Апофеоз: двойственная роль развития речи

Еще в середине XIX века известный натуралист Э. Геккель сформулировал главное отличие рода Homo в семействе Hominidae и его единственного вида Homo sapiens. Это главное диагностическое отличие — «дар слова». Б. Ф. Поршнев же считал, что дело обстоит еще более серьезно: слово способствует выделению человека из массы, но сло­во способно и вернуть человека в массу.

С эволюционно-адаптационной точки зрения очевидно, что оптимальной формой коммуникации, оставляющей руки свободными для орудийных действий и эффектив­ной для достаточно больших расстояний является акустическое модулирование по­токов вдыхаемого и выдыхаемого воздуха. Неандертальцы, судя по всему, могли про­дуцировать лишь довольно грубые, гортанные звуки, состоявшие практически из од­них согласных. В дальнейшем развитие языка шло совместно с развитием сознания. Однако слово играло двоякую роль. С одной стороны, оно подчиняло: словесная «ин­струкция» активизирует двигательные отделы мозга и стимулирует прямое ответное действие того, к кому обращаются. Слово способно вводить в транс, оказывать гипнотическое действие и полностью подчинять слушающего. Согласно логике Б. Ф. Поршнева, так и происходило в первобытной массе: первоначально выделялся не самый сильный и не самый умный. Выделялся тот, кто первым овладел способно­стью производить членораздельные звуки. Эта способность завораживала других, за­ставляя их вначале подчиняться, а потом пытаться подражать. На этом держались все первобытные магические ритуалы, колдовство и шаманство. Это была суггестия в самом прямом и очищенном смысле слова. Кто-то один, сидя у костра в пещере, на­распев воспроизводил отдельные звуки, а все остальные, цепенея, слегка покачива­ясь, пытались ему подражать, уже самостоятельно «включая» соответствующие внут­ренние механизмы собственной второй сигнальной системы. Такой вызванный зву­ком, а затем словом транс мог выливаться в ритуальный танец, мог возбуждать к войне или готовить к охоте. Весь обряд безусловно усиливал психологическую общность, создавал массообразное единство сознания и действия. Слово, будучи знаком, всегда было особой «прескрипцией». Л. С. Выготский утверждал, что знак в силу самой сво­ей природы рассчитан на поведенческую реакцию, явную или скрытую, внутреннюю¹.

¹ См.: Выготский Л. С. Избр. психологич. исслед. М., 1956. С. 379.

96 Часть 1. Массы

Лишь с течением времени появилось и другое, противоположное действие слова — явление отрицательной индукции. Современная психология убедительно показыва­ет, что словесная инструкция в некоторых случаях индуцирует противоположную, хотя и лежащую в той же плоскости, собственную второсигнальную стимуляцию, не­гативную аутоинструкцию, которую в этом контексте можно назвать волей. Подчер­кнем: исключительно индивидуальной волей. Ее суть — в способности отдельного индивида противостоять психологии массы и попыткам массовизации, не поддаться ни внушению, ни заражению и уклониться от подражания, а также в появлении пси­хически самоуправляемого индивида. Эта так называемая «воля», однако, представ­ляет собой всего лишь внутреннюю речь («субвокальное говорение»). Освобождаясь от магии слова, обучаясь слову путем подражания, человек освобождался от действия чужого внушения, противопоставляя ему собственное сознание или, по крайней мере, самовнушение, а реально первую собственную мысль. «Машинальное выполнение внушаемого уступает место размышлению, иначе говоря, контрсуггестии. Отказан­ная прескрипция — это рождение мыслительного феномена, мыслительной операции " осмысливания" или выявления смысла...» (Поршнев, 1974). Вспомним А. Н. Леон­тьева, который также говорил, что индивидуальное сознание появляется тогда, когда появляются личностные смыслы («коннотаты»), отделяющиеся от единого, массо­вого значения («денотата»). По мнению Б. Ф. Поршнева, контрсуггестия «красной нитью» проходит через формирование личности, мышления и воли человека как в историческом прогрессе, так и в формировании каждой индивидуальности, в онто­генезе.

«Таким путем, — писал Б. Ф. Поршнев, — можно расчленить экстероинструкцию и аутоинструкцию, иначе говоря, внушение и самовнушение, еще точнее, суггестию и контрсуггестию» (Поршнев, 1974). Внушение есть проявление принудительной силы слова. Слова, произносимые одним человеком, неотвратимым, «роковым» образом предопределяют поведение другого, если только не наталкиваются на отрицательную индукцию, контрсуггестию. В чистом виде суггестия есть речь минус контрсуггестия.

Обратим внимание на то, что развитие речи у первобытных людей быстро прихо­дит на смену отмирающему инстинктивному поведению. Получается, что постепен­ная индивидуализация деятельности и развитие зачатков индивидуального сознания требовали появления какого-то нового регулятора деятельности и инструмента мас­совизации психики. Слишком поспешная индивидуализация не могла быть адаптив­ной — в итоге просто распалась бы необходимая для выживания общность и пооди­ночке первобытные люди вымерли бы, не оставив следа. Не исключено, что научные дискуссии о том, куда же делись неандертальцы, как раз и связаны с тем, что эти пер­вобытные люди забежали вперед на шкале психологической эволюции. Освободив­шись от инстинктов, индивидуализировав и специализировав деятельность, они не овладели речью. Индивидуализация их сознания шла по пути образного мышления, что подтверждается сравнительным анализом черепно-мозгового устройства. Мож­но предположить, что им не хватило механизмов, тормозящих поспешную индивиду­ализацию и облегчающих новую массовизацию, уже не на инстинктивной, а на ре­чевой основе. Поэтому неандертальцы исчезли почти бесследно, а спустя несколько десятков тысяч лет места их обитания занял кроманьонец — уже почти современный человек, обладавший речью и, что важнее всего, развитыми лобными долями мозга —

Глава 1.5. Психология масс в прошлом и будущем 97

по Поршневу, «органом внушаемости и торможения индивидуальности»¹. Это, в об­щем, совпадает с данными современной нейропсихологии, в соответствии с которы­ми именно лобные доли являются центрами программирования поведения.

«История человеческого общества насыщена множеством средств пресечения всех и всяческих проявлений контрсуггестии». Это принципиально важное для нас наблюдение означает только одно: склонность человека к индивидуализации созна­ния и деятельности всегда порождала механизмы сопротивления этому, т. е. все но­вые механизмы массовизации и сознания, и деятельности. Вырываясь из-под гнета инстинктов, перволюди попадали в зависимость от образов. Вырываясь из под этой зависимости, они попадали во власть вербальной суггестии. Наконец, вырываясь из-под ее гнета через развитие индивидуальной контрсуггестии, они вновь сталкивались уже с новыми механизмами порабощения. В обобщенном виде Поршнев обозначает этот новый ряд феноменов понятием «контрконтрсуггестия». «Сюда принадлежат и физическое насилие, сбивающее эту психологическую броню, которой защищает себя индивид, и вера в земные и неземные авторитеты, и, с другой стороны, принуждение послушаться посредством неопровержимых фактов и логичных доказательств» (Порш­нев, 1974). Собственно говоря, то же самое имел в виду и 3. Фрейд, размышляя об «искусственных массах», к которым в первую очередь относил армию («войско») с ее неизбежным насилием над индивидом, и церковь с приматом иррационального над рациональным. Как верно подметил тот же Б. Ф. Поршнев, доверие (вера) и суггес­тия — синонимы. Добавим недостаточно развитые или вовсе отсутствовавшие тогда феномены пропаганды и средств массовой информации, и получим вполне современ­ный набор механизмов контрконтрсуггестивной массовизации индивидуального со­знания и поведения.

Человек развивал сознание, противопоставляя себя неживой природе (геоклима­тические факторы) и выделяясь из нее. Он противопоставлял себя инстинктам, вы­деляясь из массы животного мира. Овладевая собственной внутренней речью, он вы­делялся из массы пещерного стада, противопоставляя себя и шаману, и колдуну, и тем, кто был заворожен ими. Как мог, изо всех сил индивидуализировавшийся человек боролся с постоянно преследовавшей его психологией масс. Итог этой многотысяче­летней борьбы достаточно печален. Получается, он делал это для того, чтобы служить в армии, ходить в церковь, слушаться политиков и смотреть телевизор. Согласимся, что в психологическом смысле посещение партсобраний мало отличается от внима­ния гортанным звукам шамана у костра в пещере где-нибудь под Неандерталем, за миллион лет до нашей эры.

Таков сегодняшний результат сложнейшей психологической эволюции человека, в ходе которой он развивал индивидуальную психику, освобождаясь от власти мас­совой психологии. Однако мало зафиксировать начало и конец пути. Во-первых, путь этот был долгим и достаточно занимательным — потому заслуживает специального анализа. Во-вторых, путь этот далеко не завершен. Впереди нас ждут новые столкно­вения психологии индивида с психологией масс. На смену нынешним придут новые

¹ Говоря современным нейропсихологическим языком, лобные доли выполняют функции социального контроля, планирования деятельности и нормативной регуляции поведения. Случаи «отключения» лобных долей, например, в наиболее частой форме, под влиянием алкоголя, приводят к ненорматив­ной, а иногда откровенно девиантной гипериндивидуализации поведения.

98 Часть 1. Массы

формы, теперь уже контрконтрконтр- и так далее суггестии. Как, разумеется, и новые формы хотя бы временного освобождения от этих зависимостей.