Глава VI. ЗАВЕСА ПРИОТКРЫВАЕТСЯ

 

«Халбрейн» продолжала плыть вперед, подгоняемая ветром и течением. С их помощью она сможет пройти две тысячи триста миль, разделяющие острова Принс-Эдуард и Тристан-да-Кунья, за две недели, причем без единой перемены галса, как и предрекал боцман. Неизменный юго-восточный ветер лишь изредка усиливался, вынуждая команду приспускать паруса.

Капитан Лен Гай доверял Джэму Уэсту все парусные маневры, и тот командовал брать рифы в последний момент, когда мачты грозили обрушиться на палубу. Однако я ничего не боялся, ибо с таким моряком не страшна никакая случайность. Он был истинным знатоком своего дела.

— Наш лейтенант ни с кем не сравнится, — заявил мне как-то Харлигерли. — Он вполне мог бы командовать флагманским крейсером.

— Действительно, — согласился я, — Джэм Уэст кажется мне прирожденным моряком.

— А наша шхуна! Наша «Халбрейн»! Поздравьте себя, мистер Джорлинг, да и меня в придачу — ведь это я убедил капитана сменить гнев на милость!

— Если этого добились вы, боцман, то я, конечно, благодарен вам.

— Да, есть за что! Он чертовски упрямился, наш капитан, а ведь мой приятель Аткинс так старался! Лишь мне удалось заставить его внять голосу разума.

— Я ни за что не забуду этого, боцман: ведь благодаря вам я не томлюсь от скуки на Кергеленах, а скоро увижу остров Тристан-да-Кунья!

— Всего через несколько дней, мистер Джорлинг. Я слышал, в Англии и в Америке строят сейчас суда, во чреве у которых работает машина, а за бортами крутятся колеса — что лапы у утки! Что ж, неплохо… Но посмотрим, какой от них будет толк. Я считаю, что такой корабль не сможет тягаться с добрым парусником хорошей осадки, подгоняемым свежим ветерком! Умелому моряку вполне хватает доброго ветра, мистер Джорлинг, даже если он дует на три четверти вхолостую, а колеса ему совсем ни к чему.

Я не собирался оспаривать соображения боцмана по поводу использования силы пара в мореплавании. Паровые суда тогда только появились, и на смену колесам еще не пришел винт. Что же до будущего, то кому дано его предсказать?..

Вдруг мне пришло в голову, что и «Джейн» — та самая «Джейн», о которой капитан Лен Гай рассказывал так, словно она существовала на самом деле и он видел ее собственными глазами, — точно так же прошла от острова Принс-Эдуард до Тристан-да-Кунья за две недели. Да, Эдгар По умел заставить служить себе морские ветры!

Впрочем, на протяжении последующих пятнадцати дней капитан Лен Гай не заикался об Артуре Пиме. Если бы он пытался убедить меня в подлинности этой истории, это говорило бы о его невысоких умственных способностях. Не боясь повториться, я спрашиваю еще раз: как человек в здравом уме может принимать такие вещи всерьез? Лишь тот, кто утратил рассудок или по меньшей мере находится во власти навязчивой идеи, подобно Лену Гаю, способен разглядеть в повествовании Эдгара По что-то кроме игры воображения.

Подумать только!.. Английская шхуна достигла 84° южной широты — уже одного этого достаточно, чтобы претендовать на выдающееся географическое открытие! Разве Артур Пим, вернувшийся из Антарктиды, не заткнул бы за пояс Кука, Уэдделла, Биско? Разве не были бы они с Дирком Петерсом — пассажиры «Джейн», забравшиеся еще выше указанной параллели, — окружены всеобщим почетом? А что сказать об открытом ими море, свободном ото льда?.. О невероятной скорости течений, несших их к полюсу? О воде, которой можно обжечься? О завесе паров на горизонте? О разверзшемся газовом водопаде, позади которого маячат громадные фигуры?..

Да и вообще, не говоря даже об этих несообразностях, остается лишь гадать, как Артуру Пиму и метису удалось вернуться, как они умудрились пересечь на обратном пути Полярный круг на лодке, служившей им со времен бегства с острова Тсалал, как их подобрали, как доставили домой — вот что мне было бы любопытно узнать! Спуститься на целых двадцать градусов в утлом весельном суденышке, преодолеть паковые льды, достигнуть земли — и не обмолвиться обо всем этом в дневнике?.. Мне возразят, что Артур Пим скончался, не успев передать издателю последние главы своего повествования. Пусть так! Но кто поверит, что он не обмолвился об этом ни словечком редактору «Южного литературного вестника»? И почему Дирк Петерс, проживший в Иллинойсе еще много лет после этого, хранил молчание о последнем этапе своих приключений?..

По словам Лена Гая, он и вправду добрался до Вандалии, где, если верить роману, обитал Дирк Петерс, только их встрече не суждено было состояться… А как же иначе! Мне остается повторить, что этот персонаж, как и Артур Пим, существовал исключительно в бурном воображении американского поэта. Остается только восхищаться силой его гения, сумевшего убедить некоторых читателей в реальности чистого вымысла!

Однако я понимал, что неуместно вновь заводить этот разговор с капитаном, одержимым навязчивой идеей, и повторять доводы, заведомо неспособные его убедить. Он помрачнел, замкнулся и появлялся теперь на палубе только по необходимости. Его взгляд всякий раз устремлялся к югу, словно ему хотелось заглянуть за горизонт…

Быть может, он надеялся увидеть ту самую завесу из пара, густые черные сумерки, вспышки света, льющегося из молочных глубин моря, и белый исполин, указывающий ему путь в пучину водопада?..

Воистину наш капитан страдал престранной манией! К счастью, во всем остальном он сохранил ясность ума, его умение морехода оставалось на прежней высоте, и все страхи, которые закрались было в мое сердце, оказались напрасными.

Меня куда больше интересовало, почему Лен Гай проявлял столь болезненный интерес к людям с «Джейн». Даже если принять на веру рассказ Артура Пима и согласиться, что английская шхуна забралась туда, куда не заходил никто до нее, причина его печали все равно оставалась загадкой. Пусть горстка матросов с «Джейн», ее капитан или офицеры выжили после взрыва и обвала, устроенного туземцами, — разве можно рассчитывать, что они еще живы? Судя по датам, приводимым Артуром Пимом, с тех пор минуло одиннадцать лет, так что несчастные, даже если им удалось отбиться от островитян, никак не могли бы выжить в столь тяжелых условиях и должны были погибнуть все до одного.

Выходит, я тоже проявляю готовность всерьез обсуждать невероятные гипотезы, не опирающиеся на серьезную основу? Еще немного — и я поверю вслед за капитаном в существование Артура Пима, Дирка Петерса, всех их спутников и «Джейн», исчезнувшей за паковыми льдами, окаймляющими южные моря… Неужели безумие капитана Лена Гая заразительно? Я уже отмечаю сходство между маршрутами «Джейн» и «Халбрейн»…

Наступило 3 сентября. Если не будет шторма, то мы должны уже через три дня увидеть порт. Главный остров архипелага расположен таким образом, что в хорошую погоду его можно разглядеть с большого расстояния.

В тот день между десятью и одиннадцатью часами утра я прогуливался по палубе от бака до кормы и обратно. Мы легко скользили по невысоким, ласково плещущим волнам. «Халбрейн» напоминала мне в такие моменты огромную птицу, одного из тех гигантских альбатросов, который, раскинув свои необъятные крылья, уносит приютившихся среди оперения пассажиров все дальше и дальше… О да, для человека, наделенного воображением, мы уже не плыли, а летели, ибо хлопки парусов с легкостью можно принять за взмахи белоснежных крыльев!

Джэм Уэст, стоявший у брашпиля под сенью штормового фока, прижимал к глазу подзорную трубу и рассматривал какой-то предмет, показавшийся по левому борту в двух-трех милях от нас. Это было нечто неправильной формы, выступавшее из воды на десять — двенадцать ярдов, с выпуклостью в центре, сверкавшей на солнце. Предмет качался на волнах, увлекавших его к северо-западу. Перейдя на бак, я тоже стал смотреть на него. Моего слуха достигали разговоры матросов, с неизменным любопытством встречающих любые сюрпризы моря.

— Это не кит! — провозгласил Мартин Холт, старшина-парусник. — Кит бы уже раза два-три выпустил фонтан!

— Не кит, — подтвердил Харди, старшина-конопатчик. — Наверное, это остов брошенного корабля…

— Пусть плывет себе к дьяволу! — вскричал Роджерс. — Представляете, что было бы, если бы мы столкнулись с ним ночью? Верная пробоина! И пикнуть не успели бы, как потонули!

— Верно, — присовокупил Дреп, — эти обломки опаснее рифов: сегодня они здесь, завтра — там… От них не убережешься…

Рядом вырос Харлигерли.

— Ваше мнение, боцман? — обратился я к нему, когда он облокотился на релинг рядом со мной.

Харлигерли внимательно изучил предмет. Шхуна, подгоняемая свежим ветерком, подплывала к нему все ближе, так что теперь гадать уже не приходилось.

— По-моему, мистер Джорлинг, — отвечал боцман, — это не кит и не обломки корабля, а просто-напросто льдина…

— Льдина?.. — не поверил я.

— Харлигерли не ошибся, — подтвердил Джэм Уэст. — Это и впрямь льдина, кусок айсберга, отогнанный в сторону ветрами…

— И достигший сорок пятой широты? — усомнился я.

— Как видите, — отвечал старший помощник. — Льдины иногда доплывают до мыса Доброй Надежды, если верить французскому мореплавателю капитану Блосвиллю, встретившему льдину в тех широтах в 1828 году.

— Тогда она скоро растает? — предположил я, удивляясь про себя, что лейтенант Уэст удостоил меня таким пространным ответом.

— Снизу она, должно быть, уже подтаяла, — откликнулся старший помощник.

— То, что предстало нашему взору, — видимо, остатки ледяной горы весом в миллионы тонн.

Из рубки вышел капитан Лен Гай. Заметив группу матросов, столпившихся вокруг Джэма Уэста, он направился к баку. Помощник передал ему подзорную трубу. Лен Гай навел ее на предмет и объявил, понаблюдав с минуту:

— Льдина, и, на наше счастье, быстро тающая. «Халбрейн» не поздоровилось бы, столкнись она с ней ночью…

Лен Гай впился в подзорную трубу. Он стоял, не шелохнувшись, не ощущая качки, с растопыренными локтями, и, демонстрируя завидную выучку, удерживал льдину в поле зрения. На его опаленном солнцем лице бледность боролась с пятнами лихорадочного румянца, с губ слетали невнятные слова.

Прошло несколько минут. «Халбрейн» поравнялась с льдиной. Еще мгновение— и она останется за кормой…

— Повернуть на один румб. — распорядился капитан Лен Гай, не опуская подзорной грубы.

Я догадывался, что творится в голове этого человека, одержимого навязчивой идеей. Кусок льда, оторвавшийся от припая южных морей, приплыл именно оттуда, куда то и дело уносились его мысли. Ему хотелось разглядеть его поближе, возможно, пристать и, кто знает, найти какие-нибудь обломки…

Тем временем боцман, подчиняясь команде, велел слегка расслабить шкоты, и шхуна, отвернув на один румб, устремилась к льдине. Когда мы очутились на двух кабельтовых, я смог рассмотреть ее получше.

Как было заметно и раньше, выпуклость в центре льдины истекала водой, сотнями струек сочившейся вниз. В сентябре месяце, при рано наступившем лете, солнце не дает ей просуществовать долго. К исходу дня от этой льдины, достигшей сорок пятой широты, не останется ровно ничего.

Капитан Лен Гай не сводил взгляда со льдины, не нуждаясь теперь в подзорной трубе. По мере того как мы приближались к льдине, а она таяла, мы начинали различать что-то черное, вмерзшее в лед… Каковы же были наши удивление и ужас, когда мы увидели руку, затем ногу, голову, туловище с остатками одежды! Мне даже почудилось, что тело шевелится, что руки тянутся к нам в жесте отчаяния…

Команда ахнула. Но нет, тело не шевелилось, просто оно тихонько скользило вниз но крутому склону льдины…

Я взглянул на капитана. Его лицо стало бледным, как у мертвеца, приплывшего из южных морей.

Команда должна была быстро снять тело со льдины — кто знает, возможно, человек еще дышит!.. А если нет, то в карманах его одежды могут найтись документы, позволяющие установить, кто это был! И, прочитав над телом последнюю молитву, мы отдали бы его океану — кладбищу моряков, погибших в плавании…

Со шхуны спустили шлюпку, в которую уселись боцман и на весла — матросы Грациан и Френсис. Развернув стаксель и штормовой фок и загородив бизань, Джэм Уэст почти остановил шхуну, закачавшуюся на длинных высоких волнах. Шлюпка пристала, Харлигерли ступил на льдину. Грациан пошел за ним, Френсис же остался в шлюпке, держась за цепь с якорем. Ухватив тело за ногу и за руку, боцман и матрос уложили его в лодку. Несколько ударов весел — и шлюпка стукнулась о борт шхуны.

Обледеневший труп положили под фок-мачтой. Умерший определенно был моряком. На нем был грубый бушлат, шерстяные штаны, латаный свитер, толстая рубаха и ремень, дважды перепоясывавший талию. Смерть, несомненно, наступила уже несколько месяцев назад — вскоре после того, как льдину с несчастным стало уносить течением…

Ему было не больше сорока лет, хотя волосы уже тронула седина. Он был чудовищно тощ — сущий скелет, обтянутый кожей. Должно быть, он испытывал страшные муки голода, пока брел по льдам от Полярного круга…

Капитан Лен Гай приподнял мертвую голову, всмотрелся в глаза со смерзшимися ресницами и неожиданно с рыданием в голосе выкрикнул:

— Паттерсон, Паттерсон!

— Паттерсон? — вскричал я. Мне показалось, что эта фамилия, при всей своей распространенности, напомнила мне о чем-то. Когда-то я ее определенно слышал — или видел в книге?..

Капитан обвел глазами горизонт, словно собираясь отдать команду немедленно поворачивать на юг… В этот момент боцман, повинуясь приказу Джэма Уэста, извлек из кармана погибшего нож, кусок канатной пряжки, пустую табакерку и медный блокнотик со стальным карандашом.

Капитан резко обернулся и, когда Харлигерли уже готов был протянуть блокнот Джэму Уэсту, бросил:

— Дай мне!

Несколько листков блокнота были покрыты размытыми каракулями. Однако на последней странице сохранились слова, еще поддающиеся прочтению, и можете себе представить, какие чувства обуревали меня, пока Лен Гай читал срывающимся голосом:

— «Джейн»… остров Тсалал… на восемьдесят третьей… Там… уже двенадцать лет… Капитан… пятеро оставшихся в живых матросов… Скорее к ним на помощь…

Под этими строками можно было разглядеть имя, вернее подпись — «Паттерсон».

Паттерсон! Теперь я вспомнил, кто это: так звали старшего помощника с «Джейн», того самого судна, которое подобрало Артура Пима и Дирка Петерса среди обломков «Дельфина»! «Джейн», добравшаяся до широты острова Тсалал! «Джейн», подвергшаяся нападению островитян и уничтоженная взрывом!..

Значит, все это — чистая правда?! Значит, Эдгар По работал как историк, а не как романист! Ему в руки попал подлинный дневник Артура Гордона Пима! Они знали друг друга! Артур Пим существовал, он был реальным, а не вымышленным лицом! Он умер — внезапно, при невыясненных обстоятельствах, не успев закончить рассказ о своем невероятном путешествии! До какой же параллели он добрался, сбежав с острова Тсалал? И как они с Дирком Петерсом снова очутились в Америке?

Я испугался, что сойду с ума — я, только что обвинявший в сумасшествии капитана Лена Гая! Нет, я чего-то не расслышал, чего-то не понял, это все причуды моего воображения!

Но как отвергнуть свидетельство, найденное на теле старшего помощника с «Джейн» по фамилии Паттерсон, чьи убедительные слова подтверждались достоверными датами?.. И, главное, как можно сомневаться дальше, если Джэм Уэст, сохранивший больше спокойствия, чем все остальные, прочитал в блокноте такие обрывки фраз: «Уведены 3 июня на север острова Тсалал… Там… еще… капитан Уильям Гай и пятеро матросов с „Джейн“… Моя льдина дрейфует среди паковых льдов… Скоро у меня кончится еда… 13 июня иссякли последние запасы… Сегодня… 16 июня… ничего не осталось…»

Выходит, тело Паттерсона проплавало на этой льдине, встреченной нами на пути от острова Кергелен на Тристан-да-Кунья, целых три месяца! О, если бы мы успели спасти старшего помощника со шхуны «Джейн»! Он рассказал бы нам то, чего мы так и не узнали — а может быть, и никогда не узнаем, — сокровенную тайну этой ужасной экспедиции!

Я был вынужден признать очевидное. Капитан Лен Гай, знавший Паттерсона в лицо, только что нашел на льдине его замерзший труп… Это действительно был спутник капитана «Джейн», во время стоянки именно он закопал на Кергелене бутылку с письмом, в подлинность которого я отказывался поверить! Да, люди с английской шхуны «Джейн» пробыли на краю света одиннадцать лет, утратив всякую надежду на спасение!..

И здесь меня озарило! Я сопоставил два имени и понял, почему наш капитан проявлял острый интерес ко всему, что хотя бы отдаленно напоминало об истории Артура Пима.

Лен Гай обернулся ко мне и, глядя мне в глаза, сказал всего лишь:

— Теперь вы верите?

— Верю, верю! — пробормотал я. — Значит, капитан Уильям Гай со шхуны «Джейн» и…

— …капитан Лен Гай со шхуны «Халбрейн» — братья! — провозгласил он громовым голосом, услышанным всем экипажем.

Наши взоры устремились к тому месту, где только что была льдина, но солнечные лучи и теплые воды здешних широт уже успели сделать свое дело: на поверхности моря от нее не осталось и следа.