ВОСПРИЯТИИ ДВИЖЕНИЯ

ТВОРЧЕСТВО ВОСПРИЯТИЯ¹

Непрерывная лента с нанесенными линиями под углом 45° движется вниз с небольшой равномерной скоростью. Испытуемый наблюдает ее через квадратное окно в щите, закрывающем ленту (см. рис. 1, А). В этих условиях направление видимого движения может быть двояким: либо вертикальным вниз, либо горизонтальным вправо. Вначале испытуемый почти всегда видит движение вниз. Если же наблюдение продолжается, то это направление меня­ется на горизонтальное. Затем оба направления начинают чередоваться.

Если предположить, что эти чередования есть результат постепенного «насыщения» от продолжающегося движения в одном направлении, то мож­но попытаться изменить последующий перцептивный эффект при специаль­ном усилении действия одного из направлений. Х.Уоллах проверил это, пред­ложив испытуемому наблюдать в течение нескольких минут ленту с линиями, которые могли восприниматься движущимися только вниз (см. рис. 1, Б). За-

 

Рис. 1

хрестоматия по ощущению и восприянию / Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, М.Б.Ми халевской. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1975. С. 386—388.

Тема 7. Человек как субъект познания

тем показывалась фигура А. Испытуемый сразу же воспринимал движение в горизонтальном, а не как обычно, вертикальном направлении. По-видимому, насыщение от движений линий на рис. 1, Б вниз создало «противодействие» дальнейшему видению движения в этом направлении, и испытуемый воспри­нял альтернативное горизонтальное направление.

Иллюзия движения, описанная выше, была использована Уоллахом для исследования перцептивной реорганизации. Через квадратное окно в ширме испытуемый видит ленту, которая медленно движется сверху вниз. На ленте нанесены линии под углом 45°, левая половина каждой линии черная, правая — красная (см. рис. 2).

Вначале движение наполовину черных и наполовину красных линий воспринимается в вертикальном направлении, сверху вниз. Через несколь­ко минут «насыщение» от этого движения создает сильную тенденцию вос­принимать линии движущимися слева направо. Однако реализации этой тенденции мешает тот факт, что изменение цвета линий (с черного на крас­ный) при переходе через центральную ось маловероятно. Поэтому воспри­ятие движения вниз длится дольше, чем в условиях, описанных выше. Од­нако тенденция к восприятию движения в горизонтальном направлении растет, и конфликт разрешается через «творческую» перцептивную реор­ганизацию. Испытуемый неожиданно видит, что черные линии движутся вправо и, достигнув центра, заходят за красное прозрачное стекло. Это крас­ное стекло перцептивно «изобретается». Оно ясно воспринимается как по­верхность впереди ленты, отделенная контуром (см. рис. 2, Б).

Еще более сложный эффект получается в том случае, если оконча­ния линий образуют неровный край (см. рис. 2, Б). Трудность увидеть ли­нии как движущиеся в сторону здесь еще больше, так как они должны «идти в никуда». Однако у многих испытуемых спонтанно возникает уди­вительное перцептивное решение. Они видят поле, разделенное на две час­ти: первая часть — ряд линий, двигающихся вправо, вторая часть — бе­лая поверхность с неровным краем, которая движется вниз; линии же непрерывно заходят за нее (см. рис. 2, Г). Перестройка происходит неожи­данно и без всяких усилий со стороны испытуемого; он сам удивляется ей. Это «творчество» в создании новой конфигурации, соответствующей требованиям стимуляции, осуществляется путем разделения целого на части и «изобретения» новых частей.

V ' -г.-

^' \ I¹'.

 

А

Б

В

Г

Рис. 2

Психологическая характеристика мышления. Образ и смысл

У.Джеймс МЫШЛЕНИЕ

Что такое мышление? Мы называем человека разумным живот­ным, и представители традиционного интеллектуализма всегда с особен­ным упорством подчеркивали тот факт, что животные совершенно лише­ны разума. Тем не менее вовсе не так легко определить, что такое разум и чем отличается своеобразный умственный процесс, называемый мыш­лением, от ряда мыслей, который может вести к таким же результатам, как и мышление.

Большая часть умственных процессов, состоя из цепи образов, вызы­вающих один другой, представляет нечто аналогичное с самопроизволь­ной сменой образов в грезах, какой, по-видимому, обладают высшие жи­вотные. Но и такой способ мышления ведет к разумным выводам, как теоретическим, так и практическим. Связь между терминами при таком процессе мысли выражается или в «смежности», или в «сходстве», и при соединении обоих родов этой связи наше мышление едва ли может быть очень бессвязным. Вообще говоря, при подобном непроизвольном мыш­лении термины, сочетающиеся между собой, представляют конкретные эмпирические образы, а не абстракции. Солнечный закат может вызвать в нас образ корабельной палубы, с которой мы видели его прошлым ле­том, спутников по путешествию, прибытие в порт etc, и тот же образ за­ката может навести нас на мысль о солнечных мифах, о погребальных ко­страх Геркулеса и Гектора, о Гомере, о том, умел ли он писать, о греческой азбуке etc. Если в нашем мышлении преобладают обыденные ассоциации по смежности, то мы обладаем прозаическим умом, если в данном лице часто непроизвольно возникают необыкновенные ассоциации по сходст­ву и по смежности, мы называем его одаренным фантазией, поэтическим талантом, остроумием.

Если в этом умственном процессе играет роль отвлеченное свойст­во, то оно лишь на мгновение привлекает наше внимание, а затем сменя-

¹ Хрестоматия по общей психологии. Психология мышления / Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.В.Петухова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. С. 11 —18.

584 Тема 7. Человек как субъект познания

ется чем-нибудь иным и никогда не отличается большой степенью абст­ракции. Так, например, размышляя о солнечных мифах, мы можем мель­ком с восторгом подумать об изяществе образов в уме первобытного че­ловека или на мгновение вспомнить с пренебрежением об умственной узости современных толкователей этих мифов. Но в общем мы больше думаем о непосредственно воспринимаемых из действительного или возможного опыта конкретных впечатлениях, чем об отвлеченных свойствах.

Во всех этих случаях наши умственные процессы могут быть впол­не разумны, но все же они не представляют здесь мышления в строгом смысле слова. В мышлении, хотя выводы могут быть конкретными, они не вызываются непосредственно другими конкретными образами, как это бывает при цепи мыслей, связанных простыми ассоциациями. Эти кон­кретные выводы связаны с предшествующими конкретными образами при посредстве промежуточных ступеней, общих, отвлеченных признаков, от­четливо выделяемых нами из опыта и подвергаемых особому анализу.

Великая разница между простыми умственными процессами, заклю­чающимися в вызывании одного конкретного образа минувшего опыта с помощью другого, и мышлением в строгом смысле слова de facto заклю­чается в следующем: эмпирические умственные процессы только репро-дуктивны, мышление же — продуктивно. Мыслитель, придя в столкнове­ние с конкретными данными, которых он никогда раньше не видел и о которых ничего не слышал, спустя немного времени, если способность мышления в нем действительно велика, сумеет из этих данных сделать такие выводы, которые совершенно загладят его незнакомство с данной конкретной областью. Мышление выручает нас при непредвиденном сте­чении обстоятельств, при которых вся наша обыденная «ассоциационная мудрость» и наше «воспитание», разделяемые нами с животными, оказы­ваются бессильными.

Точное определение «мышления». Условимся считать характери­стической особенностью мышления в тесном смысле слова способность ориентироваться в новых для нас данных опыта. Эта особенность в дос­таточной степени выделяет «мышление» из сферы обыденных ассоциаци-онных умственных процессов и прямо указывает нам на его отличитель­ную черту.

Мышление заключает в себе анализ* и отвлечение. В то время как грубый эмпирик созерцает факт во всей его цельности, оставаясь перед ним беспомощным и сбитым с толку, если этот факт не вызывает в его уме ничего сходного или смежного, мыслитель расчленяет данное явление и отличает в нем какой-нибудь определенный атрибут. Этот атрибут он принимает за существенную сторону целого данного явления, усматрива­ет в нем свойства и выводит из него следствия, с которыми дотоле в его глазах данный факт не находился ни в какой связи, но которые теперь, раз будучи в нем усмотрены, должны быть с ним связаны.

Джеймс У. Мышление

Назовем факт или конкретную данную опыта — S
существенный атрибут — М

свойство атрибута — Р.

Тогда умозаключение от S к Р может быть сделано только при по­средстве М. Таким образом, «сущность» М заключается в том, что оно яв­ляется средним или третьим термином, который мы выше назвали суще­ственным атрибутом. Мыслитель замещает здесь первоначальную конкретную данную S ее отвлеченным свойством М. Что справедливо от­носительно М, что связано с М, то справедливо и относительно S, то связа­но и с S. Так как М, собственно говоря, есть одна из частей целого S, то мышление можно очень хорошо определить как замещение целого его час­тями и связанными с ним свойствами и следствиями. Тогда искусство мышления можно охарактеризовать двумя чертами:

1) проницательностью у или умением вскрыть в находящемся перед
нами целом факте S его существенный атрибут М;

2) запасом знаний, или умением быстро поставить М в связь с за­
ключающимися в нем, связанными с ним и вытекающими из него дан­
ными. Если мы бросим беглый взгляд на обычный силлогизм:

М есть Р S есть М

S есть Р,

то увидим, что вторая или меньшая посылка требует проницательности, первая или большая — полноты и обилия знаний. Обыкновенно чаще встречается обилие знаний, чем проницательность, так как способность рассматривать конкретные данные под различными углами зрения менее обыкновенна, чем умение заучивать давно известные положения, так что при наиболее обыденном употреблении силлогизмов новым шагом мыс­ли является меньшая посылка, выражающая нашу точку зрения, на дан­ный объект, но, конечно, не всегда, ибо тот факт, что М связано с Р, также может быть дотоле неизвестен и ныне впервые нами формулирован. Вос­приятие того факта, что S есть М, есть точка зрения на S. Утверждение, что М есть Р, есть общее или абстрактное суждение.

Скажем два слова о том и другом.

Что такое точка зрения на данный предмет? Когда мы рассматрива­ем S просто как М (например, киноварь просто как ртутное соединение), то сосредоточиваем все наше внимание на этом атрибуте М, игнорируя все остальные атрибуты. Мы лишаем реальное явление S его полноты. Во всякой реальности можно найти бесчисленное множество различных сторон и свойств. Даже такое простое явление, как линию, проводимую на­ми по воздуху, можно рассматривать в отношении ее положения, формы, длины и направления. При анализе более сложных фактов точки зрения, с которых их можно рассматривать, становятся буквально бесчисленны­ми. Киноварь не только ртутное соединение, она сверх того окрашивает в

586 Тема 7. Человек как субъект познания

ярко-красный цвет, обладает значительным удельным весом, привозится в Европу из Китая и т.д. ad infinitum.

Все предметы суть источники свойств, которые познаются нами лишь мало-помалу, и справедливо говорят, что познать исчерпывающим обра­зом одну какую-нибудь вещь — значило бы познать всю вселенную. Че­ловек представляет собой весьма сложное явление, но из этого бесконеч­но сложного комплекса свойств провиантмейстер в армии извлекает для своих целей только одно, именно потребление стольких-то фунтов пищи в день; генерал — способность проходить в день столько-то верст; столяр, изготовляющий стулья, — такие-то размеры тела; оратор — отзывчивость на такие-то и такие-то чувства; наконец, театральный антрепренер — го­товность платить ровно столько-то за один вечер развлечения. Каждое из этих лиц выделяет в целом человеке известную сторону, имеющую отно­шение к его точке зрения. Все остальные точки зрения на конкретный факт равно истинны. Нет ни одного свойства, которое можно было бы признать абсолютно существенным для чего-нибудь. Свойство, которое в одном случае является существенным для данной вещи, становится для нее в другом случае совершенно неважной чертой.

Становясь временно на любую из точек зрения на вещь, я начинаю несправедливо игнорировать другие точки зрения. Но так как я могу ква­лифицировать вещь каждый раз только одним определенным образом, то каждая моя точка зрения неизбежно окажется ошибочной, узкой, односто­ронней. Природная необходимость, заставляющая меня поневоле быть ог­раниченным и в мышлений, и в деятельности, делает для меня прости­тельной эту неизбежную односторонность.

Мое мышление всегда связано с деятельностью, а действовать я мо­гу лишь в одном направлении зараз. В данную минуту для меня, пока я пишу эту главу, способность подбора фактов и умение сосредоточивать внимание на известных сторонах явления представляется сущностью че­ловеческого ума. В других главах иные свойства казались и будут еще ка­заться мне наиболее существенными сторонами человеческого духа.

Реальность остается явлением совершенно безразличным по отно­шению к тем целям, которые мы с ней связываем. Ее наиболее обыден­ное житейское назначение, ее наиболее привычное для нас название и ее свойства, ассоциировавшиеся с последним в нашем уме, не представляют в сущности ничего неприкосновенного. Они более характеризуют нас, чем саму вещь. Но мы до того скованы предрассудками, наш ум до того око­ченел, что наиболее привычным для нас названиям вещей и связанным с ними представлениям мы приписываем значение чего-то вечного, абсо­лютного (натуралисты могут подумать, что молекулярное строение веще­ства составляет сущность мировых явлений в абсолютном смысле слова и что Н_О есть более точное выражение сущности воды, чем указание на ее свойство растворять сахар или утолять жажду. Нимало! Все эти свой­ства могут равно характеризовать воду как некоторую реальность, и для

Джеймс У. Мышление

химика сущность воды, прежде всего, определяется формулой Н₉0 и затем уже другими свойствами только потому, что для его целей лабораторного синтеза и анализа веществ вода, как предмет науки, изучающей соедине­ния и разложения веществ, есть прежде всего Н₂О).

Мышление всегда связано с личным интересом. Обратимся опять к символическому изображению умственного процесса:

М есть Р S есть М

S есть Р.

Мы различаем и выделяем М, так как оно в данную минуту явля­ется для нас сущностью конкретного факта, явления или реальности S. Но в нашем мире М стоит в необходимой связи с Р, так что Р есть второе яв­ление, которое мы можем найти связанным с фактом S. Мы можем за­ключать к Р через посредство М, которое мы с помощью нашей проница­тельности выделили как сущность, из первоначально воспринятого нами факта S.

Заметьте теперь, что М было только в том случае хорошим показа­телем нашей проницательности, давшим нам возможность выделить Р и отвлечь его от остальных свойств S, если Р имеет для нас какое-нибудь значение, какую-нибудь ценность. Если, наоборот, Р не имело для нас ни­какого значения, то лучшим показателем сущности S было бы не М, а что-нибудь иное. С психологической точки зрения, вообще говоря, с само­го начала умственного процесса S является преобладающим по значению элементом. Мы ищем Р или что-нибудь похожее на Р. Но в целом кон­кретном факте S оно скрыто от нашего взора, ища в S опорного пункта, при помощи которого мы могли бы добраться до Р, мы, благодаря нашей проницательности, нападаем на М, которое оказывается как раз свойством, стоящим в связи с Р. Если бы мы желали найти Q, а не Р и если бы N было свойством S, стоящим в связи с Q, то мы должны были бы игнори­ровать М, сосредоточить внимание на N и рассматривать S исключитель­но как явление, обладающее свойством N.

Мыслитель расчленяет конкретный факт и рассматривает его с отвле­ченной точки зрения, но он должен, сверх того, рассматривать его надлежа­щим образом, т.е. вскрывая в нем свойство, ведущее прямо к тому выводу, который представляет для него в данную минуту наибольший интерес.

Результаты нашего мышления могут быть нами получены иногда совершенно случайно.

Я помню, как моя горничная открыла, что стенные часы мои могут правильно идти, только будучи наклонены немного вперед. Она напала на этот способ случайно, после многих недель тщетных попыток заставить часы идти как следует. Причиной постоянной остановки часов было тре­ние чечевицы маятника о заднюю стенку часового ящика; развитый че­ловек обнаружил бы эту причину в пять минут.

588 Тема 7. Человек как субъект познания

При помощи измерения множества треугольников можно было бы найти их площадь всегда равной произведению высоты на половину осно­вания и формулировать это свойство как эмпирический закон. Но мысли­тель избавляет себя от труда бесчисленных измерений, видя, что сущность треугольника заключается в том, что он есть половина параллелограмма с тем же основанием и высотой, площадь которого равна произведению всей высоты на основание. Чтобы уяснить себе это, надо провести допол­нительные линии, и геометр часто должен проводить такие линии, чтобы с помощью их вскрыть нужное ему существенное свойство фигуры. Сущ­ность фигуры заключается в некотором отношении фигуры к новым ли­ниям, отношении, которое не может быть ясным для нас, пока эти линии не проведены. Гений геометра заключается в умении вообразить себе но­вые линии, а проницательность его в усмотрении этого отношения к ним данной фигуры.

Итак, в мышлении есть две весьма важные стороны:

1) свойство, извлеченное нами из конкретного факта, признается
нами равнозначным всему факту, из которого выделено;

2) выделенное таким образом свойство наталкивает нас на из­
вестный вывод и сообщает этому выводу такую очевидность, какой мы
не могли бы извлечь непосредственно из данного конкретного факта.

Проницательность. Итак, для того, чтобы мыслить, мы должны уметь извлекать из данного конкретного факта свойства, и не какие-нибудь во­обще, а те свойства, которые соответствуют правильному выводу. Извле­кая несоответствующие свойства, мы получим неправильный вывод. От­сюда возникают следующие недоумения: Как извлекаем мы известные свойства из конкретных данных, и почему во многих случаях они могут быть вскрыты только гением? Почему все люди не могут мыслить оди­наково успешно? Почему лишь одному Ньютону удалось открыть закон тяготения, одному Дарвину — принцип выживания существ наиболее при­способленных? Чтобы ответить на эти вопросы, нам необходимо произве­сти новое исследование, посмотрев, как в нас естественным путем разви­вается проникновение в явления действительности.

Первоначально все наше знание смутно. При этом неясном способе познавания ребенку, впервые начинающему сознавать комнату, она, веро­ятно, представляется чем-то отличающимся от находящейся в движении кормилицы. В его сознании еще нет подразделений, одно окно комнаты, быть может, особенно привлекает его внимание. Такое же смутное впечат­ление производит каждая совершенно новая сфера опыта и на взрослого. Библиотека, археологический музей, магазин машин представляют собой какие-то неясные целые для новичка, но для машиниста, антиквария, биб­лиофила целое почти совершенно ускользает от внимания, до того стре­мительно они набрасываются на исследование деталей. Знакомство с пред­метом породило в них способность различения.

УоллохХ. Насыщение при восприятии движения 589

Неопределенные термины вроде «трава», «плесень», «мясо» для бо­таника и зоолога не существуют, до того они углубились в изучение раз­личных видов трав, плесени и мышц. Когда Чарльз Кингслей показал од­ному господину анатомирование гусеницы, тот, увидев тонкое строение ее внутренностей, заметил: «Право, я думал, что она состоит только из внеш­ней оболочки и мякоти».

<...> Разумеется, мы диссоциируем элементы смутно воспринимае­мых нами цельных впечатлений, направляя наше внимание то на одну, то на другую часть целого. Но в силу чего мы сосредоточиваем наше внима­ние сначала на том, а потом на другом элементе?

На это можно тотчас же дать два ясных ответа: 1) в силу наших практических или инстинктивных интересов и 2) в силу наших эстетиче­ских интересов.

Собака, где угодно, умеет отличить запах себе подобных, лошадь чрез­вычайно чутка к ржанию других лошадей, потому что эти факты имеют для них практическое значение и вызывают в этих животных инстинктивное возбуждение. Ребенок; замечая пламя свечки или окно, оставляет без вни­мания остальные части комнаты, потому что последние не доставляют ему столь живого удовольствия. Деревенский мальчишка умеет находить чер­нику, орехи и т.п. ввиду их практической пользы, выделяя их из массы кус­тарников и деревьев. Таким образом, эти практические и эстетические ин­тересы суть наиболее важные факторы, способствующие яркому выделению частностей из цельного конкретного явления. На что они направляют на­ше внимание, то и служит объектом последнего, но что такое они сами — этого мы не можем сказать. Мы должны в данном случае ограничиться признанием их неразложимыми далее, первичными факторами, определяю­щими то направление, в котором будет совершаться рост нашего знания.

Существо, руководимое в своей деятельности немногочисленными ин­стинктивными импульсами или немногочисленными практическими и эс­тетическими интересами, будет обладать способностью диссоциировать весь­ма немногие свойства и в лучшем случае будет одарено ограниченными умственными способностями; существо же, одаренное большим разнообра­зием интересов, будет обладать высшими умственными способностями. Че­ловек как существо, одаренное бесконечным разнообразием инстинктов, практических стремлений и эстетических чувств, доставляемых каждым органом чувств, а силу одного этого должен обладать способностью диссо­циировать свойства в гораздо большей степени, чем животные, и согласно этому мы находим, что дикари, стоящие на самой низкой ступени развития, мыслят неизмеримо более совершенным образом, чем самые высокие жи­вотные породы.

О.Кюльпе ПСИХОЛОГИЯ МЫШЛЕНИЯ

С последней фазой развития экспериментальной психологии совпа­дает особое направление нашей науки, исследующее процессы мышления, оно развилось в Германии и особенно в Вюрцбургском психологическом институте. В прежней психологии мышлению было уделено далеко не достаточно внимания. Первоначально экспериментальному направлению приходилось иметь много дела по приведению в порядок громадной об­ласти ощущений, представлений и чувств и до утонченных и незаметных явлений мышления очередь еще не доходила.

Психологи не считали правильным признать годным для иссле­дования рядом с содержанием предметного мышления мышление без признаков наглядности, они отрицали, что слово может быть понимаемо независимо от представлений или что предложение можно постигнуть и подвергнуть суждению, хотя его содержание представляется для сознания едва заметным.

Нас же систематическое применение самонаблюдения в конце концов привело к другой теории. Ранее в психологических исследованиях не ста­рались добиваться после каждого опыта сведений о всех соответствующих переживаниях, удовлетворялись случайными показаниями испытуемого по поводу явлений, особенно бросающихся в глаза или отклоняющихся от нор­мы, и разве только после целого ряда совокупных исследований выспраши­вали главное на основании сохранившихся у испытуемого воспоминаний. Таким путем освещались только наиболее характерные душевные явле­ния. Близкое знакомство наблюдателей с традиционным кругом понятий об ощущениях, чувствах и представлениях не позволяло им заметить и на­звать то, что не было ни ощущением, ни чувством, ни представлением.

Лишь только опытные испытуемые на основании самонаблюдения над переживаниями во время исследования начали сообщать непосредст­венно после опыта полные и беспристрастные данные о течении душев-

¹ Хрестоматия по общей психологии. Психология мышления / Под ред. Ю.Б.Гип-пенрейтер, В.В.Петухова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. С. 21—27.

Кюльпе О. Психология мышления 591

ных процессов, тотчас же обнаружилась необходимость расширения преж­них понятий и определений. Было обнаружено существование таких яв­лений, состояний, направлений, актов, которые не подходили под схему старой психологии. Испытуемые стали говорить на языке жизни, а пред­ставлениям во внутреннем мире отводили лишь подчиненную роль. Они знали и думали, судили и понимали, схватывали смысл и толковали об­щую связь, не пользуясь существенной поддержкой случайно всплываю­щих при этом чувственных представлений.

Приведем несколько примеров. Испытуемых спрашивают, понимают ли они предложение: «Лишь только золото замечает драгоценный камень, оно тотчас же признает превосходство его сияния и услужливо окружает камень своим блеском»*. В протокол после того вносится: «Вначале я обра­тил внимание на выделенное слово золото. Я понял предложение тотчас же, небольшие трудности составило только слово видит. Далее мысль перене­сла меня вообще на человеческие отношении с намеком на порядок ценно­стей. В заключение я имел еще что-то вроде взгляда на бесконечную воз­можность применения этого образа».

Здесь описан процесс понимания, который происходит без представ­лений, но лишь при посредстве отрывочного внутреннего языка. Сверх то­го, непонятно, как могла возникнуть идея о порядке ценностей или же мысль о бесконечной возможности применения образа благодаря чувст­венному содержанию сознания?

Еще один пример. «Понимаете ли вы предложение: мышление так необычайно трудно, что многие предпочитают просто делать заключения». Протокол гласит: «Я знал сейчас же по окончании предложения, в чем суть. Однако мысли были еще совершенно неясны. Чтобы выяснить себе положение, я стал медленно повторять все предложение, и когда повторил, мысль сделалась ясной, я могу теперь передать ее следующим образом. Делать заключение означает здесь — высказывать нечто, не задумываясь, иметь готовый вывод в противоположность самостоятельным выводам мышления. Кроме тех слов предложения, которые я слышал и затем вос­производил, в моем сознании не было никаких других представлений».

И здесь оказывается не обычный процесс мышления, но мышление без наглядных представлений. Следует отметить, что оба испытуемых указыва­ли на то, что процесс понимания представляется им аналогичным также и при осмысливании более трудных положений. Таким образом, здесь мы имеем не искусственный продукт лабораторий, вскрывающий эти выводы, но самую живую действительность.

Но если мысли отличаются от представления красок и тонов, лесов и садов, людей и зверей, то, следовательно, можно отметить подобное же раз­нообразие в проявлении, течении и формах мыслей, соответствующих этим представлениям. Мы знаем, какая закономерность царит в представлениях. Мы говорим об ассоциациях: репродукции, всплывании представлений, о влиянии одних представлений на другие связи их между собой.

592 Тема 7. Человек как субъект познания

Если мысли не отличаются от представлений, то при заучивании сти­хов первые должны запоминаться с такой же трудностью, как и последние. Однако стоит нам припомнить, как мы заучиваем наизусть, и мы увидим, что в последнем случае происходит нечто совершенно иное. Внимательно­го прочтения стихов достаточно, чтобы иметь возможность вновь припом­нить содержание мыслей. Только этим путем при чисто психических прие­мах достигаем мы тех плодотворных результатов, которые обнаруживаются при репродукции содержания наших мыслей во время проповедования, при чтении лекций, при игре на сцене, при создании беллетристических произ­ведений, работы над научным сочинением или же в течение длительных разговоров.

Особенно важное доказательство этому мы находим у Бюлера в его исследованиях относительно парных мыслей; ассоциации между мысля­ми образуются несравненно быстрее и прочнее, чем между словами. Кто может заучить ряд из 20 — 30 слов, услышав его только один раз, так, что­бы иметь возможность при назывании одного члена ряда правильно и бы­стро ответить другим парным словом? Если бы кто-либо был в состоянии это проделать, то обладателя такой феноменальной памяти мы бы счита­ли необыкновенным человеком. Однако такие именно результаты легко достижимы при заучивании парных мыслей, как показали эксперимен­тальные исследования. Мы даем для иллюстрации подобный ряд.

I. Самосознание и продуктивность работы — духовное ничтожество
натурализма.

II. Увеличение народонаселения в новое время — борьба племен в
будущем.

III. Современная машина — колесница Фаэтона человеческого духа.

IV. Благородная сила мысли — портрет Канта.

V. Сущность языка — художник и картина.

VI. Колонии Германии — поэт при распределении мира¹.

VII. Наполеон и королева Луиза — гениальный варвар.

VIII. Единственный и общество — свобода есть самоограничение.

IX. Знание есть сила — господство над природой.

X. Пределы, видимые в телескоп, — бесконечность вселенной.

Задача в этих исследованиях состоит в том, чтобы установить мыс­ленную связь между двумя членами этого ряда. Особенно удивительно, как легко это удается и как долго удерживается нами мысль. Еще на сле­дующий день такой ряд может быть воспроизведен безошибочно. Еще ха­рактернее тот факт, что иногда при этом слова звучат как-то чуждо или что смысл некоторых членов ряда известен, но соответствующее им вы­ражение не может быть тотчас же найдено.

¹ Стихотворение Шиллера «Die Teilungber Erde», где поэт получает свою часть после других участников дележа.

Кюльпе О. Психология мышления 593

Следует отметить, что один из первых результатов нашей психоло­гии мышления был отрицательным: термины чувств, представлений и их связей, установленные данными экспериментальной психологии до наше­го времени, не давали возможности понять и точнее определить интеллек­туальные процессы. Недостаточными оказались новые понятия о состоя­ниях сознания, достигнутые при посредстве наблюдений над фактами: они способствовали скорее описанию, нежели их объяснению. Уже исследова­ние элементарной деятельности мышления тотчас же показало, что осоз­нано может быть и то, что не имеет наглядного характера, и что самона­блюдение в противоположность наблюдению явлений природы позволяет воспринять и прочно установить такие явления и определенно выражен­ные состояния сознания, которые не даны в виде цвета, звука или образа и не окрашены в чувственный тон.

Значение абстрактных и общих выражений обнаруживается в соз­нании даже тогда, когда, кроме слов, в сознании не дано ничего наглядно­го и переживается и припоминается само по себе независимо от слов. Эти факты обнаружены новым пониманием сознания. Таким образом, непод­вижная до нашего времени схема строго определенных элементов душев­ной жизни была значительно расширена в очень важном отношении.

Этим самым экспериментальная психология была введена в область новых исследований, открывших широкие перспективы. К числу явлений, чувственно несозерцаемых, относится не только то, что мы сознаем, мыс­лим, или то, о чем думаем, с их свойствами и отношениями, но также са­мая сущность актов суждения и многообразное проявление нашей дея­тельности, функции нашего активного отношения к данному содержанию сознания, именно группировка и определение, признание или отрицание.

Наглядно данное содержание могло иметь значение только лишь как искусственная абстракция, как совершенно произвольно выделенное и обо­собленное явление. Для цельного же сознания представления составляли часть явлений, связанных с разного рода влияниями самого сознания и за­висящих от душевных процессов, собственно одаривших их смыслом и цен­ностью для переживания субъекта. Насколько восприятие нельзя считать следствием ощущений, настолько же мало можно понять мышление как те­чение представлений в их ассоциативной связи. Ассоциативная психология в том виде, как она была основана Юмом, потеряла свое всемогущество.

Через посредство мыслей открылся нам путь во внутренний мир, и тут не может быть и речи о мистической силе, будто бы приведшей нас туда; напротив, мы достигли его благодаря пренебрежению нами предрас­судков.

Мысли являются не только чистыми знаками для ощущений, они вполне самостоятельные образования, обладающие самостоятельными ценностями, о мыслях можно говорить с той же определенностью, как и о чувственных впечатлениях, их можно даже считать более положитель­ными, постоянными и независимыми, чем чувственные образы, обуслов-

38 Зак. 2652

594 Тема 7. Человек как субъект познания

ленные деятельностью памяти и фантазии. Но, конечно, их нельзя рас­сматривать так же непосредственно, как объекты наблюдения, как на­глядные предметы.

Опытным путем удалось доказать, что наше «я» нельзя отделить от нас. Невозможно мыслить — мыслить, отдаваясь вполне мыслям и погру­жаясь в них, и в то же время наблюдать эти мысли — такое разделение психики невозможно довести до конца. Сначала одно, затем другое — так гласит лозунг молодой психологии мышления, и эта задача осуществля­ется ею необычайно удачно.

Уже после того как испытуемый выполнит какую-либо задачу мыш­ления, пережитый при этом процесс подвергался новому наблюдению, что­бы возможно глубже и прочнее установить его во всех его фазах. Сравнивая различных испытуемых и различные результаты одних и тех же испытуе­мых, можно было проверить, свободен ли опыт от противоречий.

Поразительное единство мнений в наших работах по психологи