ДВА ШАМАНА —БЕЛЫЙ И ЧЕРНЫЙ
Мы в Одунинском наслеге составляем особое «иньэ ууса» (подразделение рода), под названием — «Хоро». Наш предок, шаман Хоро-Бюктээн имел девять сыновей и восемь дочерей, которые все были шаманами и шаманками. В те времена род этого шамана назывался «Ньымааджы Хорото» («Первое слово — название местности) и только что переселился в Одунинский наслег. Эти Хоринцы поселились у озера Кураанах-Кюёл и прокармливались рыболовством. Тогда же среди одунинских якутов был знаменитый богач по имени Иирэлээх. Когда его табуны гнали по дороге, то конный скот вытягивался без перерыва на протяжении без малого одного «сатыы кёс». (Мера расстояния — равная, приблизительно, десяти верстам.) Так было их много. У этого богача был брат, шаман светлых небожителей («айыы ойуна» — белый шаман), по имени Арджа-Ойун. В летнее время Иирэлээх устраивал «ысыах» (кумысный праздник), который длился девять дней. Однажды Иирэлээх устроил такой ысыах. Шаман Хоро- Бюктээн среди прочего народа тоже явился на праздник. Когда Арджа-шаман приготовился к вознесению моления— алгыс к «Юрюнг-Айыы» (Белому Создателю) и «Айыы- Буолбуттарга» (ставшим айыы, «небожителями». См. прим.), шаман Хоро-Бюктээн сказал: «Я грешен пред людьми и домашними животными?» («Мин кисигэ сюёсюгэ аньыылаахпын», т. е. приносил духам кровавые жертвы, умерщвляя дарованный богами скот.) С этими словами он побежал в скотский хлев, попросил накрыть себя опрокинутыми тремя холлогосами (большие ведра, сшитые из бересты) и просидел там все время, пока белый шаман восхвалял «айыы» — небожителей. Шаловливые подростки, подкравшись к месту, где скрывался шаман, со смехом лягнули в холлогосы, приговаривая: «Смотрите, вот здесь спрятался шаман Хоро-Бюктээн, уподобившись мелким бесам, причиняющим болезнь телятам!» («Тарбыйыах абаасыта».) Вслед за тем тотчас же разбежались. Когда кончился обряд восхваления айыы, Хоро-Бюктээн вышел из своего прикрытия и, обратившись лицом на север, стоял мочился. (Обращение в южную или восточную сторону считалось греховным, особенно в ту пору, когда с этих сторон являлись небожители.) Стоя тут, шаман говорил шепотком, промеж губ: «Душа у всех людей одинакова, плоть и кровь тоже одна, разница лишь в том, что они богаты! Ишь как зазнались они, они вздумали насмехаться над человеком! Но однако пред лицом «абаасыларов» (злых духов —бесов) человек остается человеком!.. (Дословно — «человек есть человек, а бес есть бес», т. е. они не сравняются друг с другом.) Какие-то парни услышали слова шамана и тотчас же поспешили передать Иирэлээху, придав им смысл угрозы по их дресу. Услыхав жалобу шпмана, Иирэлээх и Арджа-шаман сказали: «Кто его просил забираться под холлогосы? При чем тут мы, что он вздумал бранить нас? Не мешало бы его отхлестать за это по морде!» Хоро-Бюктээн старался не показываться в лицо хозяевам, скрываясь среди народа. Начались игры. Арджа-шаман имел сына, подростка по имени Кюрджюгэс, который на всех играх отличался проворством и ловкостью. Отец берег его, как зеницу ока, днем кормил сам, усадив между ног, а ночью спал с ним вместе. Он сказал ему: «Голубчик, ты не играй! Я чувствую, что злые духи (абаасы) очень расшевелились. Как-нибудь потерпи и не принимай участия в играх этого года!» Запрет отца так огорчил парня, что он заплакал, стал капризничать и сердиться. «Была уже пора от полуденного удоя до «тюёртююр». (Тюёртююр—дословно «пора четвертого удоя», время от 12 до 2-х часов дня). Наконец, отец решил уступить желанию сына и сказал: «Ну да ладно, иди поиграй! В эту пору, от полдня до следующего удоя (самая жаркая пора) «абасы» обычно не показывались!» Парень вышел играть. Вот он, разложив двенадцать мет, стал прыгать на одной ноге. («Кылыы» — любимая игра якутов, подростков и взрослых). Делая последний прыжок, он улетел до самых нижних, толстых ветвей стоячих деревьев при падении угодил как раз на кость скотского позвоночника, которая случайно оказалась тут, и прорезал себе кровеносный сосуд. Кровь забила из раны наподобие поднятого бычьего хвоста. Пытались, перевязав рану, остановить кровь, но все усилия были напрасны: парень истек кровью и умер. Поднялась суматоха, столпились люди. Шаман Хоро-Бюктээн, почуяв, что это несчастье не пройдет для него даром, со страху побежал в свой дом, который стоял в десяти верстах от жительства Иирэлээха. Вошедши в юрту, он накрепко прикрутил дверь ременной веревкой к столбу. Вот прибежали вооруженные люди Иирэлээха, чтобы истребить шамана Хоро-Бюктээна со всем его потомством. Потянули за двери, но она не поддавалась. Тогда они говорят шаману: «Привязав покрышку своих дверей, неужели ты думаешь ускользнуть от наших рук?» Шаман на это ответил: «Нет, заперся я не для того, чтобы этим избежать ваших рук, но чтобы иметь возможность до расправы сказать вам свое слово! Скажите мне, какую выгоду вы думаете получить, оставив гнить на берегу этого озера наши восемнадцать трупов? Это несчастье может быть — простая случайность, которая наступает сама по себе, или может быть это причинил какой-либо злой дух — абасы? Кто из вас видел, что именно я воочию — ножом или каким другим оружием причинил ему эту рану? Если хотите, не знаю почему, взвалить на меня эту беду, то в возмещение вины выберите себе одного из моих девяти сыновей!» Пришедшие люди, услышав эти слова, переглянулись и говорят промеж себя: «Шаман ведь говорит правду»! Они решили выбрать одного из его сыновей. Тогда шаман обратился к сыновьям с такими словами: «Ну, парни, кто из вас желает идти к этому богачу и, бегая туда сюда по его приказам, кормиться и одеваться? Не допускайте, чтобы умертвили меня здесь среди этого пепелища!» Самый младший сын попросился идти к богачу. Увидев его, пришедшие люди спрашивают у шамана: «Как же ты наречешь своего сына»? Шаман на это оказал: «Пусть он будет известен под именем шамана Кююркэх- Сэргэх!» От этого шамана наше «иньэ ууса» и происходит. Арджа-шаман, получив этого парня, отправил на речку Синю промышлять белку, а сам вскорости удавился. На следующее лето сын Иирэлээха утонул, бросившись в озеро. Это случилось, как рассказывают, так. В те времена на празднике «ысыах» имели обыкновение из кумыса, который подносился божествам и духам, наливать часть в особую посуду — «кэриэн ымыйа», очень маленьких размеров, и клали это перед камельком на полку. (Этот освященный божествами кумыс вероятно хранился для особых надобностей.) Сын подросток, вооружившись ложкой из рогов пороза, съел весь остаток этой священной пищи. Мать-старуха сказала ему: «Что это стряслось с тобой: в уме ли ты, что вздумал скушать эту пищу? Разве у нас не стало другой пищи?» Сын возразил: «Кто же найдется другой, который был бы лучше меня, чтобы кушать эту пищу?» Сказав так, парень вышел на двор и побежал на восток. Мать сказала мужу: «Старик, последуй-ка за сыном и присмотри за ним! Видимо, он не в своем уме?» Старик пошел за ним и видит: он снял с дерева старую черепную кость коня, в обе глазные впадины черепа воткнул пучки зеленой травы, и, держа череп между ног, как бы играя в лошадки, скакал с ревом, подражая коню. А затем бросился в глубокое лесное озерко Сэнг Бастаах и утонул. Все три лица из семейства Иирэлээха, умершие не нормальною смертью, стали известными юёр'ями, духами, причиняющими всякие болезни. Именуя их при болезнях людей (из родичей того же Иирэлээха), шаманы ставили им «ытыки», священный конный скот разных мастей.
Гоголев Филипп 65 лет, Жемконского наслега Средне-Вилюйского улуса. 23-го февраля 1925 года. Танара.
|
