ПОКАЗНИКИ ЯКОСТІ НАВЧАННЯ У ВИЩІЙ ШКОЛІ

Дата добавления: 2015-10-15; просмотров: 640

Этот доктор, Крылов, он очень даже красивый мужчина. Во всяком случае, я бы с таким переспала. Может быть, даже пару раз. Или тройку. С условием, что он был бы моложе лет на десять. Или двадцать. И чтобы у него не было этих мешков под глазами, которые, кажется, у него от недосыпа. Или от чрезмерных перегрузок. Сдаётся мне, что перегрузки эти вызваны не только работой. Уверена, он разбил не одну сотню женских сердец. Почему он мне так нравится?

Он говорит:

– Рассказывайте, с чем пожаловали, что вас беспокоит.

Откуда мне знать?

Я говорю:

– Я не знаю.

– А зачем вы тогда пришли?

– Я не помню.

– То есть, как это, не помните? – он удивлённо посмотрел на меня.

– Вообще ничего не помню. Я очнулась в коридоре. Не понимаю, как я тут оказалась. Я не помню, как сюда шла. Не помню, кто я. Я даже не знаю, как выгляжу. Всё кажется очень знакомым, но я не знаю, откуда.

Слова как-то сами вырываются из моего рта. Такое ощущение, будто мои реплики заучены заранее. Как в театре. Или в кино.

– Может, вы именно поэтому здесь? – говоря это, Крылов разминает шею. Как будто собирается встать и начать со мной драку. Выглядит угрожающе. Или я это сама себе придумала? Я – параноик?

Откуда я знаю это слово – параноик?

Я говорю:

– Я не знаю. Вы мне поможете?

Я очень хочу, чтобы мне кто-нибудь помог. Мне нужен спаситель. Вроде как собственная Служба спасения. Личная Скорая помощь. Персональный Иисус. Да.

Доктор говорит:

– Для того чтобы помочь, нужно знать, чем помочь. То есть, поставить диагноз. Вы всё забыли, так?

Я киваю головой.

Доктор продолжает:

– Но вы ведь не знаете, зачем сюда пришли, вы же всё забыли?

Я опять киваю головой.

Он говорит:

– Значит, нам нужно разобраться не только с потерей памяти, но и с причиной, почему вы сюда пришли, от чего хотели избавиться.

Я отвечаю:

– Может, вы мне скажете, почему я всё забыла?

– Пока не могу сказать. Вариантов может быть несколько, – отвечает доктор.

Ага, несколько. Я опять киваю головой. Похоже, сегодня я только и буду делать, что кивать головой. Я буду со всем согласна. Ну, почти со всем. В разумных пределах, как это принято говорить.

– Давайте сразу оговоримся. Всё, о чём мы будем здесь разговаривать, останется только в этих стенах. И в моей голове. И в вашей. Поэтому попрошу вас быть предельно искренней. Договорились?

Похоже, у меня нет выбора. Ещё бы что-то знать о себе, чтобы рассказать искренне. Я снова киваю головой. И говорю:

– Договорились.

– А теперь представьтесь, пожалуйста.

– Я не помню, как меня зовут.

Я действительно не помню.

– У вас документы с собой есть? – спрашивает доктор.

– Да, есть паспорт, – отвечаю я.

– Откуда вы знаете?

– Перед тем, как меня пригласила ваша... – я хочу сказать «секретутка», но, кажется, это будет не политкорректно, – ассистентка, я решила осмотреть содержимое сумочки.

– И что интересного вы там увидели?

– Вроде ничего. Кроме того, что я, кажется, богата.

Доктор смеётся:

– Если бы это было не так, мы бы с вами не встретились.

– К чему вы клоните?

– Почему вы решили, что вы богаты?

Я задумываюсь. Отвечаю:

– Потому что у меня в сумочке тысяч шестьдесят рублей. Не меньше. Может, даже сто.

Доктор опять смеётся. Он говорит:

– Милочка, – он делает небольшую паузу, и на этом слове меня передёргивает. Он продолжает: – это не такие уж большие деньги. Это частная элитная клиника, наши услуги вовсе не из дешёвых. И люди, приходя сюда, уже знают это. Вы же не просто так сюда пришли, вы записались на приём не меньше, чем две недели назад. Да и, в конце концов, вы могли просто получить зарплату перед тем, как прийти сюда. Или снять деньги в банкомате на карманные расходы на пару дней. Чтобы пройтись по магазинам. Значит, вы подсознательно знаете, что вы богаты. Значит, вы всё же что-то помните. Весь город знает, что мои клиенты – это средний класс как минимум. К психотерапевтам редко приходят бедные. У них других забот полно.

– Не называйте меня милочкой. Меня это бесит, – говорю ему я, дождавшись момента, когда он закончит говорить.

Доктор снова начинает посмеиваться.

– Какая вы, оказывается, нервная. А откуда вы знаете, что это вас бесит? – спрашивает он.

И, правда, откуда?

Я говорю:

– Не знаю. Просто бесит и всё.

– Запомните это обязательно. Это тоже подсознательная реакция. Наверняка в прошлом у вас случилось что-то, к примеру, какой-нибудь человек, раздражавший вас, называл вас так, и у вас в памяти закрепилась такая отрицательная ассоциация с этим словом.

Его слова не лишены смысла. Кажется, я его понимаю. В голове встаёт вопрос, и я его задаю:

– То есть, вы полагаете, что каждая мелочь может оказаться существенной?

– Разумеется. Иногда даже решающей. Запомните это.

Каждая мелочь может стать решающей. Откуда-то мне вспомнились эти слова.

Доктор говорит:

– У вас есть блокнот?

Я пытаюсь припомнить. Вроде нет. Говорю:

– Нет, в сумке не видела.

Доктор встаёт из своего массивного кресла – я бы даже сказала трона, – подходит к шкафу, открывает стеклянную дверцу, достаёт оттуда какую-то маленькую, но толстую книжечку в переплёте из коричневой кожи добротного вида. Потом снова садится в свой трон. Выглядит он действительно как-то величественно. Знаете, а у него фигура очень даже ничего. Широкие плечи, подтянутый живот, массивная грудь. Видимо, он много тренируется. И это в сорок-то лет. Или сколько ему там. Ловлю себя на мысли, что мне нравятся мужчины, которые за собой следят. Дмитрий Валентинович открывает ящик стола. Что-то достаёт. Ручка. Закрывает ящик. Протягивает мне книжечку и ручку. Говорит:

– Вот, возьмите. Это ежедневник и ручка. В качестве бонуса, – он улыбнулся и сказал: – Записывайте в него все мысли, которые возникают у вас подсознательно. На каждой строчке новую мысль. И каждый день перечитывайте.

Задумчиво спрашиваю:

– Зачем?

– Знаете ли, – говорит доктор, – есть несколько видов памяти. Когда вы пишете, работает ваша механическая память. Механическая память – это способность людей к подсознательному запоминанию определённой последовательности действий. Механическая память, позволяющая человеку приобрести некоторые двигательные навыки, также зачастую способствует более длительному сохранению информации в долговременной памяти. Когда вы записываете, вы тоже запоминаете. А если запоминаете, то, записав что-либо, а потом, прочитав, вы можете получить возможность и вспомнить это. Повторение – мать учения.

Не спрашивая моего согласия, он говорит:

– Итак, вы должны будете записывать всё, что вам покажется знакомым. Желательно, если вы начнёте прямо сейчас.

Я смотрю прямо на него. Он говорит:

– Да, прямо сейчас. Например, запишите «Мне не нравится, когда меня называют Милочка». На отдельной строке. Следующую мысль – на следующей строке. И так далее. Затем, если вы будете вспоминать подробности, связанные с какой-либо конкретной мыслью, ставьте слева от строки в вашем ежедневнике галочку или крестик. Вы меня понимаете?

– Да, понимаю.

– Так берите ручку и записывайте всё знакомое, что вам сегодня пришло в голову. Давайте.

Беру ежедневник. Открываю на первой странице. Припоминая подробности, начинаю писать. Пишу: «Мне не нравится, когда меня называют Милочка». Потом: «Метрополь». И: «Балчуг». И: «Аврора». И ещё: «Яблоко, Макинтош, Apple». Ниже: «Мне нравится доктор Крылов». Ещё ниже: «Мне нравятся мужчины, которые за собой следят». Доктор терпеливо ждёт. Чуть подумав, снова пишу: «Я бы переспала с доктором Крыловым, будь он моложе». Ещё: «Паранойя». Ещё: «Лаундж, чиллаут». Чуть улыбнувшись, записываю: «Секретутка. Политкорректность». Строчкой ниже: «Каждая мелочь может стать решающей». Кажется, всё. Я говорю:

– Готово.

Доктор, смотря мне прямо в глаза, говорит:

– Дайте прочитать.

Зачем я записала, что он мне нравится?

– Это так необходимо? – спрашиваю я.

– Конечно. Быть может, я найду что-то полезное.

Зачем я это записала?

Кажется, у меня по-прежнему нет другого выхода. Я даю ему ежедневник. Он открывает и читает. Я наблюдаю за его реакцией. Он слегка улыбается. Кажется, на том самом месте, где я записала, что я бы с ним переспала, будь он моложе. Надо же так лохануться!

Доктор говорит:

– Вы написали, что я вам понравился. И что вам нравятся мужчины, которые следят за собой. И... ну, вы знаете.

В горле встаёт ком. Я откашливаюсь в руку. Выдавливаю из себя, опустив глаза:

– Д-да.

Вот дура, спалилась.

– Чаще всего у женщин мужчины, а особенно те, которые старше них, ассоциируются с их отцом.

– Отцом? – спрашиваю я.

– Да, отцом. Именно отец оказывает большое влияние на интимные реакции женщины. В течение жизни он выступает в качестве примера идеального мужчины. Или наоборот, если женщина плохо относилась к отцу в детстве. Когда девочка вырастает, она подсознательно оценивает мужчин, сравнивая их со своим отцом. А если это мальчик, то он также относится к своей матери. Подсознательно. А родителей, принадлежащих к тому же полу, что и дети, они часто воспринимают как конкурентов.

Что-то в этом есть. Да.

Доктор продолжает:

– Смело могу предположить, что я ассоциируюсь именно с вашим отцом.

Точно.

Только я не помню, есть ли у меня отец.

Доктор спрашивает:

– Кто ваш отец?

***

И вот, сейчас я сижу у себя в офисе и, как какой-нибудь старый пердун, составляю завещание. И пишу это послание тебе. Никогда бы не подумал, что соберусь умирать так рано. Но, кажется, я уже столько всего наделал, что мне лучше будет умереть. Во всяком случае, смерть – это меньшее из тех страданий, что готовит мне жизнь. К тому же, смерть предоставит мне и своеобразный отдых от всех этих больных придурков, ходящих на грани между нервным срывом и психическим заболеванием.

Ты когда-нибудь думала о смерти? А когда-нибудь составляла завещание? Между прочим, это неплохой способ выяснить, чего ты достиг. Чего ты стоишь. Что ты дал этому миру. Что ты оставишь после себя.

И чем больше ты сделал, чем больше строк будет в твоём завещании, тем меньше тебе захочется оставлять всё это. Оставлять людям, которые палец о палец не стукнули, чтобы всего этого добиться.

Эта собственная элитная клиника, этот особняк за городом, эта дорогая машина, эта квартира в центре Москвы, этот банковский счёт с крупной суммой на нём, думаешь, всё это так важно, когда ты узнаёшь, что ты уже практически труп? Хрена с два.

Но всё равно ты знаешь, что всё, что у тебя есть – это твоё и только твоё, потому что ты сам это сделал. Что это такое? Жадность? К чёрту её. В жопу. Когда сам для себя решаешь, что ты уже почти умер, начинаешь врубаться, что не так уж оно и важно, то, чего ты добился.

Это не так легко, понять, что ты всю свою жизнь ходил по кругу и вместе с хорошими вещами делал много зла. Ты жил какими-то своими, как тебе казалось, важными целями и не замечал действительно важного. Того, что рядом с тобой. Ты не думал, что воздух, которым ты дышишь, на самом деле прекрасен. Ты не так уж часто задумывался о прекрасном. Ты постоянно шёл к своим целям. Ты не хотел признать, что твоя дочь – урод, а твоя жена – алкоголичка. Ты думал, что тебе и семья-то на хер не нужна, в то время как на самом деле оказалось наоборот.

Я думал. Не ты.

Самое главное моё пристрастие – женский пол. Но не просто женский пол. Не какие-то там мои ровесницы или хотя бы лет на десять младше меня. Они уже в своём возрасте походят на старых разбитых потасканных шлюх. У них начинает отвисать сало, появляются морщины, лицо стареет, становясь с каждым годом всё страшнее и страшнее, особенно после подъёма и без макияжа.

Кто назвал женский пол прекрасным? Я бы назвал его иначе. Женский пол не прекрасен. Женский пол – временный пол. Почему? Красота временна, она живёт где-то на промежутке между пятнадцатью и тридцатью, ну, максимум, тридцатью пятью годами. Плюс к тому, после двадцати пяти-тридцати лет все бабы начинают повально деградировать. Тупеть.

Осев в какой-нибудь конуре и достигнув статуса, именуемого стабильностью, набив брюхо жиром и нарожав детей, они все вдруг подсаживаются на мыльные оперы, ток-шоу и низкокачественные детективчики в формате покет-бук и бьют себя пяткой в грудь, что они стали мудрыми. Нет, они не отупели. Они стали именно мудрыми.

Ага, мудрыми.

А взять эти их климаксы, молочницы, ПМС, рак груди и гинекологические заболевания – так это вообще что-то с чем-то. Они начинают медленно сходить с ума, вонять потягой, как какой-нибудь рабочий на стройке, и превращаться в бешеных сук, срывающихся на всех подряд по любому поводу.

Дойдя до такого состояния, они обычно и приходят ко мне, рассказывая свои тупые жизненные истории и то и дело удивляясь, как же это так произошло, что они вдруг тронулись. Моя так называемая профессиональная этика не позволяет мне высказывать им моё собственное мнение о них, но так уж вышло, что я с лёгкостью могу выложить это здесь.

Ты уж извини, конечно, но здесь я выкладываю всё, так сказать, без обиняков и притязаний. Я не хочу быть неискренним с тобой сегодня, хотя бы в этот раз. Хотя бы раз в жизни я хочу поступить с тобой честно. Именно поэтому ты это читаешь.

Ну, я надеюсь, что читаешь.

Итак, именно таких вот женщин я как раз и не перевариваю. Что до моего пристрастия, то нравятся мне девушки помоложе. Крайний возраст – двадцать пять. Не старше. В этом возрасте бабы ещё свежи и молоды, красивы и сочны и, естественно, не так тупы, но при этом всё ещё наивны. Но если бы я знал, что как раз та самая стабильность, которой достигают бабы после тридцати, буквально спасает мужиков, сейчас я бы сделал всё совсем по-другому. Но, к сожалению, уже поздно. Сейчас вся моя жизнь – это моё завещание. И это послание. Моя последняя воля.

Последняя воля усопшего меня.

Это последнее, что я должен сделать.

Чтобы уйти со спокойной душой.

***

Вчера она мне сказала: умри.

Я серьёзно, так и сказала. Та самая девушка, которую я люблю. И ненавижу. Которую я спас от смерти. В которую я вдохнул новую жизнь.

Она сказала:

– Ты мне не нужен.

Я к ней слишком требователен?

– Но ведь я спас тебе жизнь, – говорю я. – Теперь она принадлежит мне.

– Чушь. Ты что несёшь? Сдался ты мне.

Когда она была на грани смерти, она во мне нуждалась. Теперь же она от меня избавляется. Когда я её уже спас.

Отработанный материал здесь совершенно не причём.

Прокладка в урне женского туалета, пропитанная кровью, – тоже.

Задолго до того как сесть за ноутбук и начать писать эту книгу, я нашёл в Интернете информацию о том, как это делается. Как пишутся книги. Я узнал это случайно. Чисто ради интереса. Никогда не думал, что мне это пригодится.

Есть такой литературный приём, он называется флешбэк. События, произошедшие до описываемых событий. Вставка из прошлого. Момент, ставший историей. Моей историей.

Вашей историей.

Моя девушка говорит:

– Ты уже начал писать книгу?

– Да, – говорю я, – начал. Но мне нужна кое-какая информация. Мне нужно покопаться в Интернете.

– Забудь. Даже не проси.

Я хочу, чтобы она мне разрешила.

– Ну, пожалуйста, – умоляю я. – Дай мне зайти в Сеть. Мне нужны данные.

– Нет.

Я в её власти.

Я не могу ничего сделать без её согласия.

– Сжалься, – говорю я. – Хотя бы ради всего, что между нами произошло.

Флешбэк.

Момент нашего знакомства.

Я сижу за компьютером. Я точно знаю, что сейчас ей очень плохо. Я это чувствую. Пишу ей электронное письмо: «Привет. Мы пока ещё не знакомы, но ничто тебе не мешает попробовать, верно?». Её компьютер настроен так, что при получении новых писем по электронной почте он выдаёт такой звук, что порой соседи стучат в стену. Или по батарее. Я это знаю, потому что она рассказала мне об этом позже, при встрече.

– Это для того, – сказала она мне тогда, – чтобы я никогда не пропускала почту. Потому что отвечать нужно быстро. Это правило хорошего тона.

В этот момент она, сидя в ванне, собиралась покончить с собой. Уйти из жизни. Из-за какого-то там парня.

– И я решила, – сказала она, – что с этим пока можно повременить. Почта важнее.

Это было в июне прошлого года.

Она говорит:

– Так я и прочитала твоё письмо.

Вернёмся в настоящее время. В тот момент, когда я прошу разрешения войти в Интернет.

– Между нами не произошло ничего существенного, – говорит она.

Спасти человеку жизнь – ничего существенного. Как пить дать. Это же так просто. Как два пальца об асфальт. Ага. Но для неё это абсолютно ничего не значит. Использованный презерватив здесь совершенно не причём.

Я говорю:

– Мне действительно нужно зайти в Сеть.

– Нет, – говорит она.

Мне нужно проверить почту. Узнать новости.

Она говорит:

– Ни за что. Я тебе не разрешаю, слышишь?

Облом.

– И что мне теперь делать? Я не могу писать без Интернета.

– Ты просто привык писать только в Сети. Но я знаю, что ты можешь делать это вне её.

Я ей не верю. Но ничего не могу с собой поделать. Я в её власти.

– Не желаешь пройтись? – предлагает она.

Я говорю: нет.

– Брось, – отвечает она, ты же знаешь, что если я захочу, то ты пойдёшь.

Она говорит:

– Собирайся и иди со мной.

Я не хочу идти с ней, но я знаю, что если она сказала, то я не могу поступить иначе.

Марионетка – слишком громкое слово.

И я спрашиваю:

– Куда?