ISBN 5-352-01625-0 2 страницаЕсли мы заменим индивидуальный брак групповым, то нам станет понятной кажущаяся чрезмерность предохранительных мер против инцеста, встречающихся у этих народов. Экзогамия тотема, запрещение сексуальных общений с членами одного и того же клана, кажется нецелесообразным средством для предупреждения группового инцеста, впоследствии это средство зафиксировалось и на долгое время пережило оправдывавшие его мотивы. 1 Второе изд., 1902 год. Если мы поняли мотивы брачных ограничений австралийских дикарей, то нам предстоит еще узнать, что в существующих в действительности условиях наблюдается гораздо большая, на первый взгляд сбивающая сложность. В Австралии имеется очень немного племен, у которых нет других запрещений, кроме ограничений тотема. Большинство племен организовано таким образом, что они сначала распадаются как бы на два брачных класса (по-английски: Phra-thries1)- Каждый из этих классов экзогамичен и включает большое число тотемичных семейств. Обыкновенно каждый брачный класс подразделяется на два подкласса (субфратрии), а все племя, следовательно, на четыре, подклассы занимают место между фратриями и тотемическими семьями. Типичная, очень часто встречающаяся схема организации австралийского племени имеет, следовательно, такой вид: 1 Фратрия — подразделение племени, представляющее совокупность нескольких родов. Фратрии выполняли общественные и религиозные функции. Браки внутри фратрий были запрещены и заключались между членами разных фратрий. Сохранялись фратрии и в античном мире. — Ред. Двенадцать тотемических семейств распределены между двумя классами и четырьмя подклассами. Все отделения экзогамичны1. Подкласс с составляет экзогамическое единство се, а подкласс d — с/. Результат, то есть тенденция этой организации, не подлежит сомнению, таким путем достигается дальнейшее ограничение брачного выбора и сексуальной свободы. Если бы существовало двенадцать тотемических семейств, то, наверное, каждый член семейства, если предполагать равное число людей в нем, имел бы выбор между и/12 всех женщин племени. Существование других фратрий ограничивало бы число до 6/12 ~~ равное половине; мужчина тотема может жениться на женщине только из семейств от 1 до 6. При введении обоих подклассов выбор понижается до 3/12, то есть до 1/4. Мужчина тотема вынужден ограничить свой брачный выбор женщинами тотема 4, 5, 6. Историческое отношение между брачными классами — число их у некоторых племен доходит до 8 — и тотемическими семействами безусловно не выяснено. Очевидно только, что эти учреждения стремятся достичь того же, что и экзогамия, и даже еще большего, в то время как тотем-экзогамия производит впечатление сложившегося неизвестно каким образом священного установления, то есть обычая: сложные учреждения брачных классов, их подразделения и связанные с ними условия, по-видимому, исходят из стремящегося к 1 Число тотемов произвольно. определенной цели законодательства, может быть снова поставившего себе задачей предохранительные меры против инцеста, потому что влияние тотема ослабело. И в то время как тотемическая система, насколько известно, составляет основу всех других социальных обязанностей и нравственных ограничений племени, значение фратрии в общем исчерпывается достигаемым ими регулированием брачного выбора. В дальнейшем развитии системы брачных классов проявляется стремление расширить предохранительные меры за пределы естественного и группового инцеста и запретить браки между более отдаленными родственными группами, подобно тому как это делала католическая Церковь, распространив давно существовавшее запрещение брака между братьями и сестрами на двоюродных братьев и сестер и прибавив к этому еще духовные степени родства1. Интересующая нас проблема не пострадает от того, если не станем глубже вникать в чрезвычайно запутанные и невыясненные споры о происхождении и значении брачных классов и об отношениях к ним. Для наших целей вполне достаточно указать на ту большую тщательность, с которой австралийцы и другие дикие народы стараются избежать инцеста. Мы должны сознаться, что эти дикари даже более чувствитель- 1 См. ст.: Лат Э. «Тотемизм» в энциклопедии «Британника». 2-е изд. L., 1911. ны к инцесту, чем мы. Вероятно, у них больше искушений и потому против них они нуждаются в более обширных защитительных мерах. Боязнь инцеста у этих народов не ограничивается, однако, установлением описанных институтов, которые, как нам кажется, направлены преимущественно против группового инцеста. Мы должны прибавить еще целый ряд «обычаев», которые направлены против индивидуального общения близких родственников в нашем смысле и которые соблюдаются буквально с религиозной строгостью. Цель их не может подлежать никакому сомнению. Эти обычаи, или требуемые обычаем запреты, можно назвать «избеганием» (avoidances). Их распространение выходит далеко за пределы австралийских тотемических народов, но и тут я попрошу читателя довольствоваться фрагментарным отрывком из богатого материала. В Меланезии такие запреты-ограничения касаются сношений мальчиков с матерью и сестрами. Так, например, на одном из Новых Гебридских островов мальчик в известном возрасте оставляет материнский дом и переселяется в «клубный дом», где он с того времени постоянно спит и ест. Если ему и дозволяется посещать свой дом, чтобы получать пищу, то он, если его сестры находятся дома, должен уйти оттуда не поевши; если же никого из сестер нет дома, то он может сесть возле двери и поесть. Когда брат и сестра случайно встречаются вне дома на открытом месте, то они должны убежать в разные стороны или спрятаться. Если мальчик узнает следы ног своих сестер на песке, то ему нельзя идти по этим следам так же, как и им по его следам. Больше того, он не смеет произносить их имен и побоится произнести самое обыкновенное слово, если оно входит как составная часть в их имя. Это «избегание», начинающееся с церемониала инициации (возмужалости), соблюдается в течение всей жизни. Сдержанность в отношениях между матерью и сыном с годами увеличивается, проявляясь преимущественно со стороны матери. Если она приносит сыну что-нибудь поесть, то не передает ему сама, а только ставит перед ним. Она не обращается к нему с интимной речью, говорит ему, согласно нашему обороту речи, не «ты», а «вы». Подобные же обычаи господствуют в Новой Каледонии. Если брат и сестра встречаются, то она прячется в кусты, а он проходит мимо, не поворачивая головы1. На полуострове Газель в Новой Британии сестра по выходе замуж не должна вовсе разговаривать со своим братом, она также больше не произносит его имени, а говорит о нем описательно2. На Новом Мекленбурге такие ограничения распространяются на двоюродных брата и сестру 1 Codrington R.-H. The Melanesians, по: FrazerJ.-D. Totemism 2 FrazerJ.-D. Totemism and Exogamy. Vol. II. P. 124, no: Klein- (хотя не всякого рода), но также и на родных брата и сестру: они не должны близко подходить друг к другу, не должны давать руки друг другу, делать подарков, но могут разговаривать на расстоянии нескольких шагов. В наказание за инцест с сестрой полагается смерть через повешение1. На островах Фиджи правила «избегания» особенно строги. Они касаются не только кровных родственников, но даже и групповых сестер. Тем более странное впечатление производит на нас, когда мы узнаем, что этим дикарям известны священные оргии, в которых лица именно с этой запрещенной степенью родства отдаются половому соединению, если мы только не предпочтем воспользоваться этим противоречием для объяснения указанного запрещения, вместо того чтобы ему удивляться2. У батаков на Суматре эти правила «избегания» распространяются на все родственные отношения. Для батака было бы крайне неприлично сопровождать родную сестру на вечеринку. Брат чувствует себя весьма неловко в обществе сестры даже в присутствии посторонних лиц. Если кто-нибудь из них заходит в дом, то другой предпочитает уйти. Отец также не останется наедине со своею дочерью в доме, как и мать со своим сыном. Голландский миссионер, сообщающий об этих нравах, прибавляет, что, к сожалению, должен считать их 1 FrazerJ.-D. Ibid. P. 131, по: Pecke P.-G. Anthropus. 1908 (no: 2 FrazerJ.-D. Ibid. P. 147, no: Rev. L.Fison. очень обоснованными. У этого народа принято думать, что пребывание наедине мужчины с женщиной приведет к неподобающей интимности, и так как они опасаются всевозможных наказаний и печальных последствий от полового общения между кровными родственниками, то поступают вполне правильно, когда благодаря таким запретам стараются избежать подобных искушений1. У баронга в бухте Делагоа в Африке (побережье Мозамбика) странным образом самые строгие предосторожности принимаются по отношению к невестке, жене брата собственной жены. Если мужчина встречается где-нибудь с этой опасной для него личностью, то тщательно избегает ее. Он не рискует есть с ней из одной миски, нерешительно заговаривает с ней, не позволяет себе зайти в ее хижину и здоровается с ней дрожащим голосом2. У акамба (или вакамба) в Восточной Африке существует закон «избегания», который должен был бы встречаться чаще. Девушка обязана тщательно избегать родного отца в период времени между наступлением половой зрелости и замужеством. Она прячется при встрече с ним на улице, никогда не рискует сесть возле него и ведет себя так до момента своего обручения. После замужества нет больше никаких препятствий для ее общения с отцом3. 1 FrazerJ.-D. Totemism and Exogamy. Vol. II. P. 189. 2 Ibid. P. 388. 3 Ibid. P. 424. Самое распространенное и самое интересное для цивилизованных народов «избегание» касается ограничений общения между мужчиной и его тещей. Оно существует повсюду в Австралии, а также в силе у меланезийских, полинезийских и негритянских народов; но, вероятно, имеет еще более широкое распространение, поскольку распространены следы тотемизма и группового родства. У некоторых из этих народов имеются подобные же запрещения безобидного общения женщины с ее тестем, но все же они не так уж постоянны и не так серьезны. В отдельных случаях и тесть, и теща становятся предметом «избегания». Так как нас меньше интересует этнографическое распространение, чем содержание и цель «избегания» тещи, то я и в этом случае ограничусь описанием немногих примеров. На Банковых островах эти запреты очень строги и мучительно точны. Мужчина должен избегать своей тещи, так же как и она его. Если они случайно встречаются на тропинке, то женщина отходит в сторону и поворачивается к нему спиной, пока он не пройдет, то же самое делает он. В Вануа-Леву (Фиджи) мужчина не должен проходить даже берегом моря за своей тещей раньше, чем прилив не смоет следов ее ног на песке. Но они могут разговаривать друг с другом на известном расстоянии. Совершенно исключается возможность того, чтобы он когда- нибудь произнес имя своей тещи или она — зятя1. На Соломоновых островах мужчина со времени женитьбы не должен ни смотреть на свою тещу, ни разговаривать с ней. Когда он встречается с ней, то делает вид, как будто ее не знает, и изо всех сил убегает, чтобы спрятаться от нее2. У зулусов нравы требуют, чтобы мужчина стыдился своей тещи, чтобы он всячески старался избегать ее общества. Он не входит в хижину, в которой она находится, и если они встречаются, то он или она уходят в сторону: она прячется в кусты, а он прикрывает лицо щитом. Если они не могут избежать друг друга и женщине нельзя скрыться, то она завязывает хотя бы пучок травы вокруг головы, чтобы выполнить необходимую церемонию. Общение между ними происходит или через третье лицо, или они могут разговаривать друг с другом крича на известном расстоянии, имея между собой какую-нибудь преграду, например стены крааля. Ни один из них не должен произносить имени другого3. У негритянского племени басога (в Уганде, у истоков Нила) мужчина может разговаривать со своей тещей только тогда, когда он в другом помещении дома и не видит ее. Этот народ, между прочим, так боится кровосмесительства, что не 1 FrazerJ.-D. Totemism and Exogamy. Vol.11. P. 76. 2 Ibid. P. 117, no: Ribbe С. Два года у каннибалов Соломоно 3 FrazerJ.-D. Totemism and Exogamy. Vol.11. P. 385. оставляет его безнаказанным даже у домашних животных1. В то время как цель и значение других «избеганий» между родственниками не подлежат сомнению и понимаются всеми наблюдателями как предохранительные меры против кровосмесительства, запрету, касающемуся общения с тещей, некоторыми придается другое значение. Вполне естественно, что кажется непонятным, почему у всех этих народов такой большой страх перед искушением, воплощенным для мужчины в образе уже немолодой женщины, хотя в действительности не матери его, но такой, какая могла бы быть его мдтерью2. Это возражение выдвигалось и против взгляда Физо, обратившего внимание на то, что некоторые системы брачных классов имеют в этом отношении пробел, допуская теоретический брак между мужчиной и его тещей, поэтому и явилась необходимость в особенном предупреждении этой возможности. Сэр J. Lubbok сводит в своем сочинении «Происхождение цивилизации» поведение тещи по отношению к зятю к существовавшему когда-то браку посредством похищения (marriage by capture): «Пока имело место похищение женщины, возмущение родителей должно было быть достаточно серьезным. Когда от этой формы брака остались Mbid. P. 461. 2 Crawley V. The mystic Rose. L., 1902. P. 405 (Кроули В. Мистическая роза). только символы, было символизировано также возмущение родителей, и этот обычай сохранился после того, как происхождение его забылось». V. Crawley легко было показать, как мало это объяснение соответствует деталям фактического наблюдения. Э.-Б. Тайлор полагает, что отношение тещи к зятю представляет собой только форму «непризнания» (cutting) со стороны семьи жены. Муж считается чужим до тех пор, пока не нарождается первый ребенок. Однако помимо тех случаев, когда последнее условие не уничтожает запрещения, это утверждение вызывает возражение, так как оно не объясняет распространения обычая на отношение между тещей и зятем, то есть не обращает внимания на половой фактор и не считается с моментом чисто священного отвращения, которое проявляется в законе об «избегании». Зулуска, которую спросили о причине запрещения, дала с большой четкостью ответ: нехорошо, чтобы он видел сосцы, вскормившие его жену1. Известно, что отношение между зятем и тещей составляет и у цивилизованных народов слабую сторону организации семьи. В обществе белых народов Европы и Америки хотя и нет больше законов об «избегании», но можно было бы 1 Crawley V. The mystic Rose. P. 405, no: Leslie. Among the Zulus and Amabongas. 1875 (Кроули В. Мистическая роза, по: Лесли. Среди зулусов и амабонга). избежать многих ссор и неприятностей, если бы нравы такие законы сохранили и не приходилось бы их снова воскрешать отдельным индивидам. Иному европейцу может показаться откровением мудрости, что дикие народы благодаря закону об избегании сделали наперед невозможным возникновение несогласия между лицами, ставшими близкими родственниками. Не подлежит никакому сомнению, что в психологической ситуации тещи и зятя существует нечто, что способствует вражде между ними и затрудняет совместную жизнь. То обстоятельство, что цивилизованные народы так нередко избирают объектом сатиры тему о теще, как мне кажется, указывает на то, что чувственные реакции между зятем и тещей содержат компоненты, резко противоречащие друг другу. Я полагаю, что это отношение является, собственно говоря, «амбивалентным», состоящим из нежных и враждебных чувств. Известная часть этих чувств совершенно ясна: со стороны тещи — нежелание отказаться от прав на дочь, недоверие к чужому, на которого возложена ответственность за дочь, тенденция сохранить господствующее положение, с которым она сжилась в собственном доме. Со стороны мужа — решимость не подчиняться больше ничьей воле, ревность к лицам, которым принадлежала до него нежность его жены, и — last not least1 — нежела- 1 Последнее, но немалое (англ.). — Ред. ние, чтобы нарушили его иллюзию сексуальной переоценки. Такое нарушение чаще всего происходит от черт лица тещи, которые во многом напоминают ему дочь и в то же время лишены юности, красоты и психической свежести, столь ценных для него у его жены. Знание скрытых душевных движений, которое дало нам психоаналитическое исследование отдельных людей, позволяет прибавить к этим мотивам еще и другие. В тех случаях, где психосексуальные потребности женщины в браке и в семейной жизни требуют удовлетворения, ей всегда грозит опасность неудовлетворенности благодаря преждевременному окончанию супружеских отношений и монотонности ее душевной жизни. Стареющая мать защищается от этого тем, что она живет чувствами своих детей, отождествляет себя с ними, испытывая вместе с ними их переживания в области чувств. Говорят, что родители молодеют со своими детьми, это в самом деле одно из самых ценных психических преимуществ, которые родители получают от своих детей. В случае бездетности отпадает одна из лучших возможностей: перенести необходимую резиньяцию в собственном браке. Это вживание в чувство дочери заходит у матери так далеко, что и она влюбляется в любимого мужа дочери, что в ярких случаях, вследствие сильного душевного сопротивления против этих чувств, ведет к тяжелым формам невротического заболевания. Тенденция к такому влюблению у тещи обнаружива- ется очень часто, и или это самое чувство, или противодействующее ему душевное движение присоединяется к урагану борющихся между собою сил в душе тещи. Очень часто на зятя обращаются неприязненные садистические компоненты любовного движения, чтобы тем вернее подавить запретные нежные. У мужчины отношение к теще осложняется подобными же душевными движениями, но исходящими из других источников. Путь к выбору объекта обычно вел его через образ матери, может быть, еще и сестер: вследствие ограничений инцеста его любовь отошла от обоих дорогих лиц его детства, с тем чтобы остановиться на чужом объекте, выбранном по их образу и подобию. Место его родной матери и матери его родной сестры теперь занимает теща. Развивается тенденция вернуться к выбору первых времен; но все в нем противится этому. Его страх перед инцестом требует, чтобы ничто не напоминало ему генеалогии его любовного выбора; то обстоятельство, что теща принадлежит к настоящей действительности, что он не знал ее с давних пор и не мог сохранить в бессознательном ее образ неизмененным, облегчает ему отрицательное отношение к ней. Особенная примесь раздражительности и обозленности к этой амальгаме чувств заставляет нас предполагать, что теща действительно представляет собой инцестуозное искушение для зятя, подобно тому как, с другой стороны, нередко бывает, что мужчина сначала открыто влюбляется в свою буду- щую тещу, прежде чем его склонность переходит на ее дочь. Я не вижу, что помешало бы предположить, что именно этот инцестуозный фактор взаимоотношений мотивирует избегание тещи и зятя у дикарей. Мы предпочли бы поэтому для объяснения столь строго соблюдаемых «избеганий» этих примитивных народов выраженное первоначально Физо мнение, усматривающего в этих предписаниях только защиту против опять-таки возможного инцеста. То же относится ко всем другим «избеганиям» между кровными родственниками или свойственниками. Различие заключается в том, что в первом случае кровосмешение является непосредственным и намерение предупредить его могло бы быть сознательным; во втором случае, исключающем также и отношение к теще, инцест был бы воображаемым искушением, передающимся посредством бессознательных промежуточных звеньев. В предыдущем изложении у нас не было случая показать, что, пользуясь психоаналитическим методом, можно по-новому понять факты психологии народов, потому что боязнь инцеста у дикарей давно уже стала известной и не нуждается в дальнейшем толковании. К ее оценке мы можем прибавить утверждение, что она представляет собой типичную инфантильную черту и удивительное сходство с душевной жизнью невротиков. Психоанализ научил нас тому, что первый сексуальный выбор мальчика инцестуозен, на- правлен на запрещенные объекты — мать и сестру, — и показал нам также пути, которыми идет подрастающий юноша для освобождения от соблазна инцеста. Невротик тоже постоянно обнаруживает некоторую долю психического инфантилизма, он или не мог освободиться от детских условий психосексуальности, или вернулся к ним (задержка в развитии, регрессия). Поэтому в его бессознательной душевной жизни все еще продолжают или снова начинают играть главную роль инцестуозные фиксации либидо. Мы пришли к тому, что объявили основным комплексом невроза отношения к родителям, находящиеся во власти инцестуозных желаний. Открытие этого значения инцеста для невроза встречает, разумеется, общее недоверие взрослых и нормальных людей. Такое же непризнание ждет работы Отто Ранка, все больше и больше убеждающие, насколько тема инцеста занимает центральное место в мотивах художественного творчества и в бесконечных вариациях и искажениях дает материал поэзии. Приходится думать, что такое непризнание является прежде всего продуктом глубокого отвращения людей к их собственным прежним, попавшим затем под вытеснение, ин-цестуозным желаниям. Для нас же важно, что на диких народах мы можем показать, что они чувствовали: угрозу в инцестуозных желаниях человека, которые позже должны были сделаться бессознательными, и считали необходимым прибегать к самым строгим мерам их предупреждения, II ТАБУ И АМБИВАЛЕНТНОСТЬ ЧУВСТВ «Табу» — полинезийское слово, которое трудно перевести, потому что у нас нет больше обозначаемого им понятия. Древним римлянам оно было еще известно, их sacer было тем же, что табу полинезийцев; точно так же и vooq греков, Kodausch древних евреев, вероятно, имели то же значение, которое полинезийцы выражают посредством табу, а многие народы в Америке, Африке (Мадагаскар), Северной и Центральной Азии — аналогичными названиями. Для нас значение табу разветвляется в двух противоположных направлениях. С одной стороны, оно означает — святой, священный, с другой стороны — жуткий, опасный, запретный, нечистый. Противоположность табу по-полинезийски называется «поа» — обычный, общедоступный. Таким образом, с табу связано представление чего-то требующего осторожности, табу выражается, по существу, в запрещениях и ограничениях. Употребляемое намц сочетание «священный трепет» часто совпадает со смыслом табу. Ограничения табу представляют собой не что иное, как религиозные или моральные запрещения. Они сводятся не к заповеди бога, а несут запреты сами по себе. От запретов морали они отличаются отсутствием принадлежности к сис- теме, требующей вообще воздержания и подводящей основание для него. Запреты табу лишены всякого обоснования. Они неизвестного происхождения. Непонятные для нас, они кажутся чем-то само собою разумеющимся для тех, кто находится в их власти. Вундт1 называет табу самым древним неписаным законодательным кодексом человечества. Общепринято мнение, что табу древнее богов и восходит ко временам, предшествовавшим какой бы то ни было религии. Так как мы заинтересованы в беспристрастном описании табу, чтобы подвергнуть его психоаналитическому исследованию, то я привожу цитаты из статьи «Табу» из энциклопедии «Бри-танника»2, автором которой является антрополог Норкотт В.Томас: «Строго говоря, табу характеризует только: а) священный (или нечистый) признак лиц или вещей; Ь) род ограничения, вытекающий из этого признака, и с) святость (или нечисть), происходящую вследствие нарушения этого запрещения. Противоположность табу в Полинезии называется „поа", что обозначает „обычный" или „общий"...» «В ином смысле можно различать отдельные виды табу: I — естественное, или прямое, та- 1 Wundt W. Volkerpsychologie. Bd. II: Mythys und Religion. 2 Во 2-м изд. (1911) — указание важнейшей литературы. 6у, являющееся результатом таинственной силы (Мапа), связанное с каким-нибудь лицом или вещью; II — переданное, или непрямое, табу, также исходящее от той же силы, но: или а) приобретенное, или Ь) переданное священником, вождем или кем-нибудь другим; наконец, III — табу, составляющее середину между двумя другими видами, именно когда имеются в виду оба фактора, — например, когда мужчина присваивает себе женщину. Название „табу" применяется также и к другим ограничениям ритуала, однако не все, что скорее можно назвать религиозным запретом, следует причислять к табу». «Цели табу разнообразны: цель прямого табу состоит: а) в охране важных лиц, как-то: вождей, священников, предметов и т. п. — от возможных повреждений; Ь) в защите слабых — женщин, детей и вообще обыкновенных людей — против могущественного Мапа (магической силы), священников и вождей; с) в защите от опасностей, связанных с прикосновением к трупам или с едой известной пищи и т. п.; d) в охране важных жизненных актов, например родов, посвящения взрослого мужчины, брака, сексуальной деятельности; е) в защите человеческих существ от могущества или гнева богов и демонов1; f) в охране нерожденных и маленьких детей от разнообразных опасное - 1 Это применение табу, как не первоначальное, может быть оставлено без внимания в этом изложении. тей, угрожающих им вследствие их особой симпатической зависимости от их родителей, если, например, последние делают известные вещи или едят пищу, прием которой мог бы передать детям особенные свойства. Другое применение табу служит защите собственности какого-нибудь лица, его орудий, его поля от воров». И т. д. «Наказание за нарушение табу первоначально предоставляется внутренней, действующей автоматически организации. Нарушенное табу мстит за себя. Если присоединяется представление о богах и демонах, имеющих связь с табу, то от могущества божества ожидается неизбежное наказание. В других случаях, вероятно вследствие дальнейшего развития понятия, общество само берет на себя наказание дерзнувшего, преступление которого навлекает опасность и на его товарищей. Таким образом, первые системы наказания человечества связаны с нарушением табу». «Кто преступил табу, сам благодаря этому стал табу. Известных опасностей, проистекающих от нарушения табу, можно избегнуть благодаря покаянию и религиозным церемониям». «Источником табу считают собственную чародейственную силу, имеющуюся в людях и духах, которая от них может быть перенесена при помощи неодушевленных предметов. Лица или вещи, представляющие табу, можно сравнить с предметами, заряженными электричеством, они — вместилище страшной силы, проявляющейся при прикосновении в виде опасного действия, когда организм, вызвавший разряд, слишком слаб, чтобы противостоять ему. Результат нарушения табу зависит поэтому не только от интенсивности магической силы, присущей табу-объекту, но также и от силы Мапа, сопротивляющейся этой силе у преступника. Так, например, короли и священники обладают могущественной силой, и вступление в непосредственное соприкосновение с ними повлечет смерть для их подданных. Но министр или другое лицо, обладающие Мапа в большей, чем обыкновенно, мере, могут безопасно вступать с ними в контакт, и эти посредники могут, в свою очередь, разрешать близость с ними своим подчиненным, не навлекая на них опасность. Также переданные табу по своему значению зависят от Мапа того лица, от которого они исходят; если табу налагает король или священник, то оно действеннее, чем если оно налагается обыкновенным человеком». Передача табу была, вероятно, той особенностью, которая дала повод пытаться устранить его посредством церемониала искупления. «Табу бывают постоянные и временные. Священники и вожди относятся к первому роду, а также мертвецы и все, что им принадлежало. Временные табу связаны с известными состояниями, с менструацией и родами, со званием воина до и после похода, с деятельностью рыболова, охотника и т. п. Общее табу может быть также распространено на большую территорию подобно церковному интердикту и оставаться на ней годами». Думаю, что правильно оценю восприятие моих читателей, позволив себе утверждать, что после всего изложенного о табу они уже окончательно запутались и не знают, что понимать под ним и какое место уделить ему в своих размышлениях. Это происходит, наверное, вследствие недостаточности моей информации и вследствие отсутствия рассуждений об отношении табу к суеверию, к вере в переселение души и к религии. Но с другой стороны, я опасаюсь, что более подробное описание всего известного о табу привело бы к еще большей путанице, и смею уверить, что в действительности положение вещей очень неясно. Итак, дело идет о целом ряде ограничений, которые существуют у этих первобытных народов; то одно, то другое запрещено неизвестно почему, а им и в голову не приходит задуматься над этим; они подчиняются этому как чему-то само собой разумеющемуся и убеждены, что нарушение табу само собой повлечет жесточайшее наказание. Имеются достоверные сведения о том, что нарушение подобного запрещения по неведению действительно автоматически влекло за собой наказание. Преступник, съев запрещенное животное по неведению, впадает в глубокую депрессию, ждет своей смерти и затем в самом деле умирает. Запрещения большей частью касаются стремления к наслаждению, свободы передвижения и общения; в некоторых случаях они имеют определенный смысл, означая явно воздержание и отказ, в других случаях их смысл непонятен, они касаются не имею-
|