Глава 4. Шоколад, шампанское, цветы ничего не помогало

 

Шоколад, шампанское, цветы… ничего не помогало. Джина была вне себя, ее кинули, и она не желала примирения.

Коннор провел у Дэкса два часа, и за это время Джине пришлось воспользоваться кастрюлей. Она справилась с этой задачей не хуже любого двухлетки. Но когда она попыталась перенестиполную кастрюлю с кровати на пол, то умудрилась вылить содержимое на себя. Полотенце или хотя бы одеяло были вне пределов ее досягаемости, поэтому ей пришлось оставаться в этом неприглядном виде до тех пор, пока в восемь тридцать не вернулся Коннор.

Домкрат не подвел. Едва оказавшись на свободе, Джина схватила телефон и закрылась в ванной, предварительно заявив Коннору, что они расстаются.

Он слышал ее возмущенный голос и догадывался, что она обзванивает друзей, чтобы сообщить о крахе их отношений. И наверняка в первую очередь она позвонила Крисси, психосучке из преисподней. Это его тревожило. Пару недель назад Коннор случайно столкнулся с Крисси в баре на Риджент‑стрит. Они были не очень хорошо знакомы, но необычайно сильная таблетка «мицубиси» подвигла его навести мосты, и в этой попытке он рассказал ей кое‑что о своих отношениях с Джиной, но что точно, он не помнил.

Джина появилась из ванной, ее решимость явно укрепилась благодаря поддержке друзей. Она собрала вещи, посмотрела на часы и потребовала отвезти ее домой.

Они ехали в молчании. Коннор был у нее только однажды, до того как узнал, что Рик и Бастер — ее братья. Джина всегда придумывала повод, чтобы по воскресеньям не возвращаться домой слишком рано, и Коннор догадывался почему: половина его знакомых отоваривалась у братцев Серль, напрямую или через посредников.

Коннор понимал, что сейчас должен бы разговаривать с Джиной об их отношениях, опять извиняться и выдвигать какие‑нибудь экстравагантные предложения, например, провести вместе романтический уикенд. Но каждый раз, когда его разум начинал метаться в поисках выхода, существование той кассеты возвращало его к суровой действительности. Сворачивая на Лонг‑лейн с Бороу‑Хайстрит, он предпринял последнюю попытку разобраться с этим.

— Ты не хочешь, чтобы кассету взял я? Разумеется, я сотру запись.

— Ничего, сама разберусь. — Джина выглядела как воплощение зла.

Коннору стало не по себе. Пару раз у них случались мелкие разногласия, но это было совсем другое. Она была спокойна и забрала из его квартиры все свои вещи. Она позволила отвезти ее домой, но лишь для того, чтобы он взял свои пожитки из ее обиталища.

— Ты точно уничтожишь запись? Мы ведь не хотим, чтобы кто‑нибудь увидел это.

— Ты говоришь о моих братьях? И всю дорогу ты только и думал, как спросить, не собираюсь ли я показывать им кассету? — Ну конечно нет, — солгал Коннор. — Я имею в виду кого угодно. — Джина усмехнулась. — Мне даже в голову не приходило, что ты захочешь посмотреть видео вместе с братьями.

— Неужели?

— Неужели ты хочешь, чтобы они увидели, как ты лежишь, привязанная к кровати, а тебя охаживают ремнем и суют резиновый член в…

— В то время как ты обзываешь их уродами, дебилами и бог знает кем еще. — Она бросила на него победный взгляд.

Коннор обмяк на своем сиденье. Он бы с удовольствием свернулся в клубочек и заснул, но вместо этого заговорил как можно спокойнее.

— Так значит, ты собираешься сказать им?

— Может, да, может, нет.

— А как я узнаю?

— Услышишь, когда у тебя дома будут выбивать дверь.

Они подъехали к дому Джины, и Коннор помог занести вещи. Джина пошла в свою комнату за его вещами, там скопились его свитера, которые она надевала, уходя от него, и диски, которые она брала послушать. Коннор поставил пластинку Индии «Любовь и счастье», Джина всегда называла ее «наша пластинка».

Он пошел на кухню, мельком взглянув в окно на серую Темзу, вскипятил воду, налил две чашки чаю и вернулся в гостиную.

— Джина, я сделал тебе чай.

Джина вышла из комнаты с большим мусорным мешком, в который свалила его вещи. Коннор заметил, что она плачет. Хороший знак.

— Вот, — сказала она, протягивая мешок. — Все здесь, кроме твоего старого видеомагнитофона. Я случайно оторвала шнур, так что куплю тебе новый.

— Не говори глупостей.

Они посмотрели друг другу в глаза, лицо Джины медленно начало смягчаться. Она уткнулась головой ему в плечо, и он погладил ее по волосам, вздохнув с облегчением.

— Я очень виноват, Джина. Прости меня. Я знаю, что должен был вернуться раньше…

Джина всхлипнула и взглянула на него. Он стер слезу с ее щеки. Она улыбнулась.

— Я в порядке. Просто слишком разнервничалась.

Они поцеловались, потом Коннор сходил на кухню и принес печенье — это простое действие еще пару минут назад было невозможным. Они сели на диван, и Джина принялась прослушивать сообщения, оставленные на автоответчике.

Коннор радостно прихлебывал чай. Первое сообщение было от коллеги, предлагавшей отправиться на выставку в «Олимпию». Когда он услышал второй голос, сердце его упало. Это была очень пьяная психосучка.

— Джина. Это Крисси. Я получила твое сообщение. Почему ты не дома? Что этот ублюдок Коннор сделал на этот раз? Ты сказала, это что‑то ужасное. Я никогда не понимала, почему ты с ним. Ты могла бы найти кого‑нибудь гораздо лучше. Ну, раз теперь вы расстались, я хочу кое‑что сказать…

Коннор с радостью бы разбил телефон о стену, но оставалась надежда, что Крисси собирается поведать не то, о чем он думает.

— Помнишь ту ночь, когда мы с ним случайно встретились? Мы долго разговаривали со стариной Коннором. Он сказал мне, что ты — как он это назвал? — не Большое Приключение. Я думаю, он просто проводит с тобой время. Не собиралась ничего рассказывать, но раз вы расстались…

Коннор никогда не видел у Джины такого страшного лица. Несколько мгновений в ее чертах наблюдалось явное сходство с братьями.

— Джина, подожди. Я съел пару таблеток, я был не в себе…

— Почему ты обсуждаешь наши отношения, причем с моей подругой?

— Я ничего не соображал, я… — Коннор понимал, как глупо это прозвучало.

Джина вскочила.

— Я знаю, почему ты так поступаешь. Потому что в следующем месяце ты получишь деньги и машину, да? Ты хочешь остаться один и разделить счастье со своими дружками. На меня тебе плевать.

— Ну что ты! Ты ведь знаешь, что это не так!

— Лжец!

— Джина, это просто глупо.

— Ты все спланировал.

— Ну зачем мне это планировать? Я всегда хотел заботиться о тебе…

— Ха! — Джина утерла нос рукавом. — Но любишь ли ты меня, Коннор?

— Джина, ты знаешь, что это слово я произношу не так легко.

— Ты даже не можешь произнести это! Коннор набрал полную грудь воздуха.

— Да, я думаю, что в некотором смысле люблю тебя.

— В некотором смысле? — Джина выпучила глаза. — Что ты хочешь этим сказать? То есть на самом деле ты в меня не влюблен?

Коннор отошел подальше.

— Уймись, Джина. Что такое любовь? Ты требуешь от меня дать определение слову, над которым бились все поэты мира. Как я могу сделать это? Я думаю о тебе и забочусь о тебе. Кто знает, что будет потом?

Джина не слушала.

— Просто скажи, что ты меня любишь. Коннор некоторое время выдерживал ее взгляд, потом уставился в пол.

— Я так и знала.

— Но это не значит…

Джина подняла мешок с его вещами и швырнула ему.

— Убирайся. Убирайся немедленно.

— Ну хорошо. Я ухожу. Только отдай мне кассету. Пожалуйста.

Джина сжала губы и молча указала на дверь. Коннор, сдавшись, поднял мешок и направился к выходу.

— Ты ничего не забыл?

На секунду ему показалось, что сейчас он повернется и увидит у нее в руках кассету. Но она держала его видеомагнитофон.

— Провод приделаешь сам, — сказала Джина и впихнула магнитофон Коннору в руки.