Понятие, виды терроризма и террористических актов

Понятие терроризма

Термин «терроризм» происходит от латинского «terror» – страх, ужас. Впервые террор как метод политического действия появился во время Великой французской революции и использовался радикаль­ными революционерами для репрессий против поли­тических противников. Таким образом, террор (тер­роризм) – способ решения политических проблем методом насилия. Применение насильственных мето­дов в политике осуществляется как государствами в отношении политической оппозиции, так и различны­ми подпольными группами против господствующих классов и государственных институтов. Поэтому надо рассматривать эти явления в отдельности. Под терро­ром понимается осуществление репрессий государст­вом в отношении своих граждан и политической оп­позиции с целью парализовать волю к сопротивлению и утвердить свое господство. Терроризм рассматри­вается как присущая оппозиционным политическим группам деятельность. Оппозиционеры применяют насилие (или угрожают применить таковое) по отно­шению к гражданам (в том числе иностранным) или имуществу, с целью добиться политических уступок со стороны государства. Цель террористических дей­ствий – достичь изменения политики, оказывая уст­рашающее воздействие на власти, группы населения, представителей иностранных государств и междуна­родных организаций.

Терроризм осуществляется как борьба подпольная, насильственная, целенаправ­ленная, управляемая, идеологизированная. Жертвы терроризма могут быть случайными или выборочными (представляя собой символы каких–либо институтов). Террористический акт выполняет функции устраше­ния определенной категории лиц либо пропагандиру­ет идеи террористов.

Существуют три основных взгляда на природу терроризма: исходя из боевых проявлений терро­ристической деятельности, криминальных и соци­ально–политических.

1) В соответствии с первой пози­цией терроризм рассматривается как специфический вид вооруженных действий и определяется как «воору­женный конфликт низкой интенсивности».

2) Вторая точ­ка зрения делает акцент на криминальной составля­ющей и классифицирует терроризм как вид уголовной преступности.

3) Третья – считает терроризм видом по­литической борьбы, формирующимся на основе соци­ально–политического протеста.

Терроризм появляется как ответная реакция на длительное затягивание решения политических про­блем. Фактически терроризм вырастает на основе зна­чимых общественных противоречий. К террористиче­ской борьбе приводят конфликты политического, социального, территориального, национального, ми­ровоззренческого характера. Порой уголовная пре­ступность приобретает террористические масштабы.

Виды терроризма.

Террористическую деятельность могут вести тер­рористы–одиночки, террористические группы и орга­низации (в том числе международные при поддержке определенных государств).

Под политическим терроризмом в широком смыс­ле понимаются все перечисленные проявления терро­ристической активности, направленные на изменение общественного строя в целом или в какой–либо его ча­сти. В узком смысле под политическим терроризмом подразумевается борьба, направленная на предотвра­щение (или принятие) каких–либо решений, относя­щихся к государственному устройству. Примером та­кого рода деятельности может служить французская ОАС, стремившаяся предотвратить предоставление суверенитета Алжиру. С исчезновением проблемы де­ятельность таких организаций сворачивается.

Социальный терроризм формируется на основе более глубоких внутренних социально–политических конфликтов и проявляется в двух основных формах: левого и правого терроризма. Левый (революционный, «красный») терроризм идеологически ориентируется на различные левые доктрины (марксизм, ленинизм, троцкизм, анархизм, геваризм, маоизм, кастроизм и т. п.). Мишенью для левых террористов становятся представители бизнеса, государственные чиновники и сотрудники органов безопасности, сотрудничающие с правительством независимые специалисты (экономисты, юристы, журналисты), функционеры проправительствен­ных политических партий. Левые террористы созда­ют значительные подпольные боевые организации, осуществляют координацию деятельности в междуна­родных масштабах. Как правило, левый терроризм активизируется тогда, когда происходит обострение внутренних кризисов. Боевые организации левых тер­рористов действуют сравнительно непродолжительное время. Исключение составляют партизанские форми­рования Азиатско–Тихоокеанского региона и Латин­ской Америки, базирующиеся в сельской местности, и германские группировки, годами находящиеся в «не­активном режиме». В период «холодной войны» левые террористы пользовались значительной поддержкой со стороны некоторых стран социализма (Куба, КНДР, ГДР, Венгрия, КНР). В 1970–80–х гг. левые терро­ристы более активно, чем их оппоненты с правого фланга, использовали тактику вооруженных налетов и в меньшем числе случаев – взрывы, приводящие к многочисленным случайным жертвам. Правый (контр­революционный, «черный») терроризм ориентируется на традиционные для нации политические доктрины и ценности, исторически – на национальных деятелей прошлого. Активизируется на непродолжительное время, в периоды наибольшей угрозы со стороны ле­вых сил. Мишень – левые и либеральные политики и активисты. В отличие от «красных», правые терро­ристы реже создают специализированные боевые ор­ганизации, предпочитая действовать в виде секретных боевых групп легальных организаций праворади­кального характера. Наиболее значительные правотеррористические движения существовали в России в время революции 1905–07 («черные сотни», «Союз Михаила Архангела» и др.), в Европе после Второй мировой войны в форме неофашистских групп, а в Ла­тинской Америке – «эскадронов смерти».

Национальный терроризм (этнический) осуществляется по этниче­скому признаку. Сепаратистский терроризм проводится национально–политическими группами меньшинств, борющихся за суверенитет или расширение автономии исторической территории проживания. В зависимос­ти от политической ситуации, традиций и социальной структуры они ориентируются на левую (ЭТА) или правую (корсиканские террористы) идеологию. Орга­низации этого типа наиболее долгоживущие (Ирланд­ская республиканская армия). Мишень – чиновни­ки, бизнесмены, полицейские. Левоориентированные террористы предпочитают совершать теракты про­тив высокопоставленных деятелей, оправдывая это революционной идеологией. Террористы с правым уклоном менее разборчивы, их жертвой может стать любой представитель враждебной нации. Националь­но–освободительный терроризм осуществляется наро­дами оккупированных или колонизированных госу­дарств против представителей страны–агрессора. Цель – восстановление государственного суверени­тета. Подобные группы придерживаются умеренно–националистических взглядов, причем идеологическая ориентация (правая, левая) подобных организаций и течений отходит на второй план. Мишенью террорис­тов становятся представители враждебной нации, не­зависимо от социального и профессионального стату­са. В первую очередь – военнослужащие, офицеры органов безопасности и чиновники. Репрессивный на­циональный терроризм. Его становление проходит на фоне национальных конфликтов внутри единого госу­дарства. Представители привилегированных нацио­нальных групп ставят целью подавление требований национальных меньшинств, защиту собственности, стремление к созданию этнически однородных госу­дарств (Ку–Клукс–Клан, Лига защиты евреев, анти­русский терроризм в Таджикистане в 1992–96), а представители меньшинств – реализуют таким обра­зом стремление к равноправию («Черные пантеры»).

Территориально–сепаратистский терроризм – явление малораспространенное. Осуществляется в границах единого государства представителями гос­подствующей нации с требованиями предоставления суверенитета какой–либо части страны. Примером такого явления может служить деятельность техасских сепаратистов в США.

Мировоззренческий терроризм осуществляется по мотивам принципиального несогласия с господ­ствующими нормами и отношениями. К этому на­правлению относятся такие виды терроризма, как религиозный, экологический, «контрабортный», феминистский. Наиболее распространенным является религиозный терроризм, в свою очередь подразделя­ющийся на фундаменталистский и сектантский. Наи­более распространен терроризм исламских фундамен­талистов, в меньшей степени – сикхов, христиан и иудеев. Фундаменталистский терроризм существует в разных проявлениях. Для террористов «Арийской на­ции» протестантизм служит мировоззренческой пози­цией, позволяющей формулировать концепцию анти­правительственной и антилиберальной борьбы. Иудейский фундаментализм («Ках»), являясь мобили­зующей радикалов идеей, направлен на обеспечение безопасности евреев и Израиля. Наиболее распрост­ранен и многообразен в современном мире терроризм исламских фундаменталистов, осуществляемый ради­кальными исламистами для утверждения исламского порядка в населенных мусульманами странах. Объек­тами покушений исламистов являются более умерен­ные режимы (в том числе исламские), религиозные меньшинства в исламских странах, граждане госу­дарств, сотрудничающих с неисламистскими режима­ми. Объединяет фундаменталистов стремление пере­строить действительность в соответствии с нормами религиозной жизни. Сектантский терроризм осуще­ствляется различными маргинальными сектами тота­литарного характера, рассматривающими насилие в качестве условия захвата власти и построения более совершенного общества. Объектом воздействия для такого рода терроризма становится все общество. Примерами являются банда Мэнсона (США), Аум Синрикё (Япония).

Уголовный терроризм. Термин «уголовный терро­ризм» появился благодаря журналистам, в адрес ко­торых в связи с этим часто раздается критика за из­лишне широкое толкование термина «терроризм». Но рассматривая преступность в контексте политики, необходимо признать, что в моменты политической не­стабильности некоторые, крайне опасные проявления обычной преступности приобретают характер значи­мого политического фактора и способны оказывать влияние на политические процессы. К уголовной дея­тельности террористического характера могут быть отнесены такие опасные виды преступности, как нар­которговля; систематические захваты заложников с целью выкупа; применяющий террористические мето­ды (диверсии и т. п.) рэкет, наносящий ущерб здоро­вью и имуществу как персональных адресатов, так и случайных очевидцев происшествия.

Террористическая деятельность может принимать формы внутреннего и международного терроризма, которые на протяжении всей истории шли рука об руку. Все же в течение XIX в. терроризм оставался преимущественно внутренним политическим явлени­ем, что было связано с активным левым революцион­ным движением. В XX в. международный терроризм приобрел угрожающие масштабы с конца 1960–х гг. в связи с борьбой палестинцев за независимость. К ак­там международного терроризма прибегали и прибе­гают также революционные террористы, но осуществ­ляют такого рода операции преимущественно на территории своих государств. Палестинские нацио­налисты и леворадикалы, а позже исламские терро­ристы настроены значительно агрессивнее, проводя террористические операции на территории Европы, Америки, стран Азии.

Внутренний и международный терроризм харак­теризуются: внутренний (domestic) терроризм – осуществляется на территории одного государства; террористы и жертвы – граждане этого государства; международный (international) терроризм – осу­ществляется террористами против представителей иностранных государств и международных организации, граждан иностранных государств на территории стран, гражданином которого террорист не является.

Непосредственно терроризм воплощается в виде террористического акта – совершения преступления террористического характера, являющегося заверша­ющим этапом террористической операции. Террори­стическая операция продолжается длительное время, включает подготовку и совершение террористического акта. В проведении операции могут принимать учас­тие боевая группа, группы разведки, материального, пропагандистского обеспечения и обеспечения безо­пасности. Террористическая группа – подразделение террористической организации, в обязанность которой входит деятельность, непосредственно связанная с под­готовкой и проведением террористического акта. Тер­рористическая группа характеризуется тесным взаи­модействием между собой членов, объединенных конкретными целями деятельности, и состоит из тер­рористов, принимающих участие в террористической деятельности. Террористическая организация специ­ализируется на террористической деятельности в полном составе или одним из своих структурных под­разделений. Отличается многочисленностью рядов, сравнительно длительным временем существования, наличием руководящей иерархии, разделением функ­ций управления, проведения террористических акций, разведки, пропаганды и финансирования. Возможно наличие филиалов в различных регионах страны и на территории нескольких государств. Террористичес­кая деятельность организованного характера связа­на с постоянной опасностью, подготовка операций длительна. Как правило, деятельность террористиче­ских организаций идеологически обоснована, подчи­нена разработанной доктрине и включена в полити­ческий процесс.

Террористические акты могут быть следующих видов.

Диверсия (взрыв, распыление отравляющих ве­ществ и т. п.). Производятся взрывы транспортных средств или в зданиях с целью нанести ущерб и вы­звать человеческие жертвы, а также на открытом про­странстве для уничтожения людей. В результате взры­вов страдает большое количество случайных людей, поэтому именно такая тактика приводит к наиболее сильному психологическому эффекту и имеет место в случаях, когда террористы абсолютно все потенци­альные жертвы рассматривают в качестве политичес­ких противников. В XIX в. взрывы активно применя­ли анархисты под лозунгом: «Никто не свободен от вины». Для нападений, как правило, использовались ручные бомбы, устраивались подкопы, производились минирования популярных среди населения мест. Ос­новным объектом покушения был человек. В XX в. очень часто диверсионная тактика принимается на вооружение террористами национальных движений (ИРА), левацкими организациями крайнего сектант­ского характера (РАФ), религиозными экстремиста­ми. В 1990–х гг. диверсионную тактику проводили та­кие организации, как ХАМАС, Хезболлах, Аль–Кайда, Аум Синрикё. В XX в. по–прежнему применяются руч­ные гранаты, но меньшей мощности, позволяющие террористу невредимым скрыться с места преступле­ния. Самые кровавые террористические акции совер­шены с помощью заминированных автомобилей, или «автомобильных бомб». К числу таких операций при­надлежат диверсии против американских военных ка­зарм и посольств на Ближнем Востоке и в Африке в 1982–83 и во 2–й пол. 1990–х гг. Другой вид взрыв­ной деятельности – использование шахидов–самоубийц исламскими террористами (ХАМАС, Хезболлах и др.). В результате подобных операций также гибнут десятки людей, но по степени психологического эф­фекта преступления этого рода представляются более мощными. Также террористы минируют различные объекты: жилые здания, магазины, банки, гостиницы, аэропорты, транспортные магистрали, производствен­ные сооружения. В зависимости от намерений терро­ристов взрыв даже значительной силы может не по­влечь за собой жертв, так как преступники часто предупреждают заранее полицию, прессу и жертвы о проводимой операции. В таких случаях террористы довольствуются психологическим эффектом. Особен­но многочисленны жертвы в результате взрывов са­молетов.

Похищение. Как правило, похищениям подверга­ются значительные фигуры, способные привлечь вни­мание общественности: известные политики, чиновни­ки, журналисты, дипломаты. Совершаются для того, чтобы добиться исполнения политических требований, для устрашения господствующих слоев, получения средств на деятельность организации. Более гу­манный, чем диверсионный способ осуществления террористической деятельности, но более сложный в исполнении, так как требует слаженной, дисциплини­рованной работы в течение длительного времени. В Европе активно используют похищения баскские тер­рористы. Ведению подобного рода террористической деятельности способствует ситуация политической нестабильности. Особенно часто похищения пред­принимаются партизанами Латинской Америки; в Ливане в нач. 1980–х гг. были совершены десятки по­хищений гражданских и военных представителей ино­странных государств.

Покушение и убийство. Один из основных мето­дов ведения терроризма. Осуществляется вооружен­ными группами. Отличается демонстративной адрес­ностью, поэтому эффективен для целенаправленного психологического воздействия на узкую аудиторию. Активно используется революционными террориста­ми. При совершении покушений используется холод­ное и легкое стрелковое оружие, ручные гранаты, минометы и гранатометы. При проведении боевой опе­рации этого типа жизнь террориста подвергается опасности, поэтому осуществляется высокопрофесси­ональными террористами в государствах с ослаблен­ной правоохранительной структурой, а также в слу­чаях, когда террористы имеют возможность создать численный перевес над полицейскими подразделени­ями.

Ограбление (экспроприация). Одно из основных средств ведения террористической деятельности экс­тремистов «красной» ориентации. Осуществляется как с целью получения необходимых для ведения борьбы средств, так и в целях пропаганды. Наибольший раз­мах приобретает в периоды революционной дестаби­лизации.

Хайджекинг – захват транспортного средства: са­молета, железнодорожного поезда, автомобиля, ко­рабля. Наиболее часты в мире захваты самолетов, также обозначаемые как «скайджекинг». Первый слу­чай авиапиратства произошел в 1930. По 6 нападе­ний совершено в 1946, 1960, 1961, 1967. В США в нач. 1960–х гг. был распространен авиатерроризм ку­бинских эмигрантов и левых экстремистов, которые захватывали самолеты с целью пропаганды и получе­ния выкупа. С 1968 начинается осуществляемая па­лестинцами кампания авиапиратства в Европе и на Ближнем Востоке. Большинство акций предпринима­лись для привлечения внимания к ведущейся арабами борьбе, при этом выдвигались требования освобож­дения из тюрем арестованных арабских боевиков и выплаты выкупа. В 1969 совершен 91 захват граждан­ских самолетов (при этом 5 человек убиты и 32 ране­ны), в 1972 произведено 59 попыток угона, из кото­рых 30 – удачные (141 человек убит, 99 – ранены). Пик авиатерроризма приходится на сент, 1971, когда за 11 дней были захвачены 300 пассажиров и уничто­жены 4 самолета различных западных авиакомпаний.

Масштабы авиатерроризма заставили правительства и авиакомпании предпринять меры по борьбе с пира­тами. Наиболее часто подвергавшиеся нападениям па­лестинцев израильские, а также европейские авиаком­пании разместили в самолетах обученных борьбе с террористами агентов. В 1973 американские и евро­пейские авиаслужбы приступили к систематической проверке багажа пассажиров, что несколько снизило террористическую активность, но уровень ее оставал­ся по–прежнему высоким: в 1976 совершены 25 уго­нов аэробусов (218 человек погибло и 215 ранены). В 1980–90–х гг. акты воздушного пиратства продолжа­ются, но в значительно меньшем количестве. В по­следние три десятилетия популярность авиатеррориз­ма, достигнув пика в 1960–х гг., когда 38 % всех террористических актов приходилось на нападения на авиалинии, сократилась к концу века до 12 % напа­дений. Скайджекинг наиболее эффективен среди дру­гих видов хайджекинга, так как, во–первых, удержи­вает спецслужбы от проведения атак на террористов из–за высокого риска поражения заложников, во–вто­рых, авиатранспорт представляется более удобным средством для того, чтобы скрыться от преследования. Захват кораблей, поездов, автобусов и т. п. менее привлекателен для террористов. Так, например, над кораблем преступникам сложнее установить контроль. Против захвативших поезд, автобус и другие назем­ные средства транспорта провести антитеррористи­ческую операцию гораздо проще, чем освободить от террористов самолет.

Захват зданий. Активно применялся левыми тер­рористами в Европе, а также латиноамериканскими партизанами и палестинскими организациями, исполь­зующими тактику международного терроризма. Чаще всего налетам подвергаются здания посольств, прави­тельственные учреждения, партийные офисы. Чечен­ский терроризм дал примеры нападений на больницы. Как правило, захватом здания террористическая опе­рация не ограничивается. В случае удачного для тер­рористов хода дел им предоставляется возможность покинуть захваченное строение под прикрытием за­ложников.

Вооруженное нападение без смертельного исхо­да и причинение незначительного ущерба имуществу. Осуществляется террористическими организациями на стадии становления, когда еще не накоплен опыт проведения крупномасштабных операций, а также активно действующими организацями, которым не­обходимо только продемонстрировать способность к проведению вооруженных операций.

Кибертерроризм (кибервойна) – нападения на компьютерные сети. Первые примеры «компьютерно­го терроризма» появились в конце 1990–х гг., что свя­зано как с развитием сетей, так и с увеличившейся ролью компьютеров во всех сферах жизни. Обратная сторона этого явления – зависимость нормальной жизнедеятельности общества от сохранности компью­теров, и как следствие – увеличившееся внимание к ним различных «киберпартизан» и «киберхулиганов». Нападения на компьютеры посредством несанкциони­рованного доступа производятся в целях саботировать работу соответствующих учреждений. Так, Отдел за­щиты Пентагона свидетельствует, что еженедельно информационные узлы министерства подвергаются более чем 60 нападениям. Большинство из них совер­шают хулиганствующие хакеры, но во время бомбар­дировок Югославии в 1999 группы хакеров в России, Сербии и других странах целенаправленно атакова­ли принадлежащие американским государственным структурам серверы. В авг. 1997 зафиксирован слу­чай нападения тамильской кибергруппы «Черные тиг­ры интернет» на электронную почту правительства Шри–Ланки. В мае и июне 1998 протестующие про­тив индийских ядерных испытаний хакеры уничтожили домашнюю страничку и электронную почту Индий­ского атомного исследовательского центра в Бадхе. В сент. 1998 в Швеции одной из левых группировок был уничтожен сервер шведских правых радикалов. До сегодняшнего дня кибертерроризм не нанес какого–либо существенного ущерба правительственным или коммерческим сетям и представлялся тревожащим фактором. Вместе с тем многие специалисты отмеча­ют недостаточный уровень защиты жизненно важных информационных узлов.

Политический терроризм – не единственный вид насильственной деятельности в сфере политики. От­дельно от террористической деятельности стоят поли­тические убийства и партизанская война. В то же вре­мя особо опасные формы преступности не являются монополией террористов, к террористическим методам часто обращаются обычные бандиты.

Наиболее близко к террористической деятельно­сти находится партизанская война, которая лока­лизуется в сельской местности. Партизанская война характерна для стран третьего мира с отсталой соци­альной структурой. Партизанские отряды отличают­ся, прежде всего, специфическим составом боевиков (крестьяне, малообразованные рабочие и ремесленни­ки, деклассированные элементы). Их деятельность но­сит характер массовых вооруженных столкновений, продолжается десятилетиями, то затухая, то активизи­руясь. Нередко партизаны используют террористичес­кие методы борьбы: диверсии на железных дорогах, трубопроводах и других коммуникациях, покушения на известных политиков, чиновников, судей. Для проведения антиправительственной диверсионно–террористической деятельности создаются специаль­ные боевые структуры. Партизанские формирования ограничиваются установлением контроля над местом постоянного жительства боевиков (мексиканские партизаны штата Чьяпос), в случае попытки выйти за пределы природных территорий либо терпят пораже­ние (Сендеро Луминосо), либо захватывают государ­ственную власть («Красные кхмеры»), последнее практически недостижимо для террористов. Как правило, партизанская война является реакцией на разложение привычного уклада жизни или формой национально–освободительного движения.

Политические убийства, в осуществлении ко­торых как заказчик, так и убийца заинтересованы корыстно. Такие преступления не обусловлены соци­альной борьбой. Часто в отношении конкретных пре­ступлений невозможно однозначно утверждать, что перед нами – террористический акт или политичес­кое убийство. Примерами подобных случаев являют­ся убийства П.А. Столыпина и братьев Кеннеди. В иных случаях политическое убийство и террористиче­ский акт сливаются (убийство А. Линкольна).

Уголовные преступления, эпизодически или слу­чайно использующие террористические методы: за­хват заложников при угрозе ареста и т. п. Такая пре­ступность не является политическим терроризмом, так как носит корыстный характер (за исключением ас­пектов, рассмотренных выше).

Терроризм даже в тех немногочисленных случаях, когда он может быть оправдан существующими обсто­ятельствами, представляется симптомом нездоровья общества (общины, народа, человечества). Терро­рист абсолютизирует роль насилия, которое считает инструментом социальной хирургии. Для террорис­та насилие – это и способ влиять на общество в необходимом направлении, и форма демонстрации не­согласия с устоявшимися нормами и стереотипами.

Психологический аспект терроризма (на примере заложничества)

Захват заложников. Заложничество отличается от непосредственной террори­стической атаки (взрывов, выстрелов) тем, что сразу застав­ляет человека переживать вероятность скорой смерти. Этого переживания нет при непосредственной атаке – там оно появится спустя время. В ситуации заложничества, напротив, ожидание смерти появляется сразу. В ситуации заложничест­ва один страх (отсроченный, в виде запоздалых переживаний уже произошедшего захвата заложников) постепенно накла­дывается на другой страх (ожидания смерти), как бы удваивая переживания.

Психологические портреты террориста и его жертвы.

Несмотря на многочисленные исследования, проводимые зарубежными и отечественными специалистами, террористы не попадают в специфическую диагностико–психиатрическую категорию. Большая часть сравнительных исследований не обнаружила никакой явной психической ненормальности террористов. Тем не менее продолжаются попытки выявить специфическую личностную предрасположенность у людей, становящихся на путь терроризма. Среди членов террористи­ческих групп наблюдается значительная доля озлобленных паранойяльных индивидов. Общая черта многих террори­стов – тенденция к экстернализации, поиску вовне источни­ков личных проблем. Хотя эта черта не является явно пара­нойяльной, имеет место сверхсосредоточенность на защите Я путем проекции. Другие характерные черты – постоянная оборонительная готовность, чрезмерная поглощенность со­бой и незначительное внимание к чувствам других. Была об­наружена психодинамика, сходная с той, которая обнаружена в случаях, граничащих с нарциссическими расстройствами (Поуст, 1993).

Проявления нарциссизма в форме самолюбования, утвер­ждений об исключительности и особых правах своей нацио­нальной, религиозной или классовой группы и ее представи­телей, о собственных выдающихся способностях и др. можно обнаружить у большинства террористических объединений, например чеченских и ирландских. Хотя нарциссизм в аспек­те терроризма еще не исследовался, Э.Фромм специально анализирует это явление среди причин человеческой деструктивности, составной частью которой является терроризм (Антонян, 1998).

Э.Фромм определяет нарциссизм «как такое эмоциональ­ное состояние, при котором человек реально проявляет инте­рес только к своей собственной персоне, своему телу, своим потребностям, своим мыслям, своим чувствам, своей собст­венности и т.д. В то время как все прочее, что не составляет часть его самого и не является объектом его устремлений, – для него не наполнено настоящей жизненной реальностью, лишено цвета, вкуса, тяжести, а воспринимается лишь на уровне разума. Мера нарциссизма определяет у человека двойной масштаб восприятия. Лишь то имеет значимость, что касается его самого, а остальной мир в эмоциональном отно­шении не имеет ни запаха, ни цвета; и потому человек–нар­цисс обнаруживает слабую способность к объективности и серьезные просчеты в оценках» (Фромм, 1992).

Личность террориста характеризуется сочетанием истери­ческих и эксплозивных черт, высоким уровнем нейротизма и фрустрированностью, приводящей к прорыву барьера соци­альной адаптации, выраженной асоциальностью; однако далеко не всегда террористы обнаруживают физическую агрес­сию (более характерную для лиц, совершающих такие престу­пления против личности, как убийства, изнасилования). У большинства террористов обнаруживают расстройства лич­ности с высоким уровнем косвенной агрессии. При этом ме­ханизм реализации террористического акта, как правило, включает в себя аффектогенную мотивацию, психопатиче­скую самоактуализацию и развивается по схемам:

§ утрата связей с обществом – оппозиция обществу переживание общественного давления;

§ фрустрация – желание лидерства «назло врагам» – месть обществу за отвержение.

Наиболее громкие террористические акты отмечены, как правило, многочисленными жертвами, что создает страх пе­ред террористом, служит компенсацией со стороны общества и питает его амбиции. Из чего был сделан вывод, что главная цель террориста – демонстрация собственной силы, а не на­несение реального ущерба. Террорист не стремится к безымянности, он всегда охотно берет на себя ответственность за свои действия.

В детском и подростковом возрасте террористы обнару­живают высокий уровень притязаний, завышенную само­оценку, отличаются склонностью к фантазированию, занима­ют выраженную обвиняющую позицию, требуют к себе повы­шенного внимания педагогов. Психопатологический компо­нент личности террориста чаще всего связан с ощущением реального или мнимого ущерба, понесенного террористом, дефицита чего–то необходимого, настоятельно потребного для личности. Как правило, логика и мышление террористов носят путаный и противоречивый характер. В эмоциональ­ном плане выделяются два крайних типа террористов: пре­дельно «холодный», практически безэмоциональный вариант, и вариант эмоционально лабильный, склонный к сильным проявлениям эмоций в не связанной с террором сфере, когда снимается обычно жесткий контроль над эмоциями. С эмо­циями связаны морально–нравственные проблемы («ком­плекс греховности»), иногда мучительные для террористов, несмотря на достаточно высокий уровень образования и ин­теллектуального развития.

В более упрощенных вариантах террорист лишен таких проблем и выступает как бездушная «деструктивная машина». Психологический анализ позволяет выделить три наиболее ярких варианта такой «террористической машины». «Син­дром зомби» – состояние постоянной боеготовности, своего рода «синдром бойца», нуждающегося в непрерывном само­утверждении и подтверждении своей состоятельности. Он присущ террористам–исполнителям, боевикам низшего уров­ня. «Миссионерство» – основной психологический стержень «синдрома Рэмбо». «Рэмбо» не может (хотя и умеет) убивать «просто так» – он обязательно должен делать это во имя че­го–то высокого. Поэтому ему приходится все время искать и находить те или иные, все более сложные и рисковые, «мис­сии». К основным психологическим характеристикам «син­дрома камикадзе» прежде всего относится экстремальная го­товность к самопожертвованию в виде жертвы самой своей жизнью. Преодоление страха смерти вполне возможно за счет изменения отношения к жизни. Стоит перестать рассматри­вать жизнь как некую свою собственность, как страх смерти проходит (Ольшанский, 2002 (191–202)).

Психологические типы террористов в определенной сте­пени (хотя и не абсолютно) соответствуют четырем извест­ным классическим типам темперамента. Специфика террори­стической деятельности накладывает свой отпечаток на клас­сические типы, присутствующие в норме, поэтому и «сангвиник», и «флегматик», и тем более «меланхолик» зна­чительно более энергетичны, чем среднестатистический представитель данного типа: по уровню энергетики они при­ближаются к «холерику», считающемуся наиболее темпера­ментным. Однако определенные характеристики позволяют провести такую типологизацию. В ее основе лежат как внеш­ние, конституционные, так и внутренние, характерологиче­ские признаки, позволяющие относить каждый из приводи­мых ниже портретов к одному из четырех классических типов. Кроме того, за такой типологизацией стоит содержательное понимание четырех обозначенных выше типов И.П.Павло­вым (в связи с особенностями высшей нервной деятельности и скоростью протекания психических процессов), а также из­вестная типология Г.Ю.Айзенка, трактующая те же самые ти­пы на основе соотношения двух координат: нейротизма – эмоциональной устойчивости и экстраверсии – интроверсии.

Террорист–холерик. В нейрофизиологической трактовке И.П.Павлова это тип сильный, однако неуравновешенный, с преобладанием возбуждения; одержимый множеством идей и эмоций, увлекающийся, но быстро остывающий. Нервная система характеризуется, помимо большой силы, преобладанием возбуждения над торможением. Отличается большой жизненной энергией, но ему не всегда хватает самооблада­ния, подчас бывает, вспыльчив и несдержан. По Г.Ю.Айзенку – это невротизированный экстраверт, вроде бы «любящий массу», но почему–то довольно легко приносящий эту любовь в жертву индивидуальному террору. Ответ на этот кажущийся парадокс достаточно прост: внешняя экстравертированность часто как раз и оборачивается ненавистью к широким кон­тактам за счет высокого уровня невротизации. Обычно нейротизм в сочетании с выраженной экстравертированностью и дает «на выходе» явные признаки психопатии и истерии.

Террорист–флегматик. В трактовке И.П.Павлова, это тип сильный и устойчивый, уравновешенный, иногда инертный; спокойный, «надежный». Нервная система характеризуется значительной силой и равновесием нервных процессов наря­ду с малой подвижностью. Реагирует спокойно и неспешно, не склонен к перемене своего окружения, хорошо сопротив­ляется сильным и продолжительным раздражителям. По Г.Ю.Айзенку, это эмоционально устойчивый интроверт. Не склонен к психопатии и истерии, напротив, часто обладает качествами иного рода. В терроре не столько боевик, сколько эмоциональная опора группы или организации – так сказать, стабилизирующее начало группы.

Террорист–сангвиник. Согласно И.П.Павлову, это тип сильный, уравновешенный, подвижный. Его нервная система отличается большой силой нервных процессов, их равновеси­ем и значительной подвижностью. Это человек быстрый, лег­ко приспосабливающийся к изменчивым условиям жизни. Его характеризует высокая сопротивляемость трудностям жизни. По Г.Ю.Айзенку, это тип эмоционально устойчивый и экстравертированный. Наиболее адаптивный среди всех ос­тальных типов. Его решения основаны не на ситуативных эмоциях, а на устойчивых убеждениях, основанных на жиз­ненном опыте.

Террорист – меланхолик. Четвертый тип больше всего напоминает меланхолика. По И.П.Павлову, это слабый тип нервной системы. Он характе­ризуется слабостью как процесса возбуждения, так и тормо­жения, обычно плохо сопротивляется воздействию сильных положительных и тормозных стимулов. Меланхолики часто пассивны, заторможены. В особенности их деятельность час­то тормозится негативными моральными переживаниями, ко­торым они придают большое значение. Воздействие слишком сильных раздражителей может стать для меланхолика источником различных нарушений поведения. Так, например, нейротизм в сочетании с интровертированностью часто дает «на выходе» дистимию (подавленное, тоскливое настроение), навязчивые представления, иногда – страхи. По Г.Ю.Айзенку, это достаточно невротизированный интроверт.

Дифференцированный анализ (Ольшанский, 2002) пока­зал, что среди участников террористических организаций и террористических действий 46% холериков, 32% сангвини­ков, 12% меланхоликов и 10% флегматиков.

Виктимология – наука о жертвах и, в частности, о психо­логических особенностях жертв. Известно, что далеко не вся­кие люди оказываются в числе жертв, например, террористи­ческих актов. Есть некая непонятная, загадочная предраспо­ложенность, особая «жертвенность», пока еще недостаточно изученная наукой. Изучение психологии жертв террора обыч­но представляет собой сложное дело. Во–первых, мало кто из жертв остается живым и достаточно сохранным. Во–вторых, оставшиеся в живых не хотят вспоминать о произошедшем и тем более говорить об этом. Тем не менее анализ поведения жертв террористических актов показал, что оно по многим па­раметрам сближается с поведением жертв стихийных бедствий и техногенных катастроф.

Совершение террористического акта обусловливает разви­тие довольно стереотипных реакций.

В основе террора лежит страх достаточно большого числа людей. Страх определяется как эмоция, вызываемая надви­гающимся бедствием. Страх складывается из определенных и вполне специфичных физиологических изменений, экспрес­сивного поведения и специфического переживания, происте­кающего из ожидания угрозы или опасности. Первичными и наиболее глубинными причинами, вызывающими страх, яв­ляются боязнь физического повреждения и опасения смерти. Они прямо связаны с инстинктом самосохранения, свойст­венным всем живым существам.

Крайняя степень страха – это ужас. В отличие от просто страха, сигнализирующего о вероятной угрозе, предвосхи­щающего ее и сообщающего о ней, ужас констатирует неиз­бежность бедствия. Соответственно, ужас вызывает иные, не­жели просто страх, реакции, иное поведение людей. Он мо­жет заставить человека оцепенеть на месте, тем самым, приводя его в абсолютно беспомощное состояние, или, наоборот, может заставить его броситься наутек, прочь от опас­ности. Существуют два основных типа поведенческой реак­ции на страх и ужас: оцепенение (и в результате беспомощ­ность) и бегство. Ужас никогда не вызывает стремления исследовать вызвавший его объект – напротив, он парализу­ет даже ориентировочные рефлексы. В отличие от страха, при ужасе нет ни удивления, ни интереса. Реакция бегства воз­можна и при ужасе, но только как вторичная, когда ужас не­сколько ослабевает, для чего необходимо время.

Основными поведенческими следствиями страха и ужаса являются паника, агрессия и апатия.

Паника – особое эмо­циональное состояние, возникающее как следствие либо де­фицита информации о какой–то пугающей или непонятной ситуации, либо ее избытка и проявляющееся в стихийных импульсивных действиях. Паника – сложный, промежуточ­ный поведенческий феномен. На основе паники как эмоцио­нально–поведенческого состояния возникают массовые пани­ческие толпы со специфическим поведением. В общеприня­том смысле, под паникой понимают массовое паническое поведение, обусловленное страхом (ужасом).

Стихийная агрессия, обычно определяемая как массовые враждебные действия, направленные на нанесение страдания, физического или пси­хологического вреда или ущерба, либо даже на уничтожение других людей или общностей. Это тоже террор, только с дру­гой стороны: террор массы, подчас направленный против тех террористов, которые вызвали страх, ужас и панику массы. Психологически за агрессией – разрушительным поведени­ем – стоит внутренняя агрессивность – эмоциональное со­стояние, в основе которого лежат гнев и раздражение, возни­кающие как реакция на фрустрацию, на переживание непре­одолимости неожиданных барьеров или недоступность чего–то желанного. Такое состояние может возникать как ре­акция на ту фрустрацию, которую вызывает террор.

Апатия или смирение – третий вид массовых реакций на террор. Более того: в той или иной степени, но все реакции на террор – и страх, и ужас, и паника, и агрессия, если они не дают быстрого результата спасения или устранения терро­ристов, рано или поздно заканчиваются истощением. Тогда приходит апатия, когда двигательная и психическая актив­ность человека падают вследствие панических или агрессив­ных реакций. Исследования показывают, что апатия может развиваться в двух формах: как непосредственная реакция на террор и как реакция отсроченная, представляющая собой за­вершение сложной цепи первичных психологических реак­ций.

В работе Пуховского (2000) на основе исследования, про­веденного в г. Буденновске сразу после захвата заложников летом 1995 г ., оцениваются общие психологические черты разных типов жертв террора (непосредственно пострадавших от террористических действий заложников, их родственни­ков, а также невольных свидетелей – жителей города).

Первая группа лиц, вовлеченных в террор, – близкие родственники заложников и «пропавших без вести» (предпо­ложительных заложников) – внезапно оказались в ситуации «психологического раскачивания»: они метались от надежды к отчаянию. Все эти люди обнаружили острые реакции на стресс с характерным сочетанием целого комплекса аффек­тивно–шоковых расстройств (горя, подавленности, тревоги), паранойяльности (враждебного недоверия, настороженности, маниакального упорства) и соматоформных реакций (обмо­роков, сердечных приступов, кожно–аллергических высыпа­ний).

В силу мощного ригидного отрицательного аффекта они заражали значительную часть благополучного населения го­рода (которых непосредственно не коснулся террористиче­ский акт) негативными эмоциями, а также сомнениями в от­ношении возможности эффективной помощи и искреннего сочувствия со стороны людей, специально приехавших в го­род для ликвидации чрезвычайной ситуации. Основными ин­дукторами такого рода эмоциональных состояний стали по­жилые родственники заложников, у которых ресурсы адапта­ции были объективно снижены и которые в силу этого вызывали повышенное сочувствие к себе, а также чувство са­моупрека у относительно благополучных соседей.

Состояние представителей второй группы – только что освобожденных заложников – определялось остаточными яв­лениями пережитых ими острых аффективно–шоковых реак­ций. В клинико–психологическом плане это была достаточно типичная картина так называемой адинамической депрессии с обычно свойственными ей «масками» астении, апатии, ангедонии. Характерным было нежелание вспоминать пережи­тое, стремление «скорее приехать домой, принять ванну, лечь спать и все забыть, поскорее вернуться к своей обычной жиз­ни». Особо отметим навязчивое желание поскорее «очиститься», в частности «принять ванну», – оно было особенно сим­птоматичным и высказывалось многими освобожденными за­ложниками.

По рассказам освобожденных заложников, в их экстре­мальной ситуации наблюдалось поведение трех типов.

Пер­вый тип – это регрессия с «примерной» инфантильностью и автоматизированным подчинением, депрессивное пережива­ние страха, ужаса и непосредственной угрозы для жизни. Это апатия в ее прямом и непосредственном виде. Второй тип – это демонстративная покорность, стремление заложника «опе­редить приказ и заслужить похвалу» со стороны террористов. Это скорее не депрессивная, астеническая активно–приспосо­бительная реакция. Третий тип поведения – хаотичные протестные действия, демонстрации недовольства и гнева, посто­янные отказы подчиняться, провоцирование конфликтов с террористами.

Такие типы поведения наблюдались у разных людей и ве­ли к разным исходам. Третий тип был характерен для одино­ких мужчин и женщин с низким уровнем образования и сни­женной способностью к рефлексии. Второй тип был типичен для женщин с детьми или беременных женщин. Первый тип был общим практически для всех остальных заложников.

Кроме таких различий поведения отдельно отмечались специфические психопатологические феномены двух типов.

Феномены первого типа – ситуационные фобии. В очаге чрезвычайной ситуации заложники испытывали ситуационно обусловленные агорафобические явления. Это было: боязнь подойти к окну, встать во весь рост, старание ходить пригнув­шись, «короткими перебежками», боязнь привлечь внимание террористов и т. п. Естественно, все это определялось стрем­лением уцелеть в происходящем вокруг бое. Однако уже в ближайшие дни после своего освобождения заложники с вы­раженным аффектом жаловались на появление навязчивой агорафобии (боязнь открытых пространств) и склонности к ограничительному поведению. У них вновь появились такие симптомы, как боязнь подходить к окнам – уже в домашних условиях; боязнь лечь спать в постель и желание спать на по­лу под кроватью, и т. п. Наиболее характерны такие жалобы были для молодых женщин, беременных или матерей мало­летних детей. В ситуации заложничества их поведение отли­чалось максимальной адаптивностью (демонстрационной по­корностью) – за этим стояло стремление спасти своих детей. Действия террористов эти женщины оценивали с позиций отчуждения. Спустя некоторое время после своего освобожде­ния они вновь вернулись примерно к тому же типу поведе­ния. Либо заложничество оставляет такие сильные и длитель­ные, хронические последствия, либо их поведение вообще отличается такими особенностями.

Второй тип феноменов – это различные искажения вос­приятия ситуации. В структуре «синдрома заложника» уже после освобождения иногда жертвы высказывались о пра­вильности действий террористов; об обоснованности их хо­лодной жестокости и беспощадности – в частности «неспра­ведливостью властей»; об оправданности действий террори­стов стоящими перед ними «высокими целями борьбы за социальную справедливость»; о «виновности властей в жерт­вах» в случае активного противостояния террористам и т. п. Такие высказывания, по сути соответствующие «стокгольм­скому синдрому», были характерны для немолодых, одиноких мужчин и женщин с невысоким уровнем образования и низ­кими доходами. Эти высказывания были пронизаны аффек­том враждебного недоверия и не поддавались критике. Такие суждения возникали только после освобождения – в период заложничества именно эти люди демонстрировали описанное выше поведение третьего типа, отличались хаотичными протестными действиями, провоцировавшими конфликты и уг­розы агрессии со стороны террористов. Судя по всему, такое реактивное оправдание террористов можно рассматривать как проявление своеобразной «истерии облегчения».

Таким образом, массовая психология жертв террора скла­дывается из пяти основных слагаемых. Они могут быть вы­строены хронологически. Это страх, сменяемый ужасом, вы­зывающим либо апатию, либо панику, которая может сме­ниться агрессией. Мужчины и женщины – жертвы террора ведут себя по–разному. Определенные поведенческие разли­чия связаны с уровнем образования, развитостью интеллекта и уровнем благосостояния (если человеку почти нечего те­рять, он проявляет склонность к хаотичному, непродуктивно­му протесту). Спустя какое–то время после террористическо­го акта у его жертв и свидетелей сохраняется психопатологи­ческая симптоматика – прежде всего, в виде отложенного страха, а также разного рода фобий и регулярных кошмаров. Отдельные факторы и обстоятельства можно считать некото­рыми «чертами виктимности». В описанных случаях такими чертами был пол (жертвами прежде всего становились жен­щины), наличие маленьких детей или же беременность.

Другая классификация психологических типов заложни­ков приведена в работе Китаева–Смыка (2002). Сначала поч­ти у всех попавших в заложники возникает шок и двойствен­ное представление о том, что же случилось, В этот момент у некоторых возникает справедливое чувство протеста против насилия, непреодолимая тяга к спасению. Такой человек ки­дается бежать, даже когда это бессмысленно, бросается на террориста, борется, пытается выхватить у него оружие. В по­добных случаях взбунтовавшегося заложника террористы ча­ще всего убивают.

У других страх перед насилием и неопределенностью пре­вращается в болезненную привязанность к захватчикам. Не­которые делают это с расчетом, почти сознательно, чтобы улучшить свое существование, уменьшить угрозу террора лично для себя и своих близких. Чем дольше заточение, тем сильнее жертвы ощущают некую родственную близость с тер­рористами, разделяя с ними переживания и неприязнь к спа­сителям. Опасность штурма при освобождении, общая для террористов и удерживаемых ими заложников, сплачивает одних с другими. При нахождении в закрытом помещении между ними возникает эмоциональная связь, так как объеди­ненные общим чувством страха (каждый по своим причинам) и, не имея выбора, они начинают идентифицировать себя с захватчиками и в поисках поддержки проникаются их ценно­стями.

Затянувшееся заложничество в бесчеловечных условиях вызывает мысль о самоубийстве. Психологи считают, что она в сознании заложников смягчает страх смерти как мысль о запасном выходе из трагической действительности. Тем не менее, считается, что самоубийства среди заложников малове­роятны.

У заложников с первых дней начинается адаптация – приспособление и психическое, и телесное к неудобствам своего положения. У адаптации есть «цена»: нарушения душев­ные и телесные. Что–то нарушается сразу, многие нарушения возникают после освобождения.

Достаточно скоро у заложников возникают чувства апа­тии и агрессии. Если условия содержания суровы, то уже че­рез несколько часов кто–то из заложников начинает злобно вспыхивать, ругаться с соседями, может быть, даже со своими близкими: муж с женой, родители с детьми. Такая агрессия помогает «сбрасывать» эмоциональное перенапряжение, но вместе с тем истощает человека.

Многие, напротив, впадают в апатию. Это тоже «уход» от эмоций страха и отчаяния. У одних реже, у других чаще апа­тия прерывается вспышками беспомощной агрессивности.

При долгом пребывании в заложниках, то есть в плену, в среде пленников возникает одна из двух форм социальной организации, которые всегда появляются в изолированных сообществах, будь то казарма, экспедиция, плен или тюрьма. Используя тюремный жаргон, одну из форм называют «за­кон», другую – «беспредел». При первой строго регламенти­руются нормы взаимоотношений, иерархии, распределения пищи и, что немаловажно, гигиены личной и общественной. Эти нормы могут казаться изощренно ненормальными, но по своей сути они направлены на выживание группы, изолиро­ванной в ненормальных условиях. Или на сохранение хотя бы «элитарной» части этой группы. При второй форме соци­альной организации «правят» преимущественно грубая сила и низменные инстинкты, пробуждающиеся при экстремальной принудительной изоляции людей. Что победит (нередко в жестокой борьбе) и реализуется – «закон» или «беспре­дел», – зависит от душевной силы, интеллекта, жизненного опыта пленных–заложников, а также от воздействий на них со стороны тюремщиков–захватчиков.

Оказавшиеся в заложниках ведут себя следующим обра­зом:

1.Нетерпеливо отчаянных от 0 до 0,5%. Таких неразум­ных может стать много больше (до 60%), если «нетерпели­вые» разожгут своей безрассудной отчаянностью «истероидных», а скрытых истериков среди людей немало.

2.Если истероидным женщинам в критических ситуациях свойственны плач, причитания, метания с воплями и рыда­нием, то мужчины – истероиды становятся агрессивны. Они отвечают злобой, остервенелостью на всякое давление, при­теснение. Чем больше их давят экстремальные обстоятельст­ва, тем больше в истероидах сопротивления. Оно может стать стойким или накапливаться и взрываться. Их сопротивление врагам или опасным обстоятельствам может стать героиче­ским.

3.В разгар трагедии заложникам наиболее полезны те, кто несгибаем перед невзгодами, разумно смел и осторожен. Стрессовое давление укрепляет их стойкость. Они морально поддерживают других. Их может быть 5–12% среди заложни­ков. Стойкие помогают пережить заточение другим несчаст­ным.

4. Среди заложников много мятущихся – около 30–50%. Они морально подавлены, психически оглушены. Их страда­ние заглушает все прочие чувства, мешает общению. У таких заложников монотония тягостного переживания страха и бес­помощности может сопровождаться шизоидными явлениями. Чем дольше, сильнее, трагичнее давление экстремальных об­стоятельств, чем глубже психическое изнурение заложников, тем большее ее число заложников чувствуют себя – не нахо­дящими ни в чем и ни в ком поддержки, ищущими спасения в себе, испытывающими душевное мучение.

5. Остальные, чем дольше длится заложничество, тем сильнее сближаются с захватившими их террористами. Их два типа. Первый тип составляет от 10 до 25% от общего числа заложников. Эти люди сближаются с террористами расчетли­во, чтобы улучшить хоть сколько–нибудь свое существование, уменьшить угрозу террора лично для себя и своих близких. Это «приспешники» террористов. Они не однородны и делят­ся на расчетливо–разумных и расчетливо–злобных.

Расчетливо–разумных толкает к коллаборационизму ([фр. collaborationnisme – лат. collabōrāre сотрудничать]) сла­бость, надлом души или великий страх за близких людей. У них есть самооправдание: «Жертвуя собой, мы для пользы других пошли служить врагам. Мы не «предатели», а тайные «свои».

Расчетливо–злобные служат врагам в поисках возможно­сти возвыситься при новой расстановке сил и удовлетворить свои комплексы за счет слабых заложников, притесняя их или, напротив, милостиво им помогая.

Второй тип составляет около 20––30% заложников. Чем дольше продолжается чрезвычайная ситуация, тем сильнее они ощущают как бы родственную близость с захватившими их террористами, разделяя с ними их переживания и непри­язнь к спасителям.

Эту очень специфическую психологическую реакцию, при которой жертва проникается необъяснимой симпатией к сво­ему палачу, специалисты назвали «стокгольмским синдромом» или «травматической связью». Термин «стокгольмский син­дром» появился после того, как грабители банка в Швеции за­баррикадировались в нем с заложниками. Четверо из заложни­ков впоследствии стали особенно близки к этим грабителям, позже защищая их, когда они сдались полиции. Одна женщина даже развелась со своим мужем и вышла замуж за одного из налетчиков.

Данный термин определяет ситуацию, в которой залож­ники как будто «переходят» на сторону преступников, что проявляется и в мыслях, и в поступках. По мнению психоло­гов, жертвы террористов из–за страха перед ними начинают действовать как бы заодно со своими мучителями, настраива­ются на полное подчинение захватчику и стремление всяче­ски содействовать ему, при отсутствии возможности освобо­диться собственными силами. Сначала это делают для спасе­ния своей жизни в стрессовой ситуации, чтобы избежать насилия. Смирение и демонстрация смирения снижают поч­ти любую самую сильную, агрессивность. Затем – потому, что зарожденное синдромом отношение к человеку, от кото­рого зависит жизнь, полностью охватывает заложника, и он даже начинает искренне симпатизировать своему мучителю. То есть это сильная эмоциональная привязанность к тому, кто угрожал и был готов убить, но не осуществил угроз.

Для формирования «стокгольмского синдрома» необходи­мо стечение определенных обстоятельств:

§ Психологический шок и фактор внезапности ситуации захвата. Когда человек, только что свободный, оказы­вается в прямой физической зависимости от террори­стов.

§ Продолжительность удержания заложников. Заложни­ки подвергаются сильнейшему психологическому дав­лению. Фактор времени на стороне террористов, и с те­чением времени растет вероятность все большего под­чинения чужой воле.

§ Принцип психологической защиты. Любое стрессовое состояние погружает человека в депрессию, и чем силь­нее переживание, тем глубже.

«Стокгольмский синдром» стал объектом исследования психологов разных направлений и школ, мнения которых сходятся в том, что за появление синдрома ответственны ме­ханизмы психологической защиты. Человек как бы уподобля­ется маленькому ребенку, которого несправедливо обидели. Он ждет зашиты и, не находя ее, начинает приспосабливаться к обидчику, с которым можно договориться лишь единствен­ным безопасным для себя способом. Подобная метаморфоза в поведении заложников и есть, по сути, форма психологиче­ской защиты.

Как уже говорилось, подобная реакция проявляется не у всех, а лишь у некоторой части заложников. Как правило, у таких заложников есть нечто общее в характере, и их объеди­няет определенный опыт детства. Венгерский психоаналитик Шандор Ференци, последователь З.Фрейда, сравнивает пси­хологическую травму, связанную с захватом заложников, с избиением спящего ребенка. Повторяющиеся переживания травмы низводят того, кто ее переживает, «почти, что на уро­вень забитого глупого животного».

Очевидно, что человек будет стараться выбраться из этого крайне некомфортного состояния, искать способы снова по­чувствовать себя сильным. Однако слабая и неразвитая лич­ность в ответ на угрозу и нападение не пытается защитить­ся – в обычном понимании этого слова, а реагирует весьма своеобразно: идентифицируя себя с несущим угрозу лицом. Такая идентификация с агрессором мотивирована тревогой, страхом и непостижимостью происходящего.

При этом механизмы защиты включаются не для того, чтобы защититься от агрессора или от тех пугающих событий, которые происходят вокруг человека, а для того, чтобы убе­речься от собственных страхов. В частности, от страха дезин­теграции. Нередко человек представляет себя сильным, уве­ренным, мужественным. Это совершенно не совмещается с ситуацией – страхом, ужасом, оцепенением, неспособностью мыслить и т.д. Человек подсознательно боится увидеть ситуацию так, как она выглядит на самом деле, иначе его Я распадется, дезинтегрируется, не выдержав противоречия между реальностью и своим идеальным образом.

И тогда защита принимает форму превознесения сильного человека, в данном случае агрессора, чтобы иметь возможность находиться в его тени, таким образом, отождествляя се­бя с сильным человеком и в то же самое время выражая чувство беспомощности.

Знание психологического состояния жертв террористических актов и этапов восстановительного периода необходимо для нахождения оптимального пути оказания необходимой помощи жертвам терроризма.

Очевидно, что ситуация, в которой террористы допускают психолога в место содержания заложников, отнюдь не является тривиальной и зависит, в первую очередь, от исхода переговоров с террористами и от готовности самого психолога идти на такой риск для собственной жизни. Тем не менее, такие ситуации гипотетически возможны.

Заложник – это человек, который находится во власти преступников, однако это не значит, что он вообще лишен возможности бороться за благополучное разрешение той ситуации, в которой оказался. Напротив, от его поведения зависит многое. Выбор правильной линии поведения требует наличия соответствующих знаний.