РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ1. Економіка поштового зв’язку: навчальний посібник / [Орлов В.М., Потапова-Сінько Н.Ю., Редькін О.С. та ін.] – Одеса: ВМВ, 2006. – 468 с. 2. Оптимізація поштового зв’язку України: монографія / [П.П. Воробієнко, С.О. Довгий, В.А. Коляденко, В.М. Мороз, В.Г. Мухін, О.Л. Нечипорук, Л.О. Ящук]; за заг. ред. С.О. Довгого. – К.:, Укрпошта, 2002. – 160 с. 3. Потапова-Синько Н.Е., Захарченко Л.А., Князева Е.А., Отливанская Г.А., Орлова О.В. Экономика предприятия связи / Учебно-методическое пособие к практическим занятиям для специальностей ф-та менеджмента и экономики предприятия (Часть 1) / Одесса, ОНАС. – 2003. – 66 с. 4. Потапова-Синько Н.Е., Захарченко Л.А., Князева Е.А., Отливанская Г.А., Орлова О.В., Вуйцик Л.Н. Экономика предприятия связи / Учебно-методическое пособие к практическим занятиям для специальностей ф-та менеджмента и экономики предприятия (Часть 2) / Одесса, ОНАС. – 2003. – 143 с. 5. Поштовий зв’язок: [підр. для вищ. навч. закл. для спец. за напрямом «Телекомунікації»] / С.М. Скляренко, В.К. Стеклов, Л.Н. Беркман; за заг. ред. В.К. Стеклова. – К.: Техніка, 2003. – 904 с. 6. Экономика связи: учебник для ВУЗов / [В.Н. Орлов, Н.Е. Потапова-Синько, В.М. Гранатуров, Н.П. Спильная, О.И. Филипова, А.П. Чухлиб]. – Одесса. – УГАС, 1998 – 331 с.
Здано в набір 17.12.2012 р. Підписано до друку 21.12.2012 р. Обсяг 1,5 друк. аркуш. Формат 64х90/16. Зам. № 5011. Тираж 50 прим. Віддруковано на видавничому устаткуванні фірми RISO у друкарні редакційно-видавничого центру ОНАЗ ім. О.С. Попова Тел.: (048) 705-04-94 © ОНАЗ, 2012
Илья Ильф, Евгений Петров РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ. ФЕЛЬЕТОНЫ (1929–1931)
РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ ПРИЗРАК-ЛЮБИТЕЛЬ[1]
В акционерном обществе «Насосы» создалось напряженное положение. Говорили только о чистке, рассказывали пугающие истории из практики бывших ранее чисток и вообще волновались свыше меры. Незаметно насосовцы перешли на страшные рассказы. Инструктор из отдела поршней, товарищ Быдто-Стерегущий, поведал обществу грустный случай. Ему, Быдто-Стерегущему, в молодости явился призрак покойного деда. Призрак размахивал руками и призывал на племянника кары небесные. Быдто-Стерегущего осмеяли, и он сознался, что призрак этот явился, собственно говоря, не ему лично, а одному очень хорошему знакомому, которому верить можно безусловно. Все же разговор о выходцах с того света продолжался. Все насосовцы оказались сознательными и с презрением отметали даже самую мысль о возможности появления призраков в наше трезвое материалистическое время. Заклейменный всеми, Быдто-Стерегущий отмежевался от своего рассказа и уже собирался было удалиться в свой отдел поршней, когда внезапно заговорил Культуртригер, старый работник отдела шлангов. — Легко сказать, — заметил он, — а призрак такая вещь, что душу леденит. — Стыдно, товарищ Культуртригер! — закричали все. — Стыдно и глупо верить в привидения. — Да, если бы мне в руки попался призрак, — сказал товарищ Галерейский, — уж я бы ему… И Галерейский самодовольно улыбнулся. — Чудес на свете нет, — сказали два брата, работавшие в обществе «Насосы» под разными фамилиями — Лев Рубашкин и Ян Скамейкин. — Чудес на свете нет, а гением творения их является человек. — Материалистам призрак нипочем, — подтвердил Галерейский. — Тем более мне как марксисту. — Может быть, — тихо сказал дряхлый Культуртригер. — Все может быть. На свете много загадочного и непостижимого. — Высадят вас на чистке по второй категории, тогда будете знать, как мистику разводить при исполнении служебных обязанностей, — сказал Лев Рубашкин. — Гнать таких стариков надо, — поддержал Ян Скамейкин, поглядывая на своего брата Рубашкина. На этом разговор кончился. На другой день в акционерном обществе «Насосы» появилось привидение. Оно вышло из уборной и медленным шагом двинулось по длинному темному коридору. Это было обыкновенное, пошленькое привидение во всем белом, с косой в правой руке. Привидение явно шло вровень с веком, потому что в левой руке держало вместо песочных часов новенький будильник. Спугнув проходившую машинистку, которая с визгом умчалась, привидение вошло в кабинет товарища Галерейского. — Вам чего, товарищ? — спросил Галерейский, не поднимая головы. Привидение заворчало. Галерейский глянул и обомлел. — Кто? Что? — завопил он, опрокинув стул и прижавшись к стене. Привидение взмахнуло косой, словно собираясь в корне подсечь молодую жизнь своей жертвы. Галерейский не стал терять ни минуты. Он бросился к конторскому шкафу, всхлипывая, вполз туда и заперся на ключ. Призрак нагло постучал в дверцу шкафа, после чего изнутри донесся истерический крик. — Тоже материалист! — озабоченно сказало привидение, переходя в следующую комнату, где сидел ничего не подозревавший Быдто-Стерегущий. Стерегущий сразу упал, как сбитая шаром кегля, громко стукнувшись головой об пол. Привидение с презрением пихнуло его ногой и, тихо смеясь, вышло в коридор. В отделе шлангов Лев Рубашкин и Ян Скамейкин невинно развлекались игрою в шашки. — У-лю-лю! — негромко сказало привидение, вваливаясь в отдел, треща будильником и как бы подчеркивая этим, что дни братьев сочтены. — Мама! — сказал Лев Рубашкин шепотом и выпрыгнул в окно. Ян Скамейкин ничего не сказал. Он свалился под стол, лязгая зубами, как собака. Дальнейшая работа привидения дала поразительные результаты. Из шестидесяти насосовцев: Испытали ужас — тридцать шесть. Упали в обморок — восемь. Заболели нервным тиком — девять. Остальные отделались легким испугом. Галерейский совершенно поседел, Быдто-Стерегущий взял бюллетень, Рубашкин при падении со второго этажа вывихнул руку, а Скамейкин помешался в уме и целую неделю после этого на всех бумагах ставил подпись вверх ногами. На чистке все сидели молча и слушали биографию Галерейского. — Все это хорошо, — сказал с места старый Культуртригер. — Но какой же товарищ Галерейский материалист, ежели он привидения убоялся? Гнать таких надо по второй категории. И даже по первой. Какой же он, товарищи, марксист? — Это клевета! — закричал Галерейский. — А кто в шкафу прятался? — ехидно спросил Культуртригер. — Кто поседел от страха? У меня про всех записано. Старик вынул записную книжку и стал читать. — Вел себя также недостойно материалиста Лев Рубашкин, каковой при виде призрака выпрыгнул в окно. А еще считается общественным работником. А равно и товарищ Скамейкин. Ноги мне целовал от ужаса. У меня все записано. Культуртригер схватил председателя комиссии за рукав и, брызгая слюной, стал быстро изобличать насосовцев в мистике. 1929 ПОД ЗНАКОМ РЫБ И МЕРКУРИЯ[2]
Иван Антонович Филиппиков, сотрудник Палаты мер и весов, очень любил свое учреждение. Он хотел бы даже, чтобы Палате принадлежала высшая власть в стране. Уж очень ему нравилась Палата, существующий в ней порядок, блестящие цилиндрические гири, метры и литры, одним своим видом говорящие о точности и аккуратности. В таких приятных мыслях гражданин Филиппиков прогуливался однажды по городу. Подойдя к оживленному перекрестку, Иван Антонович увидел плакат: ПЕРЕХОДЯ УЛИЦУ, ОГЛЯНИСЬ ПО СТОРОНАМ Для пущей внушительности на плакате был изображен милиционер с улыбкой манекена и с красной палкой в руке. Иван Антонович добросовестно кинул взгляд на запад. Потом глянул на восток. Потом покосился на юг и, наконец, повернулся к северу. И на севере, у магазина наглядных пособий, где веселые скелеты обменивались дружественными рукопожатиями, он увидел мальчика, на плече которого сидел попугай. — Грияждане, — скучным голосом говорил мальчик, — американский попугай-прорицатель Гаврюшка докладает тайны прошедшего, настоящего и будущего. Пакет со счастьем — десять копеек! Попугай-прорицатель строго смотрел на Филиппикова. «Разве в виде шутки попробовать!» — сказал себе Иван Антонович. И уже через минуту вестник счастья с ворчаньем вручил ему розовый конверт. Иван Антонович надел очки и вынул из конверта предсказание своей судьбы. «Вы родились, — прочел он, — под знаком Рыб и Меркурия. Вы испытали много превратностей, но не теряйте мужества. Судьба вам будет благоприятствовать. Скоро вы получите приятное известие. Счастье и выгоды в изобилии выпадут на вашу долю. Вы получите большие имения, которые вам будут приносить большие доходы. Оракул предвещает вам, что ваша жизнь будет цепью счастливых дней». — Оракул! — с удовольствием произнес Филиппиков. — Оракул! Моя жизнь будет цепью счастливых дней. Скоро я получу приятное известие. Лучезарно улыбаясь, Иван Антонович поглядел на витрину магазина наглядных пособий, где рядами возлежали лошадиные черепа, и поплелся домой. — Слышишь, Агния, — сказал он жене, — наша жизнь будет цепью счастливых дней. — Почему цепью? — испуганно спросила жена. — Да вот оракул сказал, Агнесса. И гражданин Филиппиков, член многих добровольных обществ, передал своей жене, гражданке Филиппиковой, пакет со счастьем. Агнессу ничуть не смутило то, что ее дорогой муж родился под знаком Рыб и Меркурия. Она любила Ивана Антоновича и никогда не сомневалась в том, что он родился именно под этими знаками. Но с практичностью домашней хозяйки она обратила все свое внимание на фразу, сулящую непосредственные реальные блага. «Вы получите большие имения, которые принесут вам большие доходы». — Вот хорошо, — сказала Агния. — Большие имения! Большие доходы! Как приятно! До самого вечера Иван Антонович почему-то чувствовал себя скверно, а за ужином не вытерпел и сказал жене: — Знаешь, Агнесса, мне не нравится… то есть не то чтоб не нравится, а как-то странно. Какие же могут быть теперь имения, а тем более доходы с них? Ведь время-то теперь советское. — Что ты, — сказала жена. — Я уже забыть успела, а ты все про своего оракула. Однако ночь Филиппиков провел дурно. Он часто вставал, пил воду и смотрел на розовый листок с предсказанием. Нет, все было в порядке, по новой орфографии. Листок, несомненно, был отпечатан в советское время. — Какое же имение? — бормотал он. — Совхоз, может быть? Но за доходы с совхоза мне не поздоровится. Хороша же будет эта цепь счастливых дней, нечего сказать. А под утро приснился Ивану Антоновичу страшный сон. Он сидел в полосатом архалуке и дворянской фуражке на веранде помещичьего дома. Сидел и знал, что его с минуты на минуту должны сжечь мужики. Уже розовым огнем полыхали псарня и птичий двор, когда Филиппиков проснулся. На службе, в Палате мер и весов, Иван Антонович чувствовал себя ужасно, не подымал головы от бумаг и ни с кем не беседовал. Прошло две недели, прежде чем Филиппиков оправился от потрясения, вызванного предсказанием попугая Гаврюшки. Так радикально изменилось представление о счастье. То, что в 1913 году казалось верхом благополучия (большие имения, большие доходы), теперь представляется ужасным (помещик, рантье). Оракул, несмотря на свою новую орфографию, безбожно отстал от века и зря только пугает мирных советских граждан. 1929 АВКСЕНТИЙ ФИЛОСОПУЛО[3]
Необъяснима была энергия, с которой ответственный работник товарищ Филосопуло посещал многочисленные заседания, совещания, летучие собеседования и прочие виды групповых работ. Ежедневно не менее десяти раз перебегал Филосопуло с одного заседания на другое с торопливостью стрелка, делающего перебежку под неприятельским огнем. — Лечу, лечу, — бормотал он, вскакивая на подножку автобуса и рукой посылая знакомому воздушное «пока». — Лечу! Дела! Заседание! Сверхсрочное! «Побольше бы нам таких! — радостно думал знакомый. — Таких бодрых, смелых и юных душой!» И действительно, Филосопуло был юн душой, хотя и несколько тучен телом. Живот у него был, как ядро, вроде тех ядер, какими севастопольские комендоры палили по англо-французским ложементам в Крымскую кампанию. Было совершенно непостижимо, как он умудряется всюду поспевать. Он даже ездил на заседания в ближайшие уездные города. Но как это ни печально, весь его заседательский пыл объяснялся самым прозаическим образом. Авксентий Пантелеевич Филосопуло ходил на заседания, чтобы покушать. Покушать за счет учреждений. — Что? Началось уже? — спрашивал он курьера, взбегая по лестнице. — А-а! Очень хорошо! Он протискивался в зал заседания, где уже за темно-зеленой экзаменационной скатертью виднелись бледные от табака лица заседающих. — Привет! Привет! — говорил он, хватая со стола бутерброд с красной икрой. — Прекрасно! Вполне согласен. Поддерживаю предложение Ивана Семеновича. Он пережевывал еду, вытаращив глаза и порывисто двигая моржовыми усами. — Что? — кричал он, разинув пасть, из которой сыпались крошки пирожного. — Что? Мое мнение? Вполне поддерживаю. Наевшись до одурения и выпив восемь стаканов чая, он сладко дремал. Длительная практика научила его спать так, что храп и присвист казались окружающим словами: «Верно! Хр-р… Поддерживаю! Хх-р. Пр-р-равильно! Кр-р. Иван Семеныча… Хр-р-кх-х-х…» Неожиданно разбуженный громкими голосами спорящих, Филосопуло раскрывал блестящие черные глаза, выхватывал из жилета карманные часы и испуганно говорил: — Лечу! Лечу! У меня в пять комиссия по выявлению остатков. Уж вы тут без меня дозаседайте! Привет! И Авксентий Пантелеевич устремлялся в комиссию по выявлению. Он очень любил эту комиссию, потому что там подавали бутерброды с печеночной колбасой. Управившись с колбасой и вполне оценив ее печеночные достоинства, Авксентий под прикрытием зонтика перебегал в Утильоснову и с жадностью голодающего принимался за шпроты, которыми благодушные утильосновцы обильно уснащали свои длительные заседания. Он тонко разбирался в хозяйственных вопросах. На некоторые заседания, где его присутствие было необходимо, он вовсе не ходил. Там давали пустой чай, к тому же без сахара. На другие же, напротив, старался попасть, набивался на приглашение и интриговал. Там, по его сведениям, хорошо кормили. Вечером он делился с женой итогами трудового дня. — Представь себе, дружок, в директорате большие перемены. — Председателя сняли? — лениво спрашивала жена. — Да нет! — досадовал Филосопуло. — Пирожных больше не дают! Сегодня давали бисквиты «Делегатка». Я съел четырнадцать. — А в этом вашем, в синдикате, — из вежливости интересовалась жена, — все еще пирожки? — Пирожки! — радостно трубил Авксентий. — Опоздал сегодня. Половину расхватали, черти. Однако штук шесть я успел. И, удовлетворенный трудовым своим днем, Филосопуло засыпал. И молодецкий храп его по сочетанию звуков походил на скучную служебную фразу: «Выслушав предыдущего оратора, я не могу не отметить…» Недавно с Авксентием Пантелеевичем стряслось большое несчастье. Ворвавшись на заседание комиссии по улучшению качества продукции, Филосопуло сел в уголок и сразу же увидел большое аппетитное кольцо так называемой краковской колбасы. Рядом почему-то лежали сплющенная гайка, кривой гвоздь, полуистлевшая катушка ниток и пузырчатое ярко-зеленое ламповое стекло. Но Филосопуло не обратил на это внимания. — Поддерживаю, — сказал Авксентий, вынимая из кармана перочинный ножик. Пока говорил докладчик, Филосопуло успел справиться с колбасой. — И что же мы видим, товарищи! — воскликнул оратор. — По линии колбасы у нас не всегда благополучно. Не все, не все, товарищи, благополучно. Возьмем, к примеру, эту совершенно гнилую колбасу. Колбасу, товарищи… Где-то тут была колбаса… Все посмотрели на край стола, но вместо колбасного кольца там лежал только жалкий веревочный хвостик. Прежде чем успели выяснить, куда девалась колбаса, Филосопуло задергался и захрипел. На этот раз его храп отнюдь не походил на обычное «согласен, поддерживаю», а скорее на «караул! доктора!». Но спасти Филосопуло не удалось. Авксентий в тот же день умер в страшных мучениях. 1929 ГИБЕЛЬНОЕ ОПРОВЕРЖЕНИЕ[4]
— Кто написал эту порочащую меня заметку? — спросил Арест Павлович. Он заговорил с теми дерзкими интонациями в голосе, какие присущи у нас только некоторым начальникам и людям свободных профессий (извозчикам, зубоврачам и театральным барышникам). — Я не могу допустить подрыва моего авторитета. Это возмутительно! И он махнул рукою в сторону стенгазеты «Под копирку». Там, под рисунком, изображавшим голого волосатого человека в автомобиле, были помещены стихи:
|
