ИСЦЕЛЯЮЩИЙ ШОК. ПОСТОЯННЫЙ ТОК И ЭЛЕКТРОИМПУЛЬСНАЯ ТЕРАПИЯ

 

В конце 50-х годов врачи еще не владели методами лечения тахикардии, или усиленного сердцебиения. Тахикардия может зарождаться либо в желудочках, либо в предсердии, и возникает тогда, когда патологический электросигнал нарушает работу физиологического водителя ритма, или пейсмекера. Нормальным пейсмекером является синусо-предсердный узел — небольшая структура, по форме напоминающая запятую, расположенная в правом предсердии. В течение своей жизни он выдает приблизительно 2,5 млрд импульсов, регулируя частоту сердцебиений на уровне 70 ударов в минуту, «умеет» распознавать количество проходящей через сердце крови и в зависимости от этого количества регулирует частоту сердечных сокращений. При тяжелых нагрузках синусо-предсердный узел увеличивает частоту сердцебиений до 160 ударов в минуту и выше, а во время сна может снизить ее до 30 ударов в минуту и ниже. Для обеспечения такой точности он располагает большим количеством нервных окончаний, служащих своеобразной передаточной субстанцией от мозга к сердцу.

При тахикардии частота сердцебиений перестает соответствовать физиологической потребности организма. Сердце работает на пределе, словно автомобиль с отжатой до упора педалью акселератора, и уже не реагирует на сигналы, поступающие из нервной системы. Ускорение сердцебиений может происходить с жесткой последовательностью. Когда патологический водитель ритма перемещается в желудочек, возникает желудочковая тахикардия, представляющая угрозу жизни. Опасны не только сердцебиения, частота которых достигает 150-280 ударов в минуту — даже здоровое сердце не способно выдержать такой темп в течение короткого времени. Но когда очаг ускоренного сердцебиения располагается вне синусового узла, электрическая активность передается не через нормальную проводящую систему сердца, а рассеивается, и сердце активизируется беспорядочно. В результате оно теряет способность перекачивать кровь. Желудочковая тахикардия чаще всего наблюдается у людей, страдающих сердечно-сосудистыми заболеваниями, например заболеваниями коронарных сосудов, что еще более усугубляет ситуацию. В таких случаях пациент часто не доживает до госпитализации. Фактически короткий период желудочковой тахикардии является продромом внезапной остановки сердца.

Тахикардия, исходящая из верхних отделов сердца (предсердия), менее опасна. Самым распространенным ее видом являются фибрилляции предсердия, которые наблюдаются почти у миллиона американцев. При этой разновидности аритмии предсердие сокращается со скоростью более 350 ударов в минуту, однако эти сокращения частично гасятся за счет соединительной ткани и не достигают желудочков в полном объеме. Тонкая перегородка между желудочками и предсердием пропускает к первым приблизительно треть импульсов. Получившаяся в результате частота сердцебиений, являясь довольно высокой, достаточно переносима пациентами в течение месяцев и даже лет. При грамотной ее коррекции с помощью лекарств, например препаратов наперстянки, пациент может жить, не испытывая никаких симптомов заболевания сердца.

Совсем иная картина наблюдается при другом виде аритмии, называемой трепетанием предсердий, когда частота сердцебиений варьируется от 120 до 160 ударов в минуту, а предсердия сокращаются вдвое чаще. Ранее не< существовало даже метода определения такого ритма, а немногочисленные лекарственные препараты не оказывали на него никакого действия. Однако этот вид аритмии не приводит к мгновенной смерти, и приступ может длиться в течение короткого промежутка времени. Но если аритмия продолжается дольше нескольких недель, сердце начинает уставать. С появлением застоя в легких исход в большинстве случаев становится неутешительным.

Такие патологические ритмы сердца были большой проблемой для кардиологов. Лечение часто оказывалось безрезультатным. В конце 50-х годов для восстановления нормального ритма использовались три лекарственных препарата: хинидин, новокаинамид и антиконвульсант дифенилгидантоин (дилантин). Хинидин был особенно эффективен при оральном (через рот) приеме. Его использовали для лечения фибрилляции предсердий. Однако поскольку этот препарат нельзя было вводить внутривенно или внутримышечно, он не помогал при желудочковой тахикардии. Кроме того, многие пациенты плохо его переносили. Хинидин вызывал у них сильную диарею, резкое повышение температуры и изменял биохимические показатели крови. Самым эффективным из всех трех препаратов был новокаинамид. Его использовали при желудочковой тахикардии. Однако при внутривенном введении скорость инъекции лимитировалась падением кровяного давления. Это осложнение было самым серьезным, поскольку вследствие аритмии сердце в так было ослабленным. Третье средство, дилантин, почти не помогало при аритмии, вызванной заболеванием коронарных сосудов.

В начале своей карьеры я столкнулся со страшными осложнениями, возникающими после применений перечисленных лекарственных средств. До начала медикаментозного лечения некоторые пациенты даже не замечали проявления аритмии, другие же — ощущали лишь незначительные симптомы. Кровяное давление у них было в норме, хотя частота сердцебиений порой достигала 200 ударов в минуту. Но после назначения антиаритмичееких препаратов состояние пациентов резко ухудшалось. Кровяное давление становилось непредсказуемым, нарушалась циркуляция крови. Случаи выздоровления были исключением. Однако если препарат восстанавливал нормальную частоту сердцебиений, циркуляция тоже быстро восстанавливалась.

Именно таково было состояние кардиологии на тот момент, когда я впервые встретился с мистером С. Этот худощавый шотландец был очень жизнерадостным и приятным человеком с небесно-голубыми глазами и соломенного цвета волосами. В свои 55 лет он уже перенес два инфаркта и приблизительно раз в неделю испытывал приступы желудочковой тахикардии. Он не ощущал каких-либо симптомов заболевания, кроме учащенного сердцебиения. Приступы тахикардии всегда возникали ночью. Он просыпался, но ни разу не мог вспомнить содержания сновидений. Мой сон тоже стал прерывистым, поскольку по ночам часто приходилось отправляться в больницу, где я встречал извиняющегося мистера С.

При внутривенном введении больших доз новокаинамида у больного восстанавливался нормальный ритм сердцебиений, однако этому предшествовали некоторые негативные явления. В момент введения препарата кровяное давление у пациента начинало резко падать, появлялся застой в легких, от недостатка кислорода он синел, дыхание становилось прерывистым. Мы с волнением ожидали, что сдастся первым: аритмия или сердце. После часовой агонии у мистера С. восстанавливалось нормальное сердцебиение, его жизненные показатели быстро приходили в норму. Когда его самочувствие нормализовывалось, он благодарил меня и клялся никогда больше не тревожить мой сон.

Однако болезнь не сдавалась, и реанимационные мероприятия приходилось повторять с частотой приблизительно раз в неделю. Пациент не мог определить ни эмоциональных, ни физических причин, вызывающих приступы тахикардии, всегда возникающие только после полуночи. Я уже начал думать, что одна бессонная ночь в неделю ниспослана мне во искупление какого-то греха. После десятого приступа мои нервы начали сдавать, однако я и предположить не мог, какие испытания мне еще предстоят.

Во вторник 3 ноября 1959 года в 2.30 ночи меня разбудил очередной телефонный звонок из реанимационного отделения больницы Питера Бента. Дежурная медсестра бесстрастным голосом сказала: «Вас ждет мистер С. Когда я прибыл в больницу, мой пациент выглядел довольно неплохо, сердце его билось с частотой 170 ударов в минуту. В таком состоянии человек может пребывать довольно долго без видимых осложнений. Поскольку подобное случалось неоднократно, я с оптимизмом заверил мистера С., что скоро все будет в порядке. Однако на этот раз обычно эффективная доза новокаинамида не остановила приступ, а ввергла мистера С. в состояние кризиса. Его сердце начало биться с частотой 212 ударов в минуту, систолическое давление упало до 80. При таком давлении кровью снабжаются лишь сердце и мозг, а ее циркуляция в других органах прекращается. Налицо были признаки сердечной недостаточности и застоя в легких. На следующий день мы попробовали дилантин, но и это не дало никаких результатов. Во вторник мистер С. выглядел как живой труп, но его глаза продолжали доверчиво смотреть на меня, ведь я еще ни разу его не обманул. Я постоянно говорил, что мы скоро восстановим ему нормальный сердечный ритм, хотя понятия не имел, как это сделать, и чувствовал, что начинаю паниковать.

Вечером во вторник мы все походили на зомби из-за хронического недосыпания и надежды на благополучный исход. Однако мистер С. сохранял остатки оптимизма и даже пытался нас подбодрить: «Доктор Лаун, я уверен, вы и на этот раз меня вытащите». Эти слова усугубляли ситуацию. В моем утомленном мозгу вертелись слова Бертольда Брехта: «Я признаю, надежды у меня нет. Слепой указал мне путь».

В пятницу утром дыхание мистера С. стало тяжелым, кожа приобрела пепельный оттенок и покрылась холодной испариной, губы посинели. Очевидно, в легких скопился избыток жидкости, который не выводился диуретиками. Мы уже перестали следить за его давлением, а он перестал нас подбадривать. Каждое произнесенное слово вызывало у него приступ удушливого, кашля. Впервые в широко открытых глазах мистера С. промелькнуло отчаяние. Мне показалось, ои пытается сказать мне: «Вы меня предали!».

Я ломая голову в поисках решения и неожиданна вспомнил, что несколько лет назад доктор Пауль Золл, врач-изобретатель из Израиля, совершил революцию в медицине, предложив использовать переменный, ток для лечения желудочковых фибрилляций. Разработанное им устройство питалось электрическим током из обычной розетки. Сердце, получив удар током, начинало биться в нормальном ритме. Это стало настоящим спасением в случаях его остановки. Пациенты в таком состоянии уже фактически мертвы, и, хотя процедура и не всегда оказывалась эффективной, она, по крайней мере, не давала никаких осложнений, ведь мертвому уже нельзя причинить большего вреда. Один из моих пациентов, испытавший электрический шок, был жив и здоров.

Но я не только не представлял, как обращаться с дефибриллятором переменного тока, но и ни разу его не видел. Сразу возникло множество вопросов. Болезнен ли шок? Требуется ли анестезия? Каково должно быть напряжение в случае желудочковой тахикардии? Если первый электрический шок окажется бесполезным, можно ли повторить процедуру? Если да, то сколько раз? Травмирует ли ток сердце или нервную систему? Может ли он оставить ожог на коже? Нужно ли давать пациенту дополнительный кислород? Голова буквально раскалывалась от этих вопросов. В больнице Питера Бента мало кто работал с дефибриллятором Золла₅ поэтому я позвонил автору лично.

Мне не повезло. Золл уехал из города, и его не смогли разыскать. Один из его сотрудников сказал, что они никогда не использовали переменный ток при желудочковой тахикардии. Пациенты, подвергшиеся этой процедуре, были без сознания вследствие остановки сердца. Практически все мои вопросы остались открытыми. Но вернувшись к кровати мистера С., я решил отбросить всякую осторожность. Вначале я обратился к его жене и объяснил ей, что эта непроверенная процедура способна убить ее мужа. Миссис С., все время находившаяся рядом и молча сносившая все страдания, знала, что мы испробовали все возможности и что ее муж может умереть в любую минуту. Набравшись решимости, она попросила нас продолжать выполнять свой долг.

Следующим препятствием была анестезия. Я не стал тратить время на убеждение рядовых анестезиологов и обратился к доктору Рою Вандаму, главному врачу отделения анестезиологии. Было очень сомнительно, что он согласится участвовать в этой авантюре, поэтому я с отчаянием в голосе попросил его прислать какого-нибудь младшего практиканта. Рой ответил, что не может возложить такую ответственность на плечи практиканта и скоро прибудет лично. И действительно, через несколько минут он вбежал в палату с небольшим баллоном закиси азота, используемой для анестезии.

В тот момент, когда мы были готовы начать анестезию, вошел начальник медицинской службы и велел нам остановиться. Мистер С. уже начал впадать в ступор, и каждая минута промедления могла стоить ему жизни. Начальник забросал меня вопросами. Есть ли у меня опыт работы с дефибриллятором переменного тока? Использовал ли я этот аппарат в случаях желудочковой тахикардии? Проводили ли подобную процедуру в больнице Питера Бента, в Бостоне, где-либо в мире? На все его вопросы я ответил отрицательно.

Наконец он спросил, понимаю ли я, что, если пациент умрет, больнице будет предъявлен судебный иск. Я оставался непоколебим. В качестве компромисса я записал в карте мистера С., что беру на себя всю ответственность, хотя руководство больницы возражает против моих действий.

Когда с бюрократической стороной дела было покончено, мистеру С. дали анестезию. Затем мы наложили на грудь пациента пластинчатые электроды, и, когда доктор Вандам подал сигнал, я включил ток, а все присутствующие отскочили от кровати. Самописец электрокардиографа выдал хаотичную кривую, по которой мы не могли определить состояние пациента. Однако при прослушивании стетоскопом определились сильные низкие регулярные удары. При появлении этих звуков по моей спине пробежал холодок. Я вдруг вспомнил, как в юности впервые услышал первые аккорды пятой симфонии Бетховена.

Мистер С. пришел в себя почти мгновенно, словно очнулся ото сна. Его порозовевшие губы расплылись в улыбке. Произошло чудо. Мистер С. быстро пошел на поправку и вскоре был выписан. Я пожелал ему и его жене как следует отметить радостное событие дома, во Флориде, не предполагая, что эта долгая история скоро подойдет к печальному концу.

Три недели спустя, в пятницу вечером мне позвонила миссис С. и сообщила, что у мужа вновь случился приступ тахикардии и его положили в больницу в Майами. Я уверил ее, что в большой университетской клинике обязательно имеется дефибриллятор переменного тока, и пообещал позвонить лечащему врачу ее мужа. Связавшись с начальником кардиологической службы, я детально пересказал ему историю болезни мистера С. и объяснил, что тот умрет, если не сделать ему дефибрилляцию. Однако ни один из моих аргументов не возымел действия. Наш дружеский разговор постепенно перешел на повышенные тона, и я получил категорический отказ, главной причиной которого было отсутствие литературных данных о применении дефибриллятора переменного тока при желудочковой тахикардии. Я пытался объяснить ему, что мы просто не успели опубликовать полученные результаты. Он ответил, что никто не сможет гарантировать ему защиту от обвинения в халатности, если что-то вдруг окажется не так.

Тогда я спросил:

— Неужели вы позволите человеку умереть, не попытавшись использовать метод, который однажды уже спас ему жизнь?

— Я боюсь, доктор Лаун. Я не могу доверять методу, о котором не написано ни строчки.

Сгоряча я убедил миссис С. прилететь вместе с мужем в Бостон. Через два часа она перезвонила мне из международного аэропорта Майами и, страшно волнуясь, сказала, что ни один самолет не соглашается принимать на борт больного в критическом состоянии. Было два часа дня, рабочая неделя близилась к концу. Мои действия были безумны. Я посоветовал умирающему пациенту покинуть больницу, а теперь он, предоставленный самому себе, лежит в переполненном международном аэропорту. Что же делать? Мистер С. должен был немедленно сесть на самолет, летевший в Бостон! В четыре часа дня я решил обратиться к профессору авиационной медицины из Гарвардского института общественного здоровья. Вместо того чтобы позвонить профессору Россу Макфарлайну, я решил, что лучше ворваться прямо к нему в кабинет, что и сделал. Профессор Макфарлайн беседовал в этот момент с двумя посетителями, но я не обратил на них внимания. Вкратце пересказав последние события, я попросил его оказать мне содействие. Профессора сильно взволновала моя история. «Вы не могли выбрать более удачного момента», — сказал он со смехом. Оказалось, что его посетителями были не кто иные, как главные чиновники из федерального управления авиации. Они немедленно начали обзванивать директоров всех авиалиний маршрута Майами — Бостон. Наконец начальник восточных авиалиний подтвердил, что мистер С. будет на борту самолета, вылетающего из Майами в Бостон в семь часов вечера, В Бостон он прилетит через три с половиной часа.

Я немного успокоился, но в десять вечера раздался телефонный звонок. Сняв трубку, я услышал слова, в которые с трудом мог поверить. Звонил командир корабля восточных авиалиний. Оказалось, что в. Бостоне был туман и самолет пришлось посадить в нью-йоркском аэропорту. Он спрашивал, что ему делать с больным пассажиром. Я попросил его вызвать «скорую помощь», чтобы перевезти мистера С. в Бостон. В час ночи мне позвонила миссис С Женщина билась в истерике. Их привезли в Манхэттен. Это была городская станция скорой помощи, и ее работники не могли покидать пределы города. Понадобился еще час, чтобы найти частную службу. Из-за сильного тумана машина не могла ехать быстро, поэтому мистера С. доставили в больницу Питера Бента только в восемь часов утра в субботу.

У нас все было готово, но мистер С. находился уже почти в ступоре. После подачи электрического тока вместо восстановления нормального ритма у него начались сильнейшие желудочковые фибрилляции. Повторный электрошок не дал никакого результата. Мы вскрыли ему грудную клетку без стерилизации, и я увидел у него в груди кровавое месиво вместо сердца. Тогда я приложил электроды прямо к оголенному сердцу. Сильный электрический разряд вернул ему нормальный ритм. Однако на этот раз выздоровление шло долго. Мистер С. сильно страдал от сердечной недостаточности и занесенной в момент операции инфекции. При выписке через шесть недель он выглядел немощным стариком. После этого он прожил совсем недолго. Моя победа обернулась трагедией.

Но почему электрический разряд вызвал желудочковые фибрилляции — гораздо более опасный вид аритмии, чем тот, с которым мы боролись? Поиски ответа в литературе ничего не дали. Ни в одной статье не упоминалось об обратном воздействии переменного тока на сердечную мышцу. Хотя метод Золла быстро распространился по всему миру, никто не отмечал его опасных последствий.

Чтобы убедиться в потенциально смертельном эффекте переменного тока, я решил поприсутствовать при операциях на сердце. В ходе таких операций фибрилляции возникают довольно часто, и для снятия аритмии переменный ток подается непосредственно на сердце. Иногда, когда к электрошоку прибегали неоднократно, в операционной стоял запах жареного мяса. Смертность после операций на сердце с использованием электрошока была весьма значительной.

Никто не считал воздействие переменного тока потенциально негативным, потому что остановка сердца приравнивалась к смерти. Если после электрошока пациент не приходил в себя, его смерть объясняли иными причинами, но не использованием дефибриллятора. Хирурги считали повреждение сердца в результате воздействия переменного тока не слишком дорогой платой за жизнь. Но я собирался лечить аритмию у живых людей, поэтому метод должен был быть абсолютно безвредным. Я продумал серию экспериментов для проверки безопасности переменного тока при подаче на закрытую грудную клетку, как это делалось при остановке сердца. Но собственных средств на исследование у меня не было, а в материальной поддержке мне отказали, объясняя это главным образом тем, что использование переменного тока при обычной аритмии кажется многим слишком жестоким методом. Проект был спасен доктором Фредериком Старом, ректором кафедры питания Гарвардского института общественного здоровья. В течение нескольких лет он покрывал все расходы на проведение экспериментов.

В опытах на животных я вскоре доказал, что переменный ток вызывает повреждение сердца. Его применение приводило к возникновению всех возможных видов аритмии, травмировало сердечную мышцу, а кроме того, сердце теряло калий и страдало от электрических ожогов. При подаче сильных разрядов оно полностью выходило из строя.

Исходя из ряда теоретических физиологических предпосылок, я решил попробовать использовать постоянный ток, однако мне требовался специалист, который мог выполнить инженерно-техническую часть эксперимента. Мне повезло: совершенно случайно я встретился с талантливым молодым инженером-электротехником Барухом Берковицем. Он быстро разобрался в проблеме и оказал мне неоценимую помощь. После года экспериментов на животных мы доказали, что один из типов волнового постоянного тока эффективен при лечении желудочковых фибрилляций, которые не останавливаются переменным током. Чтобы определить пределы его воздействия, мы охлаждали сердце, изменяли кислотность крови, уменьшали подачу кислорода, т.е. создавали условия, при которых реверсия практически невозможна. Но даже в этих условиях постоянный ток восстанавливал нормальный ритм сердца и не травмировал сердечную мышцу в отличие от переменного тока. Даже после 200 разрядов сердца подопытных животных не повреждались! В ходе экспериментов мы искали способ справиться с тахиаритмией, а в результате разработали новый, улучшенный дефибриллятор.

Впервые желудочковые фибрилляции перестали считаться предвестниками скорой смерти. Дефибриллятор постоянного тока не только открыл новые возможности реанимации пациентов с остановкой сердца, но и расширил горизонты кардиохирургии. При операции шунтирования коронарной артерии хирургу нужно, чтобы сердце перестало биться. Только в этом случае он сможет ввести трансплантат для шунтирования непроходимых коронарных сосудов. При возникновении желудочковых фибрилляций сердце останавливается, а циркуляция крови осуществляется при помощи аппарата искусственного кровообращения. Впервые дефибриллятор постоянного тока позволил безопасно восстанавливай, нормальный сердечный ритм. Прогресс в кардиохирургии, который наблюдается в течение последних 30 лет, был бы невозможен без дефибриллятора постоянного тока.

Доктор Дон Эффлер, главный врач хирургического отделения Кливлендской клиники, первым оценил важность нового изобретения. В 1962 году, вскоре после изобретения дефибриллятора постоянного тока, я встретил Эффлера на конференции кардиологов в городе Тампа, во Флориде, куда нас обоих пригласили выступить с лекциями. В конце дня мы сидели возле бассейна, и я объяснил ему принцип работы дефибриллятора. Мне показалось, что он проявил не слишком большой интерес к моему рассказу, и я вскоре забыл о нашем разговоре. Но через несколько месяцев Эффлер вдруг появился в моей лаборатории в Гарвардском институте общественного здоровья. Он приехал с единственной целью — побольше узнать о новом приборе. Его группа стала первой, кто использовал дефибриллятор постоянного тока. Спустя несколько лет аргентинский хирург Рене Фавороло, работавший под руководством Эффлера, сделал первую операцию шунтирования коронарной артерии.

Спустя почти 20 лет я получил от Эффлера длинное письмо, в конце которого он писал: «Это письмо я написал под впечатлением разговора с секретаршей. Она попросила меня объяснить, что такое интуиция. Я дал ей классическое определение, но потом рассказал о своей поездке в Тампу, об участии в конференции, о том, как уселся возле бассейна, чтобы понежиться на солнце и выпить что-нибудь освежающее, — и о том, чем все это закончилось: применением дефибриллятора постоянного тока, позволившею спасти огромное число жизней. Сказочные герои часто находят сокровища, отправляясь на поиски совсем иного. По-моему, это красивая история».

Дефибриллятор постоянного тока полностью вытеснил прибор переменного тока, несмотря на яростное сопротивление производителей последнего. Через несколько лет во всем мире использовались только приборы постоянного тока. Однако один вопрос оставался открытым: можно ли использовать наш дефибриллятор при других видах аритмии, а не только при желудочковых фибрилляциях? Для этого следовало убедиться, что прямой ток, в особенности та его волновая форма, которую мы использовали, абсолютно безопасен для сердца. Начав серию интенсивных опытов на животных, я столкнулся с одной трудностью. Казалось бы, безопасный постоянный ток не должен вызывать желудочковые фибрилляции. Однако такое случалось — не часто, примерно один раз на сто опытов, но последствия были трагичны.

Вскоре мы поняли причину происходящего. В каждом сердечном цикле есть короткий интервал, во время которого как здоровое, так и больное сердце подвержено желудочковым фибрилляциям. Этот интервал иногда называют опасным желудочковым периодом. Он бывает в самом начале сердечного цикла, когда на электрокардиограмме выписываются Т-волны. В это время сердце восстанавливается после стимулирования сокращения и возвращается в состояние покоя в ожидании следующего импульса. Опасный период длится всего 0,02—0,04 секунды, но если электрический импульс подается именно в этот момент, начинается потенциально опасная для жизни аритмия. Мы выяснили это в ходе напряженных экспериментов, не догадываясь, что физиологи знали о таком явлении еще 50 лет назад.

Поняв причину возникновения желудочковых фибрилляций, мы сделали наш прибор еще более безопасным: с помощью простейшего электронного таймера стали подавать электрический разряд в нужный момент, избегая опасного периода. Я назвал этот метод временной кардиоверсией постоянным током. Его использование в кардиологии стало настоящей революцией. Впервые появилась возможность контролировать любые изменения сердечного ритма: фибрилляцию и трепетание предсердий, желудочковую тахикардию и многие другие аномалии. Кардиоверсия стала значительным вкладом в создание отделений интенсивной терапии для пациентов с коронарной недостаточностью. Помимо общего усовершенствования методов лечения заболеваний сердца этот метод позволил избавить многих пациентов от неприятностей, связанных с аритмией. Люди, страдавшие от непереносимого «хлопанья» в груди, спустя всего несколько часов забывали о плохом самочувствии.

Если раньше кардиолог пасовал перед пациентом с желудочковой тахикардией, теперь ее лечение не представляет труда. Пациенты, выжившие после двух-трех приступов желудочковой тахикардии, раньше были большой редкостью, а сейчас я встречаю людей, перенесших несколько сотен таких приступов. Появились новые технологии для диагностики и лечения аритмии, было спасено множество жизней. Но больше всего меня поразило то, что кардиоверсия завоевала мгновенную популярность и стала применяться во всем мире.