Глава пятнадцатая. Багаж пассажиров

 

Выдавив из себя пару любезных фраз и заверив миссис Хаббард, что ей подадут кофе, Пуаро и его спутники наконец отбыли восвояси.

– Ну что ж, для начала мы вытащили пустой номер, – сказал мсье Бук. – За кого примемся теперь?

– Я думаю, проще всего будет заходить во все купе по порядку. Следовательно, начнем с номера шестнадцатого – любезного мистера Хардмана.

Мистер Хардман – он курил сигару – встретил их как нельзя более приветливо:

– Входите, входите, господа, если, конечно, поместитесь. Здесь тесновато для такой компании.

Бук объяснил цель визита, и верзила сыщик понимающе кивнул:

– Я не против. По правде говоря, я уж было начал удивляться, почему вы не занялись этим раньше. Вот вам мои ключи. Не хотите ли обыскать мои карманы? Я к вашим услугам. Достать саквояжи?

– Их достанет проводник. Мишель!

Оба саквояжа мистера Хардмана быстро обследовали и возвратили владельцу. В них обнаружили разве что некоторый переизбыток спиртного. Мистер Хардман подмигнул:

– На границах к багажу не слишком присматриваются. Особенно, если дать проводнику на лапу. Я ему сразу всучил пачку турецких бумажонок – и до сих пор не имел неприятностей.

– А в Париже?

Мистер Хардман снова подмигнул:

– К тому времени, когда я доберусь до Парижа, все мое спиртное можно будет уместить в бутылочке из-под шампуня.

– Я вижу, вы не сторонник «сухого закона», мистер Хардман? – спросил улыбаясь мсье Бук.

– По правде говоря, «сухой закон» мне никогда не мешал, – сказал Хардман.

– Понятно. Ходите в подпольные забегаловки, – сказал мсье Бук, с удовольствием выговаривая последнее слово. – Эти специфические американские выражения, они такие выразительные, такие оригинальные.

– Мне бы хотелось съездить в Америку, – сказал Пуаро.

– Да, у нас вы научились бы передовым методам, – сказал Хардман. – Европу надо тормошить, не то она совсем закиснет.

– Америка, конечно, передовая страна, – согласился Пуаро, – тут я с вами согласен. И лично мне американцы многим нравятся. Но должен сказать – хотя вы, наверное, сочтете меня старомодным, – что американки мне нравятся гораздо меньше, чем мои соотечественницы. Мне кажется, никто не может сравниться с француженкой или бельгийкой – они такие кокетливые, такие женственные.

Хардман на минутку отвернулся и взглянул на сугробы за окном.

– Возможно, вы и правы, мсье Пуаро, – сказал он, – но я думаю, что мужчины всегда предпочитают своих соотечественниц, – и он мигнул, будто снег слепил ему глаза. – Просто режет глаза, правда? – заметил он. – Как хотите, господа, а мне это действует на нервы: и убийство, и снег, и все прочее, а главное – бездействие. Слоняешься попусту, а время уходит. Я не привык сидеть сложа руки.

– Вы энергичны, как и подобает американцу, – улыбнулся Пуаро.

Проводник поставил вещи на полку, и они перешли в соседнее купе. Там в углу, попыхивая трубкой, читал журнал полковник Дрбэтнот.

Пуаро объяснил цель их прихода. Полковник не стал возражать. Его багаж состоял из двух тяжелых кожаных чемоданов.

– Остальные вещи я отправил морем, – объяснил он.

Как большинство военных, полковник умел паковать вещи, поэтому осмотр багажа занял всего несколько минут. Пуаро заметил пакетик с ершиками для трубок.

– Вы всегда употребляете такие ершики? – спросил он.

– Почти всегда. Если удается их достать.

– Понятно, – кивнул Пуаро.

Ершики были как две капли воды похожи на тот, что нашли в купе убитого.

Когда они вышли в коридор, доктор Константин упомянул об этом обстоятельстве.

– И все-таки, – пробормотал Пуаро, – мне не верится. Не тот у него характер, а если мы это признаем, значит, мы должны признать, что он не может быть убийцей.

Дверь следующего купе была закрыта. Его занимала княгиня Драгомирова. Они постучались и в ответ услышали глубокое контральто княгини:

– Войдите.

Мсье Бук выступил в роли посредника. Вежливо и почтительно он объяснил цель их прихода.

Княгиня выслушала его молча: ее крохотное жабье личико было бесстрастно.

– Если это необходимо, господа, – сказала она спокойно, когда мсье Бук изложил просьбу Пуаро, – то не о чем и говорить. Ключи у моей горничной. Она вам все покажет.

– Ваши ключи всегда у горничной, мадам? – спросил Пуаро.

– Разумеется, мсье.

– А если ночью на границе таможенники потребуют открыть один из чемоданов?

Старуха пожала плечами:

– Это вряд ли вероятно, но в таком случае проводник приведет мою горничную.

– Значит, вы ей абсолютно доверяете, мадам?

– Я уже говорила вам об этом, – спокойно сказала княгиня.

– Я не держу у себя людей, которым не доверяю.

– Да, – сказал Пуаро задумчиво, – в наши дни преданность не так уж часто встречается. Так что, пожалуй, лучше держать неказистую служанку, которой можно доверять, чем более шикарную горничную, элегантную парижанку, к примеру.

Темные проницательные глаза княгини медленно поднялись на него:

– На что вы намекаете, мсье Пуаро?

– Я, мадам? Ни на что.

– Да нет же. Вы считаете – не так ли? – что моими туалетами должна была бы заниматься элегантная француженка?

– Это было бы, пожалуй, более естественно, мадам.

Княгиня покачала головой.

– Шмидт мне предана, – последнее слово она особо подчеркнула. – А преданность – бесценна.

Прибыла горничная с ключами. Княгиня по-немецки велела ей распаковать чемоданы и помочь их осмотреть. Сама же вышла в коридор и стала глядеть в окно на снег. Пуаро вышел вместе с княгиней, предоставив мсье Буку обыскать багаж.

Княгиня с грустной улыбкой поглядела на Пуаро:

– А вас, мсье, не интересует, что у меня в чемоданах?

Пуаро покачал головой:

– Это чистая формальность, мадам.

– Вы в этом уверены?

– В вашем случае – да.

– А ведь я знала и любила Соню Армстронг. Что вы об этом думаете? Что я не стану пачкать рук убийством такого негодяя, как Кассетти? Может, быть, вы и правы.

Минуту-две она молчала. Потом сказала:

– А знаете, как бы я поступила с таким человеком, будь на то моя воля? Я бы позвала моих слуг и приказала: «Засеките его до смерти и выкиньте на свалку!» Так поступали в дни моей юности, мсье.

Пуаро и тут ничего не сказал.

– Вы молчите, мсье Пуаро. Интересно знать, что вы думаете? – с неожиданной горячностью сказала княгиня.

Пуаро посмотрел ей в глаза.

– Я думаю, мадам, – сказал он, – что у вас сильная воля, чего никак не скажешь о ваших руках.

Она поглядела на свои тонкие, обтянутые черным шелком, унизанные кольцами пальцы, напоминающие когти.

– Это правда, – сказала княгиня, – руки у меня очень слабые. И я не знаю, радоваться этому или огорчаться. – И, резко повернувшись, ушла в купе, где ее горничная деловито запаковывала чемоданы.

Извинения мсье Бука княгиня оборвала на полуслове.

– Нет никакой необходимости извиняться, мсье, – сказала она. – Произошло убийство. Следовательно, эти меры необходимы. Только и всего.

– Вы очень любезны, мадам.

Они откланялись – княгиня в ответ слегка кивнула головой.

Двери двух следующих купе были закрыты. Мсье Бук остановился и почесал в затылке:

– Вот черт, это грозит неприятностями. У них дипломатические паспорта: их багаж досмотру не подлежит.

– Таможенному досмотру – нет, но когда речь идет об убийстве…

– Знаю. И тем не менее я бы хотел избежать международных осложнений…

– Не огорчайтесь, друг мой. Граф и графиня разумные люди и все поймут. Видели, как была любезна княгиня Драгомирова?

– Она настоящая аристократка. И хотя эти двое люди того же круга, граф показался мне человеком не слишком покладистым. Он был очень недоволен, когда вы настояли на своем и допросили его жену. А обыск разозлит его еще больше. Давайте, э-э… давайте обойдемся без них? Ведь, в конце концов, какое они могут иметь отношение к этому делу? Зачем мне навлекать на себя ненужные неприятности?

– Не могу с вами согласиться, – сказал Пуаро. – Я уверен, что граф Андрени поступит разумно. Во всяком случае, давайте хотя бы попытаемся.

И прежде чем мсье Бук успел возразить, Пуаро громко постучал в дверь тринадцатого купе.

Изнутри крикнули: «Войдите!»

Граф сидел около двери и читал газету. Графиня свернулась клубочком в углу напротив. Под головой у нее лежала подушка – казалось, она спит.

– Извините, граф, – начал Пуаро. – Простите нас за вторжение. Дело в том, что мы обыскиваем багаж всех пассажиров. В большинстве случаев это простая – однако необходимая – формальность. Мсье Бук предполагает, что, как дипломат, вы вправе требовать, чтобы вас освободили от обыска.

Граф с минуту подумал.

– Благодарю вас, – сказал он. – Но мне, пожалуй, не хотелось бы, чтобы для меня делали исключение. Я бы предпочел, чтобы наши вещи обыскали точно так же, как багаж остальных пассажиров. Я надеюсь, ты не возражаешь, Елена? – обратился он к жене.

– Нисколько, – без малейших колебаний ответила графиня.

Осмотр произвели быстро и довольно поверхностно.

Пуаро, видно, конфузился; он то и дело отпускал не имеющие отношения к делу замечания.

Так, например, поднимая синий сафьяновый чемодан с вытисненными на нем короной и инициалами графини, он сказал:

– На вашем чемодане отсырела наклейка, мадам.

Графиня ничего не ответила. Во время обыска она сидела, свернувшись клубочком, в углу, и со скучающим видом смотрела в окно. Заканчивая обыск, Пуаро открыл маленький шкафчик над умывальником и окинул беглым взглядом его содержимое – губку, крем, пудру и маленькую бутылочку с надписью «Трионал». После взаимного обмена любезностями сыскная партия удалилась.

За купе венгров шли купе миссис Хаббард, купе убитого и купе Пуаро, поэтому они перешли к купе второго класса. Первое купе – места одиннадцать и двенадцать – занимали Мэри Дебенхэм (когда они вошли, она читала книгу) и Грета Ольсон (она крепко спала, но от стука двери вздрогнула и проснулась). Пуаро, привычно извинившись, сообщил дамам о том, что у них будет произведен обыск. Шведка всполошилась, Мэри Дебенхэм осталась безучастной.

Пуаро обратился к шведке:

– С вашего разрешения, мадемуазель, прежде всего займемся вашим багажом, после чего я бы попросил вас осведомиться, как чувствует себя наша миссис Хаббард. Мы перевели ее в соседний вагон, но она никак не может оправиться после своей находки. Я велел отнести ей кофе, но мне кажется, что она из тех людей, которым прежде всего нужен собеседник.

Добрая шведка тотчас же преисполнилась сочувствия. Да, да, она сразу пойдет к американке. Конечно, такое ужасное потрясение, а ведь бедная дама и без того расстроена и поездкой, и разлукой с дочерью. Ну конечно же, она немедленно отправится туда… ее чемодан не заперт… и она обязательно возьмет с собой нашатырный спирт.

Шведка опрометью кинулась в коридор. Осмотр ее пожитков занял мало времени. Они были до крайности убоги. Она, видно, еще не обнаружила пропажу проволочных сеток из шляпной коробки.

Мисс Дебенхэм отложила книгу и стала наблюдать за Пуаро. Она беспрекословно отдала ему ключи от чемодана, а когда чемодан был открыт, спросила:

– Почему вы отослали ее, мсье Пуаро?

– Отослал? Чтобы она поухаживала за американкой, для чего же еще?

– Отличный предлог, но тем не менее только предлог.

– Я вас не понимаю, мадемуазель.

– Я думаю, вы прекрасно меня понимаете, – улыбнулась она.

– Вы хотели поговорить со мной наедине. Правда?

– Я ничего подобного не говорил, мадемуазель.

– И не думали? Да нет, вы об этом думали, верно?

– Мадемуазель, у нас есть пословица…

– Qui s'excuse s'accuse, – вы это хотели сказать? Признайте, что я не обделена здравым смыслом и наблюдательностью. Вы почему-то решили, будто мне что-то известно об этом грязном деле – убийстве человека, которого я никогда в жизни не видела.

– Чистейшая фантазия, мадемуазель.

– Нет, вовсе не фантазия. И мне кажется, мы тратим время попусту – скрываем правду, кружимся вокруг да около, вместо того чтобы прямо и откровенно перейти к делу.

– А вы не любите тратить время попусту? Вы любите хватать быка за рога? Вам нравятся откровенность и прямота? Что ж, буду действовать с излюбленной вами прямотой и откровенностью и спрошу, что означают некоторые фразы, которые я случайно подслушал по пути из Сирии. В Конье я вышел из вагона, как говорят англичане, «порастянуть ноги». Было тихо, я услышал голоса – ваш и полковника. Вы говорили ему: «Сейчас не время. Когда все будет кончено… И это будет позади…» Что означали ваши слова, мадемуазель?

– Вы думаете, я имела в виду убийство? – спокойно спросила она.

– Здесь вопросы задаю я, мадемуазель.

Она вздохнула и задумалась.

– В этих словах был свой смысл, мсье, – сказала она через минуту, словно очнувшись от сна, – но какой – этого я вам сказать не могу. Могу только дать честное слово, что я и в глаза не видела Рэтчетта, пока не села в поезд.

– Так… Значит, вы отказываетесь объяснить эти слова?

– Да… Если вам угодно поставить вопрос так – отказываюсь. Речь шла об… об одном деле, которое я взялась выполнить.

– И вы его выполнили?

– Что вы хотите сказать?

– Вы его выполнили, верно?

– Какие основания у вас так думать?

– Послушайте меня, мадемуазель. Я напомню вам еще один случай. В тот день, когда мы должны были прибыть в Стамбул, поезд запаздывал. И это вас очень волновало, мадемуазель. Вы, обычно такая спокойная и сдержанная, потеряли всякое самообладание.

– Я боялась опоздать на пересадку.

– Так вы говорили. Но ведь Восточный экспресс, мадемуазель, отправляется из Стамбула ежедневно. Даже если бы вы опоздали на поезд, вы задержались бы только на одни сутки.

Мэри Дебенхэм впервые проявила признаки нетерпения:

– Вы, кажется, не понимаете, что человека могут ждать друзья, и его опоздание на сутки расстраивает все планы и может повлечь за собой массу неудобств.

– Ах так, значит, дело было в этом? Вас ждали друзья, и вы не хотели причинить им неудобства?

– Вот именно.

– И все же это странно…

– Что странно?

– Мы садимся в Восточный экспресс – и снова опаздываем. На этот раз опоздание влечет за собой куда более неприятные последствия: отсюда нельзя ни послать телеграмму вашим друзьям, ни предупредить их по этому, как… это по-английски, междуно… междуногородному телефону?

– По междугородному телефону, вы хотите сказать?

– Ну, да.

Мэри Дебенхэм невольно улыбнулась:

– Вполне с вами согласна, это очень неприятно, когда не можешь предупредить своих ни телеграммой, ни по телефону.

– И все же, мадемуазель, на этот раз вы ведете себя совсем иначе. Вы ничем не выдаете своего нетерпения. Вы полны философского спокойствия.

Мэри Дебенхэм вспыхнула, закусила губу и посерьезнела.

– Вы мне не ответили, мадемуазель.

– Извините. Я не поняла, на что я должна отвечать.

– Чем вы объясните такую перемену в своем поведении, мадемуазель?

– А вам не кажется, что вы делаете из мухи слона, мсье Пуаро?

Пуаро виновато развел руками:

– Таков общий недостаток всех сыщиков. Мы всегда ищем логику в поведении человека. И не учитываем смен настроения.

Мэри Дебенхэм не ответила.

– Вы хорошо знаете полковника Арбэтнота, мадемуазель?

Пуаро показалось, что девушку обрадовала перемена темы.

– Я познакомилась с ним во время этого путешествия.

– У вас есть основания подозревать, что он знал Рэтчетта?

Она покачала головой:

– Я совершенно уверена, что он его не знал.

– Почему вы так уверены?

– Он мне об этом говорил.

– И тем не менее, мадемуазель, на полу в купе убитого мы нашли ершик. А из всех пассажиров трубку курит только полковник.

Пуаро внимательно следил за девушкой. Однако на лице ее не отразилось никаких чувств.

– Чепуха. Нелепость, – сказала она, – никогда не поверю, что полковник Арбэтнот может быть замешан в преступлении, особенно таком мелодраматичном, как это.

Пуаро и сам думал примерно так же, поэтому он чуть было не согласился с девушкой. Однако вместо этого сказал:

– Должен вам напомнить, мадемуазель, что вы недостаточно хорошо знаете полковника.

Она пожала плечами:

– Мне хорошо знакомы люди этого склада.

– Вы по-прежнему отказываетесь объяснить мне значение слов: «Когда это будет позади»? – спросил Пуаро подчеркнуто вежливо.

– Мне больше нечего вам сказать, – холодно ответила она.

– Это не имеет значения, – сказал Пуаро, – я сам все узнаю.

Он отвесил поклон и вышел из купе, закрыв за собой дверь.

– Разумно ли вы поступили, мой друг? – спросил мсье Бук.

– Теперь она будет начеку, а следовательно, и полковник тоже будет начеку.

– Друг мой, когда хочешь поймать кролика, приходится запускать в нору хорька. И если кролик в норе – oн выбежит. Так я и сделал.

Они вошли в купе Хильдегарды Шмидт. Горничная стояла в дверях: она встретила посетителей почтительно и совершенно спокойно. Пуаро быстро осмотрел содержимое маленького чемоданчика. Затем знаком приказал проводнику достать с полки большой сундук.

– Ключи у вас? – спросил он горничную.

– Сундук открыт, господин.

Пуаро расстегнул ремни и поднял крышку.

– Ага, – сказал он, обернувшись к мсье Буку. – Вы помните, что я вам говорил? Взгляните-ка сюда!

На самом верху сундука лежала небрежно свернутая коричневая форма проводника спальных вагонов.

Флегматичная немка всполошилась.

– Ой! – закричала она. – Это не мое! Я ничего подобного сюда не клала. Я не заглядывала в сундук с тех пор, как мы выехали из Стамбула. Поверьте мне, я вас не обманываю, – и она умоляюще переводила глаза с одного мужчины на другого.

Пуаро ласково взял ее за руку, пытаясь успокоить:

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Мы вам верим. Не волнуйтесь. Я так же убежден в том, что вы не прятали форму, как и в том, что вы отличная кухарка. Ведь вы отличная кухарка, правда?

Горничная была явно озадачена, однако невольно расплылась в улыбке:

– Это правда, все мои хозяйки так говорили. Я… – она запнулась, открыла рот, и на лице ее отразился испуг.

– Не бойтесь, – сказал Пуаро. – У вас нет никаких оснований беспокоиться. Послушайте, я расскажу вам, как это произошло. Человек в форме проводника выходит из купе убитого. Он сталкивается с вами в коридоре. Он этого не ожидал. Ведь он надеялся, что его никто не увидит. Что делать? Необходимо куда-то девать форму, потому что, если раньше она служила ему прикрытием, теперь она может только выдать его.

Пуаро посмотрел на мсье Бука и доктора Константина, те внимательно слушали его.

– Поезд стоит среди сугробов. Метель спутала все планы преступника. Где спрятать форму? Все купе заняты. Впрочем, нет, не все: он проходит мимо открытого купе – там никого нет. Наверное, его занимает женщина, с которой он только что столкнулся в коридоре. Забежав в купе, он быстро сбрасывает форму и засовывает ее в сундук на верхней полке в надежде, что ее не скоро обнаружат.

– А что потом? – спросил мсье Бук.

– Над этим нам надо еще подумать, – сказал Пуаро и многозначительно посмотрел на своего друга.

Он поднял тужурку. Третьей пуговицы снизу недоставало. Засунув руку в карман тужурки, Пуаро извлек оттуда железнодорожный ключ: такими ключами проводники обычно открывают купе.

– А вот вам и объяснение, почему наш проводник мог проходить сквозь закрытые двери, – сказал мсье Бук. – Вы зря спрашивали миссис Хаббард, была ее дверь закрыта или нет: этот человек все равно мог пройти через нее. В конце-то концов, раз уж он запасся формой, отчего бы ему не запастись и железнодорожным ключом?

– В самом деле, отчего? – спросил Пуаро.

– Нам давно Следовало об этом догадаться. Помните, Мишель еще сказал, что дверь в купе миссис Хаббард была закрыта, когда он пришел по ее вызову?

– Так точно, мсье, – сказал проводник, – поэтому я и подумал, что даме это померещилось.

– Зато теперь все проясняется, – продолжал мсье Бук. – Он наверняка хотел закрыть и дверь в соседнее купе, но, очевидно, миссис Хаббард зашевелилась, и это его спугнуло.

– Значит, – сказал Пуаро, – сейчас нам остается только найти красное кимоно.

– Правильно, но два последних купе занимают мужчины.

– Все равно будем обыскивать.

– Безусловно! Ведь я помню, что вы говорили.

Гектор Маккуин охотно предоставил в их распоряжение свои чемоданы.

– Наконец-то вы за меня принялись, – сказал он с невеселой улыбкой. – Я, безусловно, самый подозрительный пассажир во всем поезде. Теперь вам остается только обнаружить завещание, где старик оставил мне все деньги, и делу конец.

Мсье Бук недоверчиво посмотрел на секретаря.

– Шутка, – поспешил сказать Маккуин. – По правде говоря, он, конечно, не оставил бы мне ни цента. Я был ему полезен – языки, знаете ли, и всякая такая штука, – но не более того. Если говоришь только по-английски, да и то с американским акцентом, тебя, того и гляди, обжулят. Я и сам не такой уж полиглот, но в магазинах и отелях могу объясниться по-французски, по-немецки и поитальянски.

Маккуин говорил несколько громче обычного. Хотя он охотно согласился на обыск, ему, видно, было несколько не по себе.

В коридор вышел Пуаро.

– Ничего не нашли, – сказал он, – даже завещания в вашу пользу и то не нашли.

Маккуин вздохнул.

– Просто гора с плеч, – с усмешкой сказал он.

Перешли в соседнее купе. Осмотр пожитков верзилы итальянца и лакея не дал никаких результатов.

Мужчины остановились в конце коридора и переглянулись.

– Что же дальше? – спросил мсье Бук.

– Вернемся в вагон-ресторан, – сказал Пуаро. – Мы узнали все, что можно. Выслушали показания пассажиров, осмотрели багаж, сами кое-что увидели. Теперь нам остается только хорошенько подумать.

Пуаро полез в карман за портсигаром. Портсигар был пуст.

– Я присоединюсь к вам через минуту, – сказал он. – Мне понадобятся сигареты. Дело это очень путаное и необычное. Кто был одет в красное кимоно? Где оно сейчас? Хотел бы я знать. Есть в этом деле какая-то зацепка, какая-то деталь, которая ускользает от меня. Дело это путаное, потому что его нарочно запутали. Сейчас мы все обсудим. Подождите меня одну минутку.

И Пуаро быстро прошел по коридору в свое купе. Он помнил, что в одном из чемоданов у него лежат сигареты. Сняв с полки чемодан, он щелкнул замком. И тут же попятился, в изумлении таращась на чемодан.

В чемодане на самом верху лежало аккуратно свернутое красное кимоно, расшитое драконами.

– Ага, – пробормотал он, – вот оно что. Вызов. Что ж, принимаю его.