КАЖДЫЙ ИСТИННЫЙ АКТ ВОЛИ — АКТ ТЕЛА1

Каждый истинный, настоящий непосредственный акт воли в то же время и непосредственно проявляющийся акт тела; в соответствии с этим, с другой стороны, и каждое воздействие на тело в то же время и непосредственно — воздействие на волю; как таковое, оно называется болью, если противно воле, назы­вается удовольствием, наслаждением, если удовлетворяет ее (стр. 104—105).

[ПОНЯТИЕ И ИНТУИЦИЯ. В СФЕРЕ ПОНЯТИЯ МЫ ПОКИДАЕМ ПОЧВУ НАГЛЯДНОГО ПОЗНАНИЯ]

Как скоро же на сцену выступают понятия, мышле­ние, которому, разумеется, может быть приписана само­деятельность, мы уже покидаем почву наглядного позна­ния, и в сознание входит совершенно новый класс пред­ставлений, а именно класс неинтуитивных, отвлеченных понятий: здесь уже действует разум, почерпающий тем

не менее все содержание своего мышления из предшест­вовавшего воззрения и сравнения его с другими воз­зрениями и понятиями (стр. 455).

[ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОСТЬ ВОЗЗРЕНИЯ. ВОЗЗРЕНИЕ ПРЕДПОЛАГАЕТ ПРИМЕНЕНИЕ К ЧУВСТВЕННОСТИ ПРИЧИННОЙ СВЯЗИ]

[...] Ясна несостоятельность предположения, будто воззрение вещей получает свою реальность и становится опытом лишь благодаря применяющему двенадцать кате­горий мышлению этих самых вещей. Скорее уже в самом воззрении дана эмпирическая реальность, а следова­тельно, и опыт: но и самое воззрение может осущест­вляться лишь через применение к чувственному впечат­лению познания причинной связи, этой единственной функции рассудка. Поэтому воззрение в действитель­ности интеллектуально, что Кант именно и отри­цает (стр. 459).

[МЕТОД КАНТА ИСХОДИТ ИЗ РЕФЛЕКТИВНОГО ПОЗНАНИЯ, СЛЕДУЕТ ИСХОДИТЬ - ИЗ ИНТУИТИВНОГО]

Существенная разница между методом Канта и моим заключается в том, что Кант исходит от косвенного, рефлективного познания, я же — от непосредственного, интуитивного. Канта можно сравнить с человеком, изме­ряющим высоту башни по ее тени, меня же — с при­лагающим мерку прямо к башне. Поэтому для него философия есть наука из понятий, для меня — наука β понятиях, содержание которой почерпается из нагляд­ного познания, единственного источника всякой очевид­ности, и фиксируется в рбщих понятиях (стр. 469).

[БЕЗОШИБОЧНОСТЬ ИНТУИЦИИ]

Интуиция, возникнув через рассудок и для рассудка, стоит перед нами во всей своей законченности, не подле­жит какому-либо сомнению или ошибке и потому не знает ни утверждения, ни отрицания: ибо она сама свидетельствует о себе и не заимствует подобно отвле­ченному познанию разума своей силы и значения только из отношения к чему-нибудь стоящему вне ее — по за­кону основания познания. Она насквозь реальность, ее существу чуждо какое бы то ни было отрицание; по­следнее может возникнуть только в силу рефлексии и потому всегда остается на почве абстрактного мыш­ления (стр. 473).

[УЧЕНИЕ О ВОЛЕ]

[ВЕСЬ РЯД ПОСТУПКОВ И ТЕЛО, КОТОРОЕ ИХ ИСПОЛНЯЕТ, — ТОЛЬКО ПРОЯВЛЕНИЕ ВОЛЯ]

Итак, хотя каждый отдельный поступок, при условии определенного характера, необходимо следует из данного мотива и хотя рост, процесс питания и вся совокупность изменений животного тела совершаются по необходимо действующим причинам (раздражениям), тем не менее весь ряд поступков, следовательно, 'и каждый в отдель­ности, а также их условие, самое тело, которое их испол­няет, следовательно, и процесс, посредством которого'оно существует и в котором оно состоит, — все это не что иное, как проявление воли, обнаружение, объектностъ воли. На этом основывается полное соответствие чело­веческого и животного организма к человеческой и жи­вотной воле вообще: оно похоже (хотя и значительно выше) на то соответствие,' в котором специально изго­товленное орудие находится к воле изготовившего; оно поэтому является целесообразностью, т. е. телеологиче­ской объяснимостью тела.

[УЧЕНИЕ О ВОЛЕ — КЛЮЧ К ПОЗНАНИЮ ВНУТРЕННЕЙ СУЩНОСТИ ВСЕЙ ПРИРОДЫ)

Кто благодаря всем этим соображениям овладел также in abstracto, т. е. ясно и твердо, тем познанием, которое in concrete есть у всякого непосредственно, т. е. в виде чувства, кто овладел познанием, что внутренняя сущность его собственного явления, которое в качестве представле­ния возникает пред ним как в егТ) действиях, так и в их пребывающем субстрате, собственном теле, что эта сущ­ность — его воля и что она составляет самое непосред­ственное в его сознании, но как такое не вошла, всецело в форму представления, где объект и субъект противо­полагаются друг другу, а возвещает о себе непосред­ственным образом, без вполне ясного различения субъ­екта от объекта и к тому же открывается самому ин­дивидууму не в целом, а лишь в своих отдельных актах, — кто, говорю я, пришел вместе со мной к этому убеждению, для того оно само собой сделается ключом к познанию внутренней сущности всей природы, если он перенесет его и на все те явления, которые даны ему не в непосредственном познании наряду с косвенным (как

его собственное явление), а лишь в последнем, т. е. одно­сторонне, в качестве одного представления. Не только в явлениях, вполне сходных с его собственным, в людях и животных, признает он в качестве их внутренней сущ­ности ту же волю, но дальнейшее размышление при­ведет его и к тому, что и ту силу, которая движет и жи­вит растение, и ту силу, которая образует кристалл, и ту, которая направляет магнит к северу, и ту, которая встре­чает его ударом при соприкосновении разнородных метал­лов, и ту, которая в сродстве материальных веществ проявляется как отталкивание и притяжение, разделе­ние и соединение, и, наконец, как тяготение, столь могуче-стремительное во всей материи, влекущее камень к земле и землю к солнцу, — все это признает он различ­ным лишь в явлении, а в своей внутренней сущности тожественным с тем самым, что ему непосредственно известно так интимно и лучше всего другого и что в наиболее ясном своем обнаружении называется волей. Только в силу этого размышления мы и не останавли­ваемся дольше на явлении, а переходим к вещи в себе. Явление значит представление, и больше ничего: всякое представление, какого бы рода оно ни было, всякий объект — явление. Но вещь в себе — это только воля, которая, как таковая, вовсе не представление, а нечто to to genere от него отличное: она то, чего проявлением, видимостью, объектностъю служит всякое представление, всякий объект. Она — самая сердцевина, самое зерно всего частного, как и целого; она проявляется в каждой слепо действующей силе природы, но она же прояв­ляется и в обдуманной деятельности человека: великое различие между первой и последней касается только степени проявления, но не сущности того, что прояв­ляется. [...]

Я поэтому называю весь род по самому выдаю­щемуся из его видов, познание которого, лежащее к нам ближе и непосредственнее, ведет нас к косвенному по­знанию всех других. Таким -образом, во власти безысход­ного недоразумения оказался бы тот, кто не был бы спо­собен выполнить требуемое здесь расширение понятия и под словом воля подразумевал бы всегда лишь один доселе носивший это имя вид, т. е. волю, которая сопро­вождается познанием и обнаруживается исключитель­но в силу мотивов, при этом даже только в силу

абстрактных мотивов, иначе говоря, под руководством ра­зума; между тем она, как сказано, служит только самым ясным проявлением воли.

[КАК ВЕЩЬ В СЕБЕ ВОЛЯ ВПОЛНЕ ОТЛИЧНА ОТ СВОЕГО ЯВЛЕНИЯ]

Воля как вещь в себе совершенно отлична от своего явления и вполне свободна от всех его форм, которые она принимает лишь тогда, когда она проявляется, и ко­торые поэтому относятся только к ее объектности, а ей самой чужды. Уже самая общая форма всякого представ­ления, форма объекта для субъекта, ее не касается; тем менее ее касаются формы,' этой общей подчиненные и находящие себе общее выражение в законе основания, куда, как известно, принадлежат также время и про­странство, а следовательно, и множественность, только благодаря им существующая и сделавшаяся возможной. В этом последнем отношении я буду называть время и пространство заимствованным из старой подлинной схоластики термином principal m individuationis, — прошу это заметить раз навсегда. Ибо только благодаря времени и пространству то, что по своему существу и понятию равно и едино, является как различное, как множествен­ность подле и после друг друга: значит, время и про­странство и есть principium individuationis [...].

[КАК ВЕЩЬ В СЕБЕ ВОЛЯ СОВЕРШЕННО БЕЗОСНОВНА]

[...] Воля как вещь в себе лежит вне сферы закона основания во всех его видах, и она поэтому совершенно безосновна, хотя каждое из ее проявлений непременно подчинено закону основания. Она, далее, свободна от всякой множественности, хотя все ее проявления во "вре­мени и пространстве бесчисленны; она сама едина, но не так, как един объект, единство которого познается лишь из контраста возможной множественности, не так, как едино понятие, которое возникает лишь через отвлечение от множественности: нет, воля едина как то, что лежит вне времени и пространства, вне principii individuationis, т. е. возможности множественного.

[ИЗ-ЗА БЕЗОСНОВНОСТИВОЛй ПРОГЛЯДЕЛИ НЕОБХОДИМОСТЬ, КОТОРОЙ ПОДЧИНЕНЫ ВСЕ ЕЕ ЯВЛЕНИЯ]

Безосновность воли действительно познали там, где она проявляется наиболее очевидно, — как воля человека, которую и назвали свободной, независимой. Но в то же

время из-за безосновности самой воли проглядели ту необходимость, которой всюду подчинены ее явления, и провозгласили свободными поступки, чего на самом деле нет, так как всякое отдельное действие втрого необходимо вытекает из влияния мотива на характер.

+

[ВОЛЯ ДЕЙСТВУЕТ И ТАМ, ГДЕ ЕЮ НЕ РУКОВОДИТ ПОЗНАНИЕ]

До сих пор проявлениями воли считали только те из­менения, которые не имеют другого основания, кроме мотива, т. е. кроме представления, поэтому волю при­писывали в природе одному лишь человеку и в крайнем случае животным, ибо познание, представление, как я уже упомянул в другом месте, вот, конечно, истинный и исключительный характер животности. Но то, что воля действует и там, где его не руководит познание, это лучше всего показывают инстинкт и художественные порывы животных (стр. 113—119).

[В МНОГООБРАЗНЫХ ФИЗИЧЕСКИХ ОБНАРУЖЕНИЯХ ВОЛИ МЫ УЗНАЕМ НАШУ СОБСТВЕННУЮ СУЩНОСТЬ]

[...] Когда мы направляем на них испытующий взор, когда мы видим мощное, неудержимое стремление вод к глубине; постоянство, с которым магнит снова и снова обращается к северу; тяготение, с которым влечется к нему железо; напряженность, с которой полюсы элек­тричества жаждут воссоединения и которая, как и напря­женность человеческих желаний, возрастает от препят­ствий; когда мы видим, как быстро и неожиданно осажда­ется кристалл, с такой соразмерностью образования, которая, очевидно, представляет собой лишь поражен­ное и скованное оцепенением, но решительное и опреде­ленное влечение в разные стороны; когда мы замечаем" выбор, с которым тела, в состоянии жидкости получив­шие свободу и выведенные из оков оцепенения, ищут и бегут друг к другу, соединяются и разлучаются; когда, наконец, мы непосредственно чувствуем, как тяжесть, стремлению которой к земной массе препятствует наше тело, беспрерывно давит и гнетет последнее, охваченная своим единственным порывом, — то не надо нам сильно напрягать своего воображения, чтобы даже в таком от­далении распознать нашу собственную сущность, то самое, что в нас при свете познания преследует свои цели,

а здесь в самых слабых своих проявлениях стремится лишь слепо, глухо, односторонне и неизменно, то самое, однако, что, будучи всюду одинаково, подобно тому как и первое мерцание утренней зари делит с лучами яркого полудня название солнечного света, должно и здесь, как и там, носить имя воли, означающее бытие в себе каж­дой вещи в мире и всеединое зерно каждого явле­ния (стр. 123).

[ВЕЩЬ В СЕБЕ ВПОЛНЕ ПОСТИЖИМА, ПОСКОЛЬКУ ОНА— ЯВЛЕНИЕ]

Механика, физика, химия учат правилам и законам, по которым действуют силы непроницаемости, тяжести, косности, текучести, сцепления, упругости, теплоты, света, химического сродства, магнетизма, электричества и т. д., — т. е. учат закону, принципу, которому следуют эти силы по отношению ко всякому их обнаружению во времени и пространстве: самые же силы остаются при этом, как ни бейся, — qualitates occultae. Ибо то, что, проявляясь, вызывает названные феномены, это вещь в себе, от них совершенно отличная; хотя она и подчи­нена в своем явлении закону основания как форме пред­ставления, но сама она никогда не может быть сведена к этой форме и потому не поддается дотла •этиологиче­скому объяснению и никогда не может быть всецело рас­крыта в своем основании. Вполне постижимая, насколько она приняла указанную форму, т. е. поскольку она — явление, вещь в себе в своем внутреннем существе этой постижимостью нимало не уясняется.