Политическая психология признана как перспективная область исследования в мировой политической науке достаточно давно Да и в отечественной литературе, несмотря на идеологические табу, первые разработки появились еще в середине XX столетия, но только спустя десятки лет пришло к ней официальное признание.
Возникновение и развитие политической психологии имело свои особенности в разных политических системах. Наиболее важные вехи этого процесса целесообразно проследить в соответствии с требованиями научного анализа. Поэтому важно выделить основные из них, которые за рубежом и в стране оказали существенное влияние на становление и развитие современной политической психологии. Объективный подход к анализу проблемы становления и развития политической психологии указывает на то, что впервые она получила признание у зарубежных теоретиков и практиков.
Становление зарубежной политической психологии
Пока еще не написана подробная история политической психологии от Платона до наших дней. Но, очевидно, что предыстория этой науки богата выдающимися именами политических мыслителей. Наиболее значительные идеи о соотношении личности и власти, о природе человека в политике, о воспитании хорошего гражданина, о том, каким надлежит быть
правителю, — все эти размышления Аристотеля, Сенеки, Макиавелли, Руссо, Гоббса, Смита, Гегеля и множества других великих мыслителей легли в основание новой научной дисциплины.
Однако все эти мыслители работали в иных теоретических рамках, которые не нуждались в специальном психологическом подходе к политике. Впрочем, психологии как науки в современном смысле слова тоже не было во времена Руссо или Гоббса. Только во второй половине XIX века стали появляться концепции, которые можно было бы назвать непосредственными психологическими предшественниками современной политической психологии.
Историки и философы, социологи и политологи обратили внимание на то, что в самой политике появилось совершенно новое явление. Помимо вождей, королей, президентов и прочих представителей политической элиты в политике заметное место стали играть народные массы. Одним из первых уделил внимание этой теме француз Г. Лебон, написавший “Психологию народов и масс”, “Психологию толпы” и “Психологию социализма”. В этот же период появились “Преступная толпа” итальянца С. Сигеле, “Социальная логика” француза Г. Тарда и ряд других работ.
Появление на политической авансцене массы как нового субъекта политики было связано с развитием промышленности, ростом городов и сопровождалось серьезными социальными и политическими потрясениями, революциями, забастовками. По резко негативной оценке первых проявлений массовой политической активности можно представить себе, как напуганы были современники этих событий. Г. Лебон увидел в массе угрозу индивидуальности, силу, нивелирующую личность. Среди различных видов массы он в первую очередь исследовал толп — как наиболее спонтанное проявление неоргнизованной активности. Вполне справедливы и сегодня те психологические характеристики, которые он обнаружил у толпы: агрессивность, истеричность, безответственность, анархичность [72].
Однако если в работах конца XIX — начала XX века была отмечена лишь негативная сторона массового поведения, те опасности, которые оно несет с собой, то современные исследователи, напротив, уделяли внимание позитивным аспектам массовых форм политического участия в развитии демократии. Так, политические психологи второй половины XX столетия много внимания уделяют массовым движениям (от движения за права женщин до экологических движений).
Еще одним источником формирования современной западной политической психологии стали идеи психоанализа. Знаменитая книга Г. Лассуэлла “Психопатология и политика” открывается справедливым утверждением автора: “Политология без биографии подобна таксидермии — науке о набивании чучел”. Действительно, описание политического процесса без его творцов — скучно да и неверно. Жанр политического портрета использовали авторы самых разных ориентации. Например, в России начала века большой популярностью пользовалась книга психиатра П.И. Ковалевского “Психиатрические этюды из истории”, где представлена целая галерея портретов политических деятелей — от царя Давида до Петра I, от Суворова до пророка Мохаммеда, от Жанны д'Арк до Наполеона. А.А. Бодалев в книге “Как становятся великими или выдающимися” раскрывает закономерности восхождения политиков и других выдающихся личностей современности к собственным вершинам в жизнедеятельности.
Справедливо можно утверждать, что психоаналитическое движение, а также привлекательная и перспективная отрасль психологии — акмеология придали политическому портретированию научность и широкую известность. Одно из первых исследований, принадлежащее перу 3. Фрейда и У. Буллита о Вудро Вильсоне. Большой вклад в создание таких портретов внес последователь Фрейда, чикагский политический психолог Г. Лассуэлл. В качестве материала для анализа личностей американских политиков он использовал их медицинские карты. При этом он исходил не из того, что политики, как и другие люди, могут иметь те или иные отклонения, которые и представляют интерес для биографа. Г. Лассуэлл искал прежде всего скрытые бессознательные мотивы поступков политических деятелей и находил их в особенностях детского развития, в тех конфликтах, которые оставили в душе будущего политика психологические травмы. Власть же является тем средством, которое компенсирует указанные травмы, что и объясняет ее притягательность.
Современное состояние политической психологии
Фундаментальные и систематические теоретические разработки по психологии политики начались в 60-е годы в США под влиянием “поведенческого движения”. Тогда при Американской психиатрической ассоциации была создана группа для изучения проблем международной политики, которая в 1970 году переросла в Институт психиатрии и внешней политики. В 1968 году в Американской ассоциации политических наук возник исследовательский комитет по политической психологии, а в 1979 году на его основе было организовано Общество политических психологов, уже получившее статус международного (ISPP). Это общество сразу начало издание своего журнала “Political Psychology”. В настоящее время публикации по политико-психологической проблематике появляются во всех престижных изданиях по политологии и психологии. В ISPP сейчас более 1000 членов практически со всех континентов. Ежегодно оно проводит свои собрания, посвященные наиболее актуальным теоретическим проблемам. Так, годичное собрание 1994 года проводилось в Испании и рассматривало тему “Психологические аспекты политики изменения”, а собрание 1995 года в Вашингтоне обсуждало тему “Национальное строительство и демократия в мультикультурных обществах”.
Хотя политическая психология получила действительно международное признание, однако большая часть исследователей живет и работает все же в США и Канаде. Среди них такие крупные и признанные ученые, как Б. Глэд, Ф. Гринстайн, А. Джордж, Р. Кристи, Дж. Пост, С. Реншон, Р. Сигел, Д. Сире, Р. Такер, М. Херманн и десятки их коллег, активно работающих практически во всех североамериканских университетах.
В Европе существуют свои давние традиции анализа политико-психологических явлений. Успешно работают в области политико-психологических исследований в Германии — А. Ашкенази, Д. Клингеманн, Г. Ледерер, Х.-Г Мозер, П. Шмидт и др., во Франции ■— А. Дорна, С. Московичи, А. Першерон, в Великобритании — М. Биллиг, А. Сэмюэль, X. Хает, а также в Финляндии, Голландии, Чехии, Испании, Польше и других странах. Хотя следует отметить, что традиционные политологи испытывают в Европе определенные опасения перед иррационалистическими концепциями
психологов, прежде всего перед психоанализом, с которыми у них по преимуществу и ассоциируется политическая психология.
Следует отметить, что интерес к политической психологии наблюдается и в таких регионах, где раньше и политическая наука, и психология не имели развитых традиций, либо традиционные школы находились в отрыве от современной методологии. Так, в последние десятилетия исследования в этой области проводятся в Латинской Америке, в Африке, в Азиатско-Тихоокеанском регионе, в частности, в таких странах, как Китай, Индия, Пакистан, не говоря уже об Австралии и Новой Зеландии, где ведется огромная исследовательская работа, издаются десятки монографий.
Хотя единичные книги и статьи появлялись и ранее, отсчет современного этапа развития политической психологии, очевидно, следует вести с издания в 1973 году коллективной монографии под редакцией Джин Клутсон, в которой подведены итоги развития этой науки и выделены важнейшие направления для дальнейшего исследования. Другой крупной вехой было появление монографии под редакцией М. Херманн в 1986 году. Эта книга дает представление о тех изменениях, которые произошли в политической психологии. М. Херманн выделила следующие позиции. Во-первых, большинство исследователей пришло к убеждению, что фокус изучения должен быть сосредоточен на взаимодействии политических и психологических феноменов. Во-вторых, объектом исследования должны стать наиболее значимые политические проблемы, к которым привлечено внимание общественности. В-третьих, следует уделять значительно большее внимание политическому и социальному контексту анализируемых психологических явлений. В-четвертых, необходимо изучать не только результат тех или иных психологических воздействий на политику, но и пытаться понять процесс формирования тех или иных политических убеждений. И, наконец, в-пятых, современные политические психологи стали гораздо более терпимыми в отношении методов сбора данных и исследовательских процедур, полагая, что методологический плюрализм — неизбежное явление на нынешнем этапе развития теории.
О состоянии науки во многом можно судить по тому, как и кому она преподается. В качестве примера можно взять практику университетов США и Канады.
Так, в 90-е годы в 78 университетах читалось более 100 курсов политической психологии. Лекции и семинары по политической психологии слушали более 2300 студентов только на младших курсах. Преподавание ведется как для студентов-политологов, так и для психологов.
Другим параметром развития науки является ее прикладное использование. Так, политические психологи активно привлекаются для поиска решений в конфликтных ситуациях. Известна эффективная роль политических психологов во время Карибского кризиса, при заключении Кэмп-Дэвидской сделки между Израилем и Египтом, в войнах США против Ирака и пр. Специалисты по политической коммуникации в разных странах Европы и Америки внесли свой вклад в подготовку политических лидеров к парламентским и президентским выборам.
Ряд политических деятелей сами владеют психологическими методами, используют их для выработки стратегии на будущее и для анализа прошлого. Так, один из соперников Дж. Буша по президентским выборам 2000 года, А. Гор активно работает в области политико-психологической теории. Такие известные политические деятели, как В. Путин, Б. Клинтон, Р. Никсон и Д. Локард, постоянно обращаются к психологическому анализу своего прежнего политического опыта и реальных проблем. Интерес к работам по политической психологии проявляют политики всех ориентации. Они используют данные этой науки для налаживания отношений с общественностью, для мобилизации населения на выполнение реформ, для принятия решений по важнейшим стратегическим направлениям политики.
Отечественная политическая психология
Современная российская политическая психология также имеет замечательных предшественников. Особенно богато наследие конца XIX — начала XX веков, когда интерес к личности, к психологическому компоненту социальных процессов был широко представлен и в политической мысли, и в философии, и в нарождавшейся социологии.
До сих пор представляют не только историческую ценность концепции целого ряда русских мыслителей
того периода. Так, в “Очерках по истории русской культуры” П. Милюков прослеживает развитие российской политической культуры, в частности, особенности русского политического сознания в его “идеологической” форме на протяжении всей русской истории. В свой русский период П. Сорокин размышлял над проблемой социального равенства, свободы и прав человека. Познав трагедию гражданской войны, он попытался ее осмыслить не только как социолог, но и как тонкий психолог. В начале века выходят пять маленьких томиков “Психиатрических эскизов из истории” П.И. Ковалевского, представляющие собой вполне реальную альтернативу психоаналитическим подходам к биографии политиков. Позже, уже в 20-е годы, вышла книга Г. Чулкова русских императорах, где даны блестящие психологические портреты русских правителей.
Отдельная страница истории политической психологии связана с психоанализом. Это направление стало необычайно быстро распространяться в России особенно после революции 1917 года. О необычайной судьбе тех, кто увлекся ставшей модной теорией 3. Фрейда, можно прочесть в книге А. Эткинда “Эрос невозможного”. Пожалуй, самое поразительное в истории расцвета, запрета и вновь проявившегося интереса к психоанализу уже в наши дни — это именно его связь с реальной политикой. Можно без всякого преувеличения сказать, что не будь среди увлеченных идеями психоанализа таких политиков, как Л. Троцкий, С. Каменев, В. Радек, судьба этой психологической школы в России была бы иной.
Еще предстоит осмыслить влияние марксизма на политическую психологию. Но, очевидно, это можно будет сделать не раньше, чем осядет пыль после политических и идеологических баталий новейшего времени. Сейчас ясно лишь, что тот вариант марксизма, который развивался в Советском Союзе, не слишком способствовал проявлению интереса к этой проблематике. В нашем обществоведении преобладали тенденции, которые подчеркивали определяющую роль масс в политическом процессе и, одновременно, недооценивали значение личностного фактора, деятельность отдельных политических групп. При этом трактовка масс была весьма упрощенной. Они понимались как некая безликая сумма индивидов, приводимая в
движение волей политического авангарда. Такие методологические посылки делали ненужным учет психологического фактора. Добавим к этому, что реального знания о политическом сознании и поведении отдельных представителей этой массы не было в силу отсутствия обратной связи между правящей элитой и населением.
В этом отношении политическая психология находилась еще в худшем положении, чем социальная психология и социология. Последние дисциплины дважды за послевоенный период приступали к изучению человеческих компонентов общества в целом и политики в частности. Оба раза эти попытки были связаны с реформой системы: в годы хрущевской оттепели и в годы перестройки. Первый этап возникновения серии работ, касающихся политико-психологической проблематики, относится к началу — середине 60-х годов работы Б.Ф. Поршнева, Ю.Н. Давыдова, В.Д. Парыгина, Ю.Ф. Замошкина и других социологов, историков и психологов ввели в научный оборот проблематику политической деятельности в ее человеческом измерении. В эти годы происходит первое знакомство с трудами западных ученых и их критическое переосмысление в советском контексте.
В 70—80-е годы эта проблематика перемещается на периферию научных дискуссий и общественного интереса. В то же время, оставаясь невостребованной, она не перестает развиваться в рамках отдельных отраслей знания. Так, в рамках страноведения, под защитой рубрики “критика буржуазной” социологии, политологии и иных теорий, были опубликованы результаты отечественных исследований специалистов по развивающимся страна (Б. Ерасова, Б. Старостина, М. Чешкова, Г. Мирского и др.), американистов (Ю. Замошкина, В. Гантмана, Э. Баталова), европеистов (А. Галкина, Г. Дилигенского, И. Бунина, В. Иерусалимского).
Политологи-страноведы обсуждали такие проблемы, как политическое сознание и поведение, политическая культура, политическое участие и другие политико-психологические сюжеты, оставаясь в рамках зарубежного материла, так как проводить непосредственное исследование своей собственной политической жизни не рекомендовалось. Книги А.Галкина, Ф. Бурлацкого, А. Федосеева, А. Дмитриева, Э. Кузьмина, Г. Шахназарова и других советских политологов заложили основу современной политологии в целом и политической психологии в частности. Создание Советской ассоциации политических наук способствовало поискам отечественных политологов в указанном направлении, помогало их приобщению к зарубежному опыту исследований.
Второй период обостренного общественного интереса к психологическим аспектам политики начался в середине 80-х с началом процесса демократизации и гласности, получившего название “перестройки”. Первыми на запрос реальной политической практики откликнулись те ученые, которые уже имели определенный исследовательский опыт и интерес к политико-психологическойпроблематике: А. Асмолов, Э. Баталов, Л. Гозман, Г. Дилигенскии, А. Донцов, Е. Егорова-Гантман В 90-е годы сама политика дала новый мощный толчок к развитию политической психологии. Начал формироваться социальный заказ на исследования по электоральному поведению, восприятию образов власти и политиков, лидерству, психологическим факторам становления многопартийности, политической социализации и многим другим.
Сейчас в стране работают десятки исследователей, ведущих как фундаментальные, так и прикладные исследования, занимающихся одновременно аналитической и консультативной работой. Особенно востребованы немногочисленные специалисты в этой области в период выборов, где они способны просчитать ситуацию не на глазок, а с использованием специального научного инструментария.
Созданы специальные научные подразделения в области политической психологии в Москве и Санкт-Петербурге. Курсы лекций читаются во многих отечественных университетах. Вышли первые учебные пособия по политической психологии. В 1993 году образовалась Российская ассоциация политических психологов, которая является коллективным членом ISPP. На современном этапе политическая психология может быть представлена как самостоятельная наука.
Перспективы политической психологии
Еще совсем недавно как в области политической науки, так и в психологии высказывались сомнения относительно судьбы политической психологии как самостоятельной научной дисциплины. Политологи традиционной ориентации подвергали сомнениям относительно политике, который, по их мнению, страдал редукционизмом, т. е. сводил собственно политические явления к психологическим. Так, американский политолог С. Хоффман возмущался исследователями, которые идеологию сводят к иррациональным конструктам там, а национальную идентификацию трактуют как патологический призыв к базовым инстинктам агрессивного толка или примитивным защитным механизмам. Действительно, ряд ранних исследований в области политической психологии, особенно находящиеся под влиянием психоанализа, дали основания для подобных упреков. С. Хоффман был прав, когда утверждал, что “враги не всегда являются лишь простыми проекциями негативного опыта личности. Иногда это вполне реальные существа”.
В отечественном обществоведении ситуация осложнялась к тому же еще и официальными идеологическими табу. Псевдомарксистский экономический детерминизм выносил за скобки любые факторы воздействия на политику, не вписывающиеся в традиционную схему анализа. Психология была в числе “нежелательных” феноменов в анализе политики.
У психологов были свои сложности по поводу определения предмета новой дисциплины. Если западные психологические школы, в основном позитивистской ориентации, рассматривали свой предмет на манер естественнонаучных дисциплин, то в любом ценностноокрашенном исследовании они видели отход от канонов подлинной научности. Понятно, что политика не может быть таким же предметом исследования, как минерал или лягушка, т. е. предметом ценностнонейтральным. Любой ученый привносит свое собственное видение политики и свои политические ориентации в политико-психологическое исследование. В дискуссиях по предмету политической психологии можно выделить несколько существенных моментов. Во-первых, понимание того, что психологические]-компоненты являются неотъемлемой частью политического процесса, происходило постепенно и отягощалось методологическими крайностями ранних исследователей. Так, работа 3. Фрейда и У. Буллита об американском президенте Вудро Вильсоне, написанная еще в 30-х годах, не публиковалась до 1967 года в связи с тем, что были живы некоторые описанные в ней персонажи. Но, когда эта книга все же вышла, даже психологи, принадлежащие к психоаналитическому направлению, нашли содержащиеся в ней методы анализа личности этого политика чрезвычайно упрощенными, устаревшими.
Во-вторых, и работы современных психологов, избирающих своим предметом политическое поведение, политическое мышление или политическую культуру, нередко методологически недостаточно обеспечены и включают в качестве научного инструментария политологические и психологические, статистические и социологические категории и подходы без их должного перевода на язык своей науки.
В-третьих, политико-психологическая проблематика развивается не только в рамках самой этой науки, но и в работах по этнографии, страноведению, экономике, истории, социологии и др. В последние годы появилось немало интересных публикаций, имеющих междисциплинарный характер и раскрывающих закономерности формирования личности в политике, воздействие политической культуры на судьбы государства, влияние исторически сложившегося менталитета на развитие нации и т. д. Все эти проблемы входят в круг исследования политической психологии. Однако они не получили пока в ней достаточного освещения и зачастую не осознаются специалистами из смежных дисциплин в их политико-психологическом звучании.
Различны и точки зрения специалистов на объем изучаемых политико-психологических феноменов, включаемых в предмет. Так, Г.Г. Дилигенский, вслед за рядом американских политических психологов, полагает, что политическая психология должна заниматься макрополитическими процессами. Ее предмет должен трактоваться как психология политиков. Такая позиция не только сужает предметную область, но и предполагает пользование исключительно инструментарием индивидуальной психологии. Другой подход, которого придерживаются М. Херманн, Дж. Кнутсон, X. Юлау и другие не менее авторитетные политические психологи, напротив, видят задачу политической психологии более широко. В предмет исследования включаются не только поведенческие и когнитивные аспекты психологии субъектов политики, но и закономерности, механизмы, условия и факторы всего многообразия процессов и явлений, происходящих в политике.
Основные категории психолого - политического анализа
Как и любая наука, политическая психология использует свой научный язык, свой категориальный аппарат. В силу междисциплинарного характера исследований в них соседствуют категории, используемые философами, антропологами, социологами, психологами и политологами.
Так, политическая философия внесла свой вклад в становление политической психологии, снабдив ее наиболее общими теоретическими понятиями о соотношении личности и государства, о подчинении гражданина политике (Т. Гоббс) и интересе, который лучше любого насилия управляет политическим поведением личности (А. Смит). Такие философы и социологи, как А. Тойнби и П. Сорокин, Дж. Оруэлл обогатили психоисторию как раздел политической психологии представлениями о психологических компонентах масштабных политических процессов. Общетеоретические идеи Т. Парсонса и Р. Мертона принесли новое понимание политики как системы, в которой ее субъект является одним из ключевых элементов. Нередко эти метатеоретические представления специально не обсуждаются. Но именно эти концепции подчиняют себе исследовательские процедуры.
Политология снабдила политическую психологию категориями политической системы, политического участия, конфликта и консенсуса, плюрализма, гегемонии, демократии и иными понятиями, описывающими политические феномены. В политической психологии они работают в том же значении, что и в политологии, наполняясь при этом собственно психологическим содержанием.
Социология и социальная психология дали политической психологии основные методические приемы, методологию исследования. Эти дисциплины, как и политическая психология, не претендуют на широкомасштабные обобщения, оставаясь в рамках теорий среднего уровня. Такие категории, как роли, нормы, ценности, интересы, лидерство, конформизм, социализация, ресоциализация, политическая социализация, политические факторы социализации и многие другие, описывающие внутригрупповое и межгрупповое поведение человека, имеют важное значение для политической психологии. Становление собственно политической психологии и ее категориального аппарата непосредственно связано с социальной средой, которая описывается этими и другими понятиями, во многом заимствованными из названных дисциплин. Например, политическая психология оперирует такими категориями, как социализация, ресоциализация, политическая социализация, политические факторы социализации и др. Рассмотрим основные понятия, характеризующие, например, политическую социализацию.
Социализация — процесс включения индивида в общество через усвоение им опыта предыдущих поколений, закрепленного в культуре.
Ресоциализация — процесс переучивания тому, что было прочно усвоено в детстве и юности, составлявших фундамент данной личности.
Политическая социализация — процесс усвоения законов, постепенное овладение необходимыми социальными навыками, осознание своих прав и способов их реализации, понимание сложных взаимоотношений между различными людьми и социальными институтами.
Политические факторы социализации — система детерминант, определяющих характер и тип государственного устройства, политический режим, институты, партии и организации.
Для политической психологии полезны и другие научные данные, которыми располагает современное наукознание. В их числе чрезвычайно важны результаты исследований, полученные непосредственно психологической наукой. В частности, психология личности, представленная самыми разными ориентациями, обогатила политическую психологию такими категориями, как поведение, мотивация, когнитивные структуры, стиль мышления, стиль принятия решений, стиль межличностных отношений и др. Те направления, которые базируются на психоаналитических подходах (например, психобиографическое), используют такие категории, как защитные механизмы, авторитарное подчинение, операциональный код. Исследователи, стоящие на позициях когнитивной парадигмы, предпочитают говорить о менталитете, о когнитивных картах личности политиков и их стиле политического мышления, о семантическом пространстве. Последователи А. Маслоу и К. Роджерса в политической психологии оперируют понятиями мотивов, потребностей, ценностей. Приверженцы бихевиоризма рассматривают поведение человека в политике сквозь призму наказания, поощрения, цены, обмена, стимула и пр.
Все отмеченные положения позволяют не только синтезировать достижения современного наукознания, но и достаточно определенно и обоснованно уточнить место и роль политической психологии. Выделение ее объекта и предмета дает возможность более четко выделить особенности положения этой дисциплины среди наук, исследующих субъективное измерение политических отношений. Необходимость этого обусловлена как генезисом психологии политики, так и спецификой рассматриваемых ею феноменов.
Поскольку объект политической психологии — взаимоотношения субъектов политики, природа власти, механизмы и условия достижения политических целей является общим для ряда научных направлений, то неудивительно, что психологические аспекты политических процессов в той или иной мере затрагиваются в них. Прежде всего, это философия, в рамках которой в течение многих веков и формировалось политико-психологическое знание. Философия играет для политической психологии важную методологическую роль. В ее рамках раскрываются структура политического сознания, его взаимоотношение с другими формами общественного сознания (религиозным, научным и т. д.) и реальными политическими феноменами. Весьма важными для анализа политико-психологической проблематики является выявление связи и взаимовлияния политической идеологии и собственно политической психологии, гносеологический анализ особенностей отражения человеком политического бытия (политических процессов и явлений, мифы, утопии и т. п.).
Проблемы, смежные с политико-психологическими (типология личности политика, лидерство и т. п.) рассматриваются в такой, относительно новой для России, дисциплине, как политическая антропология. В центре ее внимания находится, как следует из названия, природа “человека политического”, анализ политических отношений с точки зрения человеческого бытия. При этом преимущественным аспектом рассмотрения проблемы остается философский, а психологический, несмотря на достаточно большое число соответствующих сюжетов, не носит самостоятельного характера.
Политическая психология активно взаимодействует с политической социологией. Последняя исследует социальные основы политики, особенности массового сознания, ценностной системы общества, влияние социально-экономических, демографических, социально-профессиональных факторов на динамику установок (данная категория является одной из центральных и для политической психологии) населения по отношению к политически значимым объектам.
В современных условиях стало общеупотребительным положение о том, что политическая психология возникла “на пересечении” психологии и политической науки или, если воспользоваться формулировкой Б.Ф. Ломова, на стыке социальных и психологических наук [76]. Характеризуя взаимоотношение политической психологии и “базовых дисциплин”, можно провести аналогию с историей формирования других пограничных научных направлений, прежде всего социальной психологии. Подобно ситуации в последней, можно говорить о интердисциплинарном и интрадисциплинарном подходах к политической психологии. Соответственно, возможно ее отнесение к психологическим (А.И. Юрьев) или политическим (Д.В. Ольшанский) наукам. С другой стороны, ряд ученых (Г.Г. Дилигенский, Ю.В. Ирхин) придерживаются мнения о промежуточном положении психологии политики, при котором вопрос о ее принадлежности к некоторому базовому направлению снимается. Так, по мнению Г.Г. Дилигенского, социально-политическая психология “представляет собой столь же психологическую, сколь социологическую и политологическую дисциплину” [47].
Данная проблема носит не только теоретико-методологический, но и, в большой степени, практически важный характер. В зависимости от того, к какому “берегу” будет отнесена рассматриваемая наука, меняется ее концептуальный аппарат, проблемы, исследовательские программы (что можно заметить на работах упомянутых выше ученых).
Рассматривая соотношение политической психологии и политологии, отметим, что под политологией в широком смысле (или политической наукой) понимают совокупность всех дисциплин, в той или иной мере исследующих политическую сферу общества. При этом политическая психология рассматривается рядом авторов, наряду с политической географией, политической этнологией, политической этикой в качестве составной части политологии. Вместе с тем, в соответствии с Постановлением ВАК Минобразования России 2000 года политическая психология как научная дисциплина представлена в рамках социальной психологии. Следовательно, отнесение политической психологии к политическим или психологическим наукам может быть признано достаточно условным.
Более конструктивная точка зрения представляется авторами настоящего учебного пособия, которая выделяет политическую психологию в качестве интегративной, относительно самостоятельной научной, учебной дисциплины и продуктивной практики.
При этом, признавая право на существование, не может быть безоговорочно принятой точка зрения Д.В. Ольшанского который фактически отказывает политической психологии в праве на самостоятельное существование. Он считает допустимым говорить только о психологии политики как о методе исследования в политической науке или же субдисциплине в рамках политической науки [90].
Принципиальная позиция состоит в том, что полноценный анализ политических процессов невозможен вне учета их собственно психологических сущностных характеристик, механизмов и условий. Эта задача не может решаться в рамках политологии (в узком смысле), предметом которой являются функционирование политической системы, ее институционально-властные аспекты, а человек в политике рассматривается как пусть и обладающая психикой, но некоторая данность, а не специальный объект исследования.
Возможность избежать противопоставления двух подходов к политической психологии состоит не в противопоставлении, а в признании возможности существования в ней двух ориентации. В каждой из них, при сохранении общего направления, меняются “пропорции” собственно политологического и психологического компонентов, угол рассмотрения проблемы. Ориентация, идущая от политологии, делает акцент на влиянии, оказываемом теми или иными психологическими феноменами на политические отношения. Психологическая же ориентация обращает преимущественное внимание на собственно психические процессы, лежащие в основе политических событий. В качестве представителей этих различных направлений можно назвать, соответственно, Г. Лассуэлла и 3. Фрейда, работавших в рамках психоаналитического подхода к анализу социальных процессов. Исходя из высказанного предположения, представляется возможным утверждать о политической психологии, как интегративной научно-практической дисциплине.
Специфика политико-психологичекого подхода может быть выявлена на примерах основных политических феноменов. Например, факт голосования против кандидата от “партии власти” на губернаторских выборах в определенном регионе может быть по-разному интерпретирован политологом, социологом или психологом. Политолог будет анализировать влияние, оказанное на это событие отношениями с “центром”, позициями региональной элиты; политический социолог станет выявлять предпочтения различных слоев населения, профессиональных или возрастных групп, их детерминированность социально-экономическим положением. Но только главное — закономерности, механизмы, глубинные мотивы, детерминанты и личностно значимые условия выбора граждан, которые нельзя выявить без учета психологического фактора, — находятся в поле зрения политического психолога. Указанное электоральное поведение может иметь в психологическом плане многомерный континуум, который ограничен как минимум двумя причинами: недовольством быстротой реформ и недовольством их медленным ходом. При этом не исключено, что избирателю просто могла не понравиться внешность, речь или какие-либо индивидуальные психологические особенности кандидата. Здесь открывается предметное поле именно политической психологии.
Требует также уточнения, каковы отношения политической психологии с другой “родительской” дисциплиной — психологической наукой. Является ли политическая психология самостоятельным разделом психологии? К.К. Платоновым отмечены три критерия выделения отрасли психологической науки: социальное значение полученных выводов (внешний критерий); специфичность особенностей и условий проявления изучаемых психологических явлений, методов их изучения; достаточный объем уже накопленного материала — внутренние критерии [100] B акмеологии кроме того выдвигаются критерии актуальности, фундаментальности, перспективности и системности [91]. Представляется, что политическая психология соответствует всем указанным требованиям, чтобы рассматривать ее как автономную сферу научного знания.
Немаловажно и то, что сам К.К. Платонов, рассматривая данную науку как отрасль социальной психологии, отмечал тенденцию к ее выделению в самостоятельную дисциплину. Вместе с тем, степень такой самостоятельности всегда относительна [100]. Так, вполне естественно, что рассмотрение собственно политико-психологических проблем требует предварительного решения ряда более фундаментальных вопросов (таких, как выявление сущности психического, массового и индивидуального ознания, мышления, поведения, взаимоотношений и т. д.). Поэтому, по справедливому замечанию А.И. Юрьева, общепсихологическая теория деятельности в той же мере является основой политической психологии, как и медицинской, социальной, инженерной и др.” [140]. С другой стороны, анализ проблемы человека в политике невозможен без использования понятийного аппарата психологии личности (категории “лидерство”, “мотивация”, “Я-концепция”, “профессионализм политиками др.). Следует отметить, что, в силу “сквозного” характера ряда исследуемых проблем, аспекты анализа различных отраслей пересекаются и единый предмет политической психологии может казаться “распределенным” по отдельным отраслям психологического знания. Из других психологических дисциплин наиболее тесно политическая психология связана с психологией социальной (что обусловлено изначально общественным характером политических отношений). Поэтому не случайно ВАК Минобразования России с 2000 года научная дисциплина “политическая психология” рассматривается как область социальной психологии.
Действительно, политико-психологическая составляющая играет в социальной психологии весьма существенную роль. Среди явлений, изучаемых политической психологией, можно найти практически полный спектр социально-психологических проблем (общение, групповая динамика, социализация и др.). С другой стороны, именно политико-психологические по существу вопросы (психология масс, лидерства и др.) лежали в основе формирования социальной психологии. Отсюда, одним из возможных подходов к их взаимоотношению является рассмотрение политической психологии как одного из разделов социальной психологии. Тогда ее предмет может быть задан как социально-психологические аспекты политических процессов. В данном вопросе прав Д.В. Ольшанский, утверждая, что политическая психология является “способом реализации социально-психологического знания применительно к анализу политики как деятельности людей” [90, с. 26].
В современной отечественной психологии признаются и другие точки зрения. В частности, одним из авторов настоящего пособия, Н.А. Косолаповым, политическая психология понимается в “узком смысле”, как область, непосредственно связанная с политическими феноменами [64]. В то же время явления, опосредованно относящиеся к политическим отношениям (хотя и важные для их функционирования, например, этнопсихологические особенности участников политической деятельности), не входят в предмет психологии политики. Социально-психологический подход является, таким образом, более широким по предмету и служит (наряду с общей психологией) базой для исследования психологических аспектов политических отношений.
Оригинальным представляется и положение Н.А. Косолапова об относительно изменчивом объеме политической психологии [65]. Так, в условиях социальной стабильности можно достаточно четко отделить политическую проблематику от неполитической. В этом случае сфера политики входит в “компетенцию” политической психологии. Однако в рамках социальной психологии можно рассматривать психологические аспекты явлений, носящих протопологический или латентно-политический характер. В иных ситуациях (например, при политическом кризисе) грань между политически значимым и незначимым размывается, вследствие чего становится необходимым прямой учет психологических аспектов явлений, казалось бы, весьма далеких от проблем власти и управления (например, тендерных стереотипов, этноса, религии и др.). Определяя широту политико-психологической проблематики, целесообразно подвергать психологическому анализу основные процессы и явления, происходящие в “коридорах власти”, которые можно отнести к собственно политическим, а также традиционные социально-психологические проблемы (межличностные отношения, организация групп, социальное лидерство и др.) При этом они входят в предметное поле политической психологии только в случае приобретения данными явлениями политической релевантности.
Вместе с тем, “растворять” политическую психологию в социальной психологии вряд ли уместно, таи как хотя их проблематика в значительной мере пересекается, но не идентична. Поскольку задачей социальной психологии не является исследование именно политических процессов. В данном случае, с одной стороны, речь должна идти о применении более общих закономерностей к политической сфере и уточнении специфики их проявления в ней. С другой стороны, политико-психологическая проблематика не исчерпывается социально-психологическими вопросами, а включает индивидуально-психологические. Как образно отметил К.К. Платонов, “на древе психологической науки политическая психология находится на вершине, где стволы индивидуальной и социальной психологии срослись” [100, с. 138].
В поле внимания политической психологии при раскрытии ее предмета попадают также политически значимые стороны психологических явлений, которые сами по себе являются предметом исследования других отраслей психологической науки. Так, анализ политического поведения лидера преклонного возраста невозможен без привлечения данных возрастной психологии и психологии развития. Психофизиология и психология стресса могут помочь при рассмотрении действий политиков в условиях кризисных ситуаций. Использование принципов психологии профессиональной деятельности и психологии труда требуется для определения условий и факторов продуктивной деятельности субъектов политики. Политическая психология связана также и с другими отраслями психологии, исследующими особенности той или иной сферы деятельности. Так, для анализа политического поведения большое значение имеет уровень правосознания, внутреннее отношение к правовым нормам, их восприятие, изучаемые в предметном поле юридической психологии. Изучение многих современных политических процессов требует учета национально-психологических особенностей участников политических действий, что предполагает взаимодействие с этнопсихологией. Особая область сопряжения политической психологии открывается на стыке с новой отраслью психологии — акмеологией. Здесь раскрываются возможности для системного моделирования, алгоритмизации и технологизации политических процессов. Его субъекты предстают как творчески самореализующиеся профессионалы, оптимально выполняющие политические функции. Подобных примеров можно привести множество. Однако при этом политическая психология по своему предмету не сливается с этими отраслями психологии.
В целом широкая гамма разнообразных взглядов на объект и предмет, роль и место, функции и содержание политической психологии указывает на актуальность научного определения всех этих вопросов. Прежде всего, важно выделить ее объектную область. В отличие от “устоявшихся” наук, дать однозначный ответ на этот круг вопросов не всегда просто. Такая ситуация во многом связана с междисциплинарным характером, особенностями формирования (скорее, проблемным, чем предметным) и существования политико-психологического знания. Самим наименованием “политическая психология” задается достаточно широкое поле, внутри которого возможно сосуществование различных подходов к тому, чем же должны заниматься ее представители. Так, членами Международного общества политической психологии являются не только психологи, но и историки, политологи, психиатры, антропологи, представители многих других наук. Всех их объединяет интерес к различным аспектам взаимодействия человека и политики, но каждый из ученых вносит в новую отрасль специфику своей “родной” дисциплины и, соответственно, видоизменяет трактовку объекта и предмета психологии политики. Вместе с тем, можно сказать, что в результате продолжительных дискуссий в политико-психологическом научном сообществе сложился определенный консенсус по поводу проблемного поля данного научного направления.
Одним из наиболее “объемных” и распространенных на Западе является определение предмета политической психологии как “психологических компонентов политического поведения человека”. Согласно англо-американскому словарю политического анализа, задача политической психологии заключается в “исследовании психологических конструктов (установки, убеждения, ожидания, восприятие) для объяснения политического поведения”. Известный американский ученый М. Дойч полагает, что “поле политической психологии заключается в изучении взаимодействия политических и психологических процессов” [142]. При этом большинство исследователей сходятся в том, что речь должна идти о двух аспектах такого взаимодействия: влиянии психологических особенностей личности и группы на политические отношения и воздействии политики на формирование психологических качеств граждан. Последнее не менее важно как для объяснения политических событий, так и для происходящего в других, порой весьма далеких от властных отношений сферах общества.
Западный подход к пониманию целей и задач политической психологии в целом достаточно эвристичен, позволяя включать в число рассматриваемых проблем весьма разнообразный круг вопросов. Однако его определенный недостаток связан, по нашему мнению, с тем, что он не в полной мере дает возможность четко выделить специфику собственно политической психологии. Представляется, что данная проблема в большей степени разработана в трудах отечественных ученых.
Точки зрения отечественных исследователей во многом сходны с приведенными выше. Политическую психологию они рассматривают как науку, в центре внимания которой находятся психологические аспекты “политической жизни современного общества во всем ее многообразии” (С.К. Рощин), “политической активности социальных субъектов” (А.И. Донцов), “изучение, учет и предвидение субъективных психологических факторов политического развития” (Д.В. Ольшанский). А.П. Назаретян определяет политическую психологию как “дисциплину, изучающую мотивацию политической активности”.
Выделяя психологические аспекты политики, большинство ученых не расшифровывают их основные характеристики. Вместе с тем, отдельные стороны уже получили научное толкование. Одним из тех исследователей, которые начали последовательно проникать в сущность психологических характеристик политики, является Н.А. Косолапов. В частности, он под психологическими аспектами международных отношений и внешнеполитической деятельности понимает те из них, “которые как минимум могут иметь причины, лежащие в области психологии и общественной психологии” [65, с. 39]. В определенной степени дополняет это положение А.И. Донцов, который относит к таким аспектам стороны, обусловленные внутренними характеристиками субъекта.
Если объектом всех психологических наук прежде всего выступают индивидуальные и групповые социальные субъекты, их психические процессы, состояния, свойства и другие характеристики, то политическая психология рассматривает этот объект в той мере, в какой он связан с его функционированием в системе политических отношений. Поэтому достаточно обоснованной представляется позиция A.И. Юрьева, согласно которой к объекту политической психологии относятся “люди, осуществляющие власть и повинующиеся власти, обнаруживающие при этом психологические качества, встречающиеся только в области политики”[140]. Можно отметить, что данный объект — “человек в политике” — является общим не только для политической психологии, но и для ряда смежных дисциплин. Различия этих наук лежат в их предметах. Для политической психологии в предметном поле прежде всего выделяются психологические закономерности и механизмы участия человека и социальных групп в политических процессах” [140].
Данный подход дает правильную ориентацию в широком спектре возможных политико-психологических явлений. Вместе с тем он не исчерпывает и не ограничивает исследовательский поиск.В его рамках в качестве изучаемых феноменов могут выступать реальные психофизиологические, психические и социально-психологические характеристики индивидуальных и групповых субъектов политики, а также условия и факторы реализации ими политических функций, поведения и взаимоотношений. Немаловажно и то, что в предметной области политической психологии следует выделять модели, алгоритмы и технологии развития политических явлений, а также их прогностические характеристики.
Для уточнения места политической психологии и ее предметной области, как справедливо отмечает Е.А. Яблокова, целесообразно говорить о политической психологии в узком и широком смыслах. В первом случае это наука, которая изучает психологические аспекты политической деятельности, поведения и отношений как специфической сферы социальной жизни и особенности лиц, непосредственно участвующих в политическом процессе. Во втором случае наука рассматривает явления общественной и индивидуальной психики, сопряженные с политикой во всех ее проявлениях.
Примечательно, что различия в подходе к пониманию объекта и предмета политической психологии отразились и в дискуссиях по поводу названия дисциплины. В частности ученые и практики нередко употребляют термины “политическая психология” и “психология политики” как синонимы. Действительно возможны различные сочетания данных терминов, имеющие право на существование. Принципиальная позиция авторов настоящего учебного пособия состоит в том, чтобы обеспечить конструктивную интеграцию различных точек зрения, которые обогащают политическую психологию.
В частности, имеет место понимание “политической психологии” как области исследуемых явлений, а “психологии политики”, в данном случае — как наименования науки. Д.В. Ольшанский принципиально разводит эти два термина. Он считает, что поскольку не существует особой “политической психики”, то использование понятия политическая психология ведет к психологизаторству. Следовательно, следует говорить о психологии политики. Если использовать подход, примененный к экологической психологии, тогда термин “политическая психология” следует употреблять для обозначения определенной отрасли психологической науки, а термин “психология политики” — для раскрытия предмета данной отрасли.
Интересную точку выражает Е.А. Яблокова, утверждая, что у политической психологии и психологии политики различаются предметы. Политическая психология (это наука в широком смысле) исследует психологические закономерности, механизмы, условия и факторы политической жизни в целом, а психология политики (которую можно назвать политической психологией в узком смысле) анализирует индивидов и группы, непосредственно включенные в политическую сферу, т. е. “homo politicusa” различного уровня.
Кроме терминов “политическая психология”, “психология политики” Г.Г. Дилигенский использует термин социально-политическая психология [47]. По его мнению, собственно политическая психология ориентирована на изучение преимущественно личности политиков и политической деятельности, в то время как социально-политическая психология (“макросоциальная психология”) затрагивает психологические аспекты взаимоотношений человека и общества в конкретной исторической ситуации, то есть является более широкой.
В целом наличие различных суждений о роли и месте политической психологии, ее объекте и предмете указывает на то, что она привлекает внимание представителей различных отраслей наукознания и практиков. При этом принципиально обеспечить интеграцию конструктивных идей, моделей, решений и подходов. Многим исследователям в дискуссиях следовало бы обращать внимание не только на утверждение собственной позиции в научном мире, но и на конструктивное сотворчество в интересах интеграции продуктивных научных решений и политической практики.
