Территория и базисные способы существования и деятельности как различных типов систем
В массовом сознании, общественных науках сло-жилась традиция, согласно которой политическая жизнь во всех наиболее значимых ее компонентах прямо и непосредственно связывается с государством. Причины формирования этой традиции естественны и понятны. В жизни общества государство играет ог-ромную, иногда всеподавляющую роль, а политическая жизнь прямо и косвенно выстраивается вокруг борь-бы за контроль над государственными институтами, государством в целом или, как минимум, за влияние на них. Государство остается главным субъектом в такой специфической области политики, как международные отношения. Нет оснований полагать, что в обозримом будущем государство и политика окажутся «разведен-ными».
Тем не менее, рубеж XX—XXI веков стал време-нем широкого распространения таких форм и процес-сов политической жизни, которые объективно меняют роль и место государства в политике — не уменьшают, не увеличивают, а именно изменяют, причем таким образом, что политика постепенно становится гораздо богаче, многограннее и содержательнее, нежели толь-ко схватки за обладание государственной властью. Более того, власть уже сегодня оказывается недостаточно эффективной, действенной в решении все большего числа вопросов и потому становится менее привлека-тельной или даже вовсе непривлекательной для расту-щего числа социально-политических сил, что не только не снижает, но часто повышает их роль и влияние в обществе. Приведем несколько конкретных примеров.
Во многих странах получили широкое распростра-нение общественные движения локального, нацио-нального, а в ряде случаев интернационального ха-рактера, ставящие своей целью и задачей влияние не на государство или не только на государство и его политику.
Традиционные место и роль государства в поли-тике размываются, усложняются также другими яв-лениями и процессами. Во внутренней сфере к ним относятся все виды сепаратизма, регионализма, конфедерализма, или, иными словами, проявления от-четливо выраженной социально-исторической потреб-ности в действенных инструментах и механизмах регулирования общественных процессов на «среднем» по отношению к государству и обществу уровне. Эти явления сильнее всего дают себя знать там, где такие механизмы не созданы или пока не отлажены (подоб-ное мы наблюдаем в современной России). Но от такого рода проблем не свободны и страны с разви-тыми федеративными системами, такие, как США и ФРГ, хотя там содержание проблем, естественно, иное. В международной сфере государство тоже давно не является единственным субъектом отношений: на протяжении многих десятилетий здесь действуют региональные группировки и интеграции, междуна-родные правительственные и неправительственные организации, транснациональные и многонациональ-ные корпорации, интернациональные общественные движения.
Таким образом, оставаясь центральным звеном внутренней и международной политической жизни, проблема «государство и политика» все менее исчер-пывает собой политическую жизнь и все более оче-видно трансформируется в крайне важный, хотя и частный, случай как самой политики, так и любых ее исследований. Отсюда с неизбежностью следует вы-вод: общая теория политики, когда она будет создана, должна будет охватывать своими объяснительными способностями все сферы и направления политиче-ской жизни, а прикладные дисциплины уже сегодня должны быть в состоянии связывать между собой эти сферы и направления моделями, методами исследова-ний и практическими рекомендациями.
Политическая жизнь осуществляется внутри не-которой социальной системы или в отношениях меж-ду такими системами. Социальная же система вырас-тает и эволюционирует на трех базовых параметрах: на определенных жизненных функциях, посредством которых живет соответствующая человеческая общ-ность; территории, на которой эти функции осущест-вляются; организационных структурах, обеспечиваю-щих выполнение необходимых жизненных функций данной территории и при данной совокупности насе-ления. В основе деятельности социума лежит необхо-димость воспроизводства его существования, жизни. Деятельность неизбежно привязана к определенному времени и пространству, а значит, и сама организа-ция социума для такой деятельности, и формы, струк-туры этой организации также связаны с данной тер-риторией и ее особенностями.
Вплоть до самого недавнего времени во всем мире сложные отношения между социумами, их жизненными функциями, территориями обитания и формами обще-ственной организации, в том числе организации по-литической, складывались и развивались стихийно. Результатом этих процессов стали политическая, де-мографическая, этноконфессиональная, индустриаль-ная карты современного мира. ППА исследует все без исключения формы и проявления политической жизни, поэтому он не мо-жет ограничиваться только теми из них, которые прямо или косвенно связаны с государством, борь-бой за контроль над его институтами или влияние на них. Но ППА не может абстрагироваться и от таких факторов, как жизненные функции, на которых стро-ится здание политики; территория, на которой она осуществляется; политическая и общественная орга-низация социума, — а все это вместе взятое и состав-ляет содержание категории «социально-территори-альная система» (СТС).
Для целей политико-психологического анализа со-циально-территориальную систему можно определить как в целом стабильный по этноконфессиональным и другим (исторического масштаба времени) признакам социум, определенным образом организованный (сти-хийно или преднамеренно) для длительной самостоя-тельной жизнедеятельности, поддержания своего суще-ствования как целостного социального организма и/или развития на данной территории.
Выделим важнейшие качественные характери-стики этого определения. Одной из таких характе-ристик является исторический масштаб времени, что в современных условиях означает как минимум не-сколько десятилетий или продолжительность актив-ной жизни и деятельности хотя бы двух поколений людей. Другая характеристика относительно высо-кая — на протяжении данного времени, по его мас-штабам и критериям — стабильность национального, религиозного, культурного основания или стержня данного социума. Какая-либо эволюция националь-ного, конфессионального, социального состава на-селения неизбежна. Но базовые характеристики, позволяющие называть данную страну или регион, например, православным или мусульманским, рос-сийским или каким-то иным и т. д., должны оставаться неизменными или в целом неизменными. Самостоя-тельность существования данного социума предпо-лагает не хозяйственную или иную изолированность его от мира — такая изоляция может быть, но может и отсутствовать, — а его существование как единого целого на протяжении оговоренных выше сроков, пусть даже какую-то часть своей истории данный социум находился на положении чьей-то колонии, протектората, области и т. п.
Рассмотрим подробнее, как влияют на социум и, следовательно, на все его культурные, психологиче-ские, политические особенности те взаимосвязи, ко-торые объективно складываются между территорией, способами существования социума на ней и органи-зационными структурами этого социума Наука насчи-тывает несколько типов таких взаимосвязей.
Европейская социально-историческая и политиче-ская традиция связывает общество и территорию, на которой это общество живет, в единый комплекс че-рез институт национального государства. Собственно говоря, государство является первым типом взаимо-связи социума и территории. Европейское государст-во, как правило, имело либо мононациональный и/или моноконфессиональный состав населения или такой, где безусловно доминировали определенная нацио-нальность и вероисповедание. Здесь имело место об-щество с оседлым образом жизни, постоянной терри-торией, государство с четко определенными внешними границами и внутренним административным делени-ем. Этот тип государственной организации распростра-нен ныне не только в Европе и стал в общественном сознании многих стран и народов своего рода этало-ном устройства «отношений» между обществом и тер-риторией. Но он — не единственный из потенциально возможных и фактически существующих типов таких взаимосвязей.
Наиболее близкая к данному типу государствен-ной организации ее разновидность — государство многонациональное — распространена преимущественно в Азии, где многонациональность населения иногда сочетается с его многоконфессиональностью. Но население в целом оседло, территории обитания постоянны для государства в целом и основных этно-конфессиональных групп, внешние границы и внут-реннее административное деление государства име-ют определенный характер.
Другой тип рассматриваемой взаимосвязи являет собой однородный этноконфессиональный социум с переменной территорией — кочевые народы. Вслед-ствие кочевого образа жизни эти народы обычно со-вершают циклические перемещения в каком-то ареа-ле, и потому их организация и внутреннее деление связаны с самим социумом, но не с территорией, или связаны с ней лишь в минимальной степени, почему, видимо, у них и нет государственного устройства ев-ропейского или иного признаваемого ООН типа. Это обстоятельство не означает, конечно, будто у таких народов нет внутренней организации, построенной на других основаниях и принципах, или нет собственной, хотя и своеобразной, политической жизни.
Третий интересный тип взаимосвязи общества и территории — оседлый социум, не имеющий, однако, четко определенных внешних границ. Такие случаи нечасты, но они есть и наблюдаются, как правило, в малозаселенных регионах, где народ, проживая на удовлетворяющей его территории, не имеет необхо-димости или возможности расширять сферу своего обитания; а кроме того, он не соприкасается непосред-ственно с другими народами из-за огромности про-странств и малой плотности населения, вследствие чего не испытывает потребности в установлении каких-либо границ. К данному типу взаимосвязи общества и тер-ритории можно отнести, наконец, и случаи всевозмож-ных компактных общин (диаспор), раскиданных по разным странам и континентам, но тесно связанных с изначальной «материнской» страной.
В современных условиях четко прослеживаются несколько тенденций, которые ППА должен учитывать. Это, прежде всего, растущий регионализм внутри отдельно взятых государств, особенно наиболее круп-ных и со сложными внутренними проблемами. На почве национализма, сепаратизма, местничества или просто здравого смысла и стремления к самоуправлению в вопросах местной жизни повсюду происходит отно-сительное повышение роли и значения локальных систем управления: штатов, земель, провинций, облас-тей, городов и т. д. В результате местная политиче-ская жизнь в них получает стимул для своего разви-тия, а сама такая территориально-административная единица все более обретает качественные признаки самостоятельной социально-территориальной систе-мы (СТС).
Кроме того, постепенно выстраивается некий ком-плекс отношений, выходящих за пределы государства в международную сферу, но он не отрицает роль го-сударства, а основывается на этой роли. Таковы пре-жде всего «чистые» интеграционные объединения, — наиболее продвинутым из них является ЕС. К ним относятся и более размытые формы международного регионализма: таможенные и экономические союзы, зоны свободной торговли и свободной миграции тру-да, региональные системы коммуникаций, связи, энер-гетики и т. д. Они не диктуют свою волю государству и не подменяют его, но ни одно из вовлеченных в такие отношения государств уже не в состоянии нормально жить и функционировать без них.
Наконец, как внутри государств, так и в отношени-ях между ними все более зримо переплетаются три очерченных типа взаимосвязей между обществом и территорией. Многие страны стали снимать или ослаб-лять прежние жестко силовые ограничения на пере-мещения кочевых народов, предпочитая регулировать эти перемещения внутренним законодательством и международными соглашениями. Границы внутри фе-деративных государств и интеграционных группиро-вок постепенно приобретают все более административ-ный и все менее политико-символический смысл. В целом правомерно говорить о двуедином про-цессе. С одной стороны, растущая взаимосвязанность мира отражается и выражается, в частности, еще и в том, что выстраивается иерархия социально-террито-риальных систем от местного до глобального уровня. С другой стороны, постепенно размывается сувере-нитет государства, но данный процесс развивается в направлении не уничтожения государства как соци-ально-исторического института, а постепенного и труд-ного отказа от его абсолютизации, обожествления, мифологизации в направлении рационального и праг-матичного включения его в иерархию институтов и механизмов, обеспечивающих регуляцию и саморегу-ляцию жизни и деятельности современного, все более сложного и многочисленного человечества. Указанные факторы существенны для построения организацион-но-политической матрицы той социально-территори-альной системы, которой будет заниматься конкрет-ный ППА.
Политика производна от социальной деятельности в целом; деятельность в конечном счете имеет своей целью обеспечение тех функций общества, от которых зависят его существование, жизнь, продолжение рода; а эти функции в свою очередь сводятся к нескольким базовым способам существования всего живого.
Эволюция человека и общества есть постепенное, накапливаемое за тысячелетия надстраивание все новых, более сложных уровней над менее сложными, изначальными. Выход в теории и методологии ППА на эти изначальные уровни не тождествен, разумеется, описанию и анализу процессов современной общест-венно-политической жизни. Тем не менее он позволя-ет лучше оттенить именно психологические компо-ненты таких процессов, а также долговременные общественно-психологические и организационно-по-литические последствия изначальных способов суще-ствования.
Природа наградила все живое тремя принципиаль-но разными возможностями поддерживать собственную жизнь. Каждую из них в чистом виде можно принять за базовый способ существования. Эти три способа существования — подбирание, производство, отъем.
Подобрать — значит сорвать плод, растение; вос-пользоваться падалью; поймать то, что физически легкодоступно; подобрать с земли или выкопать из нее. Каков бы ни был конкретный способ подбирания и характер подбираемого, главный деятельностный при-знак данного способа существования — потребление готового, когда действия субъекта ограничиваются лишь актом подбирания (который сам по себе вполне может требовать достаточно изощренного умения), приведением подобранного в годный к потреблению вид (что тоже не исключает умений, например, кули-нарных) и собственно актом потребления.
Истоки производства как способа существования жизни, видимо, надо искать в растительном мире. Растение не просто вбирает соки земли, солнечный свет, воду — оно именно производит из всего этого качественно новые субстанции, которыми живет само и кормит других (впрочем, последнее происходит не по «желанию» самого растения и тем более без его «согласия»). Социальные аналоги растительного фото-синтеза — придумать, создать, сделать, усовершенст-вовать, организовать. Главным деятельностным при-знаком производства является создание в процессе и в результате индивидуальных или согласованных ме-жду собой коллективных действий необходимого для удовлетворения каких-то потребностей продукта из таких первоначальных, исходных материалов, которые не могут быть использованы в натуральном виде для удовлетворения данных потребностей. Иными слова-ми, производство есть изготовление чего-то годного к потреблению из того, что к такому потреблению не пригодно в силу естественных свойств исходного материала.
Отъем — это отбирание готового продукта у того, кто его подобрал или произвел, причем всегда вопре-ки воле и желанию того, у кого изымается сам про-дукт или какой-то его эквивалент; в противном случае имеет место акт сделки, дарения или наследования. Отнять у кого-то, чтобы тем самым обеспечить собст-венное существование, возможно только через наси-лие, кем бы и как бы оно ни осуществлялось.
Исторически наиболее ранние, а ныне воспри-нимаемые как наиболее вопиющие формы насилия — вырвать, отобрать, ограбить, отвоевать. Однако в ходе социально-исторического процесса в целом насилие развивалось и усложнялось, и современные, более сложные, цивилизованные и опосредованные его формы — изъять, конфисковать, взять податью или налогом, перераспределить, ограничить доход, нор-му прибыли, заработную плату и т. д. Главный дея-тельностный признак отъема — насилие, в результа-те которого подобрал или произвел один, а потребляет или распоряжается продуктом другой вопреки воле, желанию, интересам первого.
Естественно, различные живые формы использу-ют эти способы по-разному, при помощи далеко не одинаковых конкретных приемов, механизмов и т. п., но живая природа непременно сочетает в себе все три способа. Ориентация на один или доминированир одного из них в ходе длительной эволюции приводит к образованию все новых живых форм, сочетание которых друг с другом образует конкретную живую экологическую систему. По аналогии с живой приро-дой жизнь общества также сочетает непременно все три способа, от них зависит существование и челове-ка как рода, и социально-экологической системы в целом как среды его обитания (хотя отдельные социу-мы могут опираться на различные способы сущест-вования). Все формы жизнедеятельности любого об-щества могут быть в конечном счете сведены к трем базовым способам существования. «Изнутри» социу-ма и собственной логики они определяют и возмож-ные формы организации жизни социума, и пределы существования таких форм во времени (истории) и в пространстве.
Для целей ППА существенно, что каждый из спо-собов существования диктует свои требования к орга-низации взаимодействия людей, открывает перед со-циумом свои возможности, но и налагает на него свои ограничения.
Человек и социум при способе существования, основанном на подбирании, полностью отданы на милость природы, на откуп стихийным силам и про-цессам. Совокупная энергетика такого социума резко ограничена доступностью пропитания, Господствую-щие формы деятельности не требуют ни сложных средств общения, ни развития отношений внутри со-циума. Если район или ареал обитания в состоянии длительное время обеспечивать социуму достаточное количество пропитания, то такой социум, живущий исключительно подбиранием, обнаруживает весьма высокую стабильность, устойчивость и способен су-ществовать тысячелетиями. Однако он может практи-чески одномоментно и полностью вымереть, если ка-кой-то природный или иной катаклизм резко, внезапно лишит его пропитания. Примитивные формы общест-венного устройства, просуществовав десятки тысяч лет, дошли до нашего времени, практически не претерпев эволюции (как амеба). Что доказывает предельную узость социально-исторических горизонтов подбира-ния как способа существования? Прежде всего то, что опора на потребление готового неизбежно ограничи-вает потенциальную численность популяции, ставит очень близкий предел ее физическим возможностям, а тем самым возводит непреодолимые преграды на пути ее качественного развития, эволюции и прогрес-са. Даже в конце XX в. народы, со всех сторон окру-женные современностью и искренним, пусть и неуме-лым стремлением им помочь, замкнутые на жизнь подбиранием, обнаруживают тенденцию к прямому физическому вымиранию, но не к интеграции в более сложные формы общественного существования.
Производство диктует иные социальные и орга-низационные императивы, предполагая, с одной сто-роны, некую последовательность операций для полу-чения желаемого результата и значит, разделение труда, а с другой — необходимость координации уси-лий всех его участников. Труд коллектива невозможен без достаточно сложных форм общения, развитие же и усложнение процессов труда неизбежно стимули-рует развитие общения, языка, понятийного аппарата, рационалистического мышления и сознания. Процесс труда требует, с одной стороны, постоянного и доста-точно жесткого руководства, чтобы рационально вый-ти на задуманную цель, а с другой — заинтересо-ванного взаимодействия участников и возможности обсуждения между ними и руководителем многих производственных вопросов. Так закладываются осно-вы демократии (согласования по горизонтали) и авто-ритаризма (согласования по вертикали, администра-тивной иерархии), а также система сопряжения этих двух начал, равно необходимых в производственной деятельности.
Потенциально в производстве как способе сущест-вования заложены безграничные возможности развития индивида, социума и самого производства. Оно освобо-ждает человека от прямой и жесткой зависимости от кормового потенциала природы, дает в принципе воз-можность накопления в обществе излишков и резервов питания, энергии, свободного времени, интеллекта, соз-давая постепенно тот запас избыточности, на базе кото-рого только и становится возможным развитие.
Отъем как способ существования социума обяза-тельно нуждается в тех или других способах сущест-вования и живущих ими частях социума, которые мы уже охарактеризовали ранее и на которых он мог бы паразитировать. Доставляя насильнику порой немалые материальные блага, сам по себе отъем не может служить основой социального созидания, которое тре-бует не только ресурсов, но и производящего начала, каковым насильник никогда не является. И тем не менее, именно отъем и насилие порождают, особенно на ранних этапах истории, своеобразные формы со-циальной организации.
С научной точки зрения, социальное насилие — стихийно сложившиеся инструмент и механизм, объективно выполняющие неизбежную в любой системе функцию перераспределения и тем самым позволяю-щие выстраивать собственно социальные структуры, особое место среди которых со временем заняло госу-дарство. Исторически развивались и совершенствова-лись не только орудия труда, производственные и экономические отношения, формы общения, общест-венно-политической организации и т. д., но и арсенал средств и форм насилия, его специфическая органи-зация и связанные с ним отношения.
В известный период истории человечества круп-нейшим и принципиально новым аппаратом насилия стало государство. Оно сконцентрировало в своих ру-ках колоссальные практические возможности насилия, создав для этого специальные институты: армию, по-лицию, налоговые службы. Государство ввело монопо-лию на насилие, освятив собственную деятельность как единственно допустимую и возможную, придавая этой деятельности статус права и закона и объявив частно-предпринимательское насилие преступностью. Но то-гда-то и выяснилась определенная конструктивная функция насилия: на принудительно собранные с на-селения средства государство обрело возможность делать то, без чего не может существовать ни одно организованное общество. Кроме того, объективно воз-никли и получили ускоренное развитие нефизические формы насилия, без которых немыслима современная цивилизация: налоговая и фискальная политика, раз-личные регулятивные функции государства.
В реальной жизни описанные три способа сущест-вования редко встречаются в чистых формах. Они не только всегда сочетаются друг с другом, но и в практи-ческой деятельности людей дают массу пограничных форм и состояний. Так, никакое производство невоз-можно без предварительного подбирания: добычи не-обходимых сырья, материалов, сбора каких-либо пло-дов, растений. Занятие сельским хозяйством включает элементы подбирания и производства, притом в неоди-наковой пропорции на разных исторических этапах становления этого вида деятельности. Развитое в ис-торическом смысле насилие требует специфических производств, удовлетворяющих потребности насилия, а не непосредственные потребности социума.
Соответственно, смешанными оказываются и ор-ганизационные структуры, ни одна из которых также не существует в чистом виде. Поскольку три базовых способа существования как-то сочетаются на данной территории, постольку и организационные структуры перекрещиваются, проникают друг в друга, одни из них начинают доминировать, подчиняя себе другие. Совокупность таких структур определяется условия-ми жизни, общей численностью социума и его «рас-пределением» между тремя описанными способами существования.
Обычно (особенно на начальных этапах истории) эта совокупность удерживается значительно дольше, чем средняя продолжительность активной жизни по-коления людей. С течением времени нарастает внут-ренняя органическая взаимосвязь трех способов су-ществования, усложняются их взаимопереплетения, возникают вторичные, третичные и т. д. производст-венные, организационно-политические формы, укре-пляется их взаимозависимость, симбиоз. Складывается социально-экологическая система, конкретная органи-зация которой определяет структуру социальной мо-тивации данного социума, которая обусловливает меру активности и инициативности в индивидуальном по-ведении, направленность поведения и, как следствие, результирующая его — направленность и темпы со-циально-исторической эволюции социума в целом.
По совокупному воздействию всех перечисленных признаков структура социальной мотивации данной социально-экологической системы может сдерживать, заглушать или, наоборот, в разной мере стимулиро-вать ее историческую эволюцию и качественное раз-витие социума. Рассмотрим «чистые», идеальные варианты различ-ного воздействия структуры социальной мотивации на исторические судьбы социума. Определяющим факто-ром при этом оказывается соотношение в соответствую-щей социально-экологической системе производствен-ного и насильственного начал.
Производящий всегда по-особому беззащитен, что проистекает из рода его занятий, из самого способа существования. Он относительно малоподвижен, не способен при первой опасности сняться с места и скрыться, поскольку любое производство трудно пе-реносится с места на место. Он предельно зависим от притока исходных материалов: если их мало, они не в полном комплекте или не требуемого качества, то производство «заболевает» и даже может погибнуть, прекратиться, закрыться. Производящий подчинен внутренним законам своего рода занятий, его техно-логиям, последовательности, циклам, и потому соци-ально значимый результат его трудов возможен только как функция времени и строго определенной последо-вательности действий. Ему всегда легко может быть нанесен ущерб, нарушен нормальный ход его произ-водства, которое относительно легко и просто можно подрубить под корень, и, чем сложнее производство и его продукт, тем проще это может быть сделано. На-против, создать производство, развить его, добиться необходимой культуры труда и продукта, а тем самым и социальной отдачи можно только ценой большого труда, целеустремленности, немалых ресурсов, про-фессиональной грамотности всех действий, а значит, и времени.
Любое из перечисленных звеньев насильник мо-жет нарушить или вовсе разрушить легко, быстро, без особых для себя усилий. Живущий подбиранием тоже страдает от насильника. Но уйдет насильник — и подбирающий, если останется жив, сможет вернуться к своему занятию практически немедленно: средства для существования ему доставляет сама природа. Производящий же вначале должен будет воссоздать свой рукотворный мир, прежде чем сможет снова получить от него отдачу. Сделать это бывает непросто и не всегда возможно.
Если же бежать от насилия физически некуда, то возможны, как свидетельствует история, три других сценария, существенно различающихся и по внутрен-ней «механике», и по достигаемым в историческом масштабе времени результатам.
Один — когда совокупное насилие, независимо от того, исходит оно извне или изнутри, от власти и мощи государства или от разгула никем и ничем не сдержи-ваемой преступности, или от иных причин, оказыва-ется в обществе подавляющим, когда сопротивляться ему практически невозможно, бессмысленно и беспо-лезно. Производящая часть социума задавлена, демо-рализована, ее мотивация в корне подорвана. Она с трудом добывает минимальные средства к жизни, и из них львиную долю у нее вновь отнимают, в резуль-тате чего она не только не заинтересована расширять свое дело, но и практически не имеет для этого воз-можностей, и потому качество самого производства и продуктов труда продолжает оставаться на достаточ-но низком, если не на примитивном уровне.
Каждый способ существования — это еще и спе-цифические мораль, нравственность и этика. Этика насилия несовместима с этикой производства; если в обществе господствует насилие, то морально-нравст-венная атмосфера стимулирует новые поколения всту-пать в сферу насилия, тем самым еще более развора-чивая структуру социальной мотивации в сторону от производства: героизируются сила, удаль, аморализм, а не знания, труд, компетентность. Фактический ста-тус воина, разбойника, чиновника выше, чем статус любого человека труда.
Такое общество не имеет ни сил, ни стимулов к развитию. Оно не живет, а существует, прозябая фак-тически на физиологическом уровне удовлетворения потребностей. Однако при этом оно может отличаться завидной социальной стабильностью и устойчивостью: примитивизм общественных отношений и неразвитость внутреннего общения гарантируют от серьезных со-циальных потрясений или делают их достаточно ред-кими. Отдельные вспышки недовольства легко подав-ляются. Смена правителей и режимов под давлением межгруппового соперничества в элите и социуме в целом не влечет за собой кардинальных перемен в социально-экологической системе, структуре ее со-циальной мотивации, во всем общественном укладе. В итоге подобный образ существования, если он не нарушается угрозами и вторжениями извне, может поддерживаться веками и тысячелетиями. Однако будущее у такого социума есть только в физиологиче-ском, но не в социально-историческом смысле. Про-гресс общества тут невозможен.
Другой сценарий — когда насилию противопос-тавляется иное, встречное насилие. Неважно, внутрен-нее или внешнее, «справедливое» или нет, в воору-женных или административных формах. Важно иное: резко возрастает «насильственная нагрузка» на при-роду, человека, производящую часть общества, на социум в целом и все его организационные структу-ры. Ресурсов, как природных, так и создаваемых тру-дом, начинает не хватать уже не только для развития, но просто для поддержания жизни, сохранения ранее достигнутых ее стандартов. Это уже решающая пред-посылка к социально-исторической, а часто и демо-графической деградации. Если описанное положение сохраняется достаточно долго, то жизнеспособность социума подрывается, страна, народ, цивилизация начинают катиться под уклон, а иногда и вообще схо-дят с исторической арены. Если же в противоборстве двух насилий достаточно быстро побеждает одна из сторон, то происходит возвращение к предыдущему, первому сценарию.
Но возможен и третий вариант, когда в противо-борстве насилий сталкиваются не две, а три и более сторон. Он складывается в том случае, если по тем или иным причинам ни одна из сторон не проигрывает, но и не может одержать абсолютную победу, и борьба приобретает затяжной характер. В ней участвует зна-чительное количество сил, попеременно вступающих друг с другом в различные, с течением времени и по промежуточным итогам борьбы меняющиеся группи-ровки и союзы. Сочетаются противостояния внутрен-ние и внешние. Межгосударственные войны «пере-текают» в гражданские и наоборот. Идеологические, политические, социальные альянсы не только перемен-чивы, но и не совпадают с границами государств и их союзов.
Главный насильник, т. е. власть, для поддержания собственной длительной способности к беспроигрыш-ному, без тотального поражения участию в противобор-стве оказывается объективно вынужденным не только грабить, но и поддерживать материальное производст-во в собственном социуме. Весьма длительное много-стороннее противоборство насильников, ведущееся примерно на равных, дает исторический шанс, от-крывает уникальную социально-историческую возмож-ность для развития производящей части общества: на-сильник оказывается вынужденным перейти от «охоты» на производителя к его «окультуренному содержанию», «выращиванию», «разведению».
Теоретически насильник мог бы заняться социаль-но-экономическим «производством» и раньше (что в современном мире фактически осознали и делают многие режимы). Но мешала сама логика власти, то, что власть насилия всегда и везде тяготеет к тотали-таризму (иной вопрос, какой реальной меры тоталита-ризма она фактически достигает). Уже только по этой причине она не может терпеть рядом с собой никакой другой власти, даже латентной.
Однако труд, пусть даже самый неумелый и лени-вый, всегда приносит результаты двоякого рода: пре-жде всего материальные продукты труда, ради полу-чения которых он и осуществляется; производственный и социальный опыт производителя, из которого впо-следствии выкристаллизовываются его знание и по-нимание. Со временем у производителя все более концентрируются не только доходы от его деятельно-сти, т. е. материальное богатство, но и порождаемое этой деятельностью богатство духовное — производ-ственные навыки, знания, в результате чего в его сознании постепенно нарастает демифологизация тех представлений, при помощи которых насильник оправ-дывает свое господство.
Тоталитарная власть может быть в своем ареале только высшей, иначе ею станет кто-то другой. Она не может терпеть рядом с собой какие-либо локальные центры независимости, даже если последние не бро-сают ей прямого вызова. Само их существование для нее — уже вызов, мириться с которым тоталитарная власть насилия органически неспособна. Вот почему все деспотии неизменно периодически разоряли про-изводителей, либо уничтожая их физически, либо ли-шая их накопленного богатства, духовного авторите-та, возможности свободного труда, преследуя людей и сословия — носителей знаний и мысли.
Если на протяжении последних шестисот лет со-циально-экологическая система Европы, особенно западной ее части, складывалась под знаком нарас-тавшего доминирования производственного начала, породив в итоге промышленную цивилизацию, то на протяжении того же времени и столь же последова-тельно социально-экологическая система России фор-мировалась под знаком нараставшего доминирования, а потом и безусловного господства отъемно-перераспределительского начала, породив в результате перераспределительскую цивилизацию.
Этот факт не отменить простым импортом техно-логий — промышленных, организационных или соци-ально-экономических. Технологии важны, но интере-сы развития социума требуют способности найти и на протяжении длительного времени поддерживать ди-намически оптимальное соотношение между насили-ем и производством при доминирующей, но не гос-подствующей, не всеподавляющей роли производства. То, что однажды в истории смогло сложиться стихий-но и дать могучий импульс всему мировому развитию, несомненно, в принципе может быть воспроизведено сознательно. Но только при условии, что будут воспро-изводиться не внешние формы явления, а те глубинные его факторы, что вызывают к жизни объективный императив развития. Факторы эти — качество соци-ально-экологической системы, объективно обуслов-ленный баланс в ней всех трех базовых способов су-ществования (подбирания, производства и отъема) и вытекающие отсюда доминирующие организационные формы жизни социума и структура его социальной мотивации.
За последние шесть веков, оставаясь в принципе в рамках одной соответствующей социально-экологи-ческой системы, как Европа, так и Россия неоднократ-но меняли конкретные общественные формы жизни. Переделывались границы государств, их внутреннее устройство, политические системы, изменения претер-певали практически все социально-экономические и иные параметры. Одна и та же социально-экологиче-ская система, таким образом, допускает множество конкретных состояний в своих общих пределах. Эти состояния прослеживаются на двух разных времен-ных горизонтах и качественных уровнях социальных процессов.
На протяжении веков и в масштабе десятков по-колений определенная социально-экологическая сис-тема формирует в принципе национальный характер, культуру и цивилизацию. Национальный характер — это обусловленное данной социально-экологической системой конкретное и в целом достаточно устойчи-вое во времени, хотя и меняющееся, сочетание психо-логических и социально-психологических особенно-стей данного социума, вытекающих из конкретного сочетания и соотношения в его жизни всех трех базо-вых способов существования. Это конкретная этика и мораль социума; психологические характеристики социума в целом, его элиты, наиболее значимых слоев и групп; долговременные компоненты в структуре социальной мотивации; набор наиболее устойчивых социальных функций и ролей и т. д.
Культура и цивилизация разнятся между собой главным образом протяженностью во времени и пол-нотой воплощенных в них характеристик социума. На протяжении меньших (но все же значительных) отрез-ков времени, измеряемых продолжительностью жиз-ни нескольких или нескольких десятков поколений, могут меняться территория обитания социума и его общественные структуры. Тем самым социально-тер-риториальная система (СТС) предстает как конкретно-историческии «срез», как одно из потенциально возможных реальных воплощений системы социаль-но-экологической. Внутри конкретной СТС в целях политико-психологического анализа могут быть выде-лены статическая и динамическая модели общества, основанные на вычленении социально-экономической, организационно-политической, психолого-поведенче-ских матриц данного социума.
Статическая модель социально-территориальной системы
Политико-психологический анализ как приклад-ное исследование имеет две компоненты: политиче-скую и собственно психологическую. Выделение пер-вой не сталкивается с особыми теоретическими и методологическими трудностями. И на социологиче-ском, и на конкретно-политическом уровнях анализа объект и предмет исследования устанавливаются дос-таточно легко и ясно, поскольку отграничение поли-тики от других, неполитических сфер и форм деятель-ности прочерчено с высокой степенью четкости и в массовом сознании, и тем более в специальной лите-ратуре.
С выделением психологической компоненты слож-нее. Она заведомо присутствует везде, где хотя бы есть человек, тем более человек действующий. Ограничи-ваться анализом только поведения конкретной лично-сти в конкретной ситуации или процессе значило бы непомерно зауживать сферу психологического и силь-но ограничивать свои прогностические возможности: вне поля зрения и учета оставались бы тогда многочис-ленные общественно-психологические и историко-пси-хологические факторы. Необходимость и желание вы-явить такие факторы немедленно ставят проблему отделения «психологического» от «непсихологическо-го»: как исследователь может быть уверен, что при объяснении данного сложного явления или процесса предпочтение должно быть отдано действию закономер-ностей именно психологического ряда, а не, допустим, экономического, политического или какого-то иного?
Ответ на этот вопрос предполагает определение, применительно к каждому конкретному ППА-иссле-дованию, круга реальных носителей психологических качеств (субъектов рассматриваемых процессов); кри-териев вычленения психологических факторов и закономерностей из всех прочих; конкретного знания анатомии реального анализируемого процесса. Ста-тическая модель СТС и призвана в принципе дать ответы на перечисленные вопросы.
Проблема того, кто является носителем психоло-гических, общественно-психологических, а также поли-тико-психологических свойств и качеств в анализируемых явлениях и процессах, имеет ключевое теоретическое и методологическое значение, но она в то же время не-проста в нескольких отношениях.
Прежде всего, в принципе неправомерно говорить о психологии любого рода безотносительно к субъек-ту. Психология — непременная предпосылка сознания, последнее же — один из важнейших родовых призна-ков субъекта. Поэтому психология как бы дважды неразрывна с субъектом: она просто невозможна без субъекта, и, кроме того, психология всегда есть пси-хология какого-то конкретного субъекта или некоторой их группы. Следовательно, при ППА любых явлений и процессов должен быть в первую очередь установ-лен реальный круг субъектов-участников не полити-ческой жизни вообще, а именно рассматриваемых процессов. Первое и второе, как будет показано да-лее, вовсе не одно и то же.
Поэтому во всех случаях каждый раз необходимо устанавливать какие-то критерии, объективные па-раметры субъектности (способности быть субъектом), т. е. тот необходимый и достаточный набор признаков, который позволяет сделать вывод, что данный участ-ник процесса действительно обладает субъектообра-зующими признаками и может, применительно к дан-ному процессу, быть признан одним из его субъектов.
Отдельно взятую личность, индивида правомерно априори считать субъектом (по крайней мере, до тех пор, пока не доказано обратное), ибо любой человек в жизни, независимо от его социального положения, степени активности, даже психического здоровья все-гда имеет и осуществляет какой-то выбор, преследует какие-то свои цели, руководствуется некоторыми пред-ставлениями об окружающем его мире, и т. д. Иное дело — выяснение того, является ли он субъектом политики, при каких обстоятельствах может вступить в политическую жизнь своего общества или выйти из нее; на эти вопросы и призван отвечать ППА.
Проблемой остается и определение сложного со-циального субъекта (ССС). С точки зрения психологии и социальной психологии, род людской не является единым целым, хотя и не сводится только к механиче-ской сумме входящих в него индивидов. Кроме того, с социально-психологических позиций несомненно, что народ, нация, классы, т. е. крупные и крупнейшие со-циальные общности, не могут непосредственно участ-вовать в общественных, в том числе политических, от-ношениях. Иными словами, в таком случае не могло бы существовать самого явления общественных от-ношений, а значит, и политики как одной из их сфер и направлений. Следовательно, общественные отно-шения в принципе не могут быть редуцированы к межличностным, хотя и включают в себя эти послед-ние в тех случаях, когда такие межличностные отно-шения устанавливаются в связи с практическим осу-ществлением каких-то социальных отношений более высокого уровня.
Понятие социального субъекта хорошо известно отечественной и мировой обществоведческой литера-туре: это «юридическое лицо» в праве, «экономический субъект» в теориях экономики и рынка, «субъект меж-дународных отношений» в международном праве, тео-рии международных отношений и внешней политики, собственно «социальный субъект» в социологии, поли-тологии, теории управления. Все перечисленные нау-ки, однако, не дают определения такого субъекта, огра-ничиваясь интуитивным пониманием данной категории на уровне здравого смысла или, как, например, в пра-ве — некоторыми признаками сугубо формального по-рядка («юридическое лицо» есть должным образом зарегистрированная организация). Естественно, что все они не задаются вопросом о психологии такого субъек-та, он просто не входит в число их задач. Но для любого психологического исследования именно этот вопрос является краеугольным, что требует более строгого, менее интуитивного подхода к определению сложного социального субъекта (ССС).
Прежде всего ССС должен существовать физиче-ски как вполне реальное материальное образование, иметь достаточно четко определимые физические пре-делы, рамки, границы, формы. В психологическом и конкретно-социальном смыслах не могут быть призна-ны субъектами класс, нация, социальная группа: эти и некоторые другие понятия суть абстрактные аналити-ческие (иногда чисто статистические, как, например, «класс») категории, а не реальные человеческие организации. Ими можно оперировать в философско-социо-логических теориях и концепциях, но не на уровне конкретного политико-психологического анализа. Разу-меется, физические формы социального образования, характер и мера его внутренней самоорганизации могут варьироваться в очень широких пределах, но формы ССС должны быть материально осязаемы.
При этом он должен существовать как некое еди-ное, органически взаимосвязанное целое, как самостоя-тельное качество, а не просто сумма образующих его исходных качеств. Иными словами, ССС должен об-ладать внутренней организацией, системностью, це-лостностью как минимум в двух ипостасях. С одной стороны, должны существовать некий организацион-ный стержень, организационная матрица ССС, выпол-няющие как технологические, так и идеологические, управленческие, политические и т. п. функции. Такая структура может иметь весьма различные формы, масштабы, но она должна быть. С другой стороны, должно существовать и некоторое, хотя бы в самых общих чертах выраженное, «самосознание организа-ции»: признание всеми ее элементами хотя бы самого факта своей включенности в некую структуру, более широкую и качественно иную, нежели они сами.
Главный психологический признак субъекта — наличие у него внутренней мотивации, способности к целеполаганию и воли к действию, отличных от соот-ветствующих качеств входящих в ССС частей, элемен-тов, подсистем. У субъекта под его внутренними побу-ждениями и воздействиями, приходящими из внешнего по отношению к нему мира, должны возникать какие-то потребности, стремления, желания. Эти мотивы должны отливаться в его сознании в представления о целях и задачах его действий, о путях и средствах, ведущих к достижению желаемого. Сознавая свои цели, субъект должен обладать способностью соответствен-но спланировать и выстроить свое поведение и моби-лизовать свои волевые возможности для того, чтобы в практических действиях придерживаться избранной линии, не терять долговременные ориентиры и цели своего поведения. Требование же у ССС механизмов целеполагания и воли предполагает существование у него как некоего «управляющего центра», так и сис-тем, обеспечивающих его дееспособность.
Таким образом, ССС — это реально существующая форма организации коллективной жизни и/или деятельности некоторого числа людей, обладающая объектив-ным внутренним организационным единством (объек-тивной системностью), осознанием самой себя как целостного образования (системным самосознанием), способностью к высшему целеполаганию, отличному от простой суммы целей составляющих ее подсистем (сис-темным целеполаганием), и способностью к подчине-нию своей деятельности, а если необходимо, то и струк-туры, достижению общесистемных целей.
В действительности общественная жизнь не знает столь идеальных и завершенных форм, на практике речь может идти, как правило, лишь о том, сколь да-леко продвинулось (по сравнению с функционально и логически требуемым идеалом) развитие каждого из перечисленных признаков у данного конкретного об-щественного образования, «подозреваемого» на субъ-ектность, а также о том, дает ли совокупная мера та-кого продвижения достаточные основания считать данную общественно-организационную форму — пар-тию, движение, союз, блок, ведомство, фирму и т. д., — обладающей качеством субъекта. Определение субъектности в каждом случае прин-ципиально важно с теоретической, методологической и практической точек зрения. Если наличие субъект-ности установлено, то отсюда автоматически должен следовать вывод о том, что со стороны данного обра-зования имеет место некая осознаваемая и целенаправ-ленная деятельность (иное дело, насколько она реаль-но осознается субъектом, каковы его конкретные цели, в какой мере он способен контролировать собствен-ное поведение и т. д. — все это и должен тогда уста-навливать аналитик, занимающийся ППА).
Если же необходимых и достаточных признаков субъектности не установлено, то отсюда следует, что аналитик сталкивается со стихийными явлениями и процессами, с объективно складывающимися тенден-циями, со случайными событиями, связями, обстоя-тельствами. Во всем этом тоже может присутствовать значительная доля «психологического», но здесь уже будет психология иного уровня, отличного от того, который существовал бы в случае субъектности дан-ного образования. Естественно, указанный момент должен учитываться и в методах исследования соот-ветствующих психологических явлений и процессов, и в содержании рекомендаций о возможных воздей-ствиях на них.
Есть и практическая грань проблемы, причем в политике особенно важная. Аналитик, занимающийся ППА, постоянно сталкивается с задачей истолкования действительного смысла тех или иных сложных си-туаций, допускающих многозначное понимание их. Человек вступает в политику, конкретные политиче-ские действия и процессы и выходит из них, не меняя при этом своей субъектности. Личность остается субъ-ектом всегда и при любых обстоятельствах (по край-ней мере в психологическом понимании субъектности). Качества же ССС могут меняться на протяжении его существования, причем неоднократно, как в сторону повышения его субъектного потенциала, так и в сто-рону временной или окончательной утраты им качеств субъекта (утрата таких качеств отнюдь не тождественна прекращению физического или политического суще-ствования этого субъекта).
В рамках конкретного ППА-исследования значе-ние различых субъектов может колебаться в весьма широких пределах: от ничтожно малого.до принципи-ально значимого. Оно к тому же может меняться и во времени, если соответствующее исследование охваты-вает достаточно длительный период. Все это требует от аналитика четкого определения круга изучаемых субъектов применительно ко всем выделяемым в ис-следовании стадиям, этапам, фазам соответствующе-го политического процесса, а само его деление на этапы и периоды должно в качестве одного из основных критериев такой классификации учитывать состав и наиболее характерные особенности субъектов-участ-ников, перемены в нем.
Очевидно, что общее между личностью и сложным социальным субъектом — только в наличии у того и другого свойств и качеств субъектности, т. е. способ-ности быть субъектом. Все остальное существенно разное, и прежде всего по трем принципиальной зна-чимости направлениям:
— личность и ССС просто несоизмеримы и несо-поставимы по практическим и материальным возможностям, ресурсному потенциалу, го-ризонтам деятельности во времени, в физиче-ском и социальном пространстве;
— они кардинально различаются по природе их сознания и психологии, механизмам формиро-вания и функционирования того и другого и, естественно, по силе и продолжительности дей-ствия каждой из соответствующих психологии;
— они принципиально различаются и по приро-де отношений, возникающих между субъекта-ми как одного и того же порядка, так и разно-порядковыми. Последнее обстоятельство имеет особое значение и должно специально рассмат-риваться в рамках ППА.
С позиций психологической науки отношения меж-ду отдельно взятыми людьми всегда являются межлич-ностными отношениями, и никакими другими они быть не могут. Соответственно в рамках любого психологи-ческого анализа данные собственно межличностные отношения и должны рассматриваться именно в та-ком своем качестве. Межличностными отношениями признаются и отношения в малой группе, т. е. в груп-пе, где в принципе возможно их установление между всеми ее членами и численность группы не чрезмер-на, не препятствует этому. Проблемы межличностных отношений в малой группе хорошо разработаны в общей, социальной и политической психологии. Од-нако в реальной политической жизни межличностные отношения и отношения в малых группах составляют лишь незначительную по объему и не всегда значи-мую часть политики.
В политической жизни решаются прежде всего проблемы отношений между крупными и очень круп-ными массами людей; но такие массы представлены в их взаимоотношениях не непосредственно, а через различные формы организации, т. е. через ССС. С по-зиций ППА правомерно утверждать, что все извест-ные нам общественные отношения — это отношения между собой различных ССС, чем они и отличаются от межличностных. А современная политика есть не что иное, как политические или политизированные отношения ССС, воплощенные в вербальных и невер-бальных поступках людей, действующих от имени и по уполномочию соответствующих ССС либо узурпи-рующих фактический контроль над ними и/или воз-можность представлять данные ССС на определенных направлениях общественных и/или политических ох-ношений.
Принципиально важным моментом является здесь материализация, воплощение целей, интересов, пози-ций, действий и т. д. сложного социального субъекта в поступках конкретных физических лиц, живых людей. Если из ССС «вычесть» не конкретного человека (он легко может быть заменен другим), а всю сумму людей или хотя бы достаточно значимую их часть, то ССС не только потеряет способность действовать, но и вообще может прекратить свое существование. Дей-ствия людей в этом случае несут на себе отпечаток всех их личных особенностей и устремлений; они могут даже подчинить интересы ССС своим собственным, сугубо личным; но значимы они лишь постольку, по-скольку за ними (фактически или лишь в восприятии других людей, общественности в целом) стоят данный ССС, его авторитет и возможности.
Особый случай — взаимоотношения между чело-веком и ССС. В силу очевидной несоизмеримости уча-стников такие взаимоотношения, если они почему-либо сворачивают в сторону конфликта между субъектами, на протяжении достаточно длительного времени и при статистически значимом количестве подобных конфлик-тов ведут к формированию в обществе двойной мора-ли. Мораль традиционная, рожденная когда-то в глу-бине истории и несомненно на межличностном уровне взаимоотношений, мораль, воплощенная в Библии, ис-кусстве, нравственности, оказывается неприменимой в отношениях между человеком и ССС. С одной сторо-ны, ССС по многим причинам, рассмотрение которых выходит за пределы данного пособия, не в состоянии действовать по логике и императивам такой морали. С другой стороны, и сам человек, оказавшись в заведо-мо проигрышной ситуации, перед перспективой про-бивания стены головой, начинает искать способы воз-действия на ССС косвенными путями или в лучшем случае становится безразличным к судьбе данного ССС. В результате в отношениях между людьми продолжает сохраняться прежняя мораль (в христианстве основан-ная на десяти заповедях). В отношениях же между людьми и институтами все больше начинает постепен-но допускаться то, что категорически не принимается в межличностных отношениях. Наконец, наступает этап, когда под давлением второй морали начинает видоиз-меняться, становиться «либеральнее» и мораль меж-личностных отношений.
В России это имеет особое практическое и поли-тическое значение. На протяжении веков человек был бессилен перед властью и государством, никогда не обладавшими особо высокой нравственностью. Рубеж XX—XXI веков еще более подкрепил и усилил такое положение. Двойная мораль давно уже стала нормой сначала в советском, а ныне — в российском общест-ве. Люди, никогда в жизни не обманывавшие близких друзей и знакомых, коллег по работе, без колебаний выносят что-то с работы, совершают приписки, обма-нывают государство, безразличны к его собственно-сти и положению, а значительная часть общества либо молчаливо мирится с этим, продолжая считать таких людей порядочными, либо даже оправдывает и под-держивает их поведение.
Более того, моральная терпимость, нравственный релятивизм начинают все сильнее подчинять себе и межличностные отношения. Нравится нам это или нет, но такое положение существует реально; оно имеет социально значимый характер, вызвано объективны-ми, долговременными и устойчивыми причинами, дей-ствие которых пока только продолжает усиливаться и явно не изменится в обратную сторону в обозримом будущем (если такое изменение вообще возможно; по крайней мере сейчас рассчитывать на него было бы, на наш взгляд, нереалистично). ППА должен учиты-вать эти реалии российской жизни и культуры, как общей, так и политической.
Методологически отсюда следует, что ни в каком конкретном ППА-проекте отношения межличностные и общественные, отношения разнопорядковых субъек-тов не могут ставиться на одну доску. Необходимо стро-жайшее соблюдение принципа модальности, суть ко-торого в том, что однопорядковое сочетается только с однопорядковым. Методологически несостоятелен любой анализ, в котором в одной плоскости отношений оказываются личность и ССС (будь то партия, фирма, государственная организация или государство).
В рамках ППА данное методологическое проти-воречие целесообразно решать выделением трех клас-сов статических матриц, каждая из которых служит по сути формализованной моделью соответствующе-го среза социально-территориальной системы в ее статике:
— организационно-политические матрицы, опи-сывающие социальный уровень отношений, участниками которых выступают только ССС, а также точки или зоны сопряжения этих от-ношений и их субъектов с населением. Такие матрицы на основании существующих и фактического положения дел могут отражать государственное устройство, политическую систему общества, политический процесс в целом или определенные его части (внутри- или внешнеполитическую часть, отношения в про-мышленности и т. д., а также отдельные под-системы всего перечисленного;
— территориальные, демографические и соци-ально-экономические матрицы, отражающие соответствующие параметры той социальной среды, в которой действуют данные ССС, т. е. параметры, агрегированные на статистиче-ском уровне, но классифицированные при-менительно к исследуемой территории (как распределяется население СТС и по катего-риям демографическим, экономическим, иным; по территории СТС в целом либо части такой территории);
— политико-поведенческие матрицы, описываю-щие реакцию людей на личностном уровне в достаточно типовых и общих ситуациях, усло-виях, тенденциях. Суть такой матрицы — вы-деление из общего массива типов поведения определенного стереотипа, шаблона индивиду-ального поведения; типологизация таких шаб-лонов; и самое общее, принципиальное указа-ние на их относительную распространенность в специфических социальных условиях.
Для нужд конкретного ППА-проекта, особенно если он имеет частный и ограниченный характер, не обя-зательно потребуются все перечисленные классы матриц одновременно; не исключено, что столь мак-росоциальные матрицы могут не понадобиться вооб-ще. Но если они необходимы, следует проверить их соответствие целям и задачам данного проекта. В то же время, когда некоторый пакет матриц (моделей) уже составлен, возможно его последующее использование для проведения очень широкого круга ППА-исследований с внесением каждый раз лишь минимальной необходимой корректировки.
В итоге, когда исследователь выяснит все перечис-ленное и изобразит это в виде некой схемы технологии соответствующего политического процесса, то такая схема и станет по сути искомой организационно-поли-тической матрицей. Без всяких дополнительных иссле-дований она уже показывает аналитику те или иные слабые места в его схеме: где политический процесс недостаточно четко определен в Конституции и законе; где возникает дублирование или, напротив, провал функций; где, как и чем разорвана логически и функ-ционально обоснованная идеальная цепочка необходи-мых действий; где недостаточно четко определены права, обязанности или полномочия структур и/или лиц, при-нимающих решение; где механизм принятия решений не подкреплен необходимыми механизмами контроля и исполнения и т. д. Во всех таких точках аналитик может безошибочно предсказывать возникновение бюрокра-тических накладок, ситуаций, связанных с межведом-ственной и бюрократической борьбой, личными столк-новениями. Если речь идет о процессах в «своей» СТС, аналитик уже только на этом основании может выдать рекомендации относительно возможных направлений совершенствования, в данном случае внешнеполитиче-ского процесса. Если же рассматривается СТС, напри-мер, политического оппонента, то такая схема может помочь определить, в какие именно точки следует на-правлять политические удары, в чем они (удары) могут заключаться и т. д.
У построенной подобным образом организацион-но-политической матрицы есть еще и то достоинство, что исследователь сразу же получает возможность оценить, какие компоненты и стадии изучаемого про-цесса у него наиболее обеспечены информацией, до-кументами либо возможностями их получения; где с этим обстоит не столь благополучно; где ему заведомо не удается ничего получить. Соответственно, он смо-жет более взвешенно и аргументированно, более при-цельно выстроить выводы и рекомендации по итогам своего ППА-исследования.
Если требуется проанализировать, как будет реа-гировать население на резкое ухудшение эконо-мической обстановки в стране, необходима прежде всего территориальная социально-экономическая матрица. Как распределяется население по возрас-ту, полу, национальности, доходам, социальному по-ложению, владению собственностью и т. д.; как все эти традиции распределены по конкретной террито-рии? То есть, на данном этапе исследователь имеет дело с соответствующей статистикой. Но, организо-ванная по территориальному принципу, такая ста-тистика может многое сказать по существу постав-ленного вопроса.
Ударит ли ухудшение экономической обстановки по всему населению на данной территории сразу, или эффект от ожидаемого ухудшения (читатель понима-ет, что пример сугубо умозрительный) будет распро-страняться как бы по цепочке, от одних категорий населения к другим? Если по цепочке, то в какой последовательности расположены на ней различные категории населения; сколь длинна или коротка це-почка в целом; есть ли у отдельных категорий населе-ния возможность самостоятельно компенсировать экономическое ухудшение (например, за счет своих приусадебных участков), и если да, то может ли быть разорвана цепочка в этом месте и на какое время? Сконцентрированы ли те слои населения, последст-вия для которых могут оказаться наиболее болезнен-ными, где-то в одном месте (скажем, в областном цен-тре) или рассредоточены более или менее равномерно по всей территории? От конкретных ответов на эти и подобные вопросы зависит тот сценарий вероятного реагирования населения, который появится в резуль-тате проделанного анализа, — только на основании построения территориальной социально-экономиче-ской матрицы.
Наисложнейшим из всех практических вопросов при построении такой матрицы является социально-классовая дифференциация общества. Анализ требу-ет такой дифференциации в качестве одной из своих предпосылок. Мировая практика знает множество подходов к ней: «властный», «распределительный», «профессиональный», «субъективный», марксистский и неомарксистский, теории социальной стратифика-ции, так называемый «индекс Джини» и другие. Счи-тающаяся международной официальная система со-циально-классовых индикаторов ООН строит свои показатели на основе принадлежности к отраслям экономики, обладания собственностью на средства производства, профессии и дохода.
В западной социологической и политологической литературе широко распространено деление просто на высшие, низшие и средние классы (обычно по уровню дохода). В рамках любого из перечисленных подходов возможно выделение внутри каждого класса его внут-ренних слоев и их ранжировка по признаку от «выс-ших» к «низшим». Правомерно предположить, что дальнейшее развитие процессов разделения труда, специализации и кооперации, усложнения современного общества будет приводить, в том числе в России, не к устранению классов из общественной жизни, а к увеличению их числа, к большей градации внутриклас-совых и межклассовых слоев и групп. Внимательное и объективное отслеживание локальных перемен в социально-экономической матрице населения даст возможность намного раньше диагностировать появ-ление новых социальных групп и классов, чем это позволяют делать традиционные методы анализа.
В политике решаются и другие задачи, в частности, можно ли априори, без дорогостоящих опросов обще-ственного мнения, но со значительной мерой уверен-ности предположить, как распределится население на выборах между голосующими и неголосующими; меж-ду выбором в пользу партий и претендентов правой или левой, радикальной или умеренной, консервативной, обновленческой или центристской ориентацией?
Политике -поведенческая матрица характеризует предрасположенность населения, различных его кате-горий к определенным типам политических действий и поведения. В этом смысле она сродни понятию «уста-новка», используемому в общей психологии и характе-ризующему аналогичную предрасположенность лично-сти к тому или иному типу поведения вообще.
С психологической точки зрения, выбор между «правым» и «левым» на шкале политических предпоч-тений — это выбор между приверженностью устояв-шимся порядкам либо булыпим или меньшим их из-менением в ту или иную сторону. Многочисленные исследования показывают, что такой выбор связан с возрастом человека (в пределах трудоспособного воз-раста чем человек старше, тем он, как правило, кон-сервативнее в оценках и поступках; перелом в сторо-ну возврата юношеского радикализма наступает, как правило, за пределами 65 лет), а также с суммарными итогами значимой части его жизни: чего смог или не смог достичь человек на протяжении ряда лет (считая примерно от 20-летнего рубежа).
Проиллюстрируем это на примере. Предположим, мы исследуем политико-поведенческую предрасполо-женность трех классов (их названия в данном случае не столь важны), из которых первый— высший, а третий — низший по совокупности уровня доходов, положению в общественной иерархии и престижу в глазах других людей. Обозначим эти классы соответ-ственно цифрами 1, 2 и 3. 133
Внутри каждого класса можно выделить четыре группы, различающиеся между собой по суммарным итогам жизненного пути. В первую войд
