски.

— Точно, он застенчив! Они, застенчивые, или вытворяют от своей застенчивости черт знает что. Как Пугачиха. Или лепечут что-нибудь бесцветными голосами, не глядя в глаза.

— Да! Так и было, — рассмеялась Оленина.

— Маришка, бери инициативу в свои руки!

— Да не хочу я ничего брать и не буду! Пусть все идет как идет. Мне и так хорошо. Он прекрасно относится к моим детям. Он интересный собеседник. Ну что еще? А может, он просто так ходит? Живет рядом. Одному грустно. Ну и приходит на огонек. А я полезу к нему с инициативой? Старые холостяки — народ пугливый. И он от нас сбежит. А так... Пусть приходит и греется. От добра добра не ищут.

— Пусть греется, пингвин! Только я тебе одно скажу: одинокий мужчина к одинокой женщине просто так не ходит!

— Наташка, отстань! — замахала руками Оленина.

— Ну, давайте палатки складывать. Сколько всего?

— Начнем с этой, солдатской. Она здоровенная. Давай, Оленин, расстилай! И ты, как тебя?

— Голубев.

— Идите вдвоем на тот конец.

— Леша, а как в универе, трудно учиться?

— Нормально. Главное — поступить.

— А поступить трудно?

— Конечно, трудно. Но у Максимыча на нашем факультете все схвачено. Если скажет, чтобы человечка взяли, — возьмут, даже если он глухонемой даун. А если скажет, чтобы выгнали, — и гения турнут. Максимыч своих проталкивает, так что не бздите, салаги.

— Всех?

— Почему всех? Я сказал — своих. Кого любит.

— Слышь, Оленин? Значит, тебе поступление гарантировано.

— С чего это? — огрызнулся Митя в сторону приятеля.

— Так он тебя любит. На каждом уроке спрашивает. Когда материал объясняет, только на тебя и смотрит.

— Может, он на тебя смотрит? Ты рядом сидишь. И вообще... Кого он не любит-то?

— Настьку Митрохину. Вот уж ту точно не любит.

— А он вообще девчонок не любит, — вставил Алексей. — Считает, что им в физмате делать нечего. И, по большому счету, прав. А ты, Оленин, если он тебя выделяет, ты момент используй, не будь лохом! У Максимыча и связи, и деньги... Озолотит. И при бабках будешь, и в универе напрягаться не придется. Давай действуй! — нехорошо усмехнулся студент, оглянувшись на однокурсника Гошу Юркова. Тот в другом углу класса составлял походное меню.

— Ты про что? — Митя оторвался от палатки.

За дверью раздался голос Юрия Максимыча. Алексей замолк, затем излишне небрежно проговорил:

— Да так. Ни про что. Забудь. Ну, сворачиваем. Ровно идите, ровно. Это вам не скачки. Ну вот, Голубев вперед ушел. Куда несешься? Раскатывайте! Назад! И по новой!

— Вот она, дедовщина, в полный рост, — вздохнул Голубев.

— То ли еще будет! — отозвался «дед» Алексей Семенов.