Разговоры с замечательными людьми 14 страница

– Это действительно может быть очень полезным, – согласи­лась Локк, – и, знаете, вы убедитесь, что не все традиционные, культуры применяли холистический подход к здравоохранению.

Это замечание показалось мне весьма интересным.

– Даже если подходы этих традиционных культур не являются холистическими, заметил я, – их сегментированные или ре­дукционистские методы могут отличаться от тех, что доминируют в нашей современной научной медицине. И понять эту разницу, очевидно, бывает очень полезно.

Локк согласилась со мной и в качестве иллюстрации рассказа­ла мне историю о традиционной церемонии исцеления в Африке, во время которой лечили кого-то от порчи. Целитель собрал всю де­ревню на продолжительный политический митинг, на котором все население разделилось по родам, каждый из которых выдвинул свои обвинения и требования. В это время больной лежал на обочине дороги, обделенный вниманием. «Вся процедура имела, в первую очередь, социальный характер, – пояснила Локк. – Больной явля­ется просто символом конфликта внутри общества; и лечение в этом случае, конечно, не было холистическим».

Эта история привела нас к долгой и интересной беседе о шама­низме, области, которую Локк изучала достаточно подробно, но которая мне была совершенно незнакома. «Шаман, – рассказала она мне, – это мужчина или женщина, которая по своей воле спо­собна войти в необычное состояние сознания для того, чтобы уста­новить контакт с миром духов от имени членов его или ее сообще­ства». Локк настаивала на исключительной важности последней части определения, и она также подчеркивала тесную связь между социальным и культурным окружением пациента и шаманскими идеями о причинах болезни. В то время как внимание западной научной медицины всегда было сосредоточено на биологических механизмах и физиологических процессах, которые служат призна­ками болезни, основной объект шаманизма – социокультурный контекст, в котором возникает болезнь. Динамика болезни либо вообще игнорируется, либо ей придается второстепенное значение. Когда западного врача спрашивают о причинах заболевания, объяс­няла Локк, он говорит о бактериях или физиологических нарушени­ях; а шаман, вероятно, расскажет о зависти, ревности и жадности, ведьмах и колдунах, о прегрешениях членов семьи больного или о чем-нибудь еще, в чем они или его семья нарушили моральные ус­тои.

Этот комментарий надолго запомнился мне и годы спустя очень помог мне осознать, что центральной теоретической проблемой со­временного здравоохранения является разделение понятий, относя­щихся к процессам болезни и источникам болезни. Вместо того чтобы выяснить причины заболевания и попытаться изменить усло­вия, которые ее вызвали, медики-исследователи фокусируют свое внимание на механизмах протекания болезни, с тем чтобы на них можно было воздействовать. В современном медицинском мышле­нии именно эти механизмы, а не источники часто рассматриваются как причина болезни.

Пока Локк говорила о шаманизме, она часто ссылалась на «ме­дицинские модели» традиционных культур, как она делала и ранее при обсуждении классической китайской медицины. Это меня не­сколько смущало, особенно когда я вспоминал, что участники Май­ских лекций часто упоминали понятие «медицинская модель» в свя­зи с западной научной медициной. Поэтому я попросил Локк пояс­нить мне эту терминологию. Она предложила мне, при ссылке на теоретические основы современной медицины, употреблять термин «биомедицинская модель», так как в нем отражен тот акцент на биологические механизмы, которые отличает современный запад­ный подход от медицинских моделей других культур и от моделей, сосуществующих с ним в нашей собственной культуре.

«В большинстве сообществ существует плюрализм медицин­ских систем и взглядов, – пояснила Локк. – Даже в наше время шаманизм все еще является важной медицинской системой в боль­шинстве стран с преобладанием сельской местности. Кроме того, шаманизм все еще очень живуч в крупнейших городах мира, осо­бенно в тех, где живет много недавних иммигрантов». Она также сказала мне, что она предпочитает говорить «космополитическая», а не «западная» медицина, и «восточно-азиатская», а не «классичес­кая китайская» медицина». Эти термины дают лучшее представле­ние о масштабе распространения этих систем.

Теперь мы подошли к моменту, когда я мог задать Локк вопрос, который интересовал меня больше всего: «Как мы можем использо­вать уроки восточно-азиатской медицины для развития системы холистического здравоохранения в нашей культуре?»

– На самом деле вы задаете два вопроса, – ответила она. – В какой степени восточно-азиатская модель холистична и какой из ее аспектов может быть использован в нашем культурном контекс­те.

Я еще раз поразился четкости и систематичности подхода Локк и попросил ее прокомментировать первый аспект проблемы – хо­лизм в восточно-азиатской медицине.

– Здесь было бы полезно различить два вида холизма, – заме­тила она. – В более узком смысле холизм состоит в рассмотрении всех аспектов человеческого организма в их взаимосвязи и взаимо­зависимости. В более широком смысле он кроме этого означает признание того, что организм находится в постоянном взаимодейст­вии с природной и социальной средой.

– В первом, узком, смысле восточно-азиатская медицина, без­условно, холистична, – продолжала Локк. – Ее практики верят в то, что их методы лечения не только устранят основные симптомы заболевания пациента, но и окажут влияние на весь организм, кото­рый они рассматривают как динамическое целое. Однако в более широком смысле китайская медицина холистична только теорети­чески. Взаимозависимость организма и окружающей среды учиты­вается при диагностике болезни и широко обсуждается в медицин­ской классике, но когда дело касается терапии, то ею обычно пре­небрегают. Видите ли, большинство современных практиков не чи­тали классических текстов; их, как правило, изучают ученые, кото­рые никогда не практиковали медицину.

– Итак, восточно-азиатские врачи холистичны в широком эко­логическом смысле только в своей диагностике, но не в терапии?

– Да, это так. Когда они ставят диагноз, они массу времени уделяют разговорам с пациентом об их работе, семье, эмоциональ­ных состояниях, но, когда дело доходит до терапии, они концентри­руют внимание на диетических рекомендациях, травной медицине и акупунктуре. Другими словами, они ограничивают себя методами, которые управляют процессами внутри организма. Я не раз наблю­дала это в Японии.

– Было ли это характерно для китайских врачей в прошлом?

– Да, насколько нам известно. На практике китайская медици­на, вероятно, никогда не была холистической в том, что касается психологических и социальных аспектов заболевания.

– Как вы думаете, в чем причина этого?

– Ну, частично она заключается в сильном влиянии конфуци­анства на все аспекты китайской жизни. Как вы знаете, конфуцианская система в целом касалась поддержания социального порядка. Заболевание в конфуцианской традиции проистекает от неадекват­ной адаптации к законам и обычаям общества, и единственный путь к выздоровлению человека лежит через его изменение так, чтобы он соответствовал данному социальному порядку. Мои наблюдения в Японии убедили меня в том, что такой подход все еще глубоко коренится в восточно-азиатской культуре. Он лежит в основе меди­цинской терапии как в Китае, так и в Японии.

Мне стало ясно, что в этом основное отличие восточно-азиат­ской медицины от того холистического подхода, который мы теперь пытаемся разработать на Западе. Наша концепция, чтобы быть ис­тинно холистической, должна была бы включать в качестве важ­нейших составляющих психологически ориентированные терапии и социальный активизм. Маргарет и я, оба руководимые своим поли­тическим опытом 60-х, достигли полного согласия по этому вопро­су-

По ходу беседы с Маргарет Локк меня не покидало сильное чувство, что философия, лежащая в основе восточно-азиатской ме­дицины, во многом согласуется с новой парадигмой, возникающей в недрах современной западной науки. Более того, для меня было очевидно, что многие ее характеристики должны стать важными аспектами нашей новой холистической медицины – например, взгляд на здоровье как на процесс динамического равновесия; внимание, уделяемое постоянному взаимодействию между человеческим орга­низмом и его природным окружением, и важность превентивной медицины. Но с чего начать внедрение этих аспектов в нашу систе­му здравоохранения?

Я понял, что подробное изучение медицинской практики в со­временной Японии, предпринятое Локк, будет чрезвычайно полез­ным при решении этого вопроса. Она рассказывала мне, что совре­менные японские врачи используют традиционную восточно-азиатскую медицинскую теорию и практику для лечения болезней, кото­рые почти не отличаются от болезней в нашем обществе, и мне было крайне интересно услышать, что ей дали ее наблюдения.

– Сочетают ли японские врачи в настоящее время восточные и западные методы? – спросил я.

– Не все из них, – объяснила Локк. – Японцы приняли западную медицинскую систему около ста лет назад, и большинст­во японских докторов сегодня практикуют космополитическую ме­дицину. Но, так же как и на Западе, там растет неудовлетворенность этой системой. Знаете, примерно такую же критику, которую вы слышали на Майских лекциях, можно услышать и в Японии. В качестве альтернативы, японцы сейчас усиленно возрождают свою собственную традиционную практику. Они верят, что традицион­ная восточно-азиатская медицина может решить многие задачи, выходящие за пределы биомедицинской модели. Врачи, участвую­щие в этом движении, действительно сочетают восточные и запад­ные методы. Их называют врачами «канпо», кстати, «канпо» в пере­воде означает «китайский метод».

Я спросил Локк, чему мы, на Западе, можем научиться у япон­ской модели.

– Я полагаю, что один фактор важен особенно, – начала Локк после некоторого раздумья. – В японском обществе, как и во всей Восточной Азии, очень высоко ценится субъективное знание. Несмотря на свои широкие познания в научных методах медицины, японские врачи способны воспринять субъективные оценки – свои или своих пациентов – без ощущения того, что это угрожает их медицинской практике или нарушает их личную неприкосновенность.

– Какого рода субъективные оценки имеются в виду?

– Например, врачи «канпо» не будут измерять температуру тела больного, но отметят его субъективное суждение о том, что у него жар; также они не устанавливают продолжительность приме­нения акупунктуры — они просто определяют ее, справляясь о самочувствии пациента.

– Ценность субъективного знания — вот что, наверное, мы можем перенять у Востока, – продолжала Локк. – Мы так увле­чены рациональным знанием, объективностью и подсчетами, что совершенно беспомощны, когда имеем дело с человеческими цен­ностями и человеческим опытом.

– Вы считаете, что человеческий опыт является важным ас­пектом здоровья?

– Конечно! Это центральный аспект. Здоровье – само по себе субъективный опыт. Каждый хороший врач на Западе пользуется интуицией и субъективным знанием, но это не отражается в профессиональной литературе и этому не учат в медицинских школах.

Локк утверждала, что несколько ключевых принципов восточ­но-азиатской медицины могут быть включены в западную холисти­ческую систему при условии, что мы займем более гармоничную позицию по отношению к рациональному и интуитивному знанию, к науке и искусству в медицине. В дополнение к тем аспектам, что мы обсудили, она особо подчеркнула, что при этом новом подходе, ответственность за здоровье и лечение не будет таким тяжким кам­нем висеть на профессии врача. «В традиционной восточно-азиат­ской медицине, – объяснила она, – врач никогда не берет на себя всю полноту ответственности; он всегда разделяет ее с семьей и правительством».

– Как это будет выглядеть в нашем обществе?

– На уровне каждодневного (первичного) здравоохранения сами пациенты, их семьи и правительство должны взять на себя львиную долю ответственности за здоровье и лечение.

На уровне больничного (вторичного) здравоохранения, в чрез­вычайных ситуациях и т.д. большая часть ответственности будет лежать на враче, но даже в этом случае доктор должен будет ува­жать способность тела к самоисцелению и не пытаться господство­вать над процессом исцеления.

– Как вы думаете, сколько времени потребует создание такой новой медицины? – спросил я в заключение нашей долгой беседы.

Маргарет одарила меня одной из своих иронических улыбок.

– Движение за холистическое здоровье безусловно движется в этом направлении, но истинно холистическая медицина потребует фундаментальных перемен в наших подходах, в нашей практике социализации, в нашей системе образования и в наших основных ценностях. Если это произойдет, то очень постепенно.

Сдвиг парадигмы в медицине

Во время моих бесед с Маргарет Локк я поражался ее четким и полным определениям, ее острому аналитическому уму и в то же время широкой перспективе. К концу серии встреч я ощутил, что она дала мне четкую концепцию для изучения сдвига парадигмы в медицине и убедила меня в том, что такое исследование следует проводить системным методом.

В то время я все еще рассматривал смену парадигмы в физике в качестве модели для других наук и, естественно, начал со сравне­ния теоретических основ физики и медицины. На Майских лекциях я понял, что механистический подход биомедицинской модели коре­нится в ньютоно-картезианском представлении о теле, как о маши­не, так же как классическая физика основана на ньютоновском взгля­де на Вселенную как на механическую систему. С самого начала мне было ясно, что нет смысла отказываться от биомедицинской модели. Она могла бы играть полезную роль в ограниченном круге проблем, внутри более широкой, холистической концепции, подоб­но тому как ньютоновская механика не предается забвению, а с пользой применяется в ограниченном круге явлений, внутри более широкой концепции квантово-релятивистской физики.

В таком случае задача состояла в том, чтобы разработать более широкую концепцию, такой подход к здоровью и лечению, который бы позволил иметь дело со всем кругом явлений, которые влияют на здоровье. Новый холистический подход должен был учитывать, прежде всего, взаимозависимость сознания и тела в здоровье и за­болевании. Я помнил, какое значение Карл Саймонтон придавал эмоциональному стрессу в возникновении и развитии рака, но в то время я еще не был знаком с такой психосоматической моделью, которая осветила бы взаимодействие сознания и тела более подроб­но

Другим важным аспектом новой концепции должен был стать экологический подход к человеческому организму, находящемуся в постоянном взаимодействии с природой и естественной средой. Соответственно, особое внимание должно быть уделено социально­му и экологическому воздействию на здоровье и социальной поли­тике, которая должна играть важную роль в системе здравоохране­ния. Мне было ясно, что при таком подходе к здоровью и лечению понятие здоровья должно стать более тонким, чем в биомедицин­ской модели, которая рассматривает здоровье как отсутствие бо­лезней, а болезнь как нарушение биологических механизмов. Хо­листическая концепция должна относиться к здоровью как к катего­рии, отражающей состояние всего организма, души и тела, и рас­сматривать его в связи со средой, окружающей организм. Я также понял, что новая концепция здоровья должна быть динамической концепцией, рассматривающей здоровье как процесс динамического равновесия и признающий целительный потенциал, присущий жи­вым организмам.

Но в то время я не знал, как точно сформулировать эти поня­тия. Только несколько лет спустя системный взгляд на жизнь предо­ставил мне научный язык для точной формулировки холистической модели здоровья и заболевания.

Что же касается терапии, я осознал, что предупредительная медицина должна играть более важную роль и что ответственность за здоровье и лечение врач должен делить с пациентом и общест­вом. На Майских лекциях я также слышал о множестве альтернативных терапий, основанных на широком диапазоне подходов к здо­ровью, и мне было не ясно, какие из них можно было бы интегриро­вать в гармоничную систему здравоохранения. Однако идея рас­смотрения широкого круга подходов, которые могли бы быть полез­ны для различных аспектов здоровья, не представляла для меня проблемы. Я совершенно естественно воспринял «бутстрэпный» подход и решил начать подробное исследование этих различных терапевтических моделей и методов, предвкушая интеллектуальные переживания, связанные с этой задачей, и надеясь, что в результа­те появится мозаика из взаимно непротиворечивых подходов. В сен­тябре 1976 года я был приглашен выступить на конференции «Со­стояние американской медицины», организованной в рамках университетской программы совершенствования в Санта Круз. Конфе­ренция была задумана с целью исследования альтернатив совре­менных систем здравоохранения. Здесь мне представилась уникальная возможность изложить основные положения концепции, над которой я работал. Мой доклад «Новая физика как модель для но­вой медицины» вызвал оживленные дискуссии среди врачей, меди­цинских сестер, психотерапевтов и других профессиональных меди­ков. В результате я получил несколько приглашений выступить на подобных собраниях, которые с нарастающей частотой устраивали сторонники крепнущего движения за холистическое здоровье. Эти конференции и семинары вызвали продолжительную серию дискус­сий с несколькими профессиональными медиками, которые очень помогли мне в развитии и уточнении моей теоретической концеп­ции.

Душевно-телесный подход к раковым заболеваниям

Одна из первых конференций по холистическому здоровью была устроена в Торонто в марте 1977 года. Она не только дала мне возможность услышать первый обширный доклад Стэна Грофа, но и еще раз свела меня с Карлом и Стефани Саймонтонами. Оба они сердечно приветствовали меня и тепло вспоминали волнующие дни, проведенные вместе во время Майских лекций, и ту радость, кото­рую мы испытывали позже, бродя по Лондону.

На конференции в Торонто Саймонтоны докладывали о новых открытиях и результатах своей работы с раковыми больными, и я еще раз поразился силе их мужества и самоотдачи. Когда Карл рассказывал о теоретических идеях, лежащих в основе их системы лечения, я также понял, что за четыре года, что прошли со времени Майских лекций, он добился значительного прогресса. Он не толь­ко убедился в существовании важной связи между раком и эмоци­ональным стрессом, но и разработал основы психосоматической модели для описания сложной взаимозависимости между душой и телом в процессе болезни и в процессе лечения.

– Одной из моих главных идей, – начал Саймонтон, – явля­ется переосмысление популярного образа рака, который не отвеча­ет последним открытиям биологических исследований. Наш образ рака – это образ могучего завоевателя, который наносит удары извне. В действительности раковая клетка слаба. Она не завоевы­вает, она дает ростки на обочине – она не может атаковать. Рако­вые клетки велики, но они очень вялы и беспорядочны.

– Моя работа убедила меня в том, – продолжал Саймонтон, – что рак следует понимать как соматическое расстройство; как болезнь с локализованным проявлением, но обладающую способностью распространяться; как болезнь, поражающую весь организм – душу и тело. Первоначальная опухоль – это лишь верхушка айсберга.

Психосоматическая модель Саймонтона основана на так назы­ваемой наблюдательной теории рака, согласно которой каждый ор­ганизм иногда производит ненормальные, раковые клетки. В здоровом организме иммунная система распознает ненормальные клетки и разрушает их, но, если по какой-либо причине иммунная система ослаблена, раковые клетки размножаются и в результате образует­ся опухоль, состоящая из несовершенных клеток.

– Согласно этой теории, – отмечал Саймонтон, – рак – это не атака извне, а прорыв изнутри. А основной вопрос формулируется так: «Что мешает иммунной системе человека распознавать и
разрушать в определенный момент ненормальные клетки, позволяя им таким образом разрастаться в опухоль, угрожающую жизни?

Затем Саймонтон обрисовал свою опытную модель того, как психологические и физиологические состояния могут совместно способствовать возникновению болезни. Он подчеркнул, в частнос­ти, что эмоциональный стресс имеет два основных эффекта. Он подавляет иммунную систему организма и в то же время приводит к гормональному дисбалансу, который выражается в увеличении производства ненормальных клеток. Так создаются оптимальные условия для развития рака. Производство зловещих клеток расширяется как раз в тот момент, когда тело обладает пониженной спо­собностью их разрушать.

Основная философская концепция подхода Саймонтона утверж­дает, что развитие рака обуславливается несколькими взаимосвя­занными психологическими и биологическими процессами, что эти процессы можно распознать и понять и что последовательность со­бытий, ведущую к заболеванию, можно обратить в сторону выздо­ровления организма. Чтобы достичь этого, Саймонтоны помогают своим пациентам понять более широкий контекст своего заболева­ния, определить главные стрессы в их жизни и развить позитивное мнение об эффективности лечения и о защитных возможностях че­ловека.

– Как только появляются чувства надежды и ожидания, – объяснял Саймонтон, – организм переводит их в биологические процессы, которые начинают восстанавливать равновесие и иммунную систему, используя те же пути, что и болезнь, в своем разви­тии Производство раковых клеток сокращается, и в то же время иммунная система крепнет и эффективнее справляется с ними. Пока происходит такая нормализация, мы применяем физиотерапию вку­пе с нашим психологическим подходом, с тем чтобы помочь орга­низму разрушить зловещие клетки.

По мере того как я слушал Карла Саймонтона, я с волнением начинал осознавать, что они со Стефани разрабатывали терапевти­ческий подход, который мог бы стать эталоном для всего движения за холистическое здоровье. Они рассматривают заболевание как проблему личности в целом, и их терапия не сосредоточивается на собственно болезни, а рассматривает все аспекты человеческой жизни. Это многомерный подход, включающий различные страте­гии лечения – обычное медицинское лечение, визуализацию, пси­хологические консультации и т.д. – все, что направлено на стиму­лирование и поддержку психосоматического процесса исцеления, который изначально присущ организму. Их психотерапевтическая методика, которая обычно принимает форму групповой психотера­пии, сосредоточена на эмоциональных проблемах, но не отделяет их от других сторон жизни и таким образом обычно включает соци­альные, культурные, философские и духовные аспекты.

После лекции Саймонтонов мне стало ясно, что они могли бы стать идеальными проводниками в моих дальнейших исследованиях здоровья и лечения, и я решил поддерживать самую тесную связь с ними, насколько это возможно. Однако я понял, что это может оказаться затруднительным, так как знал, что их жизнь настолько заполнена исследованиями, лекциями для медиков-профессионалов и постоянным вниманием к состоянию своих пациентов, что у них больше ни на что не остается времени.

После конференции мы с Саймонтоном посетили нашего друга, Эмила Зменака, хиропрактика, с которым мы оба познакомились на Майских лекциях. Втроем мы провели долгий, спокойный вечер, рассказывая друг другу о своей жизни, делясь соображениями и опытом. В тот вечер я рассказал Карлу, что приступаю к детально­му изучению сдвига парадигмы в медицине и к поиску новой теоретической концепции здоровья и лечения. Я выразил свое восхище­ние тем прогрессом, которого он добился в формулировке своей модели, и сказал, что желал бы продолжать обмен идеями и в будущем. Он ответил мне, что его рабочий график крайне перегружен, но он предлагает связаться с ним, когда я конкретнее продумаю форму нашего сотрудничества.

Формируя систему холистического здоровья

Моя встреча с Карлом Саймонтоном в Торонто сильно вооду­шевила меня и продвинула в стремлении собрать кусочки концеп­туальной мозаики, которая содержала бы новую концепцию здраво­охранения. Я видел параллели в восточно-азиатской медицине во многих подходах и методах Саймонтона, особенно в его акценте на поддержании равновесия и расширении самоисцеляющего потен­циала организма, и в то же время он посеял во мне убеждение, что и на самом деле возможно сформулировать новую холистическую концепцию на языке западной науки.

Во время последующих двух лет, с марта 1977 по май 1979 года, я занимался подробным исследованием сдвига парадигмы в медицине и зарождающихся холистических подходов к здоровью и исцелению. Выполняя эту работу, я параллельно изучал смену ба­зовых идей в психологии и экономике и обнаружил множество ин­тересных связей между сдвигами парадигмы в этих трех областях.

Моя первоначальная задача заключалась в идентификации и синтезировании критики механистической биомедицинской модели и текущей практики здравоохранения. Сделать это надо было как можно более ясно и убедительно, и я начал с систематического поиска соответствующей литературы. Маргарет Локк рекомендова­ла мне шестерых авторов, все они оказались очень полезными мне в стимулирующем и информационном смысле: Виктор Фукс, Томас Маккуен, Иван Иллич, Висенте Наварро, Рене Дюбо и Льюис То­мас.

Четкий анализ экономики здравоохранения, проведенный Фук­сом в его полной скепсиса книге «Кто выживет?», подробное из­ложение истории инфекций в классическом труде Маккуена «Роль медицины: мечта, мираж или возмездие?», страстные обвинения в «обмедицинивании» жизни в стимулирующей работе Иллича «Ме­дицинское возмездие», и острая марксистская критика Наварро в его «Медицине при капитализме» – все это позволило мне уви­деть связь между медициной и здравоохранением в новом свете. Эти книги убедили меня в том, что поскольку биомедицинский под­ход ограничивает себя довольно узким кругом факторов, влияющих на здоровье, то прогресс в медицине не всегда означает прогресс в здравоохранении. Они также показали мне, что биомедицинское вме­шательство, исключительно полезное в некоторых индивидуальных исключительных случаях, очень слабо влияет на здравоохранение вообще.

Каковы же тогда главные факторы, влияющие на здоровье? Наиболее ясный и красивый ответ я нашел в книгах и статье Рене Дюбо, который современным научным языком излагает многие из тех идей, с которыми я столкнулся в своих беседах с Маргарет Локк о восточно-азиатской медицинской философии: что наше здо­ровье в первую очередь обусловлено нашим поведением, нашей пищей и природой нашей экологической и социальной среды; что причину болезни следует искать в системе нескольких причинных факторов; что полная свобода от заболевания несовместима с жиз­ненным процессом.

Наиболее интересным показались мне работы Льюиса Томаса. Многие из его эссе, особенно те, что собраны в сборнике «Жизни клетки», отражают его глубокое экологическое сознание. Они наполнены красивыми, в высшей степени поэтичными картинами, ото­бражающими взаимозависимость всех живых существ, симбиоз между животными, растениями и микроорганизмами и те принципы сотрудничества, согласно которым природа самоорганизуется на разных уровнях. В других работах Томас недвусмысленно выража­ет веру в механистический подход биомедицинской модели, напри­мер, когда он пишет: «Для каждой болезни существует единственный ключевой механизм, который доминирует над всеми другими. Если найти его, а затем его обдумать, можно контролировать нарушения... Короче говоря, я верю, что основные болезни людей – это биологические загадки, которые в конце концов будут разгаданы».

Среди шести авторов, рекомендованных мне Локк, Рене Дюбо больше других вдохновил и впечатлил меня, и я связался с ним персонально. К сожалению, эта встреча не состоялась, но Дюбо любезно представил меня Дэвиду Собелу, молодому ученому из Сан-Франциско, который как раз в то время составлял антологию холистических подходов к древней и современной медицине под названием «Пути здоровья». Эта книга, которую Собел издал пару лет спустя, содержит двадцать статей, написанных видными авто­ритетами в области холистической медицины, включая одну статью Манфреда Поркерта и три статьи Дюбо. По моему мнению, до сих пор это одна из лучших книг по данному предмету.

Когда я посетил Дэвида Собела, я увидел, что его кабинет бук­вально набит стопками книг и статей, которые Собел аккуратно собирал в течение многих лет. Он устроил для меня экскурсию по этой неоценимой коллекции и великодушно позволил снять фотоко­пии с наиболее интересных мне материалов. Я покидал Дэвида с чувством огромной благодарности и тяжелым портфелем, наполненным бесценным материалом для чтения. Теперь у меня был бо­гатый источник замечательных идей, которые помогли мне несколь­ко лет спустя синтезировать мою собственную концепцию.

В последующие месяцы, пока я изучал материалы Собела, я продолжал читать лекции по сдвигу парадигм в физике и медицине и обсуждать этот предмет со множеством профессиональных меди­ков на различных конференциях. Эти дискуссии постоянно знако­мили меня с новыми идеями, среди которых мне особенно запомни­лись два вопроса, с которыми я до этого никогда не сталкивался. Одним из них явилась феминистская критика медицинской практи­ки, мощно проводимая в двух хорошо аргументированных книга «Скрытое вредительство» Джин Кориа и «Для ее пользы» Бар­бары Эренрайх и Дайрдр Инглиш. Другой областью явилась мощ­ная критика отношения к смерти и умиранию в медицине, пред­ставленная Элизабет Кублер-Росс, чьи выразительные книги и лек­ции привлекли пристальное внимание к экзистенциальному и ду­ховному измерениям заболевания. В то же время мои дискуссии со Стэном Грофом и Р.-Д. Лэйнгом помогли мне распространить кри­тику биомедицинского подхода на область психиатрии и глубже разобраться в душевных заболеваниях и многочисленных уровнях сознания.