IX – 42 г.
Дорогая доченька! Скучаю по Тебе. Хочется посмотреть на твою мордочку и поболтать с тобой, т.е. послушать твой лепет, так как самому рассказывать совершенно нечего. Жизнь так сера, скучна, однообразна и неинтересна, что и на жизнь не похожа. На службе переливание из пустого в порожнее, бюрократическая волокита и формалистика. Домой придешь – темнота, ничем заняться нельзя, так как сидишь с масляной коптилкой под носом и не видишь не только этого последнего предмета, но и предметов вблизи него находящихся. Скоро к этому прибавится еще холод. Вот не знаю, как быть с дровами. Объявлено, что каждый сам себя должен обеспечивать ими. Отводят участки, на которых нужно пилить деревья, обрубать сучья на верхушках и эти сучья и верхушки забирать себе. Для перевозки одно время предоставляли транспорт, а теперь – вози, как хочешь. Кто достает водку, тот обеспечивается очень хорошо, так как за пол литра привезут целый грузовик готовых, хороших бревен, которые остается только распилить и наколоть. Но у меня ходов и связей для получения этого божественного напитка не имеется, пилить и рубить деревья в лесу не могу; нанять за себя кого-ниб[удь] также не могу, т.к. платить нужно опять-таки этим же напитком, который, кстати, стал ходовой монетой – за что ни возьмись, все стоит пол литра. Надеюсь только на милость начальства, которое, может быть, за мою долгую и небесполезную службу соблаговолит отпустить, конечно, за наличный расчет, куба два-три готовых дровец. Сегодня серый, настоящий осенний день. Природа мрачна и неуютна даже в Рублеве, и, может быть, поэтому особенно тоскливо на душе. В голову лезут мрачные мысли, жить не хочется. С ужасом думаю о предстоящей зиме и об ожидающих нас сюрпризах, боюсь, что не переживу новых испытаний и боюсь не из боязни смерти, а из боязни оставить мою дорогую деточку без поддержки на произвол судьбы. Прости, если своими мрачными настроениями порчу Тебе твое настроение. Может быть, все это не так уж страшно и, в конце концов, все устроится к общему благополучию, а излияние это вырвалось у меня просто потому, что сегодня постоянное одиночество как-то особенно гнетет, особенно хочется, что называется, излить душу, а объекта для этого излияния, кроме Тебя, у меня нет. Пробовал говорить на подобные темы с Тузиком, но он, кроме кусочков вкусненького, ничего понимать не хочет. Сейчас у нас начинают живое дело – восстановление гидростанции, которую так тщательно разобрали при эвакуации, что теперь и частей не найдешь. Один генератор, по-видимому, все-таки можно будет восстановить, а это даст нам возможность и освещаться, как следует и пользоваться нагревательными приборами. Жизнь станет поуютнее, настроение поднимется и огорчать Тебя мрачными мыслями не буду. Как ты поживаешь, милая? Пиши обо всех своих радостях и горестях, не нуждаешься ли в чем? Не нужно ли денег? Пиши откровенно и не стесняйся просить, так как сделать для Тебя что-нибудь мне одно удовольствие. Да, вот новость какая в нашей жизни. Столовую для чистокровных арийцев закрыли. Нашли, по-видимому, что не все питавшиеся в ней достаточно чистокровны, и выделили человек 15 или 20 чистокровнейших, которые и продолжают пользоваться ее благами, а остальных частью совсем оставили, а частью перевели на, так называемое, ротное питание. Я попал в число последних. Жить можно. Дают завтрак, обед и ужин. Готовят не очень вкусно, но достаточно сытно. В этом отношении разница небольшая. Чувствительно только то, что с 1 кг хлеба пришлось перейти на 700 гр, да лишиться сахара, который давали утром к чаю. Ну, до свидания, моя Нинуся. Наболтал, кажется, много. Не пеняй, если бестолково. Плел, что в голову взбредет. Крепко целую, твой Папа.
Москва 182
Кликните на письмо, чтобы его увеличить
|
