ПРОЛОГ
Илья затаив дыхание следил за мерно шевелящимися усами монстра. Кажется, засыпает. Юный воин тихонько приподнял полог палатки, где таился в засаде, и бесшумно скользнул в траву. Нет, чудовище слишком далеко. Мечом не достать. Илья покосился на лопнувшую тетиву лука, тяжело вздохнул и сурово нахмурил брови. Истинный воин одолеет ворога и голыми руками, а в его мощной длани настоящий самурайский меч. Неравный бой. Достойно ли это витязя? Колебался юный воин недолго. Откинув катану в сторону, он взмыл в воздух.
– Йа-а-а-а!!! – завопил витязь, хватая чудовище за хвост.
– Мяу!!! – завопило чудовище и бросилось наутек.
Прыжок витязя, выползшего из-под трона, на котором восседала его мать, стал неожиданностью не только для монстра, но и для многочисленных нянек, мамок и облаченных в кольчуги ратников, отвечавших за безопасность наследника престола.
– Илья Иванович!
– Батюшка!
– Брось кису, поцарапает!
Илья Иванович, словно на санях, скользил на пузе по персидскому ковру, не выпуская из рук хвост страшного зверя по имени “кот”. “Чудовище”, истошно вопя, носилось по залу в поисках выхода. Проезжая в очередной раз мимо брошенного “самурайского” меча, витязь решил закончить битву одним ударом и на полном скаку подхватил свое грозное оружие. “Чудовище”, дернув освободившимся хвостом, взметнулось по портьере вверх и застыло на карнизе, выгнув спину дугой. Шерсть на загривке стояла дыбом. Однако это не остановило витязя. Размахивая своей деревянной сабелькой, он смело ринулся на штурм, но был пойман смеющейся Василисой.
– Воин растет. – Царица прижала к груди отбрыкивающегося сына. “Воин” надулся и удвоил усилия в попытке вырваться из материнского плена. Телячьи нежности он не любил. Силу от отца Илюшенька унаследовал богатырскую, рос как на дрожжах. И всего-то малышу год с небольшим, а вот поди ж ты... Василиса с трудом удерживала рвущегося на свободу отпрыска.
– Полно воевать, Илья Иванович, – ласково увещевала его царица. – Видишь, враг посрамлен и обращен в бегство. Все! Конец баталии. Царевич кушать хочет.
– Касу! – подтвердил царевич. – С моочком, були...
Это был его любимый завтрак – гречневая каша со сливками да с медовыми пряниками.
Няньки приняли из рук царицы навоевавшегося “витязя” и повели в трапезную. Следом двинулась, гремя бердышами, охрана – десяток отборных воинов дружины Никиты Авдеевича.
“Куда это наш царь-батюшка с утра пораньше запропастился? Все молчат. Как язык проглотили. Что-то Ванечка мой последнее время все больше уставать стал от дел... гм-м-м... государственных”. Рука Василисы потянулась к колокольчику, но на полдороге остановилась. “Сама разыщу”, – решила она, соскальзывая с трона. Нужды в этом, разумеется, не было, но Василисе очень хотелось еще раз полюбоваться роскошными залами восстановленного из руин замка Кощея. По дороге, как всегда, она остановилась перед огромным, в полстены зеркалом дорогого венецианского стекла и принялась прихорашиваться, вертясь как девчонка. Материнство практически не изменило внешности юной красавицы. Тот же стройный стан, лебединая шея, маленький изящный носик с небольшой горбинкой на румяном личике, пушистые золотые волосы, перетянутые алой лентой на затылке. Нет, пожалуй, даже еще краше стала. Некогда уверенный, властный взгляд хозяйки посада приобрел глубину и мягкость, которых раньше за ней не замечалось. Это и понятно. С тех пор как бразды правления перешли к Ивану, ею владела одна лишь любовь. К первенцу и к своему большому, непутевому, доброму и такому дорогому мужу.
– Свет мой зеркальце, скажи да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее? Всех румяней и белее?
Зеркало хранило молчание. Василиса Прекрасная вздохнула. Она до сих пор сожалела о Кощеевом трюмо, удравшем за кордон в поисках более цивилизованных работодателей. Царица скорчила рожицу своему отражению и тут же испуганно оглянулась: не подсматривает ли кто? Тронный зал был пуст. Облегченно вздохнув, Василиса сделала строгое лицо и величаво двинулась на поиски своего венценосного супруга, который решал в тот момент дела важные, государственные.
* * *
– Значит, говоришь, пожуешь ее и никакого запаха? – Иван недоверчиво смотрел на охапку мяты, торжественно выложенную перед ним Никитой Авдеевичем.
– Соловей клянется – никакого.
– Спытаем.
Иван легонько стукнул по выпуклому камню в стене с нарисованным на нем красным кружочком. Стена содрогнулась. Откинулся каменный блок и застыл в горизонтальном положении, повиснув на цепях.
– Техника, – уважительно поднял брови воевода. – Молодец Яга. Полезная штука это ее блюдечко.
Иван благодушно кивнул:
– Федька! Ты что, заснул там?
Высунувшаяся из отверстия лохматая голова Федьки начала оправдываться:
– Дык не успеваем мы, царь-батюшка! Уж больно вы часто на кнопочку давить изволите.
– Чего по одной-то носите? Приволокли бы штуки четыре сразу, и все дела.
– Сами ж приказали, чтоб образцы холодненькие были, запотевшие. Только-только из погреба... О! Несет! Митька, бегом! Царя-батюшку ждать заставляешь!
Голова Федьки исчезла из проема “автомата”, вместо нее появилась чья-то рука – то ли Федьки, то ли Митьки – и шлепнула на плиту, как на поднос, пузатую литровую бутылку с привязанным к горлышку свитком. Она была действительно запотевшая.
– Добро, – тяжело вздохнул царское величество.
Панель с визгом и скрежетом поползла вверх. Уже изрядно взмыленный Федька крутил рукоять барабана с намотанной на нее цепью. Митьки видно не было. Он, подхватив на ходу плетеную корзину, галопом несся в погреб выполнять царский заказ. Никита Авдеевич отцепил грамотку, сколупнул ногтем сургуч и одним ударом ладони по днищу бутылки вышиб пробку из горлышка.
– Какая марка?
– “Огненный дракон”, – прочел воевода, раскатав свиток, – тройной фиалковый. Красиво звучит. – Никита Авдеевич бережно разлил содержимое бутылки по чаркам.
– Почему опять тройной? Кто там перед Горынычем прогибается, Гена или Яга?
– Не, Горыныч тут ни при чем. Я после ромашковой специально интересовался. Они эликсир через чертов котел трижды пропустили, на травках каких-то настаивали. Духовитая получилась. Я этого не одобряю. Зачем, спрашиваю? Гена плечами пожимает, а Яга смеется. Для аромата, говорит. По-моему, дурь все это. На фига эликсир портить? С той, ромашковой-то, партией такой конфуз получился!
– Ну? – Иван подозрительно понюхал чарку.
– Захожу вчера к Вакуле в кузню за твоим заказом для Илюшеньки, а там все вверх дном. Ищет чего-то. Что потерял, спрашиваю. Честно признается – была, родимая, едва успел до заката купить. Раньше-то никак не мог вырваться – работы невпроворот. Ну, половину, как всегда, вечерком усидел, на утро чуток на опохмел оставил. А утром хвать – нету. Все перерыл. Как сквозь землю провалилась.
– Заказ сполнил?
– Да какое там! Ее, родимую, искал.
– Нашел?
– Я нашел, – с гордостью сообщил воевода. По запаху. У Вакулы гарью да копотью из горна весь нюх отбило, а “Ромашковый дракон” духовитый.
– И куда его Малашка запрятала? – Лицо Ивана излучало искреннее любопытство.
– Ты не поверишь, – засмеялся воевода, – на голову себе вылила.
– Зачем? – изумился гигант.
– Не знаю. Несет от нее теперь этой ромашкой за версту. И ты знаешь, – озаботился вдруг воевода, – то ли со мной что-то после этого случилось, то ли проб мы накануне слишком много сняли с той партии... одним словом, как баба какая али девка мимо проскочит, все мне эта ромашка чудится... так в нос и шибает.
– Дуры бабы, – вынес свой вердикт Иван.
– Глупый баба, – согласился с ним катана-кладенец, – не туда дракон буль-буль нада. Давай покажу... – Прикованный к стене меч тянулся к “Тройной фиалковой”, с завистью глядя на дегустаторов.
– Тебе нельзя, – строго сказал воевода, – ты у нас буйный во хмелю.
– Моя сесный смирный японса...
– А кто в прошлый раз царя-батюшку словами поносными обзывал? Если б не папа лично тебя ковал, давно б мотыгой говорящей был. – Катана-кладенец обиженно умолк.
– Однако непорядок это, – почесал затылок царь. – Ежели они у мужиков эликсир тырить будут, чтоб головы свои бесстыжие поливать, брожение начнется. Кормильцы обидятся...
– Вот оно что!!! – дошло до воеводы. – Выходит, не только Вакула с утра похмелиться не смог. А я думал, у меня с головой что-то...
– Как работу закончим, скажешь писарю, чтоб грамотку подготовил для царских винокурен. Будем ромашковую с производства снимать. Я потом подпишу. Ну, проверим, что там у Гены с фиалковой получилось.
Однако чарки они ко рту поднести не успели. Шум за стеной и всполошенные крики охраны заставили торопливо затолкать их под стол, в специально отведенную для этих целей секцию. В кабинет влетела Малашка, распространяя вокруг себя ядреный ромашковый аромат. Воевода поспешно зажал нос. Следом ввалилась, стукнувшись лбами у порога, охрана.
– Куда, малахольная!
– Батюшка! – бухнулась на колени Малашка. – Пиши указ!
– Ну-у-у, – глубокомысленно промычал Иван, прогоняя жестом охрану.
– Какой тебе указ? – возмутился Никита Авдеевич. – Порядок не знаешь? Прошение напиши, в очередь встань...
– Какая очередь? – заголосила Малашка. – Бунт на носу! Что у лавок винных творится, страсть! Мужики работу побросали, маются. Всем здоровье поправить не терпится, а до полудня еще далеко, лавки закрыты...
– Говорил я, – Никита Авдеевич с досадой крякнул, укоризненно глядя на Ивана, – ничего хорошего из этого указа не выйдет. Торговали б как раньше...
– Василиса уперлась. – Иван расстроенно развел руками.
– И ведь до чего дело дошло, – продолжала тараторить Малашка, – баб да девок забижать стали. К прилавкам подпущать не хотят, так что ты, царь-батюшка...
– А бабы-то что там делают? – возмутился царь-батюшка. – Им эликсир запрещено продавать.
– А надо, чтоб мужикам было запрещено, – Малашка воинственно уперла руки в бока, – а нам разрешено! Мы и вашему брату сколько нужно эликсиру возьмем, чтоб вы потом хоть бы до постели мужиками доползали, и нам, глядишь, ромашковой чуток достанется!
– Ваше Царское Величество, – вмешался охранник, высунувшийся из-за двери, – тут воевода сыскного приказа удиенции просит.
– Зови, – сказал Иван, обрадовавшись, что можно сбагрить настырную посетительницу. – Извини, – он сделал строгое лицо, – дела государственные...
Не успели воины вытолкать упиравшуюся Малашку, как порог переступил Соловей. Разбойником в свете новой должности, доверенной ему самим “папой”, Соловья уже давно никто не называл.
– Беда, Ваше Царское Величество. Как бы лавки громить не начали. Мой приказ по сыску больше да по разбойным делам. Силенок совладать не хватит. Смекаю, ратников посылать надобно. Мужиков спасать.
– Мужиков? – выпучили глаза воевода с царем.
– Так бабы их бьют!
– Авдеич, распорядись, – с трудом выдавил из себя пораженный Иван, – сотникам поручи. Ты здесь еще нужен.
Никита Авдеевич исчез за дверью. Минуты две царь сидел, тупо уставившись в пространство.
– Ваше Царское Величество!
– А? Что? – встрепенулся Иван.
– Министр финансов прибыть изволили, – осторожно сообщили из-за двери, чуя, что державный не в духе.
– Давай его сюда! – проревел Иван.
Так хорошо день начинался, душевно, можно сказать, а тут чуть ли не бунт. Черт бы побрал эту Ягу с ее духовитыми фантазиями!
Чебурашка перевалился через порог и двинулся вперед, с трудом волоча за собой объемистый портфель, набитый отчетно-финансовой документацией. Следом шагнул Никита Авдеевич. Он дернулся было помочь, но вовремя остановился, вспомнив, что это небезопасно. За содержимое портфеля Чебурашка готов был биться насмерть и доверял его только царю-батюшке.
– Я тут Ягу навестил, – пропыхтел он, – вот, читай.
Чебурашка выдернул из портфеля свиток и передал его в царские руки. Иван поморщился. Если Яга страдала аллергией на кошачью шерсть, то он на грамоту, которой его с трудом обучили.
– Своими словами излагай.
Чебурашка своими словами излагать не стал.
– Указ, – внушительно сообщил министр финансов, – экстренный. – Он раскатал свиток и, откашлявшись для солидности, приступил к оглашению:
– “Мы, Иоанн вдовий сын, Государь всея Руси, сопредельных присоединившихся и неприсоединившихся стран, повелеваем:
Первое. Винокурням царским “Огненного дракона тройного ромашкового” производить спешно и не мешкая в десять раз больше супротив прежнего”.
– Спятил?!! – завопил Соловей. – Ты на улицу выйди, посмотри, что твой ромашковый натворил!
– Я еще не закончил, – ледяным тоном произнес министр финансов. – “Второе. Мастерским стеклодувным приступить также спешно и не мешкая к изготовлению шкаликов расписных всевозможных форм и расцветок размером в десять раз меньше, а количеством в сто раз больше супротив прежнего.
Третье. Винокурням царским отпускать торговым людям русским шкалики “Огненного дракона тройного ромашкового” по цене в десять раз больше супротив прежней, а негоциантам да купечеству иноземному сии шкалики не отпускать вовсе.
Четвертое. Торговым людям разрешаем продавать “Огненный дракон тройной ромашковый” в любое время и в любом количестве всем людям русским, акромя купцов иноземных да негоциантов басурманских. А того, кто указ сей нарушит, вором объявлять да в разбойный приказ волочь. Али, еще лучше, сразу в суд, а то Горыныч последнее время скучать и худеть начал.
Подпись. Дата”.
* * *
Все ошарашенно молчали.
– А ну дыхни! – неожиданно потребовал Иван.
– Я на работе не пью, – оскорбился Чебурашка. – Если, конечно, того не требует дело, – торопливо поправился он.
– Ежели обычный литр у нас четыре полушки, – задумчиво пробормотал воевода, что-то усиленно подсчитывая в уме, – то литр ромашковой принесет нам...
– Рубль. Полновесный золотой рубль! – Министра финансов просто распирало от гордости.
– Да кто ж ее покупать по такой цене будет? – неуверенно протянул Соловей.
– Бабы! – ответил министр. – Не веришь, выйди на улицу и посмотри!
– И все же намудрили вы с этим указом, – покачал головой Иван. – Ну, как по заветам папы жить начали, Руси, конечно, сильно полегчало. Рубли уже не серебряные, из чистого золота чеканим. Народ к нам потянулся, князья гонор поубавили. Первыми шапку ломают, под руку царскую просятся, но с каких это пор я стал царем неприсоединившихся стран? И с чего это я вдруг из Ивана в Иоанна превратился?
– А вот тут-то, царь-батюшка, собака и зарыта! – радостно сообщил ему Чебурашка. – Эликсиром чудесным, что папа нам подарил, мы в лягушачьи басурманские страны махонькую форточку прорубили, вона сколько посольств-то к нам понаехало. Шебуршатся, мельтешат, все формулу папы ищут, а эликсиром ромашковым...
– Мы окно прорубим, – сообразил воевода.
– Какое окно, – ахнул Соловей, наконец-то тоже въехавший в грандиозные планы Яги, – всю стену одним махом вышибем!
– А нас крышей случайно не придавит? – почесал затылок Никита Авдеевич.
– Не придавит, – задумчиво протянул Иван. Он потихоньку тоже начал вдохновляться этой грандиозной затеей.
Звеня цепями, с грохотом откинулась каменная панель, высунувшийся оттуда Федька замолотил по “кнопке”.
– Ты че? – опешил Иван.
– Работает, – удивленно сообщил Федька, – а мы думали, сломалась. Митяй, крути назад, автомат в порядке!
– Стой! – гаркнул воевода. – Заказ царский сполнили?
– Обижаете, – донесся до них голос Митьки, – уж давно тут стоят.
– Вываливай, – решительно приказал Иван, – и пару чар добавь, вишь, нас уже четверо.
– Не извольте беспокоиться, Ваше Царское Величество! Все в лучшем виде будет. – На панель бухнулись четыре литровые бутыли и два расписных фужера. – С вас за сегодняшнее утро... – внутри “автомата” зашуршали бумажками, – один рупь золотом, две гривны и полушка.
– Мы что, столько надегустировали сегодня? – удивленно спросил царь, глядя на воеводу.
– Да как обычно вроде, – пожал плечами Никита Авдеевич.
– Слушай, откуда такие цены? – возмутился царь, заглядывая в отверстие “автомата”.
– Дык поставщик-то наш, кабатчик сволочь, про грамотку тайную прознал, вот и ломит теперь цену.
– Какую грамоту?
– Да ту, что вы после крестин Марьи-искусницы подписать изволили.
– Не подписывал я ничего, – набычился Иван.
– Дык вот она, грамотка-то... – Федька сунул под нос царю свиток.
Иван долго изучал неровную закорючку, выведенную явно нетрезвой, но, несомненно, царской рукой.
– О чем это? – Он протянул свиток министру финансов. – “Мы, Иван вдовий сын, царь, всея Руси, обязуемся поддерживать сухой закон и пить не более трех чар в день, дабы быть примером для народа своего. Подпись. Дата”. Это кто ж мне такую фигню на подпись сунул? – грозно вопросил Иван, раздирая в клочки злосчастный указ.
– Василиса-матушка, – вздохнули присутствующие.
Обрывки указа взмыли в воздух и, слившись воедино, нырнули в окошко “автомата”.
– Во попал!
Иван долго шарил по карманам, но выудить удалось лишь пару гривен.
– В долг поверишь? Завтра отдам. Слово царское даю.
– Что вы, Ваше Царское Величество?! – округлил глаза Федька. Бутылки молниеносно исчезли с “прилавка”. – У меня сегодня ревизия, сам министр финансов придет!
– Да тут он рядом стоит!
– Тем более не дам!
– Тьфу! Авдеич, у тебя с собой чего есть?
Пришла очередь шарить по карманам воеводе. Глядя на него, полез туда же Соловей. Все, что наскребли, вывалили на стол. Суммарно набралось ровно рубль и полушка. Все вопросительно посмотрели на Чебурашку. Тот молча достал из портфеля чистый лист, перо, чернильницу, нацарапал пару строк, спокойно сгреб со стола добычу, ссыпал ее в свой карман и сунул бумагу в отверстие “автомата”.
– Вот это другое дело, – облегченно выдохнули оттуда, выставляя обратно бутылки.
Воеводы и царь-батюшка озадаченно переглянулись. Чебурашка невозмутимо разлил тройной фиалковый по хрустальным фужерам.
– Ну, за удачу!
– За это стоит, – оживился Никита Авдеевич.
– Попомнят нас басурмане! А то ишь! “Русь сиволапая!”
– Мы им покажем, чем Русь пахнет!
– Тихо! Детали на тайном совете обсудим. Ну, с богом!
Не успели и глотнуть, как раздался звон аварийной сигнализации. Кто-то яростно дергал за веревку. Все дружно поперхнулись. Тройной фиалковый пошел не в то горло. Ароматное творение секретной лаборатории брызнуло во все стороны, окропляя одежды, стол и ковры. Государственные мужи дружно рванулись к охапке зеленой травы на столе и яростно заработали челюстями. Поздно. Дверь открылась. Все замерли. Такими их и застала Василиса: с выпученными глазами и торчащими изо ртов зелеными пучками мяты.
* * *
– Хорошая жизнь настала, – разморенный Лихо лениво перевернулся на другой бок. С легкой руки папы банька стала его страстью. Посещал он ее не реже двух раз в седмицу. А с тех пор, как по заказу Саламандры соорудили гигантские термы по римскому образцу, готов был париться чуть ли не каждый день. Гигантскими термы сделали, учитывая габариты мирового судьи, ибо он был один из первопризванных великим папой. Остальным сюда вход был строжайше воспрещен, за исключением обслуживающего персонала, разумеется.
– Почет. Уважение. Клиентов море, – продолжал разглагольствовать меж тем народный целитель. – Клинику мою видали? – Горыныч с Саламандрой завистливо вздохнули. – То-то. Человек!
Человек, он же истопник, вырос как из-под земли. Лицо его скрывала широкополая войлочная шляпа, из-под которой торчал красный мясистый нос.
– Чего приказать изволите, доктор? – почтительно спросил он.
– Сегодня за мой счет гуляем, – вальяжно протянул Лихо. – Сообрази-ка ты нам, дружок, что-нибудь этакое... особенное... для души.
– Только обычный эликсир, – стушевался истопник. – Винные лавки еще закрыты. Ромашковой не достать.
– Пусть будет так. – Лихо милостиво махнул рукой. – Себя не забудь. Разрешаю.
– Вам как обычно? Ведро на кубометр? – спросил обрадованный истопник, поворачиваясь к Саламандре.
– Угу, – буркнула ящерка, – только дровишки смочи получше.
– Обленилась ты, – ревниво вздохнула Левая, когда дверь за истопником закрылась, – целая толпа на тебя работает. Одних истопников я штук шесть насчитала.
– Рабочие места создаю, – отмела упрек Саламандра. – Чтоб народ жил лучше. Это что? Здесь уже все отлажено. Вот у Яги я скоро развернусь. Она у себя такой комплекс отгрохала. “Дремучий бор” называется.
– Видели, – сердито прошипела Правая.
– Хорошо вам, – тоскливо протянула Центральная. – Все при деле. А мы с тоски скоро удавимся. И куда варнаки подевались? Хоть суд закрывай. Если дело так и дальше пойдет, совсем отощаю. Подумать только, за два года один смутьян, да и тот не из наших. Жесткий попался. Чуть не подавился проклятым.
– Чья бы корова мычала. – Розовое брюшко Лиха затряслось от смеха. – Главный поставщик царского двора. Твое мясо полгорода жрет.
– Что за намеки пошлые?
– Ну, не твое. Стада твои. – Лихо осторожно протер запотевшие очки, не снимая их с носа. После погрома, учиненного им в посаде перед решающей битвой с Кощеем, технику безопасности он соблюдал строго, ибо нарушения ее обходились целителю очень дорого. Экономические санкции за подобные прецеденты Чебурашка ввел драконовские.
– Так не в том ведь дело! – взвыла Центральная. – Меня от бяшек воротит. Скоро сам блеять начну. Раньше как бывало? Скушаешь витязя – на подвиги тянет, умным человеком закусишь – душа поет, стихи рождаются. Лирика. А сейчас...
– А что сейчас?
– Одна пошлятина в голову лезет.
– Ну-ка, почитай, – оживились Лихо с Саламандрой.
– Да ну... неудобно...
– Пожалуйста, господин судья!
– Ладно... из последних: Я достаю из широких штанин...
– Деньги, – радостно перебил Лихо, – угадал?
– Дурак, – хихикнула Саламандра, – ты продолжай, продолжай. Что она там достает?
– Что достает, то и достает, – мировой судья покраснел всеми тремя головами. – Я ж говорю – пошлость одна.
– Это ты смутьяном тем отравился, – авторитетно заявил целитель. – Хочешь, промывание желудка сделаю? Для своих бесплатно. – Рука Лиха потянулась к очкам.
– Не надо! – решительно заявила Центральная. – Я его, гада, принципиально переварю.
– Он кто такой? Что натворил? – Ящерка лучилась любопытством.
– Подсыл немецкий. Мастеровых смущать пытался. Вы, говорил, пролетарии. Гегемоны. Царя на кол. Винокурни народу. Я вот до сих пор сообразить не могу: за кого Вакула больше обиделся, за царя или за винокурни? Долго потом смутьяна водой поливали. Даже запивать не пришлось... Слушай! Твоих истопников только за смертью посылать. Где наши стопарики?
– Гггосподин судья, – в парилку, пошатываясь, ввалился истопник. Нос его был уже не красный, а сизый. – Вас в залу за...сседаний срочно требуют.
– Народу туда сволокли – пропасть, – добавил кто-то из-за его спины.
– А ты боялся, Горыныч! Безработица тебе не грозит.
* * *
– Значит, никакого запаха, говоришь? – Это злосчастное утро окончательно вывело Ивана из себя.
– Клянусь! – Соловей гулко стукнул себя в грудь. – На кого ни дыхну, ну никто не чует!
– А Василиса почему почуяла?
Иван стукнул по “кнопке”. “Автомат” открылся, оттуда высунулся Федька с двумя бутылками в руках:
– Этого пока хватит?
– Дыши на него! – приказал Иван.
Соловей подошел и послушно дыхнул. Акустический удар отбросил бедолагу в глубь “автомата”. Зазвенели разбитые бутылки.
– Ну как? Пахнет от меня? – тревожно спросил Соловей. – Федька сидел у стены, тряся головой. – Видите, как он головой крутит? Не пахнет, значит, – радостно сообщил сыскной воевода, оборачиваясь к друзьям. Они тоже сидели. Кто на чем стоял. И головы их тряслись не хуже чем у Федьки.
* * *
– Вот и сказочке конец, а кто слушал, молодец!
Гена на карачках выполз из избушки. Зеленая шерстка на макушке стояла торчком. Переведя дух, домовой с трудом принял вертикальное положение и, пошатываясь, поплелся к озеру.
– Лучше б я мяукал эти два года, – с трудом выдавил он из себя, нагибаясь к воде. Личико охладить домовой не успел. Потоки воды, фонтаном отлетевшие от водяного, окатили Гену с головы до пят. Водяной сидел под дубом и трясся мелкой дрожью. Между ним и озером метались русалки с бадейками в руках.
– Да успокойся ты, – утешал водяного леший, – сказка это. Обычная детская сказочка. Нет в твоем озере никаких лох-несских чудовищ.
– Сам-то чего в лес не идешь? – сердито булькнул водяной.
Леший насупился и замолчал. Какую сказочку прочел ему Мурзик, не знал никто, но папа Гены поклялся, что в лес он теперь ночью ни ногой.
– Водные процедуры на ночь принимаем? – С другой стороны озера, где полным ходом шла подготовка к торжественному открытию культурно-развлекательного комплекса “Дремучий бор”, подлетела Яга. – Молодцы. Для здоровья пользительно. Киску накормили?
– Он нас тоже накормил, – отстучал зубами Гена.
– Чем? – удивилась ведьма, соскакивая с метлы.
– Сказками.
– Умница, – умилилась старушка, проворно семеня к своему любимцу. – Я ж говорила – научится.
– Бабуль, спать хочу, – промурлыкал, увидев хозяйку, Мурзик и сладко зевнул.
– Ну так ложись баиньки, – заворковала Ягуся.
– А сказку на ночь?
– Сейчас, мой маленький. Про что тебе сегодня рассказать?
“Маленький” котяра с приличного теленка величиной свернулся калачиком на пуховой перине Яги и сонно промурлыкал:
– Про вампирчиков чего-нибудь аль про оборотней кровожадных...
– Тьфу! На нечисть всякую тянет тебя! Чтоб к блюдечку больше не подходил! Я тебе правильные сказки рассказывать буду. Слушай. Жил да был Иван-дурак...
– Царь-батюшка? – Мурзик приоткрыл один глаз.
– А вот в политику тебе лезть не советую, – проворчала Яга, – быстро хвост прищемят. – Мурзик послушно кивнул головой. – Слушай дальше...
Наслушавшись правильных сказок, Баюн наконец заснул. Яга на цыпочках вышла из избушки и приблизилась к нахохлившейся компании у озера.
– Завтра дел много. Спать не пора?
– Бессонница у нас, бабуль, – нехотя буркнул домовой.
– Может, Мурзика разбудить? Я его хорошим сказкам научила. Вмиг заснете.
– Не надо! – Троица, стуча зубами и подвывая, бросилась врассыпную. Леший с перепугу полез в озеро, водяной ломанул в лес, а Гена взметнулся на дерево и попытался залезть в дупло, откуда был бесцеремонно выдворен бывшим вредным бельчонком, а ныне почтенным главой семейства. Под напутственное “Занято!” бедный домовой отправился с ускорением в обратную сторону.
– Ну, раз не надо, тогда давай о делах потолкуем, – бодро предложила старушка, ловя домового на лету. – Понимаешь, Геночка, я тут на досуге прикинула... не подумавши Василиса последний указ ввела.
– А разве указы не царь издает?
– А... ну да... царь, конечно... вот я и говорю, не подумала наша Премудрая. Убытки колоссальные грядут.
При слове “убытки” Гена встрепенулся, снотворные сказки Мурзика отошли на второй план.
– Да, Геночка, убытки, – отвечая на его безмолвный вопрос, продолжила Яга. – Нельзя было условия продажи эликсира менять. Ох, не к добру это. Есть тут у меня мыслишка одна... Нужно срочно сюда всех собрать. Кто с папой лично знаком был.
– И Василису тоже?
– Не-е-ет, – протянула Яга, – царице-матушке об этом знать ни к чему. Спокойней спать будет. Пусть Илюшеньку тетешкает. А для таких дел молода еще. Есть кому за нее головку поломать да порадеть малость о благе государства нашего.
– Так Кощей тоже с папой знаком был.
– Вот и славненько. – Старушка довольно потерла руки. – Заодно и грехи замолит.
– Да он некрещеный! – Гена, окончательно переставший понимать свою хозяйку, вылупил глаза.
– Надо будет – окрестим, – свернула дебаты Яга и засеменила обратно к избушке.
Гена почесал свою зеленую шерстку на затылке и пошел налаживать “сотовую” связь.
– Ах, какой парфюм! – Жан де Рябье галантно оттопырил зад, склоняясь перед Марьюшкой. Хрящик на горбатом носу забавно дергался. Неотразимый обольститель усиленно обнюхивал свою даму сердца.
– Да-да. – Марья-искусница согласно кивнула головой, стараясь не морщиться. Надушен и напомажен был русский француз так, что с души воротило. Она попыталась проскользнуть мимо навязчивого хлыща.
– Я только что из Парижа, – важно заявил Жан де Рябье, перегораживая дорогу, – так там сейчас в моде розовая вода. Баснословных денег стоит. Специально для вас, мадам... через все границы...
– Мерси. – Марьюшка сделала реверансик, принимая изящный флакончик, и проворно юркнула в ближайшую дверь. Жан сунулся было следом и торопливо отпрянул при виде бердышей, скрестившихся перед самым его носом.
– Пардон, – прогнусавил он, сообразив, что чуть не вломился в царскую опочивальню.
– Слушай, что такое пердон? – спросил один охранник у другого, задумчиво глядя вслед удаляющемуся щеголю.
– Сам не чуешь?
– А-а-а, понял.
Марьюшка сидела на царском ложе и дрыгала ногами в ожидании, пока назойливый ухажер удалится, мягко говоря, куда подальше.
– Сядь как положено. Ты, как сестра царицы, должна подавать пример, – назидательно проговорил кто-то, – этикет должна соблюдать, даже когда ты наедине сама с собой.
Марьюшка повертела головой. Голос шел из-под подушки.
– Ага! – азартно воскликнула она. – Вот ты где! – Плюхнувшись всем телом на подушку, Марьюшка придавила попытавшееся улизнуть оттуда зеркальце и, схватив его, как победитель, принялась диктовать условия: – Значится, так, мое серебряное. Перво-наперво покажешь мне моего суженого-ряженого.
– Нашла цыганку, – пыхтело зеркальце, тужась вырваться из цепких пальчиков озорной девицы, – откуда мне знать, кто твой суженый?
– Давай-давай! А то все Василисе расскажу. Как за членами царской фамилии подглядывало, как словеса им дерзкие да непочтительные выговаривало...
– Это когда? – искренне изумилось зеркальце.
– Да только что.
– Шантаж!
– Конечно, шантаж. Ладно! Даю задание полегче. Покажи кого-нибудь из мужей государственных.
– Тебе зачем? – насторожилось зеркальце.
– Похихикать хочу, – честно призналась Марьюшка, – они такие забавные. До сих пор понять не могу, как такие чудики государство поднять сумели.
– Папина школа, – строго сказало зеркальце, – по его заветам живут! И показывать ничего не буду. Люди серьезными делами заняты. Мало ли какие они сейчас секреты важные обсуждают.
– Папа, папа, – хмыкнула Марья-искусница, – только и слышу со всех сторон папа да папа. Все стены его портретами увешаны. И везде он разный. Только по платью несуразному сообразить можно, что это папа.
– Что ж делать? Кроме ближайших соратников, его толком и не видел никто. А из них живописцы... сама понимаешь.
Марья-искусница подняла голову. Прямо перед ней висели самые удачные, по утверждениям авторов, портреты. Один кисти министра финансов, другой – воеводы сыскного приказа, третий – мирового судьи. К последнему полотну приложили усилия все три морды – и Правая, и Левая, и Центральная. Споры, какой мазок куда положить, в судейской коллегии были жаркие. По окончании работы Горыныч, украшенный многочисленными синяками и шишками, потребовал зашить треснувшее по всем швам полотно и повесить его на самое почетное место. Марьюшка с удовольствием взялась за эту ответственную работу. Залатала так, что ни одного стежка заметно не было. Но в тронный зал, как требовал мировой судья, портрет вешать не стали.
– Я хочу почаще видеть эту дивную картину, – дипломатично сообщила судье Василиса.
Польщенный Горыныч удалился вершить свои судейские дела, а его бессмертное творение заняло место в опочивальне царственной четы. Абстракционисты удавились бы от зависти, лицезрея этот шедевр, но в бывшем Кощеевом царстве изобразительное искусство еще не шагнуло так далеко, а потому все, кому посчастливилось его видеть, расползались в разные стороны, держась за животы. Соловей и Чебурашка, прослышав о небывалом успехе Горыныча, решили тоже попробовать свои силы на этом поприще, в результате чего опочивальня пополнилась еще двумя шедеврами. Нужно признать, что их полотна были более реалистичными. На них хотя бы можно было разобрать, где у папы рука, а где нога. Если, конечно, внимательно приглядеться.
Марьюшка вздохнула. Жаль, ее в посаде не было в те бурные дни. Хоть одним глазком увидеть бы этого папу! Таинственная личность. О чародействе его могучем в народе легенды ходят. Даже отец Митрофаний в своих проповедях боится папу трогать. Все очевидцы в один голос твердят: крест на груди у него поболе, чем у батюшки их прихода. А уж сколько кочевряжился-то святой отец, прежде чем ее окрестить согласился. Марьюшка потрогала сквозь тонкое полотно крохотный серебряный крестик, уютно расположившийся в ложбинке меж юных упругих грудей. “Господь не простит! Колдовством балуется! Чародейством!” Спасибо царю-батюшке... Марья-искусница тихонько засмеялась, вспомнив эту сцену. Трое суток два батюшки бражничали, а на четвертые тот, который царь, запретил похмелять того, который поп, пока последний обряд по всем правилам не совершит. А потом святой отец и сам удивлялся. Ни громы небесные не поразили, ни болезнь черная не коснулась чародейки. Принял Марьюшку крест.
– Тогда вот что, – решительно проговорила девица, отряхнув воспоминания, – раз друзей нельзя, то покажи-ка ты мне ворога нашего, Кощея Бессмертного.
– Не могу, – вздохнуло зеркальце, – мне на то специальное распоряжение поступило.
– От кого?
– От кого, от кого! Кто мне может распоряжения давать?
– Да ну тебя, – обиделась Марьюшка, – то нельзя, это не могу. Что ты вообще можешь? Папу показать можешь?
– Скажешь тоже! Папа в тридевятом. Туда только Кощей пробиться мог, когда в силе был. Яга, в принципе, тоже может...
– Короче, ни фига ты не можешь! – вынесла свой приговор Марьюшка, заталкивая зеркальце обратно под подушку. – Будем делать оргвыводы.
Соскочив с постели, девушка подбежала к малоприметной двери в углу спальни, сунув голову внутрь, пошуршала там и, удовлетворенно вздохнув, выудила из чуланчика метлу.
– Прости, господи, душу грешную, заблудшую. – Марьюшка неумело перекрестилась, оседлала метлу и, сделав лихой вираж, вылетела в распахнувшееся перед ней окошко.
Илья небрежно щелкал по кнопке мышки, с неподдельным интересом наблюдая за мелькающими на экране картинками. Тренькнул телефон. Капитан с досадой посмотрел на трубку.
– Заткнись, – приказал он ей. Трубка не послушалась. Вздохнув, Илья сдернул ее с рычага. – Что, Юрьич, неймется? А вот кукиш тебе с маслом... – злорадно пропел он, мельком взглянув на номер, высветившийся на телефоне.
– Продолжай, продолжай. Я слушаю.
– Э-э-э... виноват, товарищ полковник! Обознался. Исправлюсь. Отработаю. Не подведу!
– Нашел кому мозги компостировать, – добродушно хрюкнул в телефоне голос Ухтомского. – А то я не знаю, что у тебя аппарат с определителем. Чем занимаешься?
– Работаю, товарищ полковник. В поте лица своего, можно сказать, – сообщил Илья, продолжая щелкать мышкой. На мониторе в такт щелчкам возникали и исчезали фигурки обнаженных девиц.
– А конкретнее?
– Ориентировки листаю.
– Не заливайте, господин поручик. Чтоб Ржевский накануне отпуска листал ориентировки?
– Истинный крест! – не моргнув глазом соврал капитан.
– Он на тебе? – поинтересовался полковник.
– На мне. – Илья на всякий случай пощупал цепочку на шее, вздохнул и открыл окно с рабочими файлами. – Работаю, – теперь уже с чистой совестью доложил он и не удержал тяжелого вздоха. В трубке засмеялись:
– На рыбалку едешь?
– Не на чем, – последовал не очень вежливый ответ. Капитан с самого начала разговора понял, чего от него ждет высокое начальство.
– А у меня еще джип не обновлен, – довольно прозрачно намекнул полковник.
– Что? На джипе в Лукоморье?!! Ни за какие коврижки!
– Не пугайся. Нашли местечко поближе. Сашок уже неделю туда мотается. Прикармливает.
Илья облегченно вздохнул. Два последних отпуска были безнадежно испорчены этими двумя неофитами, слепо уверовавшими в чудеса тридевятого царства. Причем оба решили, что пропуском туда является оглушающая доза алкоголя. Пресловутая заимка в таежной глуши, на самой окраине Рамодановского края, стала их постоянной базой для неумеренных возлияний в ожидании чуда. Чуда не происходило. Однако пыл сослуживцев не угасал. Они верили!
– Одно условие. Сухой закон. Символическая рюмка под уху, и все! Иначе не согласен.
– Добро. Завтра в семь ноль-ноль к управлению. Как штык. Кожевников везет туда. Ты обратно.
– Тьфу! – Илья, не дождавшись коротких гудков, шваркнул трубку на аппарат. Он уже понял, что и этот отпуск проведет в обществе в стельку пьяных сослуживцев, которые, назюзюкавшись, будут требовать от него раскрыть им секрет перехода в “мир иной”. К концу отпуска у него, как правило, возникало желание на полном серьезе туда их и отправить, ибо сам Илья к зеленому змию резко охладел. Сытый голодного не понимает, трезвый пьяного не уважает.
Капитан взглянул на ориентировки, поморщился и переключился на предотпускной режим работы, хохмы ради высветив их на экране всех скопом, и аж подпрыгнул. Вирус. Самый натуральный вирус прокрался в его интернетовский гарем. Огненно-рыжая девица яростно гоняла обнаженные натуры растрепанной метлой по всему экрану. Последние, не выдержав напора, поспешно покидали порнографический файл. Разогнав нудисток, девица сердито вскинула помело на плечо:
– Чтоб я еще раз по собственной воле в тридевятое! Срам!
– Вот это те... – Илья заткнулся на полуслове. Назвать телкой эту умопомрачительную красотку язык не поворачивался. Милое, тонко очерченное сердитое личико. Волна золотых волос, расплескавшихся по плечам. Наивные ямочки на щеках. Легкомысленный курносый носик... Илья был сражен. Он неотрывно смотрел в бездонные голубые глаза юной красавицы, не в силах стряхнуть наваждение. Только рука его как бы жила самостоятельной жизнью и щелкала, щелкала... Печать. Печать. Печать... Очнулся он, лишь когда раздался требовательный писк принтера. Кончилась бумага. Илья потряс головой и только тут сообразил, что нежданный визитер так же внимательно изучает его скромную персону.
– Так вот ты какой... папа.
– Э-э-э... я вообще-то холостяк, – заволновался Илья, мучительно соображая, какой из давних грешков вдруг всплыл на поверхность, – на хорошем счету, порочащих связей не имею.
– Это хорошо, – успокоенно вздохнула воительница, – а то я уж испугалась. Девки какие-то срамные вокруг. Куда, думаю, попала?
И тут до капитана дошла вся нелепость ситуации.
– Ну все! Приплыл! С вирусами базарю.
– С какими вирусами? – не поняла красавица.
– С очень симпатичными, – вздохнул капитан.
– Я не вирус. – Девушка, догадавшись, о чем идет речь, мило улыбнулась. – Я Марья-искусница.
– Слушай, а ты, случаем, не из тридевятого будешь? – настороженно спросил Илья.
– Нет, это ты из тридевятого, – склонила головку Марьюшка. – Волшебная страна. Я у Яги по блюдечку таких чудес у вас насмотрелась! Куда там нашим коврам-самолетам да сапогам-скороходам.
– Василиса Премудрая, Никита Авдеевич... знаешь их?
– Конечно, – засмеялась Марьюшка, – кто ж не знает воеводу? А Василиса – сестра моя старшая.
– Вот здорово! – обрадовался Илья. – Как они там без меня с нечистью управляются? Все ли живы-здоровы?
– Слава богу. – Марьюшка попыталась перекреститься левой рукой, затем, решив, что это неудобно, скинула помело с плеча и перекрестилась правой, как положено. – Все хорошо у нас.
– А чего это ты с метлой ко мне в гости пожаловала? – Илья улыбнулся, откровенно любуясь красавицей.
– На всякий случай, – пояснила Искусница. – Вдруг удирать от кого придется, куда ж я без своего коня, да еще в незнакомом месте?
– Так ты у нас? – Илья чуть не подпрыгнул от нетерпения. – Координаты. Я подъеду.
– Э нет, папа. – Марьюшка лукаво погрозила пальчиком. Ей явно понравился энтузиазм Ильи. – Дома я. Правда, не в покоях своих, а у Яги, но все равно дома. А здесь только дух мой. Так что уж лучше вы к нам, ПАПА.
– Да какой я папа! – возмутился капитан.
– Все тебя так величают, – пожала плечами Марьюшка, – ты всему государству нашему папа.
– Слушай, – взмолился папа, – пусть государство меня как хочет называет, а ты зови меня просто Ильей. Можешь даже Илюшей. Я не обижусь.
– Ладно, – легко согласилась Марьюшка. – А Иван сына своего так назвал. В твою честь, между прочим.
– Как побратим там мой царствует? – полюбопытствовал польщенный капитан.
– Хорошо, – вздохнула Марьюшка. – Сильные мы стали. За три года как на дрожжах выросли. Посольств развелось тьма-тьмущая. Лебезят. Заискивают. Мир, дружбу предлагают.
– Ай да Иван! – искренне удивился Илья. – Его бы в Кремль к нам пригласить. Годика на три.
– А при чем здесь Иван? Все государство по твоим заветам живет. Вот и поднялись. – Марьюшка еще раз вздохнула.
Все, что запомнилось Илье от тех трех сумасшедших дней в тридевятом, так это беспробудная пьянка с редкими моментами просветления сознания. “Что ж я такого умудрился назавещать им, чтоб за три года...” Капитан был искренне удивлен, но заострять внимание на этом вопросе не стал, дабы не попасть впросак.
– Что-то подозрительно ты вздыхаешь. Ну-ка выкладывай, что там у вас стряслось.
– Понимаешь, папа...
– Илья, – нахмурился капитан.
– Илья, – торопливо поправилась Марьюшка, – странные дела в государстве твориться стали. Василиса, о народе своем заботясь, царским винокурням приказала эликсира производство сократить, а его все не убавляется. Формула твоя под страшным секретом хранится – даже я не знаю, где она схоронена, – а царь-батюшка не успевает подпольные заводы накрывать. И что удивительно: деньги после таких облав в казну возами тянут. Злато, серебро. Эликсиру – море, а из варнаков этих, что супротив указа царского пошли, никого споймать не можем. Эликсир тот мы потом в страны заморские продаем за злато полновесное, супротив наших цен в десять раз дороже. Дабы народ русский в трезвости держать, сестрица моя специальный указ издала – продавать хмельное только в специальных винных лавках, торговлю начинать не раньше полудня и заканчивать еще до зорь вечерних. А народ почему-то пьет все больше и больше. Вот я и подумала: неспроста все это, завелся в государстве нашем какой-то лиходей. Поначалу на Кощея думала, так он неотлучно в темнице сидит. Каждый день проверяем. Варнаков всех мировой судья поел. Тишь да гладь. Дядя Соловей – воевода приказа нашего сыскного – только руками разводит. Ничего, говорит, поделать не могу. Очень хитрая вражина попалась. Ну, думаю, кто, кроме папы... э-э-э... Илюшеньки... ой... – Марья-искусница смешалась и стремительно залилась румянцем, – короче, кроме тебя, некому этих злодеев поймать.
Слегка обалдевший от полученной информации Илья тоже покраснел. Правда, совсем по другой причине. Он понял, что за заветы взяла на вооружение его лихая команда в тридевятом, и теперь просто не знал, что сказать так понравившейся ему девице.
– Я... это... думаю, тут не один злодей работал, – выдавил он наконец из себя.
Марьюшка вопросительно посмотрела на капитана.
– Одному ему не потянуть. Корпорация работает. Я бы даже сказал синдикат. С хорошо развитой инфраструктурой, налаженной разведкой. Иначе кто-нибудь давно бы уже попался.
Марьюшка восхищенно смотрела в рот легендарному папе, замирая от восторга.
– Ну что ж. Открываем новое дело. – Илья, воодушевившись, азартно потер руки. – Заодно и с заветами моими... гм... разберемся. Как бы его назвать? О! Дело “Тридевятый синдикат”. Идет?
– Идет... кто-то.
Изображение Марьюшки начало таять.
– Стой! – завопил капитан. – А как я – то к вам... – Но было уже поздно.
“Программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта. Если эта ошибка будет повторяться в дальнейшем, рекомендуем обратиться к разработчику”, – мелькнула надпись на мониторе, и все погасло. Окончательно и бесповоротно.
– Ну ты как, готов к активному отдыху? – Сияющий Кожевников сунулся в дверь и торопливо захлопнул ее с другой стороны. – Что-то папа наш не в духе, – пробормотал он. Из-за стены слышалось рычание “папы”, вытрясавшего из компьютера остатки его электронной души.
– Ягуся от зависти лопнет. – Кощей потер руки, оглядывая творение своих рук. Золотой поднос, закрепленный на хитроумно сконструированных подпорках, был готов к работе. – Ну-с, начнем.
Он оглядел стол. Ваза с фруктами была пуста, от яблок остались только огрызки. Зато до яичек он добраться еще не успел. Недолго думая Бессмертный схватил самое большое и запустил его по подносу. На нем тут же появилась надпись “Сельский час”.
– Наша птицефабрика, – бодро затараторила толстушка, стоя в окружении тучи пищащих цыплят, – второй год работает по новой прогрессивной технологии...
– Э нет, – Кощей потянулся за яйцом. – Не для того я столько времени пыхтел, чтобы на цыплят любоваться.
Однако яичку хотелось любоваться именно на них, а потому оно резво увернулось из-под пальцев Бессмертного и принялось носиться по поверхности подноса хитроумными зигзагами, передавая последние вести с полей. Но Кощей оказался шустрее. Прихлопнутое бессмертной ладошкой яичко хрустнуло.
– Я заказывал крутые! – возмутился Бессмертный. По “экрану” подноса растекался яичный желток в обрамлении обломков скорлупы. – Черт знает что! Я сегодня не занимаюсь пением. У меня вообще разгрузочный день! А они мне одних рябчиков целую дюжину прислали... чертову, – подсчитав, уточнил он и взял с опустевшего блюда последнюю птичку. – Может, ананас запустить? Интересно, что он покажет?
Кощей тщательно вытер поднос и запустил по его ободу ананас.
– “Дикая Роза”. Это что-то новенькое.
Однако насладиться “Дикой Розой” ему помешали громовые раскаты. Люцифер как всегда появился эффектно. В окружении молний и запаха серы. Всполохи электромагнитных полей заставили поднос нервно дернуться. Отброшенный ананас просвистел над головой Бессмертного и вылетел в окно. Под звон разбитого стекла поднос ярко вспыхнул, внутри что-то щелкнуло, и он затух.
– Тебя тут только не хватало! – рассвирепел Кощей.
– Вот это хоромы! – пробормотал Люцифер, удивленно оглядываясь по сторонам. Он перевел взгляд на Бессмертного. – Кощей, – ахнул он, – ты ли это?
– Я, я! – прорычал Его Бессмертие. – Чтоб тебя черти... такой агрегат мне спалил! Еще раз вломишься без предупреждения, я за себя не отвечаю! Ты меня знаешь!
Кощея было не узнать. Куда девался костлявый зелененький старикашка? Весь он был кругленький, пухленький, и, что самое интересное, на лице играл здоровый румянец. Единственное, что его роднило с прежним бессмертным злодеем, так это склочность характера, неугомонность и суетливость.
– Тунеядцы, – прошипел дьявол, – опять подставили. Ну как в таких условиях работать? Представляешь, – пожаловался он Кощею, – доложили, что ты тут в застенках томишься...
– Правильно доложили, – сердито пробурчал Кощей, – томлюсь. Одиночка здесь. И свободных мест, кстати, нет. Так что шел бы ты... туда, откуда пришел.
– А может, потолкуем? – неуверенно спросил окончательно сбитый с толку Люцифер.
– Ой, ну до чего ж ты некстати... фу, ну и амбре... хоть бы серу с копыт смыл, прежде чем визиты порядочным людям наносить.
В руках Бессмертного появился флакончик тройного борзенского с фиалковым экстрактом, его содержимое перекочевало на голову нечистого.
– Так-то лучше, – буркнул Кощей.
Не успевший закрыть глаза Люцифер взвыл дурным голосом. Кощей тем временем, не обращая внимания на причитания нечистого, подтащил его к стенному шкафу и деловито принялся заталкивать внутрь.
– Зачем? – отбрыкивался Люцифер, яростно растирая слезящиеся глаза.
– Зачем, зачем! Не хватает, чтобы меня застукали в таком обществе, – бурчал Кощей, захлопывая дверцу. – Ко мне сейчас делегация должна прийти, а ты всю камеру своими миазмами провонял.
В шкафу было довольно пыльно. Дьяволу мучительно захотелось чихнуть, но он сдержал свой порыв и вместо этого приник к щели. Кощей же, торопливо побрызгав воздух, спрятал флакончик в стол и взгромоздился на кресло, жалобно пискнувшее под ним. Здоровьица у Бессмертного явно прибавилось за последние три года.
– Отожрался, – прошипел Люцифер из своего укрытия, – в кандалы небось не влазишь.
Прореагировать на эту реплику Бессмертный не успел, так как в дверь деликатно постучали.
– Ваше Бессмертие, к вам можно? – В “камеру” осторожно сунулась напомаженная голова Жана де Рябье.
– Валяйте, только пошустрее. У меня сегодня дел невпроворот, – нетерпеливо махнул рукой Кощей.
Следом за Жаном, выполнявшим функции гида и по мере надобности переводчика, в “камеру” робко вошла толпа расфуфыренных дам и джентльменов в черных фраках.
– Здесь, как вы сами можете видеть, содержится главный государственный преступник нашего замечательного царства. Руками не трогать, мадам. Полировка... сами понимаете...
Мадам испуганно отпрыгнула от секретера, ажурная конструкция которого привела ее в восторг.
– Как видите, методы перевоспитания на Руси значительно отличаются от западных стандартов. Впрочем, об условиях содержания под стражей вы можете сами узнать из первых рук, так сказать.
Жан картинно простер руку в сторону Бессмертного. Вперед выступил пожилой джентльмен с черной тростью в руках. Скинув цилиндр, он почтительно поклонился и произнес на чистейшем русском языке:
– Позвольте представиться. Лорд Велингтон. Британский посол.
– Ну и?.. – воинственно вопросил Кощей.
– Разрешите несколько вопросов?
– Разрешаю, разрешаю, – махнул пухленькой ручкой Кощей.
– С чем связана столь разительная перемена в вашей внешности? По слухам, раньше вы имели нездоровый зеленоватый цвет лица.
– А! – Бессмертный раздраженно сморщился. – Местные знахари забавляются. Гемоглобин какой-то в крови поднимают. Самоучки доморощенные. Насмотрятся по блюдечку чепухи всякой, а потом на несчастном узнике эксперименты ставят.
– Еще утверждают, вы были невероятно худым...
– С голода пухну!
– Вас плохо кормят? – обрадовался посол.
– Ужасно! – сердито отозвался Кощей. – Да вы сами посмотрите. Икра черная. – Бессмертный брезгливо ткнул вилкой в блюдо, до краев наполненное икрой. – Блины. Сметана. И все это третий месяц подряд. Мне бы кусочек хлебца черненького с водицей ключевой, а тут рябчики какие-то, ананасы... супу хочу! Горохового! И редьки побольше! – Кощей горестно смотрел на потухший поднос. – Так и передайте своему монарху... или монархине. Не знаю, кто там у вас на престоле сейчас сидит. Единственного узника на Руси голодом морят.
– Единственного? – удивился джентльмен.
– Наши правоохранительные органы, – немедленно встрял Жан де Рябье, – работают на таком высоком профессиональном уровне, что преступность полностью ликвидирована. – Он подхватил джентльмена под локоток. – Кажется, Его Бессмертие не в духе. Не будем беспокоить. – Жан деликатно развернул лорда в сторону двери.
– Стекольщика пришлите, – крикнул им вслед Кощей, – я сквозняков боюсь. А еще лучше подготовьте новую камеру. Попросторнее. А то здесь развернуться негде. Обязательно чего-нибудь заденешь.
– Не волнуйтесь, Ваше Бессмертие. Мы все уладим.
Как только дверь за делегацией закрылась, Люцифер, чертыхаясь, выполз из шкафа и с наслаждением отчихался.
– Да, тесноватая “камера”, – ехидно заметил дьявол, озирая утопающий в роскоши зал.
– А мне тесно! – Кощей капризно надул губы.
– Слушай, а этот напомаженный хлыщ не врет? Что-то мне не верится, что на Руси ни одного преступника не осталось.
– Ни разу не видел, как Горыныч судебные заседания ведет?
– Знаменитый мировой судья? – усмехнулся дьявол. – Не имел счастья.
– Твое счастье, что не имел счастья. Хотел бы я видеть тебя на процессе, скажем... на скамье подсудимых.
– Неужто так страшно? – хмыкнул Люцифер.
– Горыныч у нас забавная зверушка, – уклончиво буркнул Кощей. – Так чему обязан? Выкладывай.
– Э-э-э... – Люцифер смущенно замялся. – Чтоб мне провалиться! Абсолютно не готов к разговору.
– Ну так проваливай! Чего резину тянешь?
– У вас уже резину изобрели? – изумился дьявол.
– Изобретаем, – нетерпеливо отмахнулся Кощей, – не отвлекайся.
– Ладно, – вздохнул Люцифер, – давай о деле. Я пришел дать тебе свободу! – напыщенно заявил он. Еще раз окинул взглядом “узилище” и поспешно добавил: – Если ты, конечно, не возражаешь.
– Ха! Неужто душу за нее мою потребуешь? – радостно засмеялся Кощей.
– Ну что ты, – поморщился Люцифер. – Иметь дело с твоей душой... нет уж, увольте. Хлопотное это дело. У меня есть предложение получше. Видите ли, Ваше Бессмертие, – дьявол доверительно подхватил Кощея под пухленькую ручку, – есть возможность свести счеты с нашим общим врагом.
– Конкретнее, – потребовал Бессмертный, – с каким врагом? Знаешь, столько их у меня за мою жизнь скопилось?
– С тем, по чьей вине ты сейчас в неволе томишься... гм..... – Люцифер покосился на роскошное убранство камеры. – С магией у тебя, видать, слабовато стало, раз сам вырваться не можешь, но я по старой дружбе помогу... разумеется, не задаром.
– Опять договор на стандартном бланке? – ощерился Кощей.
– Ни в коем случае! Повторяю – душа мне твоя без надобности. Слишком дорого обходится.
– Оценил, – довольно улыбнулся Кощей, – это верно, она у меня уникальная. Так что нужно?
– Всего-навсего дружеская помощь против нашего общего врага – папы. И учти – без всяких договоров. Чисто джентльменское соглашение. Цени доверие.
– Ценю, – усмехнулся Кощей, – но раз уж речь о доверии пошла, то карты на стол. Ты вот тут лопочешь что-то о нашем общем враге. Мне он враг. А ты-то здесь с какого боку оказался?
– Ты невнимательно слушаешь, – завилял Люцифер, – я же сказал – по старой дружбе. Значит, ты мой друг. А враг моего друга – мой враг. Следовательно, папа наш общий враг...
– Ты мне лапшу на уши не вешай.
– Теперь еще и лапша. Слушай, когда вы успеваете изобретать?
– От темы не увиливай. В глаза, в глаза мне смотреть! Правду выкладывай! Иначе никаких джентльменских соглашений.
– Ладно, – сдался Люцифер, – скажу... из-за этого папы, чтоб ему... дела в аду ни к черту пошли... блин! Ну и сказанул!
– И что там у вас в аду творится? – В глазах Кощея светился неподдельный интерес.
– Помнишь, года три назад я тебе про социальный эксперимент толковал?
– Диссиденты с суверенного болота?
– Они самые, – скривился дьявол.
– Ну и как? Эксперимент прошел удачно?
– Даже слишком. Если и дальше так дело пойдет, скоро весь ад в твое суверенное переселится. Представляешь, я вынужден заставлять оставшихся в две смены работать. Ропот. Недовольство. И главное, поделать ничего не могу. Слово дал... – Люцифер утробно зарычал.
– Какое?
– Честное нечистое, какое же еще? Никого держать, мол, не буду..... идиот!!! Кто ж знал, что у этой троицы так дела пойдут? Папа... знал бы ты, какие муки я ему заготовил. – Дьявол мечтательно закатил глаза. – И моральные, и физические. Жарить буду только на спирту!
– Не советую.
– Почему?
– Папу плохо знаешь. Всех твоих чертей оставшихся споит, а как спирт кончится, со всей толпой сюда похмеляться припрется.
– Об этом я не подумал. – Люцифер помрачнел.
– Ладно, что ты потом с ним делать будешь – это твои проблемы. Мне непонятно, какие у тебя сложности. Государство папино, как и черти твои, на эликсире держится. Шепнул где надо – и все царство первачом залилось самопального производства.
– Умница. Мысли читаешь. Вот для этого-то ты мне и нужен. Хватит штаны просиживать. От ожирения лопнешь. Берись за это дело!
– А сам что? Не можешь?
– Разумеется, нет! – в сердцах воскликнул нечистый. – Думаешь, у нас все так просто? Свой устав. Кодекс чести. Да и бюрократии хватает. Не имею я права лично в это вмешиваться. Только через вторые, а то и третьи руки... у нас с этим строго, – вздохнул дьявол, – а вот у тебя руки развязаны...
– Да-а-а, – протянул Его Бессмертие, – не ожидал. Значит, так. Разговор у нас деловой, а потому... – Кощей решительно направился к своему креслу, взгромоздился на него и жестом предложил Люциферу располагаться напротив на довольно жестком, хотя и элегантном стульчике. Дьявол поджал губы, сообразив, что его ставят на место. Он сейчас выглядел просителем на приеме у большого начальства. Однако стерпел и покорно уселся на предложенное ему место, злобно поблескивая глазами через стол на надутое, самодовольное лицо “узника”.
– Не ожидал, – повторил Кощей, – такого детского лепета. Ты мне, значит, дружескую помощь не задаром, а я, ради возвращения блудных чертей к родным пенатам, – Бессмертный выразительно ткнул пальцем в пол, – должен на тебя пахать задаром.
– Чего хочешь? – Люцифер заскрипел зубами. – Злата? Серебра? Царицу Савскую?
– Уважения! – внушительно произнес Бессмертный. – К моим сединам уважения! – Люцифер взглянул на лысый череп Кощея, но промолчал. – За идиота меня принимаешь?
– Был бы умный, на свободе б гулял, – не удержался Люцифер.
Кощей подпрыгнул как ужаленный, чуть не кубарем слетел с кресла и пухленьким колобком подкатился к дьяволу.
– Сейчас ты увидишь, кто из нас идиот! – прошипел он, хватая нечистого за рукав.
– Я больше в шкаф не полезу, – заверещал Люцифер, болтаясь в кильватере агрессивного “узника”, однако тот тянул его в другую сторону. Подлетев к стене, Бессмертный сделал магический пасс, и в ней образовался проем.
– Так у тебя и с магией все в порядке, – окончательно расстроился дьявол.
– Смотри! – отмахнулся Кощей. – Ты, сидя в застенках, сможешь такие запасы сделать?
Перед взором нечистого предстала “комнатушка”, размерами не уступавшая “камере” главного государственного преступника тридевятого царства. Вдоль стен стояли сундуки с открытыми крышками. Груды золота вперемешку с драгоценными камнями, сверкая в лучах заходящего солнца, потоком переливались через края сундуков, образуя у их основания сверкающие лужицы.
– Так какого ж ты тут высиживаешь? – Люцифер помотал головой. – Почему не на свободе при больших делах?
– Потому что вот здесь, – Кощей звонко шлепнул себя ладошкой по лысине, – кое-что имею. Ну так что? Будем действительно говорить по-деловому или станем и дальше по ушам друг другу ездить?
– Откуда ты фраз таких набрался?
– Не твоя забота! – отрубил Кощей, возвращаясь в кресло. – Ты на вопросы отвечай.
– С тобой и раньше трудно было иметь дело, – задумчиво пробормотал Люцифер, глядя на закрывающийся проход в сокровищницу Кощея, – а теперь... даже не знаю.
– Ну так проваливай, – Бессмертный пожал плечами, – у меня еще дел невпроворот.
– А где же знаменитое русское гостеприимство? – обиделся дьявол.
Кощей задумался, почесал черепушку, щелкнул пальцами, и стол преобразился. Исчезли объедки с золотым подносом, и расстелилась скатерть-самобранка. А на ней... чего на ней только не было: ананасов не было, рябчиков не было, блинами со сметаной даже не пахло. Зато стояла красивая супница, из недр которой сочился музыкальный гороховый аромат, солидная краюшка хлеба размером с приличный каравай, графинчик литра на три с изумительным борзенским тройной перегонки и знаменитый бокал с монограммой КБ. Больше ничего на столе не было, если не считать аналогичного набора перед Люцифером.
– Угощайся и... – Кощей сделал выразительный жест ручкой.
– Убедил, сдаюсь, – снова пошел на попятную Люцифер. – Твои условия?
– Слушай сюда! – строго сказал Кощей. – Конкуренцию Ивану с Василисой я составлю, но по-своему. Русь сейчас за счет басурманских денежек жирует. Налажу дело там, и капиталы их ко мне поплывут. Возражений нет?
– Умно, – кивнул головой дьявол, – действительно по-деловому. Я тебе формулу дам...
– Оставь себе, – небрежно махнул рукой Кощей.
– Вот даже как, – пробормотал Люцифер.
– Таким макаром с эмигрантами твоими да с Иваном мы и разберемся. Василиса тоже в восторге не будет. Договорились?
– Разумеется! – оживился дьявол. – Теперь о папе. Есть тут у меня одна идейка.
Люцифер разлил борзенское, лихо опрокинул свою стопку и, не найдя более достойной закуски, за
