ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС СЕРЁЖИ КАХОВСКОГО 5 страница

Отец не терпел хулиганов. Он говорил: "Это же трусы. Они храбрые с теми, кто перед ними трясется. А как только получают по морде, сразу теряют все нахальство". И Серёжа верил ему.

Но сам он ни разу не встречался с ними лицом к лицу. И, по правде говоря, не думал о них как о врагах.

Но вот пришёл Митька, и лицо у него в крови. Митька, который никого не трогал и дрался только один раз в детском саду, да и то неизвестно, первый ли начал. За что они его, гады!

Ну ладно, они – это они. Но наши…

Разве так бывает? Только что держали рапиры, был бой, и казалось, что хоть тысяча врагов налетай, никто не страшен! Женька Голованов… Большой такой, сильный, наверно. Где его сила и смелость? Ленька Мосин. Как он подошел тогда: "Не люблю, если кто-нибудь на меня обижается…" Что же он, обидеть боялся этих типов? Трус он, вот и все! И Сенцов… Новенький, еще кандидат, но ведь тоже рапиру держал. И перед знаменем стоял на линейке.

Ну есть же, черт возьми, такие слова: "Взяв оружие в руки, обещаю, что ни трусостью, ни подлостью, ни изменой не запятнаю свой клинок…" Даром, что ли, это обещание дают те, кто вступает в "Эспаду"?

И Олег, видимо, думал, о том же.

– Финалисты… – сказал он с едкой досадой. – Цвет и надежда клуба… Красивые слова говорим, песни поем о гордости и чести, а перед первой же встречной шпаной готовы… Тьфу!.. Ну вот что: в шесть – совет.

Он повернулся к Мите:

– Извини уж, придется отложить наш праздник. Ты приди к шести. И вы, ребята, придите. Договорились?

– Мы же не члены клуба, – сказал Генка.

– Ничего. Вы как свидетели приходите. Ты ведь, кстати, знаешь этого Лысого.

– И Гусыню, – сердито сказал Кузнечик.

На улице заспорили. Митя доказывал, что не надо его провожать, ничего больше с ним не случится. А Серёжа утверждал, что надо – на всякий случай. Генка слушал, слушал и сказал Мите:

– Ну а если нам хочется? Жалко тебе разве?

И Митя сразу согласился.

Потом Серёжа с Генкой проводили Наташу. Тоже на всякий случай.

Когда шли к Серёжиному дому, Кузнечик сказал:

– А я сначала думал, что она твоя сестра.

– Наташка? Да что ты! – Я – Каховский, а она – Лесникова. Ты вообще… как с луны упал. Пять лет в соседних классах учились, а ты будто сегодня первый раз увидел ее.

– Ну и что? Я, может, до сегодняшнего дня на девчонок вообще не смотрел… А у брата и сестры иногда бывают разные фамилии.

– Наташка и в самом деле как сестра, – объяснил Серёжа. – Мы всю жизнь вместе росли, в одной квартире. Только в разных детских садах были, и как-то получилось, что в разные классы нас записали. Зато дома все время вместе. Даже игрушки были общие.

Генка вздохнул:

– Тогда понятно, что ты ничего не замечаешь.

– Чего не замечаю?

– Какая она красивая, – отважно сказал Кузнечик.

– Да ну тебя! – отмахнулся Серёжа. – Ну, пусть красивая… Тут выть хочется, а ты чепуху говоришь. Такой день был сначала хороший, и вдруг все кувырком!

– Он и сейчас хороший, – возразил Генка. – Не может он плохим сделаться из-за того, что нашлись три труса.

– Целых три! Сразу! Как будто самое обычное дело.

– Зато Митька молодец, – сказал Генка

Это была правда. И этой правдой Серёжа слегка утешился.

Совет собрался ровно в шесть. К точности привыкли и ею гордились.

Мосин, Голованов и Сенцов сидели в уголке кают-компании. Молчаливые, с опаской в глазах. Они не сняли курток.

– Почему не в форме? – спросил капитан первой группы Владик Самойлов. – На совет пришли, а не на рынок.

Из-за совета у Самойлова пропал билет в кино, и он был настроен угрюмо.

– Не трогай их, – попросил Олег. – Формы у них нет. По крайней мере, полной… Все собрались?

Это был не просто вопрос. Это было начало совета.

– Командир барабанщиков здесь! – озорно выкрикнул самый младший – Данилка.

– Капитан первой здесь, – буркнул Владик Самойлов.

– Капитан второй группы здесь!

– Капитан третьей здесь!

– И четвертой тоже, – весело известил Алешка Смирняков.

– Капитан знаменной группы здесь, – сообщил Володя Огоньков. – Это, значит, я. А капитаном пятой будет, значит, он. Группа уже решила.

И Володя указал на Серёжу.

– А почему посторонние? – ревниво спросил Данилка, глядя на Кузнечика и Наташу.

– Это не посторонние, а мои друзья, – сказал Серёжа. – По делу пришли, а не к тебе, Даниле, в гости.

– У всех друзья. Ну и что? – придрался Данилка. – А ты и сам еще не член совета. Мы еще за тебя не голосовали.

– Данила! – сказал Олег. – Вот я терплю, терплю, а потом возьму и выдеру!

– Когда? – жизнерадостно поинтересовался Данилка.

– Боюсь, что скоро.

– Не-а…

Сели у круглого скрипучего стола.

Олег спросил, не возражает ли кто-нибудь против нового члена совета – Сергея Каховского. Никто не возражал. Серёжа украдкой показал Данилке язык.

Беда, случившаяся днем, словно отодвинулась. Все было просто и спокойно. Даже Митя, сидевший рядом с Данилкой, слегка улыбался.

Но вот поднялся Олег. Уперся ладонями в стол, и тот заскрипел, застонал.

– Внеочередной совет, – сказал Олег. – Я понимаю: воскресенье, всем хочется отдохнуть. У Самойлова билет полетел. А что делать? Случилось такое, что ни ждать, ни молчать нельзя… Вот Кольцов мог бы лучше меня рассказать, но ему трудно: губа разбита. Они шли вчетвером: Кольцов, Голованов, Мосин, и Сенцов. Их остановили четыре хулигана. Не старше этих. Но нахальнее, это точно. Потребовали деньги, обыскали. Потом велели отдать ремни. Трое отдали: Голованов, Мосин, Сенцов.

Он повернулся к тем троим, сидевшим в углу.

– Это так?

Они медленно поднялись.

– Так? – повторил Олег.

Они молчали.

Серёже неловко было на них смотреть. Он стал смотреть на ребят за столом. Данилка тревожным шепотом допытывался у Мити:

– Почему ничего не сказал? Ну почему? Это хорошо, да?

Олег очень сдержанно спросил еще раз:

– Это так было?

Голованов хрипло сказал:

– Так…

– Вообще-то не совсем так, – вежливо сказал Сенцов. – Мы не отдавали ремни. Они их взяли сами.

Серёжа пересилил себя и посмотрел на него. Сенцов был аккуратный, причесанный, спокойный.

– Они взяли, – повторил Олег. – А вы стояли опустив руки. Так?

– А что было делать? – спросил Сенцов. – Приятно, думаете, по морде получать? Из-за ремня, который стоит рубль пятьдесят в военторге. Если посчитать, то невыгодно.

– Рубль пятьдесят?! – крикнул Алешка Смирняков. – А сколько твоя совесть стоит?

– Я совесть не отдавал. Только ремень, – объяснил Сенцов.

– Гнать, – спокойно сказал капитан второй группы Гена Корнеев.

А его друг, маленький курчавый Валерка Давыдов, тоже спокойно подтвердил:

– Гнать. Чего тут разговаривать! Если бы даже простые ремни были, все равно гнать за трусость. А ремни форменные. Значит, они еще и форму опозорили.

Олег обратился к Голованову:

– Ты тоже так думаешь: рубль пятьдесят – и все? Ты ведь на пряжках у этих ремней сам шпаги выцарапывал…

– Я и на других сделаю, долго, что ли? – огрызнулся Женька.

– Лишь бы в морду не получить? – насмешливо спросил Смирняков. – Я тоже за то, чтобы выгнать. Только у меня еще вопрос: почему они думают, что обязательно заработали бы по морде? Там же их четверо на четверо было.

Женька Голованов сердито хмыкнул:

– Четверо… От Кольцова какой толк?

И тут вмешалась Наташа:

– Как это какой толк? Ведь он-то как раз и дрался!

Женька опять хмыкнул:

– Дрался… Он драться-то совсем не может.

– А ты можешь? – тихо сказал Митя.

– Когда надо, могу…

И тогда взлетел яростный голос Данилки:

– А ты, скотина, думаешь, что сегодня было не надо?!

– Тише, Вострецов, – сказал Олег. И повернулся к Мосину: – А ты, Леонид, что скажешь?

Он хмуро ответил:

– Чё я скажу? Ничего.

– От тебя я трусости никак не ожидал, – горько сказал Олег.

– А я их и не боюсь, этих-то…

За столом засмеялись.

Мосин кинул сердитый взгляд.

– Ну чё… Смеяться легко. А на них если будешь выступать, соберут шару, подкараулят потом десять на одного…

– Что соберут? – не понял Олег.

– Шару… Ну, компанию, значит.

Неожиданно вмешался Генка:

– Я этого Лысого лупил, лупил… Никто не собирает, никто меня не трогает.

Мосин усмехнулся одной стороной рта.

– Тебя – конечно. У тебя брат – боксер да самбист, все знают.

– Я за брата не прячусь, – сказал Генка.

– Ну, не за брата, так вон за его волкодава. – Ленька подбородком показал на Серёжу. – Про его пса тоже все знают. С ним свяжись…

Наташа шепнула Серёже:

– Какой у тебя Нок знаменитый!

Серёжа не ответил.

Он вдруг представил себя на месте Мосина. Или Голованова, или Сенцова. Будто он сам стоит перед советом и должен отвечать за свою трусость. Отвечать хрипло и мучительно, давясь от стыда.

Хотя Сенцову как будто и не стыдно даже. Он думает, наверно, что сделал все как надо.

Но Сергей-то не смог бы так думать!

А смог бы он, Серёжка, оказаться на их месте? Вдруг тоже смог бы? Он ведь никогда в жизни еще не стоял перед такими врагами, как Гусыня и его компания. Правда, на станции Роса его тоже схватили четверо, но там было другое. Они все равно не посмели бы его избить, только дурак Пудра махался крапивой. Гусыня, конечно, страшнее.

Но тогда Серёжа представил себе другое: как он под угрожающими взглядами хулиганов стоит, опустив руки, а они стягивают с него ремень. Лишь бы не били?..

Да нет, не могло быть такого. Даже если бы он оказался один против шайки. А ведь этих было четверо против четверых!

Да и что там говорить! Ведь самый маленький, Митька, выстоял!

Да, но самый большой, Голованов, струсил. Значит, не в росте и не в силе дело? Но тогда, значит, и он, Серёжка, мог бы струсить, хоть он и больше Кольцова?..

Эти мысли так закрутили ему голову, что он прослушал почти все слова Олега. Только самый конец услышал:

– …Конечно, четыре месяца не четыре года, но и за этот срок можно было чему-то научиться. Научиться понимать, что такое товарищи по оружию, что такое честь, гордость за флаг, смелость… Черт возьми, да разве этому учатся специально? Всякий нормальный человек знает это всегда!.. Ну скажите, неужели вы до сих пор не понимаете, что поступили по-свински?

Наступила недолгая тишина, потом Голованов сумрачно сказал:

– Понимаем…

– Понимаем, – глядя в сторону, повторил Мосин.

– А ты, Сенцов?

Сенцов шевельнул бровями и неохотно произнес:

– Возможно…

– Возможно? – переспросил Олег. – Хорошо. У меня предложение совету. Не надо их отчислять. До среды, до линейки. Пусть вернут себе ремни. Как угодно! Слышите вы? Как угодно! Идите к этим гусыням домой или караульте на улице, требуйте или деритесь, дело ваше. Не хотите драться, идите к директору школы, пусть школа берет их за шиворот. Не из вашей школы? Идите в их школу. Или в милицию… Мне, конечно, ничего не стоит пойти сейчас к этим типам, взять их за жабры, вернуть ремни. Ничего не стоит сделать так, чтобы завтра они сами притащили ремни в клуб и просили прощенья. Но не мое это дело и не дело совета. Вы отдали ремни, вы должны их вернуть. У вас три дня. Придете в среду на линейку в ремнях, будем считать, что делу конец. Но не советую являться без ремней. Ясно? Совет согласен? Все. Можете идти.

На линейку они пришли с ремнями.

До сигнала оставалось три минуты. Кузнечик пришёл с Серёжей. Сам попросился. Серёжа спросил у Олега:

– Можно, он посмотрит линейку?

– Угу, – рассеянно отозвался Олег. Он был озабочен.

Барабанщики, блестя аксельбантами, уже выстроились вдоль окон. Палочки, как кинжалы, торчали у них за белыми ремнями. Данилка был серьезен и строг.

Сейчас переливчато проиграет горнист, и барабанщики ударят сигнал "марш-атака": р-рах, р-рах, р-рах-рах-рах! Под этот сигнал вдоль разрисованных стен маленького спортзала встанут шеренги "Эспады". Потом дежурный барабанщик прошагает к двери, развернется и поведет за собой на правый фланг знаменную группу: знаменосца и двух ассистентов.

Капитан знаменной группы Володя Огоньков проверял, не помялись ли на ребятах красные с золотой каймой ленты, почищены ли ассистентские клинки. Олег подошел к Огонькову и что-то тихо сказал. Потом подозвал дежурного командира линейки Алешу Смирнякова.

Через полминуты Смирняков отдал команду:

– Построение по группам! Без знамени! Знаменосцы, горнист и барабанщики – в общий строй!

Сразу же стих шум, а потом ребята загудели негромко и удивленно: такого еще не бывало.

Группы встали вдоль стен буквой "П". Только Генка Кузнечик устроился в глубоком проеме окна.

Олег вышел на середину. Опять стало тихо.

– Первая группа готова, – сказал Владик Самойлов.

– Вторая готова!

– Третья…

Олег махнул рукой:

– Не надо… Голованов, Мосин, Сенцов, выйдите из строя.

Они сделали шаг вперед. И сразу опустили головы. При ярком свете ламп желтым огнем горели новые пряжки их ремней.

– Где взяли ремни? – спросил Олег.

Они молчали.

Серёжа увидел, как у Олега потемнело лицо, острыми стали широкие скулы и презрительно сощурились глаза. Казалось, что Олег крикнет сейчас что-то беспощадное. Но он сунул кулаки в карманы брюк и пошевелил плечами, словно стала тесной серая форменная рубашка. Потом повторил устало и медленно:

– Скажите все-таки, где вы взяли ремни?

Мосин тихо сказал:

– В военторге.

– По рубль пятьдесят, – сказал Олег. – Понятно. Хотели обмануть?

– Не хотели мы… – пробормотал Голованов.

Сенцов поднял голову и, глядя поверх строя, сказал:

– Мы не собирались обманывать. Просто купили. Не все ли равно, какие у нас ремни?

В строю зашумели.

– Историю с ремнями знают все? – спросил Олег.

Зашумели сильнее. Знали все.

– Давайте сядем, – вдруг предложил Олег. – Не до линейки сейчас. Усаживайтесь кто где может.

Строй рассыпался. Сели на длинную скамью у стены, на подоконники. Кое-кто прямо на пол.

Голованов, Мосин и Сенцов не садились. Только отошли к стене. Олег прислонился к простенку между окнами. Оглядел ребят. Опять стало тихо.

– Значит, вам все равно, какие ремни? Так, Сенцов? – спросил Олег. – Ну, допустим. А если Гусынина компания у вас и эти ремни потребует? Опять будете новые покупать?

Голованов сердито сказал:

– Не потребуют они, им больше не надо. Они сами говорили.

– Какое великодушие! – раздался звонкий издевательский голос. Это Генка крикнул с подоконника. – Вы им спасибо сказали?

По залу пробежал смешок.

Олег спросил:

– Вы пытались вернуть свои ремни?

Они молчали.

Тихо, но уже четко и с напряжением Олег повторил:

– Вы хоть что-нибудь сделали, чтобы вернуть свои ремни?

И они опять молчали, глядя в пол.

– Олег, да пусть идут, – в резкой тишине вдруг сказал Андрюшка Гарц. – Все равно только мучаются стоят.

Он, всегда готовый помочь кому угодно, решил, наверно, выручить и этих. Последний раз.

– Идите, – негромко сказал Олег. – Решение совета вы знаете… Одно мы можем для вас сделать: не снимать нашивки перед строем. В кают-компании есть ножницы. Срежьте нашивки и оставьте их на столе. А потом… можете быть свободны.

Они стояли неподвижно, и стало совсем тихо.

– Идите, – повторил Олег.

Мосин заплакал. Сенцов повернулся и, глядя поверх голов, пошел к двери. Голованов и Мосин пошли за ним. Барабанщики на полу у дверей раздвинулись, давая им дорогу.

– Все… – проговорил Олег. – Знаете что, ребята? Давайте не будем сегодня проводить линейку. Тошно что-то…

Группы разошлись. Только Серёжа и Кузнечик остались. Всегда Серёже нравилось оставаться в опустевшем клубе, не спеша заканчивать какие-нибудь дела, разговаривать с Олегом о прошедшем дне.

Но сегодня все было не так. Тишина в комнате была тяжелая, как память о недавнем случае.

Серёжа сказал Олегу:

– Все-таки зря не стали проводить линейку.

– Да, наверно, – согласился Олег. – Но понимаешь… я не могу. Это было бы как пляска на похоронах.

– А эти трое ушли и ничего не сказали, – печально произнес Генка.

Олег пожал плечами.

– Что они могли сказать? Попросить, чтобы не исключали? Тогда пришлось бы отвоевывать ремни. А они не могут, боятся. Понимаете, и сейчас боятся.

– Сенцов, по-моему, не так уж боится, – возразил Кузнечик. – Он просто думает, что невыгодно драться. Личико могут попортить.

– Это ж все равно из-за страха, – сказал Олег. – Гиблое дело такой страх. Тряпку делает из человека. И самое скверное, что не только эти трое боятся. Я сейчас за ребятами наблюдал. Кое-кто на них с сочувствием глядел… Ну нет, не с сочувствием, а с пониманием, что ли. Потому что знают про себя: тоже струсили бы.

– Да нет же, Олег! – почти с отчаянием заспорил Серёжа. – Таких больше нету!

– Есть, Серёженька, – грустно сказал Олег.

Он сел на диван и откинулся к спинке.

– Трудно, братцы… Хочется, чтобы все ребята были во! – Олег сжал пальцы. – Как один кулак. Один коллектив. Чтобы каждый за всех болел… В Артеке мы за месяц такие отряды делали, что до сих пор, как вспомнишь, петь хочется. А здесь что… Клуб, а не отряд. Разные школы. Разные смены. Разные группы. Каждая группа сама по себе живет…

Серёжа сел рядом.

– Олег, – осторожно сказал он, – ну давайте делать отряд. Разве так уж страшно, что разные школы и смены?

Олег задумчиво посмотрел на Серёжу. Потом на Кузнечика, который сидел на подоконнике и рассеянно вертел рапиру. Вертел, а глядел не на нее, а на Олега.

Глаза у Олега повеселели.

– Хорошо, капитан Каховский, – сказал он. – Постараемся. Не все же только Артек вспоминать.

– А почему ты уехал из Артека? – спросил Серёжа. И сразу испугался: вдруг там случилось что-нибудь такое, о чем Олегу плохо вспоминать!

Но Олег ответил охотно:

– Трудно… Я не про работу. Трудно все время расставаться. Месяц или два пройдет – и нет твоего отряда, разъехались пацаны. И главное, что знаешь: это навсегда. Несколько дней ходишь и света не видишь. Кажется, что никогда таких ребят уже не будет. В новой смене все какие-то чужие. И будто в тысячу раз хуже тех… А потом все снова… Ну, это едва ли можно понять, если сам не испытал.

– Нет, я могу, – серьезно сказал Серёжа. – Мне про это говорил уже один вожатый. Капитан катера "Азимут".

– Вот даже эти трое, – продолжал Олег. – Ушли, а на душе кошки скребут. Вспомнишь, как с Мосиным с плотов ныряли…

– Я помню, – согласился Серёжа. – Но я не понимаю… Ну почему они так?! Даже ни капельки не сопротивлялись. Ну, если бы одного четверо прижали, тогда еще понятно. Да и то…

– Да и то, – сказал Олег. И резко встал. – В конце концов, они же фехтовальщики. Там у ящиков рейки и палки валяются. Фехтовальщик с палкой в руке может целую шайку разогнать. Одному по зубам, другому по колену, третьему по руке! Может, зря я вам это не показывал.

– Что?

– А вот что…

Олег снял с полки пачку свечей, которые зажигали иногда по вечерам на клубных "огоньках", чтобы рассказывать при мерцающем свете таинственные истории.

– Зажгите семь штук, – попросил Олег. – И поставьте в разных местах, где хотите. Только не вплотную к стенам.

Через минуту свечи горели на подоконнике, на полке, на столе, стульях и диване.

Олег взял у Кузнечика рапиру и дал Серёже секундомер.

– Отойдите к двери. Теперь слушай, Сергей. Нажмешь кнопку и скажешь: "Марш!" Потом я крикну: "Все!" – и ты останови секундомер.

– Ясно, – сказал Серёжа, хотя было не очень ясно… – Можно?

– Давай.

– Марш!

Короткий свистящий смерч прошел по комнате. Серёжа услышал команду "Всё!" и машинально нажал кнопку.

Четыре свечи стояли на местах, но погасли. Срезанные фитильки лежали, догорая, на столе и на полу. Один горел на кончике рапиры. Две свечи лежали, перебитые пополам. Одной не было совсем. Олег, недовольно пыхтя, полез под диван и выкатил ее оттуда.

– Сколько? – спросил он у Серёжи.

– Одна и восемь десятых.

– Так себе, – сказал Олег. – Не точно и не очень быстро. Но все-таки.

– Ничего себе "не очень быстро"! – искренне удивился Серёжа. – Как вихрь! Научишь?

Олег улыбнулся.

– Если будешь хорошо себя вести.

Подошел Кузнечик:

– Олег Петрович… А если я не уйду из хоккея, можно мне все равно к вам? Я смогу.

– Надумал? – обрадовался Олег. – Вот хорошо.

Потом он спросил у Серёжи:

– А Наташа?

Серёжа удивился:

– Наташа? Она и не собиралась. Да и как она здесь будет, одна девчонка на весь клуб?

– Она была бы просто первая. Пришли бы за ней и другие.

– Не знаю, – сказал Серёжа. – Вот если бы у нас были малыши… Она любит с маленькими возиться. С трех лет в учительницу играет.

Кузнечик со вздохом сказал:

– Жаль, что я уже не малыш.

И впервые за вечер все рассмеялись.

Приближался праздник Октября и осенние каникулы. В младших классах уже шли утренники и сборы. Все готовились к торжественной линейке. В пятницу школа расцвела, как летом. Это октябрята пришли в своей праздничной форме: светло-коричневой, зеленой, голубой и даже оранжевой. В серой толпе старшеклассников будто взорвались гроздья веселого салюта.

Больше всего октябрят было в голубом. Коридор на втором этаже каждую перемену словно заливала морская волна. После звонка голубые с белыми проблесками потоки выхлестывали из классов и шумным прибоем докатывались до дверей шестого "А".

Кончился четвертый урок – география. Татьяна Михайловна отпустила ребят пораньше, и звонок грянул, когда Серёжа был уже в коридоре. Первой распахнулась дверь третьего "Б". Очень загорелый, но светловолосый мальчишка выскочил из класса и помчался вдоль коридора. Набрав скорость, он проехал на подошвах по паркету, затормозил, нагнулся и стал подтягивать парадные белые гольфы.

В этот миг сзади налетела толпа одноклассников. Мальчишку сбили, и тут же на полу взгромоздилась куча мала. Радостно орущий голубой ком, из которого во все стороны торчали дрыгающиеся тощие ноги.

В конце коридора показался директор. Высокий, похожий на циркуль, он шагал широко и медленно. Резвая малышня притихла и почтительно расступалась. Только веселая куча самозабвенно вопила, не чуя опасности.

Директор подошел и остановился, возвышаясь над свалкой. Серёжа с любопытством ждал, что будет. Директор снял очки и почесал ими кончик носа. Потом близоруко взглянул на Серёжу. Глаза его без очков были непонятные.

– У меня к тебе большая просьба, – сказал он серьезно. – Постарайся, чтобы эти гвардейцы обошлись без синяков и вывихов.

Он чуть заметно усмехнулся, утвердил на носу очки и прошагал дальше.

– Хорошо, – сказал вслед ему Серёжа.

Он сдернул с чьей-то ноги мягкую спортивную тапочку и слегка хлопнул ею по чьей-то спине.

– Эй, вы, пираты! А ну кончайте!

Взъерошенный хозяин тапочки кормой вперед выбрался из схватки и дерзко уставился на Серёжу:

– А ты кто? Дежурный?

– Хуже. Я уполномоченный директора, – сказал Серёжа.

Услышав о директоре, третьеклассники быстренько расцепились и стали подниматься с пола. Последним поднялся загорелый мальчишка. Он деловито одернул голубой жилетик, отряхнул белые рукава рубашки и весело сказал:

– Во психи! Чуть меня по паркету не размазали.

И поднял лицо.

– Димка! – изумленно сказал Серёжа.

– Ой… это ты, – медленно проговорил мальчишка, и его зеленые глаза стали лучистыми.

– Где ты пропадал? – спросил Серёжа. – Я думал, ты в другую школу перешел.

– Не-е-е… У мамы с папой отпуск был два месяца. Мы в Анапе жили, я там учился. Ух, там до сих пор лето!..

– Ты мое письмо получил тогда в лагере? – спросил Серёжа.

– Ага! А ты мое?

– Нет. Димка, а ты писал?

Он серьезно кивнул.

– Я писал. Я про все писал. Тебя там потом на линейках ругали. Несколько раз. За то, что ушел из лагеря. А я наших ребят подговорил, и мы как закричим на линейке: "Неправда, неправда!" – Он улыбнулся и весело тряхнул разлохмаченной головой. – А нам за это все равно ничего не было!

– Спасибо, Димка, – задумчиво сказал Серёжа. – Обидно, что письмо не дошло…

– Ну ничего, – утешил Димка. – Вот…

Он полез в кармашек, что-то достал и сунул Серёже в ладонь, а ладонь закрыл. Оглядел столпившихся одноклассников и сказал:

– Все. Последний.

Потом объяснил:

– Я их десять штук привез из Анапы. Уже все раздарил, а они за мной гоняются и гоняются, выпрашивают… Ну, мы побежали, у нас репетиция сейчас.

Они ускакали. Серёжа, улыбаясь, разжал пальцы. На ладони лежал маленький синий краб из блестящей пластмассы. С красными капельками-глазами. С булавкой на обратной стороне, чтобы прикалывать к одежде. Славный такой крабий малыш.

Серёжа сразу понял, что с ним сделает. Он не будет его таскать на куртке. Он приклеит краба над воротами своего пенопластового замка, который уже почти готов. Пусть хозяин замка называется Рыцарь Синего Краба. А что? Неплохо.

Здорово, что встретился хороший человек Димка!

Поднимаясь на третий этаж, Серёжа размышлял о Димке, о лагере. Вспомнил костры и песню про горниста. Про всадников. И вдруг подумал: почему ни разу не сказал про эту песню Кузнечику? Может быть, он ее знает? А если не знает, можно его научить. Ну, петь Серёжа толком не умеет, но слова-то он помнит и насвистеть мелодию сможет.

Генку ребята уговаривают выступить на вечере. У шестиклассников будет первый в жизни вечер, все готовятся. Генка пока отбрыкивается, но, наверно, согласится. Вот бы спел эту песню!

Серёжа вернулся в класс и узнал, что расписание "полетело кувырком". Из-за разных мероприятий уроков сегодня больше не будет. Ну и прекрасно!

– А где Кузнечик?

Оказалось, что Генка ушел к "вэшникам" – ребятам из шестого "В". Выступать на вечере он уже согласился, а теперь помогает готовить какой-то номер соседнему классу. В порядке обмена опытом.

"Балда, нашел время влюбляться", – добродушно подумал Серёжа.

В шестом "В" училась Наташа.

То, что Наташа ему "нравится больше всех на свете", Кузнечик признался Серёже еще неделю назад, сразу и честно. При этом он краснел, кусал губу, но не опустил глаза.

– Ну… хорошо, – растерянно проговорил Серёжа. – Что же теперь делать… Я-то при чем?

– А ты… не обижаешься?

Серёжа великодушно улыбнулся:

– Да чего уж там…

Наташка была как сестра. А братья не обижаются на тех, кто влюбляется в сестер.

В самом хорошем настроении Серёжа пустился отыскивать классную комнату, где устроились "вэшники".

Но не всем было весело.

У дверей второго "А" стоял и плакал Стасик Грачёв.

Серёжка знал, что Стасик может плакать просто так, по пустякам. Или чтобы не попало. Или чтобы пожалели. Но так он плакал в окружении людей, громко, напоказ. А сейчас он был один в опустевшем коридоре. И Серёжу, который свернул сюда от лестницы он не заметил. Стасик стоял, прижавшись плечом и головой к дверному косяку, молча вздрагивал и ронял крупные слезы. Он был совсем несчастный. И одет он был не в праздничную форму, а в обычный серый костюм.

Серёжа подошел.

– Ну что с тобой опять? Стаська!

Тот поднял мокрое лицо. Потом, не сказав ни слова, взял Серёжу за рукав и завел в класс. Указал на стену.

Там, против окон, блестели стеклами две витрины. Два небольших плоских шкафа, в которых выставляют спортивные трофеи, наглядные пособия, коллекции и книжные новинки. Эти витрины Серёжа и раньше видел в Стаськином классе. Там располагались разные коробочки, корзинки и пластилиновые фигурки, которые ребята мастерили на уроках труда.

Но сейчас все было убрано, а за стеклами стояли развернутые дневники. К левой витрине сверху была приколота полоса ватманской бумаги, и на ней красной тушью написаны слова:

МЫ ИМИ ГОРДИМСЯ

Дневники за стеклами пестрели пятерками.

Но Стасик показывал на правую витрину. На ней, на такой же бумажной ленте, были черные слова:

ОНИ НАС ТЯНУТ НАЗАД

Дневников там было всего четыре, не то что в левой.

– Ясно, – мрачно сказал Серёжа. – А который твой?

Стасик ткнул в левый верхний.

Страницы дневника были украшены тремя двойками и недельным "неудом" за поведение. Но прежде всего бросалась в глаза размашистая красная запись: "Из-за своей неорганизованности едва не сорвал выступление класса перед шефами!" Восклицательный знак был высотой со спичку. Стасик сел за парту, положил голову и заплакал уже в голос.

– Да уймись ты! – с досадой сказал Серёжа. – Ну плюнь ты на это дело. Пускай он здесь стоит, жалко, что ли?

Как ни странно, Стасик всхлипнул и почти перестал плакать. Поднял голову и с какой-то взрослой сумрачностью сказал:

– Хорошо говорить "пускай". Отец знаешь как налупит…

– Тебя?! – воскликнул Серёжа. И чуть не добавил: "Такого цыпленка!"

– Да. Ты не знаешь, – сказал Стасик и опять едва не разразился слезами.