I. ВСТУПЛЕНИЕ. ГРОЗНЫЙ В РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ. Цель: на основании знаний, полученных ранее при изучении других учебных дисциплин, а так же при изучении других тем «С/Д в невропатологии» научитьсяЦель: на основании знаний, полученных ранее при изучении других учебных дисциплин, а так же при изучении других тем «С/Д в невропатологии» научиться правильному уходу за больными менингитом.
При изучении этой темы необходимо обратить внимание на оказание неотложной до врачебной помощи, от вашей тактики зависит не только здоровье, но и жизнь больного.
Темы рефератов по «С/Д в невропатологии»
1. История отечественной невропатологии 2. Особенности сестринского процесса в невропатологии 3. Особенности обследования неврологического больного медсестрой 4. Оказание неотложной помощи в неврологии при некоторых состояниях медсестрой 5. Особенности сестринского ухода при заболеваниях периферической нервной системы (при болевом синдроме) 6. Особенности ухода за парализованными больными 7. Осложнения и остаточные явления после инсульта 8. Особенности ухода за больными с осложнениями после инсульта (нарушения глотания, чувствительности, речи, подвижности и т.п.) 9. Уход за больным с менингеальным синдромом.
I. ВСТУПЛЕНИЕ. ГРОЗНЫЙ В РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
II. ВОСПИТАНИЕ ГРОЗНОГО
III. ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ГРОЗНОГО. РЕФОРМЫ И ТАТАРСКИЙ ВОПРОС
IV. ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД
V. ПОСЛЕДНИЙ ПЕРИОД ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ГРОЗНОГО. БАЛТИЙСКИЙ ВОПРОС И ОПРИЧНИНА
I. ВСТУПЛЕНИЕ. ГРОЗНЫЙ В РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ Для подробного обзора всего того, что написано о Грозном историками и поэтами, потребна целая книга. От "Истории Российской" князя Михаилы Щербатого (1789 г.) до труда Р.Ю. Виппера "Иван Грозный" (1922 г.) понимание Грозного и его эпохи пережило ряд этапов и пришло к существенному успеху. Можно сказать, что этот успех - одна из блестящих страниц в истории нашей науки, одна из решительных побед научного метода. Автор надеется, что последующие строки достаточно раскроют эту мысль. Главная трудность изучения эпохи Грозного и его личного характера и значения не в том, что данная эпоха и ее центральное лицо сложны, а в том, что для этого изучения очень мало материала. Бури Смутного времени и знаменитый пожар Москвы 1626 года истребили московские архивы и вообще бумажную старину настолько, что события XVI века приходится изучать по случайным остаткам и обрывкам материала. Люди, не посвященные в условия исторической работы, вероятно, удивятся, если им сказать, что биография Грозного невозможна, что о нем самом мы знаем чрезвычайно мало. Биографии и характеристики Петра Великого и его отца Алексея возможны потому, что от этих интересных людей остались их рукописи: деловые бумаги, заметки, переписка, словом - их архив. От Грозного ничего такого не дошло. Мы не знаем его почерка не имеем ни клочка бумаги, им самим написанного. Все старания известного археографа Н.П. Лихачева найти такой клочок и определить хотя бы строчку автографа Грозного не привели ни к чему. Осторожный исследователь ограничился тем, что опубликовал две краткие надписи, "не делая предположений" (как он выразился), но давая понять, что в одной из них он готов допустить факсимиле почерка Грозного*). ______________________ * Н.Лихачев. Дело о приезде в Москву Антонио Поссевина (СПб.. 1893), стр. 60, таблица IV. ______________________ Тексты тех литературных произведений, которые приписываются Грозному, дошли до нас в копиях, а не в автографах, и мы не можем восстановить в них точного авторского текста. Знаменитое "послание" царя Иоанна к князю Андрею Курбскому 1564 года имеется в разных редакциях и во многих списках с существенными разночтениями, и мы не знаем точно, какую редакцию и какое чтение надлежит считать подлинными. То же можно сказать и о всех прочих "сочинениях" Грозного. Даже официальный документ, "Завещание" Грозного (1572 г.) - не сохранилось в подлиннике, а напечатано с неполной и неисправной копии XVIII столетия. Если бы нашелся ученый скептик, который начал бы утверждать, что все "сочинения" Грозного подложны, с ним было бы трудно спорить. Пришлось бы прибегать ко внутренним доказательствам авторства Грозного, ибо документальным способом удостоверить его нельзя. Исключением является только переписка Грозного с одним из его любимцев Василием Григорьевичем Грязным-Ильиным. Грязной попал в плен к крымским татарам и по делу о выкупе Грозный "милостиво" вступил с ним в переписку. Тексты писем царя и Грязного внесены были в свое время в официальную книгу"Крымских дел" и потому могут рассматриваться, как документ, как точная заверенная копия переписки. Этим самым переписка царя с Грязным получает особенную историческую важность, правильно определенную последним ее исследователем П.А. Садиковым. Если так обстоит дело с личными сочинениями и письмами Грозного, то немногим лучше положение и всего летописного материала того времени. Московское летописание в XVI веке стало делом официальным, и летописи поэтому сдержанны и тенденциозны. Казенные летописатели, пользуясь частными летописными записями, или обезличивали их, или же переделывали на свой лад. Излагая по-своему происходящие события, они держались строго правительственной точки зрения. Много следов мелочной переработки летописей, в духе Грозного царя, можно видеть в так называемом "лицевом своде". В XIII томе "Полного Собрания Русских Летописей" дано несколько снимков этого свода, переделанных и дополненных, по-видимому, по указаниям самого Грозного. Понятно, что пользоваться такого рода источником историк должен крайне осмотрительно: иначе он станет жертвою одностороннего понимания событий. Но такая же опасность грозит ему и с другой стороны. Царь и его казенные летописцы излагали московские дела по-своему, но по-своему же их изображали и политические противники Грозного. Пресловутый князь A.M. Курбский, убежавший от московского террора в Литву, там написал свою "Историю о великом князе Московском". Это очень умный памфлет, направленный на обработку общественного мнения в Литве. В нем много ценного и точного исторического содержания, и потому все тенденциозные выходки Курбского против Грозного получают особую силу. Но все-таки это памфлет, а не история, и верить его автору на слово нельзя. Еще в большей степени пристрастны иностранные сказания о Грозном. Их наиболее ярким образцом можно счесть "послание" лифляндцев Таубе и Крузе о "великого князя Московского неслыханной тираннии". Даже сдержанный Флетчер, ученый англичанин, бывший в Москве лет пять спустя после кончины Грозного, не избег общего настроения: к памяти московского тирана он относится неспокойно, приписывая личной вине Грозного все неустройства московской жизни того времени. Историк, вращаясь в круге подобных летописных известий и литературных сказаний, современных Грозному, должен ко всем данным своих источников относиться с сугубою осторожностью и учитывать возможность не только простой субъективности, но и страстной тенденции в каждом изучаемом памятнике. Для него нет твердой почвы и в произведениях тогдашней литературной письменности. Время жгучей борьбы, политической и социальной, налагало свою печать на все: литературный интерес современников Грозного был направлен на боевые темы переживаемого момента. Но младенческое состояние политической мысли не позволяло твердо и четко понять и обсудить эти темы, и в разного рода "беседах","посланиях", "изветах", "челобитных" и "сказаниях" того времени исследователь напрасно ищет определенных целей и программ. Он находит лишь смутный лепет и неясные намеки на действительность, намеки непонятные и испорченные к тому же невежеством переписчиков. Литература эпохи так же, как собственно исторические источники, дает историку очень мало не только толкований, но и просто объективных фактов для того, чтобы он сам мог создать толкование эпохи. При таком состоянии исторического материала, конечно, невозможно составить серьезную, практически полную биографию Грозного. Стоит дать себе труд припомнить, что и за какие годы жизни Грозного знаем мы о нем. Такое припоминание покажет, что за целые ряды лет у нас нет лично о Грозном никаких данных. Так, например, о первых годах его жизни не имеется никаких сведений, кроме трех-четырех упоминаний в письмах (1530-1533 гг.) его отца великого князя Василия к его матери Елене Васильевне. Великий князь был в отъезде и беспокоился о здоровье своего первенца, "что против пятницы Иван сын покрячел": именно "у сына у Ивана явилося на шее под затылком место высоко да крепко". Простой веред у малютки прошел благополучно, и затем до его 13-летнего возраста ни о его здоровье, ни о жизни вообще ничего неизвестно. В конце 1543 г. тринадцатилетний государь-сирота впервые показал свой нрав - арестовал одного из виднейших бояр, князя Андрея Шуйского, и "велел его предати псарем, и псари взяша и убиша его". "И от тех мест (замечает летопись) начали бояре от государя страх имети". До 1547 года, однако ничего неизвестно о дальнейших поступках юноши великого князя. В 1547 году Грозный женился и сменил титул великого князя на титул царя. Затем до 1549 г. опять темный промежуток. В 1549-1552 годах Грозный законодательствует и воюет; в 1553 году болеет тяжко и ссорится со своими боярами; и "от того времени бысть вражда промеж государя и людей". Вторая половина 50-х годов опять темна; о личной жизни Грозного ничего не знаем; знаем кое-что лишь о его политике относительно Ливонии, о начале войны. В 1560 г. умерла первая жена Грозного; в нем самом совершилась какая-то перемена настроения. Дальнейшая эпоха полна рассказов о его зверствах, о терроре "опричнины". Рассказывают почти исключительно иностранцы и Курбский. Русские источники молчат, ограничиваясь краткими замечаниями вроде того, что в 1574 г. "казнил царь на Москве, у Пречистой на площади в Кремле, многих бояр, архимандрита Чудовского, протопопа и всяких чинов людей много, а головы метали под двор Мстиславского". Но все эти рассказы и замечания противоречивы и мало определенны, датируются с трудом и возбуждают много недоразумений, о которых можно читать и у Карамзина, и у позднейших историков. А документов мало: даже указ об учреждении опричнины не дошел до нас в подлинном виде. Ни точной хронологии, ни достоверного фактического рассказа о деятельности и личной жизни Грозного построить нельзя. Перед историком проходят целые вереницы лет без единого достоверного упоминания о самом Грозном. Какая "биография" тут возможна? И где тот материал, на котором было бы можно построить правильную "характеристику". В данных условиях мыслимы только догадки, более или менее вероподобные, более или менее соответствующие указаниям скудного материала. Историк XVIII века князь М.М. Щербатов в своей "Истории Российской", "прошед историю сего государя", вынес впечатление, что Грозный "в столь разных видах представляется, что часто не единым человеком является". Порабощенный противоречиями своих источников, историк перенес их на характер своего героя. Он не удержался от того, чтобы не объяснить эти противоречия путем догадок и умозаключений, и попытался указать некоторые личные свойства Грозного. Не без остроумия замечал он о Грозном, что "в ком самовластие, соединенное с робостью и низостью духа находится, в том обыкновенно оно производит следствия непомерной горячности, недоверчивости и сурового мщения". Дальше этого Щербатов не шел. Указанные недостатки Грозного он противопоставил его "проницательному и дальновидному разуму" и в этом видел внутреннее противоречие и двойственность характера Грозного. Тот же взгляд на Грозного, но с большим литературным искусством, выразил Карамзин в своей "Истории Государства Российского". Подходя к описанию времени Грозного, Карамзин предвкушал прелесть предстоящей темы: "Какой славный характер для исторической живописи!" - писал он Тургеневу о Грозном. Мрачная драма той эпохи казалась Карамзину литературно занимательной, и он изобразил ее с большим художественным эффектом. Но характера Грозного он не уловил так же, как Щербатов, хотя и пытался обнять его "умозрением". "Несмотря на все умозрительные изъяснения (писал он в своей "Истории"), характер Иоанна, героя добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах мужества и старости, есть для ума загадка". Карамзин пытался разъяснить эту загадку, следуя тому толкованию Курбского, что Грозный всегда был умственно несамостоятелен и подчинялся посторонним влияниям. Он был добродетелен, когда "опирался на чету избранных, - Сильвестра и Адашева", и нравственно пал, когда приблизил к себе развратных любимцев. Он представлял в себе "смесь добра и зла" и совмещал, казалось бы, несовместимые качества: "разум превосходный", "редкую память" с жестокостью "тигра" и с "бесстыдным раболепством гнуснейшим похотям". Постоянно ударяя в своих отзывах на противоречия природы Грозного Карамзин однако не давал, так сказать, ключа к объяснению этих противоречий и оставлял неразгаданную свою для ума загадку. Образ несамостоятельного, подверженного влияниям монарха был бы целостным, если бы Карамзин допустил в своем умозрении умственное ничтожество Грозного. Но он этого не мог допустить, ибо Грозный всегда ему являлся "призраком великого монарха", "деятельным", "неутомимым"и "часто проницательным"... "Загадка" Карамзина была изложена им замечательно картинно и красноречиво. Эпоха Грозного ожила под его искусным пером и читалась с большим увлечением. Естественно было попытаться на материале, данном в "Истории" Карамзина, построить более удачное и тонкое изображение личности Грозного, чем то, какое дал сам Карамзин. И такую попытку сделали московские славянофилы, обсуждавшие характер Грозного, по-видимому, всем своим кружком. То, что созрело в их суждениях, было вынесено в печать К.Аксаковым и Ю.Самариным. Последний в своем труде о Стефане Яворском и Феофане Прокоповиче в нескольких словах дал указание, что "тайна (Иоанна) лежит в его собственном духе: чудно совмещались в нем живое сознание всех недостатков, пороков и порчи того века с каким-то бессилием и непостоянством воли". Это "страшное противоречие" в Грозном его умственного превосходства со слабостью воли есть основное его свойство, объясняющее весь характер. Аксаков полнее судил о Грозном, стоя на той же точке зрения, что и Самарин. "Отсутствие воли и необузданная воля - это все равно", говорит он по поводу Грозного, указывая, что "порча в Иоанне" и его нравственное падение произошли тогда, когда он "сбросил с себя нравственную узду стыда" и ударился в произвол, открыв дорогу дурным на себя влияниям. Ослабление воли в сочетании с силою острого ума - одно из основных свойств Грозного. Но столь же основною была и еще одна черта. "Иоанн IV был природа художественная в жизни", говорит Аксаков. Образы и картины господствовали над душою Грозного, влекли его своею красотою, заставляли его осуществлять их в жизни, любоваться ими. Не трезвая мысль, а поиски красоты, "художественность" владела Грозным и увлекала его к самым диким и к самым низким поступкам. Таким образом в Грозном "много было двигателей его духа", осложнивших его духовную природу. Эти попытки славянофильского кружка развить Карамзинский взгляд и сделать его более цельным положили начало длинному ряду художественных воспроизведений характера Грозного. За славянофилами между прочим пошел Костомаров, обращавшийся к Грозному не один раз в своих популярных произведениях. За ними же следовал граф Алексей Толстой в "Князе Серебряном" и "Смерти Иоанна Грозного". Представление, созданное ими, стало ходячим. И когда Антокольский, Репин и Васнецов воплотили этот взгляд в определенную фигуру, всем стало казаться, что Грозный понятен и ясен, что в нем все доступно психологу и патологу. Чрезвычайная, утонченная жестокость Грозного, изменчивость его настроений, соединение острого ума с явной слабостью воли и склонностью подпадать посторонним влияниям - все эти усвоенные Грозному свойства манили к себе именно патологов, - и вот понемногу создалась значительная врачебная литература о Грозном. Она внимательно изучена и характеризована Н.П. Лихачевым*. Историку, обладающему научным критическим методом, вся эта литература кажется ненаучной, диагнозы - произвольными и построенными на смелых и совершенно беспочвенных догадках. Нет оснований верить медикам, когда они через триста лет после смерти пациента, по непроверенным слухам и мнениям, определяют у него "паранойю" (однопредметное помешательство), "дегенеративную психопатию", "неистовое умопомешательство" (mania furibunda) "бредовые идеи" и в общем ведут нас к тому, чтобы признать Грозного больным и соверщенно невменяемым человеком. Такой вывод - естественный финал для того научно-литературного направления, которое в изучении эпохи Грозного ограничивает свой интерес центральною личностью и в характере лица ищет ключа к разумению исторического момента во всей pro сложности. Человек вообще склонен объявить то, что ему непонятно, не имеющим смысла, и то, что ему кажется странным, считать за ненормальное. Отдавая дань этой человеческой слабости, Костомаров писал о Грозном, что "Грозный не был безусловно глуп", тогда как современники почитали Грозного "мужем чудного разумения". Медики сочли Грозного помешанным выродком, тогда как современные ему политики считали его крупной политической силой даже в самые последние годы его жизни. Здравый исторический метод ищет терпеливо разгадки того, что непонятно, и объяснения того, что странно, не решаясь на скорые бесповоротные заключения, а отыскивая новые пути к познанию явлений, не сразу поддающихся исследованию. ______________________ * см. цитиров. сочинение, стр.62 и след. ______________________ С правильным историческим методом впервые познакомили русскую публику представители так называемой "историко-юридической" школы, и во главе их С.М. Соловьев. К деятельности Грозного он подошел со своею основною мыслью, что историческая жизнь русского народа представляет собою цельный процесс развития патриархального быта в государственные формы. Ему хотелось определить, какова роль Грозного в этом процессе. И Грозный представился Соловьеву положительным деятелем, носителем государственного "начала" в жизни его народа и противником отживавшего уклада "удельно-вечевого". Задачи своего времени Грозный разумел лучше современных ему консерваторов; он стремился вперед, когда окружавшая его среда еще дышала старой традицией. У него была государственная программа и широкие политические цели. Нет нужды скрывать личные слабости, недостатки и пороки Грозного, но надо помнить, что не ими определяется его историческре значение. Внутренние реформы и внешняяя политика Грозного делают его крупным историческим лицом, и иначе понимать его историк не может. Точка зрения Соловьева была принята всею его школой. Она была даже доведена до крайней, фальшивой идеализации Грозного в статье современника Соловьева К.Д. Кавелина, который представлял Грозного "великим", считал его предтечею Петра Великого и с сокрушением указывал на то, что Грозного погубила его среда - "тупая", "бессмысленная", "равнодушная и безучастная", лишенная "всяких духовных интересов". "Великие замыслы" Грозного были извращены в бесплодной борьбе с этой средою и сам он пал морально от своей роковой неудачи. Конечно, гиперболы Кавелина не были усвоены всею школою историков-юристов, но мысль о том, что можно сопоставлять Грозного с Петром Великим получила дальнейшее развитие. К.Н. Бестужев-Рюмин в обстоятельной статье "Несколько слов по поводу поэтических воспроизведений характера Ивана Грозного" решительно предложил это сопоставление и провел параллель между "двумя нашими историческими лицами: Петром Великим и Иоанном Васильевичем Грозным". По представлению Бестужева-Рюмина это - "два человека с одинаковым характером, с одинаковыми целями, с одинаковыми почти средствами для достижения их". Главное различие в том, что один успел в своих стремлениях, а другой не успел. На внешней политике обоих строит Бестужев свою параллель и главным образом на стремлении их к Балтийскому морю. Личные свойства и пороки Грозного мало занимают Бестужева, как и других историков этого направления: об этих свойствах надлежит упомянуть, но не должно на них строить изображение эпохи и оценку ее центрального лица. Так к 80-м годам прошедшего столетия определились два способа отношения к Грозному, две манеры его оценок. Дальнейшее развитие историографии не упразднило ни одной из них, но очевидно дало торжество той, которая, пренебрегая целями личной характеристики, стремилась оценить Грозного, как деятеля, как политическую силу. Научный метод историко-юридической школы оказал могучее влияние на развитие науки русской истории. Труды русских историков стали расти и количественно и качественно. Началась деятельная разработка архивных материалов, главным образом Московского государства. В последние десятилетия XIX века и в начале ХХ-го был поставлен и научно разработан ряд тем, относящихся в частности ко времени Ивана Грозного. Темы эти ставились совершенно независимо от личных оценок самого Грозного. Они имели целью проникнуть в разумение правительственного механизма и общественного строя Москвы XVI века и создать ясное представление о том внутреннем кризисе, какой переживало тогда Великорусье в глубинах народной жизни. Успех этой научной работы был очень велик. Были изучены главные исторические источники эпохи - летописные своды, писцовый материал и актовый материал, уцелевший от пожаров и иных катастроф. Обозначилась постепенность и выяснились взаимная связь и результаты пресловутых "земских реформ" 1550-х годов. Вскрыта была финансовая система московского правительства XVI века. Определен был истинный характер опричнины. Была изучена деятельность московской власти по обороне южных границ государства в связи с колонизацией "дикого поля". Стали ясны состав, устройство и быт служилого класса. Выяснено было многое в процессе прикрепления крестьянства и в развитии различных видов холопства. Раскрылся в своих истинных размерах разброд населения и его последствие - запустение государственного центра. С другой стороны был изучен "Балтийский вопрос" и все перепетии международной борьбы за Ливонию и Финское побережье. Историческое содержание эпохи стало настолько полнее и определеннее, что можно сказать, все построение истории Ивана Грозного надлежало ставить (заново. Можно удивляться тому громадному различию, какое на пространстве всего лишь одного поколения оказалось в университетском изложении этой эпохи. Как мало мог дать слушателям лектор конца (или, точнее, 70-х и 80-х годов) XIX века об Иване Грозном, можно видеть в "Русской истории" К.Н. Бестужева-Рюмина, который был для своего времени первоклассным профессором. Как сравнительно много дается теперь, можно видеть из любого профессорского учебника русской истории и, конечно, из "Курса" В.О. Ключевского. Эпоха наполнилась новым и богатым содержанием, - и это не могло не отразиться на понимании самого Грозного, его личной роли, его личных сил. Теперь нет ни малейшего сомнения в том, что Грозный принадлежал к числу образованнейших людей своего века, получив свои знания и образовав умственные интересы в кружке митрополита Макария. Нет сомнения в том, что реформы 50-х годов XVI века представляли собою систему мероприятий, охвативших многие стороны московской жизни: местное управление в связи с различными формами самоуправления и с упорядочением служилого класса и поместного землевладения; податную организацию в связи с лучшим обеспечением служилых людей и с улучшением самой их службы; военное устройство, церковно-общественную жизнь, книжное дело и многое другое. Нет теперь спора о том, что Ливонская война Грозного была своевременным вмешательством Москвы в первостепенной важности международную борьбу за право пользования морскими путями Балтики. Упразднился старый взгляд на опричнину, как на бессмысленную затею полоумного тирана. В ней видят применение к крупной земельной московской аристократии того "вывода", который московская власть обычно применяла к командующим классам покоренных земель. Вывод крупных землевладельцев с их "вотчин" сопровождался дроблением их владений и передачей земли в условное пользование мелкого служилого люда. Этим уничтожалась старая знать и укреплялся новый социальный слой "детей боярских", опричных слуг великого государя. Обнаружилась, далее, любопытная и важная черта в деятельности московского правительства в самую мрачную и темную пору жизни Грозного - в годы его политических неудач и внутреннего террора. Это - забота об укреплении южной границы государства и заселении "дикого поля". Под давлением многих причин правительство Грозного начало ряд согласованных мер по обороне своей южной окраины и, как всегда, проявило широкий почин, деловую энергию и уменье согласовать усилия администрации с содействием земских сил. Вместо старых представлений о последних годах жизни Грозного, как о времени унылого бездействия и безумной жестокости, перед историками развернулась картина обычной для Грозного широкой деятельности. Наконец, выяснение причин и проявлений социального кризиса, вызвавшего опустошение московского центра к 80-м годам XVI века, сняло лично с Грозного обвинение в том, что он по своей будто бы трусости и ничтожеству дал торжествовать над собою талантливому врагу Стефану Баторию. Выяснилось что быстро развернувшийся кризис лишил Грозного всяких средств для продолжения борьбы и что его личное воздействие на ход событий вряд ли здесь допустимо. Словом, всякий частичный успех в исследовании эпохи вел к тому, что личность Грозного, как политика и правителя, вырастала и вопрос о его личных свойствах и недостатках терял свою важность для общей характеристики его времени. Изучение правительственной деятельности Грозного развернуло перед историками широкую и сложную картину с одними же и теми же чертами для начала и для конца царствования Грозного. Вокруг Грозного менялись лица и могли меняться их влияния, сам Грозный мог жить добродетельно или порочно, - все равно, свойства московской политики оставались при нем одинаковыми. Это была политика большого размаха, отмеченная всегда отважным почином, широтою замыслов и энергией выполнения задуманных мер. Очевидно, что эти черты вносились в жизнь самим Грозным; они не приходили с Сильвестром и не уходили с Басмановым и Малютой Скуратовым. И Грозный во втором периоде своих реформ, в опричнинской ломке аграрно-классового строя, совершенно тот же, как и в первом периоде церковно-земских преобразований. Он - крупная политическая сила. Именно это впечатление вырастает в каждом, кто знакомится с новыми исследованиями по истории русского XVI века во всей их совокупности. С таким именно впечатлением приступил к своему труду об Иване Грозном и последний его историк проф. Р.Ю. Виппер. Но, воспользовавшись всем тем, что дала ему новая русская историография, он со своей стороны внес и что-то свое. Он дал в начале своего труда общую характеристику "XVI-ro века", как поворотного момента в вековой борьбе "кочевой Азии" и "европейцев", момента, когда успех в мировой борьбе стал переходить на сторону последних. С этой всемирно-исторической точки зрения проф. Виппер представил оценку как московской политики XVI века, так и в частности и самого Грозного. "Среди нового политического мира Европы (говорит он) московскому правительству приходилось развернуть не только военно-административные таланты, но также мастерство в кабинетной борьбе. Грозный царь, его сотрудники и ученики с достоинством выдержали свою трудную роль". Следя за деятельностью Москвы XVI века в связи с общим ходом политической жизни Европы и Азии, наш автор не скупится на похвалы русскому политическому и военному искусству того времени смотрит на Грозного, как на крупнейшего исторического деятеля, нигу проф. Виппера можно назвать не только апологией Грозного, но его апофеозом. Выведенный из рамок национальной истории на всемирную арену, Грозный показался и на ней весьма крупным деятелем. Таково последнее слово нашей исторической литературы о Грозном. Думаем, что оно навсегда упразднило возможность презрительного отношения к личности Грозного. Но, может быть, оно несколько перетянуло весы в другую сторону, и дальнейшая задача исследователей - найти точное равновесие между крайностями субъективных оценок. Предлагаемый очерк отнюдь не претендует на эту роль суперарбитра в суждениях о Грозном. Его целью было дать такой "образ" Грозного, какой сложился в уме автора при знакомстве с наиболее характерным историческим материалом данной эпохи. В кратком очерке о многом пришлось говорить бегло, иногда же и просто умалчивать. Но автор будет удовлетворен, если из его очерка читатель вынесет определенное представление о главных моментах жизни и деятельности Грозного и о некоторых бесспорных, достоверных чертах его характера и ума. Цельную же характеристику Грозного, его законченный "образ" воссоздать автор не надеялся, ибо не верит в то, чтобы это сделать было вообще возможно.
|
