Глава 9. Сплошная неловкость

 

– Вам скучно со мной, Анджа, – грустно сказал Вадим, отпуская мою руку и надевая свою дурацкую кепку.

– В общем-то да, – согласилась я. – Но все-таки с вами я чувствую себя немного живой. Мы разговариваем…

– Вам интересно? – так мог бы спросить подросток. Ирка на моем месте непременно растрогалась бы и купилась. Я подавила зевок.

– Не уверена. Но, кончая с собой, нельзя оставлять посмертное письмо на шести страницах. Если еще не договорил – останься жить. В этом смысле…

– Вы, Анджа, живете словно в замороженной пустыне, и я никак не могу понять, кто вас туда поселил… Еще раньше…

– Земля королевы Мод! – внезапно вспомнила я.

– Простите?

– Пустое. Так уж получилось. Наверное, я всегда была слишком рациональна для каких-либо чувств. К тому же: что рассуждать об этом теперь?

– Артист Карпов говорил своим студийцам: «Если вас убивают в четвертом акте, не следует выходить на сцену в первом с уже убитым видом.»

– Изящно, – улыбнулась я. – Молодец, артист Карпов.

 

* * *

 

Алина с каждой встречей ощутимо теряла приобретенный в северной столице лоск. Из-под неопределенной мешанины слов, жестов и гримасок все явственнее проглядывала простая и жесткая как проволока провинциальная молодая женщина, которая чего-то дико боялась. Чего?

Этого я, как ни старалась, не могла выяснить. Концы упорно не сходились с концами. Скрывая от меня какую-то правду, Алина должна была вовсе перестать со мной общаться. Однако, ничего подобного не происходило. Пару раз она пожаловалась на жизнь словами Вадима, и это не было даже смешно.

Подобные запутанные ситуации завлекательны и динамичны на сцене, предпочтительно в музыкальной комедии. В жизни они по большей части весьма тягостны. По складу собственного характера мне очень хотелось поставить все точки над «ё» и перевернуть страницу.

– Ну и сделай так! – советовала мне Ленка. – Что за странный «пепел Клааса» стучит в твое сердце? Беднягу Федора, наверное, даже его жена уже забыла. Я уж не говорю про доблестную милицию… Если тебе хочется их всех разом послать, сделай это и живи спокойно…

– А почему бы тебе не увести этого Вадима у этой Алины? – задумчиво вопрошала Светка. – Они по всем признакам не пара, а у вас все-таки – история отношений. В конце концов, она же тоже не на улице останется. Вадим наверняка ее как-нибудь обеспечит. К тому же у нее есть ее любовь – студент Сережа. Ты выберешься из коммуналки, Вадим преодолеет свой кризис, Алина поневоле воссоединится со своим любовником… Все получаются в выигрыше…

– Анджа, прежде всего надо выполнить свой долг – без этого ты, как порядочный человек, все равно не сможешь спать спокойно, – вещала Любаша. – Ты должна подробно изложить все, что тебе известно, в письменном виде и передать следствию. Из абсолютно ложных этических соображений – не причинять лишних хлопот любовникам, бомжу Коляну и безымянному рыночному спекулянту – ты, возможно, помогаешь убийце уйти от наказания за совершенное преступление!

– Любаша! – удивлялась я. – Да ведь ты же когда-то дружила с Вадимом. Он тебе Мишку помогал лечить. Ты же его со мной и познакомила…

– Ну и что?! – напористо изумлялась в свою очередь Любаша. – Во-первых, люди меняются с годами. С тех пор, как мы с Вадимом вместе работали в проектном институте, прошло очень-очень много лет. А во-вторых, совершенно необязательно, что сам Вадим в чем-нибудь замешан. Может быть, речь идет о ком-то из его окружения, может быть, о его жене или ее любовнике. В любом случае ты не должна скрывать известные тебе сведения от правоохранительных органов…

В трубке, поверх любашиного голоса, слышались потрескивания эфира. Когда я была маленькая, мой дедушка всегда слушал по радио трансляцию парада на Красной площади 7 ноября – в честь годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Так вот там были такие же помехи. Интересно, что когда мне звонили Светка или Ленка, эфир вел себя гораздо тише. Как сказала бы Ирка – «параллельные энергетические потоки»…

– Послушай, а он тебе хоть чуть-чуть нравится? – тихо спрашивала Ирка. – Ну, как мужик, я имею в виду…

– Чуть-чуть нравится, – я старалась быть честной.

– А ты с ним… ну… как у вас это…

– Никак. Чистая пионерская дружба.

– Н-да… Ужасно, если подумать. Как это все-таки трагично получается!

– Что именно, Ирочка?

– Ну, вот если он уже этого слесаря убил, а потом опять тебя встретил и полюбил от всего сердца…

«У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса…»

Все, естественно, закончилось плохо…

 

* * *

 

Дашка рыдала на толчке, за закрытыми дверями. Я, конечно, и не узнала бы об этом, но Фрося молча взяла меня за руку и привела к туалету.

– Даша, выходи! – неуверенно позвала я. Переговариваться с человеком, сидящим на унитазе, казалось мне весьма неловким. Ну пусть она там не делом занимается, а оплакивает свою жизнь, но все равно как-то…

Дашка на мгновение затихла, а потом зарыдала еще пуще.

– Когда успокоишься немного, зайди ко мне. Я буду тебя ждать, – решительно произнесла я, желая как можно скорее прервать странную сцену, и тут же вспомнила «учительскую» часть своей биографии: «Иванов, после урока зайдешь в кабинет завуча!»

Зачем я лезу в чужую жизнь? И главное – что я могу в ней разрешить? Уж, наверное, не больше, чем завуч в жизни хулигана Иванова…

 

Дашка постучалась ко мне где-то через полчаса. Глаза у нее были чуть-чуть припухшие, но в целом она выглядела вполне для себя обычно – то есть так, как будто ее достали из-под подушки и повесили сушиться на ветру. И там забыли.

– Я сказала ему… то есть Виктору Николаевичу, что хочу ребенка родить. Он опять сказал: невозможно, потому что он мне помогать не сможет. Я сказала: все равно, сама воспитаю. Вот вы же, Анжелика Андреевна, Антонину вырастили и ничего. И бабушка – меня. Я тоже сумею – отчего же нет? Руки, ноги есть, не пьяница, не гулящая… – говоря, Дашка все более распалялась и румянилась, а потом вдруг словно споткнулась и сникла, как проколотый воздушный шарик. – А он мне знаете что сказал?

Я отрицательно помотала головой. «В чужую шкуру не влезешь» «Чужая душа – потемки» – и прочая народная мудрость. Заглядывать же в душу Виктора Николаевича мне не хотелось изначально. Даже если бы предложили.

– Он сказал: зачем нам ребенок? Ну, родится на свет еще одна такая же добропорядочная моль, как я, или квашня с коровьими глазами, как ты. И все ею в жизни помыкать будут. Вот если бы у меня такая солнечная, энергичная девочка родилась, как твоя Любочка, тогда я, пожалуй, и рискнул бы… – на последних словах Дашкин нос угрожающе напух и покраснел, а глаза остались сухими, как будто бы фабрика по производству слез находилась у нее именно в носу.

– Гм-м… – я даже не сразу нашлась, что сказать. – А вот что, Даша… Хочешь, я прямо сейчас возьму твою Любочку за шкварник и спущу ее с лестницы? А когда в следующий раз придет твой Виктор Николаевич, подговорю Аркадия или Семена (Братка нельзя, убьет), чтобы они его подкараулили за дверью и треснули как следует стулом по плешивой голове. Как тебе такое, а?

Дашка, как я и ожидала, слабо улыбнулась на такое вполне пролетарское предложение, исходящее из моих уст. Опухоль на ее носу чуть-чуть спала, по лицу прошла тень интеллектуальной деятельности и последовали возражения.

– Анджа, ну что вы такое говорите! Ведь Любочка же не виновата, что она всем нравится. За что ее с лестницы? А я и вправду – корова-коровой, хоть бы и в зеркало взглянуть. А у Виктора Николаевича никакой плеши вообще нет. Наоборот, у него волосы очень даже для мужчины густые.

– А еще лучше, знаешь что? – я продолжала нагнетать иррациональность, зная, что объем оперативной сообразительности у Дашки очень невелик. Думать сразу о трех вещах, а уж тем более переживать по их поводу она просто физически не может. – Плюнь ты на этого Виктора Николаевича. Не хочет – не надо. Роди ребенка от Братка. Смотри: он молод, здоров, не пьет, не курит. Да и ребенка своего никогда без поддержки не оставит. Помнишь, как он с племянницей возился? А что вы не слишком образованные оба, так что ж – это же от тебя во многом будет зависеть, какое ты образование ребенку дашь. Возможностей-то в Петербурге, слава богу, хватает. Вырастет, образуется, и станешь с ним «об умном» говорить, без всяких там викторов николаевичей…

Я, разумеется, несла чушь. Сам Браток ведет вполне аскетический образ жизни, но гены его предков-алкоголиков никуда не делись. И как, интересно, я могла повлиять на образование Антонины? И, если могла, то почему этого не сделала?

Впрочем, для Дашки все это не имело никакого значения.

Пытаясь разом охватить все противоречивые потоки мыслей и чувств, сталкивающиеся в ее голове, она оттопырила нижнюю губу и автоматически сжевала кусок булки, лежащий у меня на столе. Булка была последняя, оставленная на ужин. Я решила, что в магазин сегодня уже не пойду, а на ужин попрошу кусок у Фроси или Зои. Или просто обойдусь колбасой. В конце концов, от булки полнеют.

– Вы знаете, Анджа, я, конечно, понимаю, что у меня вообще-то все есть и жаловаться не на что, – Дашка опять виновато шмыгнула носом, а я тяжело вздохнула. – Но я и не жалуюсь. Просто иногда… хочется чего-то… совсем другого… Даже не знаю…

– Но ведь не как у Любочки? – требовательно спросила я. Напор вопроса не имел значения – Дашка все равно ответит честно, это я знала наверняка. Ей недоступна ложь чувств, даже из вежливости, и в этом ее уникальность.

– Нет, конечно, – Дашка даже не взмахнула, а просто отрицающе повела полной рукой. Мне захотелось ей зааплодировать.

– Но…

Дашка выжидающе смотрела на меня: в нашей квартире монополия на вербализацию чувств и одевание их в образ принадлежит мне. Это давно установилось. Сегодня я не могла ей отказать.

– Ночной портье раскрыл большой черный зонт и проводил их до лимузина. Капли осевшей на город влаги и бриллианты в ее колье почти одинаково сверкали в свете неоновых вывесок. В воздухе пахло дождем и пороком, но с ним она чувствовала себя защищенной от всего сразу… Приблизительно так?…

– Ах, Анджа… – протяжно вздохнула Дашка и закатила глаза, сделавшись похожей на героиню картины Марии Башкирцевой «Весна». Не хватало грубых башмаков и расцветающей яблони. – Отчего вы романов не пишете? Я бы хоть их читала…

– Не складывается как-то… А вообще-то… Бросьте, Даша! Поверьте: антураж не имеет значения. Она – вы. И потому, несмотря на лимузин и бриллианты, спустя некоторое время она также смотрит ему вслед, как вы – своему Виктору Николаевичу. И сжимает пальцами тонкую ножку хрустального бокала…

– Правда?! – с моей же напористой требовательностью спросила Дашка, грудью подавшись в мою сторону. Возможность принять мой ответ явно имела для нее мировоззренческое значение. – Это и вправду так, Анджа?

– Да, – твердо сказала я.

– Но почему? – она приоткрыла губы и наполовину отвернулась.

– А потому! – я положила руку на толстое дашкино плечо и развернула ее к себе. Голос мой зазвучал жестко и профессионально. – Даша, вы знаете, я практический психолог. Современная психология со всеми ее бесчисленными методиками – манипуляция на пять шестых, если не больше. Я этого стараюсь избегать, но это для вас не важно. Важно другое: сейчас я готова ради вашего счастья наплевать на свои принципы. Я могу научить вас, как увести Виктора Николаевича из семьи, заставить его бросить жену и детей и прийти к вам, остаться с вами. Если вы будете делать абсолютно все, что я скажу, успех практически гарантирован… Ну что, согласны?

Ветровой Дашкин румянец заштриховало серостью. Прошла минута. Она осторожно, чтобы не обидеть, вывернулась из-под моей руки и медленно покачала головой.

– Нет. Спасибо вам, но – нет.

– Вот! – сразу же сказала я. – Вот ответ на ваше «почему». Бывают хищные животные, бывают – травоядные. Человек – не то и не другое. Он всеяден, может есть все. С поправками можно перенести и на психологию. Каждый – что-то предпочитает. Один – больше хищник. Другой – не хищник вовсе. Сытое существование в условно «высших» классах, кажется, способствует развитию «травоядности». Борьба «внизу» не располагает к сантиментам. Вы, Даша, – исключение.

Когда внизу становится слишком много «хищников», а наверху – «травоядных», пищевая пирамида переворачивается в соответствии с биологическим законом. При этом часто проливается много крови. Но я искренне надеюсь, что до следующего переворота мы с вами не доживем. У нас только-только обустроились свежие хищники…

– Анджа! – с отчаянием сказала Дашка. – Я опять вас не понимаю!

– Простите, – сказала я. – Меня, бывает, заносит, вы же знаете. Вы – не хищник, и в этом все дело. Типичный низовой хищник – ваша подружка.

– А Виктор Николаевич? – подумав и пожевав губу, спросила Дашка. – Он что, тоже хищник, что ли?

– Нет, он сапрофит, – честно ответила я. – Есть, к примеру, в тропиках такие папоротники. Они живут не на земле, а на других деревьях. На лосиные рога похожи. Питаются тем, что им эти деревья предоставляют. Они не хищники, сами отгрызть кусок не могут. Как бы спрашивают разрешения, понимаете? Их в ботаническом саду в оранжереях показывают…

– Я помню, – к моему удивлению, сказала Дашка. – Мы со школой ходили, на экскурсию…

Когда Дашка уходила, у нее на лице было выражение, которое у меня прочно ассоциировалось с названием популярного негритянски-молодежного фильма: «Матрица – перезагрузка». Оставалось надеяться, что Дашка сумеет успешно перезагрузиться.

Еще позже я вспомнила хамскую реплику милейшего Виктора Николаевича и вдруг поняла, что еще раньше тишайшая Дашка дословно передала ему мое определение его личности – «добропорядочная моль». Совпадения исключались. В этот же миг я подумала, что у Дашки обязательно будет ребенок. И если она так решит – именно от Виктора Николаевича.

 

* * *

 

Я начала подозревать его еще до того, как он произнес свою первую реплику. Почему-то до очной встречи любовник Алины представлялся мне интеллигентным мальчиком-блондином в непременных сильных очках. Хотя, имея в виду Сенную площадь, я, взяв на себя труд подумать, могла бы внести в этот образ существенные коррективы.

Он оказался вообще не похож на студента Университета, хотя скорее всего не врал и действительно учился на Историческом факультете. У него были бегающие темные глазки, плоские, серые, какие-то бумажные пальцы и судорожные движения жука-вертячки. По первому впечатлению он показался мне устроенным проще, чем Алина. Своим первым впечатлениям я никогда не доверяю. Из собственного страха перед незнакомыми людьми я часто спешу побыстрее впихнуть их многогранные как стакан личности в какую-нибудь более-менее подходящую ячейку своего плосковатого мировоззрения. И повесить ярлык. То, что не влезает в ячейку, я просто игнорирую. Так мне кажется удобнее и безопаснее.

По словам Алины, Сережа сам хотел встретиться со мной. Я ей не поверила. Это ей зачем-то нужно было меня с ним «встретить». Вполне может быть, что молодой женщине просто хотелось знать мое мнение об ее избраннике. Ведь, будучи женой Вадима, она мало с кем могла обсудить личность своего любовника. Я могла показаться ей вполне подходящим кандидатом.

Удивило, что они отказались встретиться втроем. Думая об этом, я не могла отказать себе в мысленной стервозинке – с удовольствием представила, как приглашаю на встречу четвертое заинтересованное лицо – Вадима. И мы все вместе деловито обсуждаем сложившуюся ситуацию.

Погода была тяжелая, снежная и душная, как грязное ватное одеяло, которое уже не греет, а только давит на тело. Мне не хотелось никуда выходить из дома и я сказала: Пусть Сергей приходит ко мне! Они согласились, но за полчаса до назначенного времени он вдруг позвонил и с паническими нотками в голосе сказал, что дико извиняется, но не может, никак не может прийти ко мне в квартиру и готов встретиться где угодно, только не там.

– Опасаетесь погони? Встроенных микрофонов? – с откровенной издевкой спросила я.

– Нет, не то, не то! – пробормотал Сережа на том конце линии. – Пожалуйста, Анжелика Андреевна!

– Ладно, – не считая нужным скрывать раздражение, сказала я. – Через полчаса в кафе, на углу Лиговки и Роменской улицы. Если вы опоздаете, я не буду даже садиться. Закажите мне фруктовый чай.

– Хорошо, Анжелика Андреевна. Но, может быть, лучше кофе?

– Я не пью кофе.

– Хорошо, хорошо…

 

* * *

 

За первые десять минут нашей беседы я узнала, что Алина мне доверяет и уважает меня безмерно, а также, что за короткое время нашего знакомства я стала ей чем-то вроде старшей подруги или даже матери. Сергей, в свою очередь, так же безмерно привязан к Алине, считает ее умной и удивительной женщиной, и потому доверяет безгранично ее мнению… Поскольку удочерять Алину я не собиралась, а безмерность и безграничность меня быстро утомила, на этом комплиментарная часть нашего разговора была моей волей закончена.

Дальше последовала часть, которую можно было условно назвать философской. Вроде бы объясняя мне свое призвание историка, Сережа сообщил, что его буквально с детства удивляла несоразмерность сиюминутной и исторической ценности разных предметов.

– Вот, была какая-нибудь статуэтка, или кувшин, или перстень, или табличка какая – в свое время грош им всем была цена. В кувшине вино держали, перстеньки связками продавали, на табличке долги или там указы записывали. Никому и в голову не приходило, что в этих вещах какая-то особая ценность есть. А потом и вовсе все это выбросили или в землю зарыли. Прошло время – и вот, за все это люди готовы огромные деньги платить…

– Вообще-то, археологические находки обычно выставляются в музеях, – напомнила я.

– Да что вы, Анжелика Андреевна! – небрежно махнул бумажными пальцами Сережа. – По сравнению с тем, что хранится сейчас во всем мире в составе частных коллекций, любой музей беден. Если, конечно, не говорить о вещах просто огромных по размеру…

– Так что же все-таки привело вас на истфак? – решила уточнить я. – Правильно ли я поняла, что вы хотите получить специальное образование, раскопать что-нибудь действительно ценное в составе государственной археологической экспедиции, украсть это, а затем продать частному коллекционеру? Или вы мечтаете о собственной коллекции?

– Как вы все оборачиваете… – с печальной укоризной сказал Сережа.

– А как будет правильно? Объясните.

Я заставляла себя слушать и старалась избавиться от предвзятости, но механизм его души казался мне простым, как автоматическое помойное ведро времен моего детства. Нажимаешь ногой на педаль, крышка ведра откидывается, отпускаешь педаль – закрывается. Все приспособление – чтобы руки не пачкать. Сережина педаль – деньги, богатство. Интересно, а что бы он стал делать, если бы у него вдруг оказалось очень-очень много денег? На казанову он не похож, пьянки-гулянки его тоже вряд ли привлекают… Наверное, он стал бы игроком, – вдруг подумалось мне. – Завсегдатаем ночных казино. Что-то такое достоевское в нем проглядывало. Бегающие глаза, едва слышный шелест рулетки…

– Сережа, вы ленинградец, то есть петербуржец? – спросила я.

– Да, конечно, – он недоуменно мотнул головой, прерванный моим вопросом на середине фразы. – Живу с родителями и братом на Петроградской.

«Но чего же он, собственно, от меня хочет?» – только этот вопрос не давал мне попрощаться и уйти. В каком-то смысле я чувствовала себя даже уязвленной. Алина, Вадим, теперь вот Сережа – что все они делают в моей жизни? И почему я, такая умная, не могу разгрызть до конца этот вроде бы незамысловатый орех?

– Анжелика Андреевна, а вы? Что вы бы стали делать, если бы вдруг… ну, нашли клад? – диковинным образом угадав мои недавние мысли, спросил вдруг Сережа.

– Не знаю, – я пожала плечами. – Простите, но в моем возрасте уже не ищут кладов. Даже моя дочь уже давно вышла из возраста Тома Сойера… Когда однажды, много лет назад, мне пришлось иметь дело с чем-то подобным, я предполагала передать все ценности государству…

– Алина рассказывала мне, что отец вашей дочери известный археолог, работает в Мексике…

«Так вот оно что! – я искренне обрадовалась сказанному. – Он, будущий историк, просто хочет через меня выйти на Олега. Потому и пришел без Алины. Зачем здесь она? Связи за рубежом, может быть, стажировка, может быть, отзыв известного в их мире человека на какую-то работу. Ну конечно! Такой молодой человек и должен быть карьеристом. А я-то, дура, напридумывала себе криминально-достоевские страсти! И впрямь пора послушать Любашу и завязать с этими детективами. Классики, что ли, на свете мало? Да и нынешние писатели вовсе не все муру пишут…»

– Сережа, – я улыбнулась молодому человеку почти с симпатией. – Я дам вам электронный адрес Олега. Вы пишете и читаете по-английски? Вот и хорошо, а то его компьютер не читает русский текст. Записывайте, да хоть на салфетке. Вот вам ручка. В ближайшем же письме к Олегу я упомяну о вас, как о молодом историке, чтобы он не удивлялся личному обращению. Олег весьма лоялен и внимателен к молодым коллегам из России, так что если у вас есть к нему какие-то вопросы, проблемы, которые вы хотели бы обсудить…

– Да, Анжелика Андреевна, спасибо… – Сережа торопливо начирикал на салфетке продиктованные мной значки. – Да, конечно…

– А теперь до свидания. Приятно было познакомиться, передавайте привет Алине, – я отодвинула пустую чашку и с облегчением поднялась из-за стола.

Он вежливо привстал, но даже не сделал попытки меня проводить.

«Спасибо, юноша, вы все поняли правильно, – мысленно одобрила его поведение я. – На сегодня мне вполне достаточно вашего общества.»

Уже одевшись и выйдя из кафе, я почему-то не пошла сразу домой, а сделала несколько шагов назад вдоль обледенелого тротуара, и, укрывшись за неким архитектурным излишеством старого дома, осторожно заглянула из темноты в одно из окон только что покинутого заведения. Сережа, сгорбившись, сидел за столом вполоборота ко мне. Лицо его казалось смятым. На столе перед ним стоял графинчик с водкой, а пальцы механически рвали на мелкие клочки салфетку, на которой был записан адрес электронной почты Олега.