Вторая ступень: речь и предприятие

Мы не знаем, как долго длился век вооруженной руки, иначе говоря, с каких пор существует человек. Число лет не так уж важно, хотя сегодня их насчитывают слишком много. Речь должна идти не о миллионах, даже не о сотнях тысяч лет, но изрядное количество тысячелетий все же минуло.

Теперь наступило время второй эпохальной трансформации, столь же внезапной и громадной. Как и первое, оно перевернуло до самого основания человеческую судьбу, вновь произошла подлинная мутация в указанном выше смысле слова. Она была давно замечена в исследованиях доисторического периода. Действительно, выставленные в наших музеях предметы вдруг обретают иной облик. Появляются глиняные горшки, следы «земледелия» и «скотоводства» — как их беззаботно и явно модернизаторски именуют — следы строительства хижин, погребений, намеки на средства передвижения. Заявляет о себе новый мир технического мышления и технических, методов. С музейной точки зрения, слишком плоской и помешанной на простом упорядочении находок, различаются древний и новый каменные века, палеолит и неолит. Но такое подразделение уже давно вызывает недовольство и его на протяжении десятилетий пытаются заменить каким-нибудь другим. Такие названия, как мезолит, мио — и миксонеолит, указывают, на то, что продолжают держаться простого порядка объектов, а потому не могут пойти дальше. Трансформировались, однако, не инструменты, а человек. Скажем еще раз: только по душе можно проследить историю человека.

Эта мутация довольно легко датируется — V тыс. до н.э.[9] Самое большее через два тысячелетия уже начинаются высокие культуры Египта и Месопотамии. Видно, как темп истории трагически ускоряется. Раньше тысячелетия играли малозаметную роль, теперь важность обретает каждое столетие. Скатившийся камень быстрыми скачками падает вниз.

Но что именно произошло? Проникая глубже в новый мир форм человеческих деяний, мы скоро обнаруживаем запутанные и усложнившиеся взаимосвязи. Все эти техники друг друга предполагают. Содержание прирученных животных требует выращивания для них корма, а посев и жатва растений предполагают наличие тягловых и перевозящих грузы животных. Это, в свою очередь, требует построения заграждений, всякого рода постройки и перевозку строительных материалов, а транспорт опять-таки требует вьючных животных и кораблей.

Какой душевный переворот обнаруживается во всем этом? Я даю следующий ответ: планомерная деятельность многих. До сей поры каждый человек жил сам по себе, сам изготавливал свое оружие, в одиночку реализовывал тактику своей ежедневной борьбы. В другом никто не нуждался. Это неожиданно меняется. Новые методы простираются на длительные отрезки времени, иногда они требуют многих лет — достаточно проследить путь от срубленного дерева до путешествия на построенном из него корабле — и столь же длинных расстояний. Они распадаются на ряды точно следующих друг за другом единичных актов и групп рядоположенных действий. Такие целостные методы, однако, предполагают в качестве неотъемлемого средства слово, язык.

Речь с помощью предложений и слов не может явиться раньше или позже, она должна возникнуть именно тогда, скоро, как и все имеющее решающее значение, а именно, в тесной связи с новыми человеческими методами. Это нуждается в доказательстве.

Что такое «речь»?[10] Без сомнения, это метод, имеющий своей целью сообщение — деятельность, которая осуществляется совместно многими людьми. «Язык» есть лишь абстрактная, внутренняя — грамматическая — форма речи, включающая и форму слова. Этa форма должна иметь известную распространенность и длительность употребления, иначе сообщение не может состояться. Ранее я показал[11], что речь посредством предложений проистекает из более простых форм общения — поданные глазами знаки, сигналы, жесты, предупреждающие и угрожающие крики. Все они до сих пор подкрепляют речь с помощью предложений: мелодичность речи, ударение, мимика, движения руки. В современном письме они представлены знаками препинания.

И все же «текучая» речь по своему содержанию есть нечто совершенно новое. Со времен Гаманна и Гердера вновь и вновь задавался вопрос о ее происхождении. Причина того, что ни один из доныне предложенных ответов нас не удовлетворяет, заключается ложной постановке самого вопроса. Ибо первоисток словесной речи нельзя искать в самой речевой деятельности. Это было свойственно чуждым действительности романтикам, выводившим язык из «первоначальной поэзии человечества». Даже больше того, язык был первой поэзией, был одновременно мифом, лирикой, молитвой, а проза представала лишь как позднейшее ниспадение до повседневного пошлого использования. Но в таком случае следовало бы совсем иначе рассматривать внутреннюю форму языка, грамматику, логическое построение предложения. Уже такие самобытные языки, как банту или язык тюркских племен, отчетливо указывают на наличие в них совершенно ясных, строгих, однозначных различений [12].

Но это ведет к основной ошибке врагов всякой романтики, рационалистов. Они держатся мнения, будто предложение выражает суждение или мысль. Они сидят за своими заваленными книгами письменными столами и ломают голову по поводу собственного мышления и писания. Поэтому целью речи им кажется «мысль». Поскольку они умеют только сидеть, ими забывается слушание речи, ответ на вопрос, наличие «Ты» для «Я». Они говорят: «Язык», подразумевая лекцию, доклад, трактат. Их взгляд на происхождение языка монологичен, а потому ложен.

Правильно поставленный вопрос звучит не так: «Когда возникает речь посредством слов?», но так: «Когда он возникает?» Тогда все сразу становится на свои места. Чаще всего не понимается и проглядывается цель речи в предложениях, а она вытекает из того времени, с которого она существует как беглая речь. Цель выявляется по форме построения предложений. Речь не монологична, но диалогична, роды предложений следуют не как в докладе, но как беседа между многими людьми. Цель речи — не понимание размышлений, а многостороннее согласие посредством вопросов и ответов. Каковы ее первоначальные формы? Не суждение, не высказывание, но приказ, выражение послушания, утверждение, вопрос, подтверждение, отрицание. Эти предложения всегда обращены к другому. Поначалу они, конечно, очень коротки: Сделай это! Готово? Да! Начинаем! Слова как обозначения понятий [13] проистекают из цели предложения, так что сначала словарь племен охотников был совсем иным, чем в поселении скотоводов или в деревне рыбаков. Первоначально язык был трудной работой[14] и проговаривалось только самое необходимое. Доныне крестьянин молчаливее горожанина, которому речь привычна, который не может рта закрыть и болтает со скуки, затевает пустые разговоры, даже если ему нечего сказать.

Первоначальной целью является осуществление деяния, согласно намерению, времени, месту, средствам. Однозначная формулировка была первым делом, и из трудностей понимания цели, передачи собственной воли другим проистекает техника грамматики — техника построения предложений и разбивки их по рядам правильных разделов приказов, вопросов, ответов, образование классов слов на основе практических, а не теоретических намерений и целей. Теоретическое размышление не играло почти никакой роли в происхождении речи. Всякая речь по своей природе практична, она происходит из «мышления руки».

Осуществляемое многими деяние мы называем предприятием (Unternehmen). Речь и предприятие предполагают друг друга подобно тому, как ранее рука и орудие. Разговор со многими имеет свою внутреннюю грамматическую форму, развившуюся при осуществлении предприятий, тогда, как привычка к предприятиям вырабатывалась с помощью привязанного к языку мышления. Ибо речь означает мысленное общение с другими. Речь есть деяние, но это духовное действие посредством чувственных средств. Прямая связь с телесным действием вскоре перестает быть необходимостью. Теперь, с V тыс. до н.э., эпохальным становится нечто новое: мышление, дух, интеллект или как его еще называть, через язык освобождается от привязанности к действующей руке, противопоставляет себя душе и жизни как особая сила. Здесь неожиданно и решительно все меняя, возникает чисто духовное размышление, «расчет»; совместное действие как единство приобретает такую эффективность, словно речь идет о деятельности великана. Как это иронически выразил Мефистофель в «Фаусте»:

Wenn ich sechs Hengste zahlen kann,

Sind ihre Kräfte nicht die meine?

Ich renne zu und bin ein rechter Mann,

Als hätt ich vierundzwanzig Beine.

(Но разве не мое, скажи, в итоге,

Все, из чего я пользу извлеку?

Купил я, скажем, резвых шестерню,

Не я ли мчу ногами всей шестерки

Когда я их в карете разгоню?

(Пер. Б.Пастернака)

Человек-хищник сознательно желает роста своего превосходства, выходящего за границы его телесной силы. Этой воле ко все большей власти он жертвует часть своей собственной жизни. На первом месте тут стоят мысль, расчет большей действенности. Во имя этого он согласен отдать часть личной свободы. Внутренне человек сохраняет независимость. Но в истории нет пути назад. Время и жизнь необратимы. Привыкнув к совместной деятельности многих и к ее успехам, человек все глубже погружается в роковые сети. Предприимчивое мышление все сильнее вторгается в его жизнь. Человек сделался рабом своей мысли.

Переход от употребления личных орудий к организации многих означает неслыханно возросшую искусность методов. Работа с искусственными материалами — гончарное, ткацкое дело — предвещает еще немного, но и она уже куда более одухотворенная, творческая, чем все предыдущее. Мы ничего не знаем о многочисленных методах, но иные из них оставили следы, говорящие об огромной силе мысли. Прежде всего те, что произросли из «строительной мысли». Существовало горное дело, добыча кремня, возникшая задолго до всякого знания о металлах. В Бельгии, Англии, Австрии, Сицилии, Португалии появились в эти времена шахты и штольни с вентиляцией и креплениями. В них работали с помощью орудий из оленьих рогов[15]. В «ранненеолитический» период существовали развитые связи между Португалией и Северной Испанией с Бретанью (в обход Южной Франции), между Бретанью и Ирландией, предполагавшие регулярное мореплавание, а также постройку эффективных повозок неизвестного нам образца. В Испании есть мегалитические строения из обтесанных камней гигантских размеров, с платформами до 100000 кг весом, которые зачастую должны были доставляться издалека и устанавливаться с помощью неведомой нам техники. Разве не ясно, что подобным предприятиям требовались замысел, совет, надзор, приказ, месяцы и годы подготовки, подвоз материалов, распределение задач во времени и в пространстве, набросок плана, принятие решений и управление их исполнением? Путешествие на корабле требует куда больших предварительных расчетов, чем изготовление кремневого ножа. Уже «составной лук» с испанских наскальных росписей того времени из сухожилий, рога и определенных пород дерева требует для своего изготовления сложных методов, простирающихся на 5-7 лет во времени. Мы наивно говорим «изобретение повозки», не задумываясь о предварительном размышлении, упорядочении, действии, которые включали в себя цель, путь и способ «езды», выбор и подготовку дороги (о ней обычно забывают), приобретение или приручение вьючных животных — вплоть до вычисления величины и сорта груза, его безопасности, управления повозкой и убежищах по дороге!

Совсем иной мир творений приходит от «порождающей мысли», а именно: разведение растений и животных, в котором человек замещает саму творительницу-природу. Он ей подражает, изменяет ее, улучшает, насилует. С тех пор как он стал возделывать, в не собирать растения, он уже явно сознательно преследует свои цели. Во всяком случае, такие открытия недостижимы для дикарей. А древнейшие останки костей животных, свидетельствующие о той или иной форме разведения скота, уже показывают следствия «приручения» — хотя бы отчасти они желались и достигались путем выведения новых пород[16]. Понятие добычи для хищника расширяется: добычей и собственностью становится не только убитое животное, но также пасущиеся дикие животные[17], огораживаются эти пастбища или нет[18]. Стада кому-то принадлежат, племени или отряду охотников, которые отстаивают свое право на эксплуатацию. Помещение за ограду в целях разведения, предполагающее выращивание корма, представляет собой лишь один из многих видов владения.

Я показал выше, что возникновение руки имеет своим следствием логическое разделение двух методов: создания. И применения оружия. Точно так же теперь из направляемого языком предприятия следует разделение деятельностей мысли и руки. Во всяком предприятии различаются замысел и осуществление: отныне первейшим и важнейшим является успех практического мышления. Есть работа вождя и проводимая работа: это стало основной технической формой всей человеческой жизни на последующие времена.[19]. Идет ли теперь речь об охоте на крупного зверя или о строительстве храма, о военном или сельскохозяйственном предприятии, об основании компании или государства, следовании каравана, восстании, даже о преступлении — всегда для начала должна иметься предприимчивая голова с идеей. Она изыскивает, осуществляет руководство, приказывает, распределяет обязанности. Короче, Должен иметься тот, кто рожден руководить теми, кто вождем не является.

В век руководимой речью организации имеются не только два рода техники, которые от столетия к столетию расходятся все дальше, но также два рода людей, которые различаются по своим способностям к одному или к другому. Во всяком методе есть техника вождя и техника исполнителя, а потому от природы есть безусловно приказывающие и подчиняющиеся, субъекты и объекты политических или хозяйственных методов. Такова основная форма сделавшейся многообразном челове­ческой жизни со времен этой трансформации, отменить ее можно только вместе с самой жизнью.

Пусть эта форма противоестественна, искусственна — но это есть «культура». Она может быть роковой и временами такой действительно становится, когда воображают, будто ее можно искусственно отменить. Тем не менее, она является непоколебимым фактом. Правление, принятие решений, руководство, при­казание — это искусство, трудная техника, которая, как и всякая другая, предполагает врожденную одаренность. Лишь дети верят в то, что король и спать ложится в короне, и лишь недочеловеки больших городов, марксисты литераторы, думают нечто подобное о вождях промышленности. Предприятие есть работа, которая только и делает возможной работу руками. То же самое относится к открытию, изобретению, исчислению, осуществлению новых методов — творческой деятельности одаренных голов, имеющей своим необходимым следствием нетворческую деятельность исполнителей. К этому относится несколько старомодное различие между гением и талантом. Гений буквально[20] представляет собой творческую силу, священную искру индивидуальной жизни, которая загадочным образом вспыхивает и потухает а потоке поколений, а затем вдруг возгорается через столетия. Талант есть дар решения наличных частных задач, который можно в значительной мере развить с помощью традиции, обучения, тренировки и дрессировки. Для своего применения талант нуждается в гении, а не наоборот.

Наконец, имеется естественное различие рангов между людьми — рожденных для господства и для услужения, вождями и ведомыми жизни. В здоровые времена и у здоровых народов, это непроизвольно признается как факт, а в столетия упадка большинство начинает это отрицать или не замечать. Но как раз болтовня о «природном равенстве всех» выдает то, что именно это нуждается в доказательстве.

 

Руководимое речью предприятие теперь связано с насильственным ограничением свободы, древней свободы хищника — как для вождей, так и для ведомых. И те, и другие духовно, душевно, плотью и жизнью своей делаются членами большого единства. Это мы называем организацией. Она представляет собой отлитую в твердые формы деятельную жизнь, бытийную форму любого предприятия. Вместe с деятельностью многих свершается решающий шаг от органического к организованному существованию, от жизни в естественных группах к искусственным группам, от стаи к народу, сословию и государству.

От борьбы между одинокими хищниками происходит война, предприятие племени против племени, с вождями и дружинами, с организованными маршами, нападениями и сражениями. На место уничтожения побежденных приходит закон, возлага­ющий дань на уступившего в бою. Человеческое право всегда есть право сильнейшего, коему должен следовать слабейший[21], и такое право между племенами как нечто длительное понимается как «мир». Подобный мир имеется и внутри, каждого племени, чтобы приуготавливать его силы для внешних задач: государство есть внутренний порядок народу для достижения внешних целей. Как форма, как возможность государство яв­ляется действительной историей народа[22]. Но история есть история войн, так это остается и поныне. Политика есть лишь преходящий эрзац войны с помощью оружия духа. Мужское население какого-либо народа издревле было равнозначно его войску. Характер свободного хищника в значительной степени передается от индивида организованному народу — зверю с одной душой и многими руками [23]. Техники правления, войны, дипломатии имеют один и тот же корень, и во все времена они пребывали в глубоком родстве.

Есть народы, сильная раса которых сохранила характер хищника, — разбойничьи, завоевательные народы господ, любители борьбы с людьми, передоверяющие другим хозяйственную борьбу против природы, чтобы их грабить и покорять. Вместе с мореплаванием появляется пиратство, вместе с кочевничеством — нападения на торговые пути, вместе с крестьянством — его закрепощение воинственным дворянством.

Вместе с организацией предприятий разделяются также политическая и хозяйственная стороны жизни — по направлениям к власти или, к, добыче. Подразделение по родам деятельности имеется не только внутри народов (воины и ремесленники, предводители и крестьяне), но также организация целых племен для выполнения единственной хозяйственной задачи. Уже тогда существовали племена охотников, скотоводов, земледельцев, поселения горняков, гончаров, рыбаков, политические организации, мореплавателей и торговцев. Но помимо этого, существовали народы-завоеватели, не имеющие хозяйственной работы. Чем узы права и насилия для каждого.

В древних племенах индивидуальная, жизнь значит очень мало или вовсе ничего. Должно быть понятно — исландские саги дают нам образ, — что из всякого путешествия по морю возвращалась лишь часть команды, при любом большом строительстве гибла немалая часть работников, во время засухи вымирали от голода целые племена. Главное — сохранить ровно столько, чтобы они могли представлять душу целого. Численность снова быстро возрастет. Уничтожением считали не гибель немногих или многих, но угасание организации, «Мы».

В растущей взаимозависимости обнаруживается безмолвная и глубокая месть природы тому существу, которое вырвало у нее привилегию творения. Этот малый творец против природы, этот революционер мира жизни сделался рабом собственного творения. Культура, включающая в себя искусственные, личностные, самодельные формы жизни, развилась в клетку с тесной решеткой для этой неукротимой души. Хищник, делающий другие существа домашними животными, чтобы эксплуатировать их в своих целях, поймал в загон и самого себя. Великим символом этого служит человеческий дом.

Растет число люде, в которых индивид утрачивает всякое значение. Ибо действия человеческого духа предпринимательства чреваты многократным увеличением населения. Там, где бродила стая из нескольких сотен, теперь сидит народ из десятков тысяч[24], не остается пустого безлюдного пространства. Народ граничит с народом, и простой факт границы — границы собственной власти — возбуждает древние инстинкты ненависти, агрессии и уничтожения. Любого рода граница, в том числе и духовная — смертельный враг воли к власти.

Неверно, будто человеческая техника сберегает труд. Сущность изменчивой, личностной человеческой техники, в противоположность видовой технике животных, в том, что каждое изобретение содержит в себе возможность и необходимость новых изобретений. Всякое исполненное желание пробуждает тысячи других, любой триумф над природой подвигает к еще более грандиозным. Душа этого хищника ненасытна, его воля никогда не удовлетворяется — таково проклятие, лежащее на этом роде жизни, но также и величие его судьбы. Покой, счастье, наслаждение неведомы как раз высшим его экземплярам. Ни один изобретатель не мог правильно предсказать, каким будет практическое воздействие его деяния. Чем плодотворнее работа вождя, тем больше требуется ведомых им рук. Поэтому начинается эксплуатация физической силы пленников враждебных племен — их перестали убивать. Таково начало рабства, которое должно быть столь же древним, как и рабство домашних животных.

Эти народы и племена приумножаются вниз, растет число не «голов», но рук. Группа природных вождей остается небольшой. Это стая хищников в собственном Смысле слова, стая одаренных, которая так или иначе располагает растущим стадом всех прочих.

Но даже это господство далёко от древней свободы. Об этом сказано Фридрихом Великим: «Я — первый слуга моего государства». Отсюда глубокое, отчаянное стремление избранных людей к внутренней свободе. Только здесь начинается индивидуализм, противостоящий психологии «массы». В этом заключается последнее восстание души хищника против темницы культуры, последняя попытка выхода за преде­лы душевного и духовного выравнивания, возникающего и устанавливающегося под воздействием факта многочисленности. Тут берет свое начало тип жизни завоевателя, авантю­риста, отшельника, даже некий тип преступника или челове­ка богемы. Хотят избегнуть влияния засасывающего количества — поставив себя над ним, убегая от него, его презирая. Идея личности, начало которой теряется во тьме, есть про­тест против человека массы. Напряжение между ними обо­ими растет вплоть до трагического конца.

Ненависть, подлинное расовое чувство хищника, предполагает, что врага почитают. Это связано с неким признанием душевного ранга. Нижестоящих презирают. Низкие существа завистливы. Все древние сказки, мифы о богах и саги о героях полны такими мотивами. Орел ненавидит лишь ему подобных. Он никому не завидует, он презирает многих, всех. Презрение смотрит свысока, зависть косит глазами снизу — это всемирно-исторические чувства организованного в государства и сословия человечества. Мирные его экземпляры покорно трутся о прутья клетки, охватывающей все человечество. От этого факта и его последствий не освободиться. Так было, так будет — или вообще больше никак не будет. Есть смысл почитать или презирать положение дел, изменить его невозможно. Судьба человека уже в пути, и она должна свершиться.