Стих восьмой

«Оправдания Твоя сохраню: не остави мене до зела».

Здесь выражается третье требование для ус­пеха в деле богоугодной жизни: мужество, с каким надлежит приступать к таковой жизни. Этими словами святой пророк выражает то же, что святой Павел: «вся могу о укрепляющем мя» (Флп.4,13).

Без мужества нельзя и начать такой жизни, так как она исполнена трудностей и окружена врагами спасения. Начинающий хоть и начинает только, но не безызвестен о том, что имеет встретить: не ласки встретит он, а рыкание львов, бросающихся поглотить его. У кого нет вооду­шевляющего мужества вступить в борьбу со все­ми этими противностями, тот с первых же шагов возвратится назад. У какого борца при одном взгляде на противников руки дрожат и подламы­ваются ноги, тот уже пал прежде начала борьбы. Так и в духовной жизни.

Где же взять такое мужество? — В уповании на Господа. Путь, на который вступают ищущие угодить Богу и спастись, есть путь Божий. Бог благоволит к нему, покровительствует всем иду­щим по нему и блюдет их. Все на этом пути уготовал Он в пособие им и ожидает только вступления на него, чтобы снабдить их всем нужным. В чувстве этой, всегда готовой свыше, помощи и говорит решающийся работать Гос­поду: «оправдания Твоя сохраню», только Ты не оставь меня «до зела». Это же внушает пророк и всем: «мужайтеся», говорит он, «и да крепится сердце ваше, ecи уповающий на Господа» (Пс.30,25).

Не оставь до «зела», то есть, «совсем». Бывают Божий оставления, испытательные и наставитель­ные, когда Господь отдаляет несколько благодать, или сокращает и скрывает действия ее, для ис­пытания и обучения произвола воли. Когда бла­годать приосеняет, тогда все спеется, и в помыс­лах, и в чувствах, и в делах. Человеческая не­мощь, нередко присвоивая это состояние себе, впадает в самомнение и самодовольство, и тем отступает от истины и кривит дело жизни. Чтоб этого не было или чтобы прекратить его, когда оно уже зачалось, благодать, попечительная о спасении ищущих Господа, желающая, чтобы всё они стояли в разуме истины и в правоте наст­роения, отстраняется по временам и оставляет человека одного с своими естественными силами. Вслед за этим тотчас начинаются нестроения внутри и беспорядочность во вне. Внимающий себе не может не заметить оскудения, как разде­тый на холоде не чувствовать, что ему стало холодно, не может не разуметь и того, от чего это. Потому, если допущено самомнение, тотчас кается внутри пред Господом, а если не допуще­но, то исповедует свое бессилие. В том и другом случае приступает к молитве, и не отступает, пока не возвратится благодать и не восстановит его благонастроения; или, если это не удается, упокоивается в предании себя Господу, осудив себя, как недостойного, на такое состояние и вооду­шевляясь терпением нести его хотя и с болью сердца, но покорно, пока Господу угодно будет воззреть на него милостивым оком Своим и сно­ва просветить тьму его.

Совсем другого рода отступление наказательное. Там благодать хоть и прекращает свое дей­ствие, но сама тут и готова с помощию; а здесь она совсем отступает от человека и предает его падению его. Это бывает всякий раз, когда совер­шается смертный грех, и человек нераскаянно пребывает в нем, несмотря на вразумления; но если покается, то и он бывает принят снова в милость, смотря по покаянию. Петр пал и, пока­явшись, снова принят был в благодать; Иуда пал, но поелику не покаялся, то был совсем оставлен и погиб. Так благодать оставила и народ иудей­ский за противление Богу и богоубийство.

Вот для того-то, чтобы быть избавлену от такого страшного оставления, святой пророк и обещается, при всех других случаях оставления, пребыть терпеливым и постоянным хранителем заповедей Божиих. «Сохраню», — только не отступи от меня, не оставь меня совсем. Но так как ради грехов отступает благодать, то тут сокрыта и другая молитва: не дай мне пасть таким падени­ем, за которое праведно Ты оставляешь грешни­ков. А это то же самое, что — «оправдания Твоя сохраню», если Ты поможешь мне всегда хранить их. Не другой смысл может иметь и воодушев­ленное мужество вступающего на путь богоугождения. Не самонадеянность одушевляет его, а крепкое упование на Бога, при уверенности, что решается идти или идет уже верным путем, зная, что это оправдания Господни, которые правы, что это закон Господень, который непорочен, что это свидетельство Господне, которое верно (Пс.18,8-9). При та­кой уверенности он не может не чувствовать, что идет по твердой почве, что путь егочрсвещается свыше и ограждается сюду и сюду (с обеих сторон) безопаснос­тью. Вот и мужество! Вот и крепость сердца!

Пересмотрев, таким образом, все первое вось­мистишие, мы находим, что в нем один предмет — указание основных начал богоугодной жизни. Первые три стиха определяют степени, по которым восходит эта жизнь до последних своих высших совершенств; следующие два (4 - 5) обо­значают производительные силы этой жизни, как-то: «зельную» ревность и Божественную благодать; последние три (6 - 8) выясняют требования или условия к преспеянию в этой жизни: внимание, рассуждение и мужество в Господе. Тут вся нау­ка жизни истинно нравственной и духовной. Свя­той Амвросий, приступая к толкованию сего вось­мистишия, справедливо говорит: «первая литера «алеф», что значит наука» (По другим, алеф значит вождь. И это не против содержания сих стихов, ибо выраженные в них положения точно суть вожди в деле богоугодной жизни. — Авт.). Таким образом, внимательный читатель должен наперед содержать в мысли, что эти стихи совмещают в себе полную науку о нравственных началах.