Перечень примерных контрольных вопросов и заданий 8 страница

5) В таких условиях большинство конфликтов носят искусст­венный, навязанный характер. Этой характеристике полностью отвечают и конфликты, возникающие как следствие попыток власти направить недовольство населения на поиск врага (вредители, космополиты, диссиденты), на которого можно было бы списать собственные неудачи.Не менее искусственен и ложен по своей сути конфликт, связанный с непременной для тотали­тарной идеологии идеей социального превосходства какой-либо социальной группы (арийской расы, рабочего класса и пр.).

6) Тоталитарным политическим режимам свойственна также тенденция интернационализации политических конфликтов. Ле­жащая в их основе универсальная идеология позволяет тракто­вать все мировые события как, допустим, столкновение интере­сов рабочего класса и буржуазии. Отсюда и планы экспорта рево­люции, поддержки любых антиимпериалистических движений, блоковое восприятие мира как арены борьбы двух непримири­мых систем — капиталистической и социалистической.

2 Конфликты демократического общества. Системы демокра­тические, наверное, не менее конфликтны. Однако характер этих конфликтов существенно иной.

1) Прежде всего, они открытые, явные, признаваемые обще­ством и государством как нормальное явление, вытекающее из конкурентного характера взаимоотношений в большинстве об­ластей общественной жизни.

2) В демократических обществах политические конфликты локализованы в собственно политической сфере. Они не распрост­раняются на частную жизнь граждан, не подчиняют себе разви­тие экономики, не определяют «правило функционирования ду­ховной сферы.

3) Поскольку у всех социальных групп есть множество спосо­бов артикуляции своих интересов, объединения в различные орга­низации с целью оказания давления на власть и т.д., конфликтные ситуации характеризуются меньшей напряженностью. Меньше опас­ность «взрывов» социального негодования, насильственного раз­решения конфликтов.

4) Так как демократия строится на плюрализме мнений, убеж­дений, идеологий и способна исследовать конфликтные ситуа­ции свободной рациональной дискуссией, она в состоянии отыс­кивать гораздо больше приемлемых способов разрешения политичес­ких конфликтов.

5) Статусно - ролевые политические конфликты в демократи­ческих режимах имеют относительно меньшее значение, чем кон­фликты интересов и ценностей.

6) Поскольку политическая власть в демократическом режи­ме не сконцентрирована в одном органе или в одних руках, а рассредоточена, распределена между различными центрами вли­яния, да к тому же каждая из социальных групп может свободно отстаивать свои интересы, то открытых политических конфлик­тов, естественно, фиксируется больше, чем в тоталитарном обще­стве. Они многообразнее и разнокалиберное. Но это признается выражением не слабости, а силы демократии, понимаемой как баланс интересов конкурирующих социальных групп.

7) Сильной стороной демократии является также и отрабо­танность четких процедур, правил локализации и регулирования по­литических конфликтов.

Все сказанное, разумеется, не означает, что демократия явля­ется безупречным инструментом разрешения политических кон­фликтов. У нее свои проблемы. Критики современной плюрали­стической демократии, например, небезосновательно указывают на формальный характер демократических процедур; предполага­ющий лишь юридическое равенство индивидов и групп, которое в условиях господства рыночных отношений неизбежно сохра­няет социальное неравенство. Привлекательно, конечно, пред­ставлять демократию балансом интересов конкурирующих соци­альных групп. Но какая конкуренция может быть между группа­ми, скажем, пенсионеров и крупного капитала? Итоговый «баланс» их отношений известен заранее. Или, предположим, какой-то индивид или группа не преуспели в рыночном соревновании, как же тогда быть с их правами на достойную жизнь, свободу, собственность? Священное право на собственность, когда не на что жить, может весьма сильно раздражать.

В такого рода аргументах, безусловно, есть свой резон.Ониуказывают на реальные изъяны демократического способа орга­низации политической жизни. Однако рецепты их преодоления, выписываемые тоталитарными идеологиями, на практике ведут к куда более худшим последствиям. Известный австрийский эко­номист Фридрих Хайек в ставшей классической работе «Дорога к рабству» предложил для понимания различения двух обсуждае­мых форм управления обществом такую аналогию¹. Разница между ними примерно такая же, как между правилами дорожного дви­жения (или дорожными знаками) и распоряжениями, куда и по какой дороге ехать. В демократическом обществе власть лишь устанавливает формальные «правила движения», то есть сообща­ет заранее, какие действия она предпримет в ситуациях опреде­ленного типа. «Дорогу» каждый выбирает сам, И власть не гаран­тирует, что «водитель» непременно доберется туда, куда ему нужно и в срок.Он может попасть в «пробку», не рассчитать скорость и т.д. Так, может быть, государству лучше взять в свои руки управ­ление движением — заранее просчитать количество водителей, их грузы, определить оптимальные маршруты? Увы, как свиде­тельствует практика, совсем даже не лучше. Запланированный график все равно будет сбиваться разными обстоятельствами (по­годой, капризами техники), необходимость его соблюдения бу­дет требовать все более жесткого контроля, кому-то придется давать «зеленую улицу», порождая привилегии и пр. И самое про­тивное — лишь государство будет решать, куда и как нам ехать. Без его позволения и с места тронуться нельзя. Подобная перс­пектива все-таки заставляет современное человечество склоняться к выбору «формальных правил» демократии, которые действи­тельно носят чисто инструментальный характер и не обещают безусловного торжества социальной справедливости.

¹См.: Хайек Ф. Дорога к рабству. //Вопросыфилософии,1990, № 11. —С. 124 — 125.

 

В плане различения конфликтов тоталитарных и демократи­ческих режимов российские политические конфликты находятся в «промежуточном» положении. Наше нынешнее общество несет на себе все черты «переходного» типа от тоталитаризма к демокра­тии: слабость гражданского общества и соответственно «безопорность» демократических институтов, остаточное влияние тотали­тарных традиций безусловного подчинения политическим «вер­хам», уступкаим всех политических инициатив и ответственности, ценностный раскол в обществе и т.д. Отсюда и резко конфронтационный характер наших сегодняшних политических конфлик­тов, их хаотичность, неустойчивость, неотработанность процедур урегулирования и разрешения. Преодоление этих особенностей «посттоталитарной» конфликтности является актуальнейшей задачей как нашей политической элиты, так и общества в целом.

Политические

конфликты интересов

Третье из предложенных выше оснований разделения политических конфликтов (их объект) подразумевает выделение конфлик­тов интересов, ценностей и статусов (ролей). Наиболее весомы срединих конфликты интересов. «Прозрачность» конфликта ин­тересов в политической жизни, то есть ясное и отчетливое пони­мание факта конкуренции различных социальных групп за обла­дание властью – достижение западной демократической традиции. Дело это исторически долгое и трудное. Становление каждой группы интересов проходит ряд последовательных стадий: поли­тическая идентификация, осознание общности интересов, форму­лировка притязаний, мобилизация политических ресурсов, созда­ние формализованных структур (партий, движений, групп), пря­мые действия по оказанию давления на власть. Разные социальные группы проходят эти фазы в разные сроки и с разным успехом.

В сегодняшней России эти привычные для западного мира процессы пока только разворачиваются. Поэтому влияние ещенеоформившихся как следует групп интересов на власть сумбурно, хаотично и малоинституциализировано. От этого создается впе­чатление, что основные политические конфликты инициируются и развиваются внутри самой политической власти. И можно лишь догадываться, что «за спиной» той или иной политической груп­пировки стоят интересы больших социальных групп. (Кроме, раз­ве что, крупного капитала — тут все достаточно прозрачно.)

Но при всей аморфности нашей политической системы от­четливо видно» что основные «межевые» линии конфликтующих сторон те же, что и в развитых демократиях. (Это в принципе должно радовать. Если бы еще и разрешались эти конфликты так же демократично.) Позиции участников политических конфлик­тов выстраиваются ныне по трем разделительным линиям:

1) разделение властей — исполнительная против законода­тельной;

2) разделение фракций в парламенте (Федеральном Собрании);

3) разделение полномочий федеральных и региональных властей.

Конфликты

ветвей власти

Разделение властей (на законодательную, исполнительную и судебную) — один из ба­зовых демократических институтов. Его смысл — в предотвращении концентрации власти в одном орга­не, во взаимном уравновешивании и контроле ветвями власти друг друга. Этот принцип также заложен в архитектуру нашего сегодняшнего государства (депутаты не могут быть чиновниками или судьями).

В устоявшейся демократической системе выгоды примене­ния принципа разделения властей перевешивают издержки его перманентной конфликтности- В республиках парламентского типа она снимается тем простым фактом, что правительство (власть исполнительная) формируется на основе парламентского большинства (власть законодательная). В республиках президен­тских (там, где правительство формирует президент) сложнее, поскольку два народных волеизъявления — на выборах парла­мента и президента — могут и не совпасть. Так было, например, во Франции 80-х годов, когда президент-социалист Ф. Миттеран уживался с правым (социалисты были в меньшинстве) парламен­том. Тем не менее конфликт между ними не стал трагедией, по­скольку отлаженная партийная и государственная системы пре­доставляют много возможностей для компромиссов в спорах пред­ставительной и исполнительной властей.

В России ситуация иная. У нас нет сколько-нибудь длитель­ной традиции рассредоточения власти. Политическая власть все­гда была жестко централизованной. Да и сам институт предста­вительной власти появился в нашем отечестве только в 1905г. Система Советов, организованная в 1917 г., хоть и провозгласила торжество воли народа, но свела функции законодательной вла­сти к чистой декорации. Реальнойже властью обладали комму­нистическая партия и исполкомы Советов (а на самом верху — Совет Министров). Так что, наверное, не стоит удивляться тому, что первый же опыт столкновения исполнительной и законода­тельной властей (в октябре 1993 г.) закончился плохо обоснован­ным применением силы.

Принятая вслед октябрьским событиям новая российская Конституция перераспределила часть властных полномочий в пользу президента и тем самым сделала менее вероятной откры­тую конфронтацию сторон. Но снять ее вообще невозможно, ибо для этого надо ликвидировать либо парламент, либо президентс­кую власть. К настоящему времени этот конфликт приобрел ха­рактер вялотекущего, что, наверное, означает шаг вперед по срав­нению с 1993 г. Стороны постепенно учатся находить компро­миссы и конституционные выходы из разногласий. Однако разворачиваемая ныне реформа верхней палаты Федерального Собрания и образование новых, не предусмотренных Конститу­цией государственных структур (типа Госсовета или семи феде­ральных округов), говорят о том, что исполнительная власть еще не оставила надежды обеспечить себе «удобную», послушную за­конодательную власть. Что чревато в будущем обострением кон­фликта между ними.

Конфликты

партийной системы

Второй линией разлома российских поли­тических конфликтов стала фракционная борьба в нижней палате Федерального Собрания — Государственной Пуме. Это, пожалуй, наиболее явное выражение представительства различных групп интересов во власти. Их можно, пусть и крайне расплывчато, определить по соци­альному составу голосующих за ту или иную партию на выборах.

Кроме того, через фракции в парламентах пытаются действо­вать и отраслевые группы интересов, связанные в основном с топливно-энергетическим комплексом. Региональные группы ин­тересов (представляющие мощные промышленные комплексы Урала, Сибири, Поволжья и пр.) больше ориентированы на вер­хнюю палату парламента, которая и формируется по админист­ративно-региональному принципу.

Однако наблюдаемая на телевизионных экранах повышенная конфликтность работы нашего парламента вряд ли является пря­мым отражением такого же состояния общества в целом. Это скорее — издержки роста российской многопартийной системы. Ведь ей всего лишь около десяти лет.Ныне работает только тре­тий состав многопартийного парламента. У нас еще возможно чуть ли не мгновенное появление буквально «ниоткуда» полити­ческих движений и партий (вроде блока «Единство» на выборах 1999 г.), способных за пару месяцев после регистрации стать ос­новой парламентского большинства. Деятельность многих партий, малочисленных и организационно слабых, больше ориентирова­на на самоутверждение, а не на представительство глубинных интересов общества. Но сильно винитьих в этом сложно, ибонезакончилась еще трансформация социальной структуры самого общества, и разделение социально-групповых интересов только-только оформляется.

Конфликты

российского федерализма

Следующая «точка схождения» конфликт­ных интересов связана с федеративным ус­тройством нашего государства. Основа кон­фликта «центр — регионы» заложена в са­мом принципе федеративного объединения государств и в развитом демократическом обществе особой опасности не пред­ставляет. Российский же вариант федерации к обычным ее про­блемам добавляет свою специфику, потенциально являющуюся источником дополнительных конфликтов.

Российскую Федерацию составляют 89 субъектов (21 респуб­лика, шесть краев, 49 областей, одна автономная область, два города федерального значения, десять автономных округов).То, что их так много (больше всех в мире), — еще не самое страшное. Гораздо большую проблему составляет нарушение основополага­ющего принципа федерализма — необходимости выделения субъектов Федерации по единому принципу, как правило, терри­ториальному. У нас же одни субъекты представляют собой на­стоящие национальные государства (со своими президентами, пра­вительствами, законодательством), другие — просто администра­тивно-национальные образования (область и округа), а третьи — обычные административно-территориальные единицы.

И все шесть видов субъектов Федерации при этом по Кон­ституции абсолютно равноправны! Вот и получается, что одни равноправные субъекты Федерации входят в состав других, не менее равноправных, субъектов Федерации (автономные округа — в состав краев и областей) и вроде бы юридически должны им подчиняться. А в составе Краснодарского края существует даже свое суверенное государство (Республика Адыгея)! Такая черес­полосица, естественно, создает массу трудноразрешимых юри­дических проблем. Поэтому не случайно необходимость соответ­ствия местного законодательства федеративному ныне преврати­лась в источник постоянных конфликтов между центром и регионами.

Другой камень преткновения российского федерализма – огромный разрыв в социально-экономическом и финансовом положении регионов. Права-то у всех одинаковые, а вот возмож­ности реализации этих прав — разные. Вот и выходит на деле, что некоторые равноправные субъекты Федерации оказываются несколько «более равноправными», чем другие.

Конфликты российского федерализма (как впрочем и все дру­гие) требуют для своего мирного урегулирования наличия стро­гих институциализированных процедур, базой для которых дол­жны быть соответствующие федеральные законы: о статусе субъек­тов Федерации и его изменении, о разграничении полномочий между центром и субъектами Федерации и т.д. Отсутствие таких законов и процедур неизбежно запутывает и обостряет полити­ческие конфликты, связанные с государственным устройством.

Достаточно мощно представлены в России и политические конфликты ценностного толка. Они разворачиваются в основ­ном в духовной сфере, но, разумеется, оказывают заметное вли­яние на базисные социально-экономические процессы.Речь идет о противостоянии таких ценностных систем, как западничество — славянофильство (самобытность), либерализм — консерватизм (реформаторство — контрреформаторство), индивидуализм — кол­лективизм, православие — иные религиозные конфессии и т.д.

Чисто политическими из них являются, конечно, только кон­фликты идеологий. Но и остальные, задавая фундаментальную культурную ориентацию населения, не могут не оказывать влия­ния на политику, а порой и откровенно пытаются «опереться» на государственную власть. Наиболее зримо это проявляется в слу­чае с этническими ценностями — уникальностью языка, тради­ций, особенностей быта и т.п. Такие конфликты получили назва­ние конфликтов идентификации, поскольку связаны с осознани­ем людьми своей принадлежности к этническим, религиозным и прочим общностям и объединениям. Самые острые из них — этнические. Рассмотрим их подробнее.

15.3. Этнические конфликты

Одна из фундаментальных потребностей человека — потреб­ность принадлежности к какой-либо общности — семейной, ро­довой, профессиональной и т.п. Важнейшее место в этом ряду принадлежит общности этнической. Самоидентификация «я — русский» или «я — украинец» — это не просто фиксация некоей прикрепленности индивида к сетке социальных координат, но и выражение глубинной потребности человека быть частью одной из наиболее устойчивых социальных общностей — этноса. Ка­кое-либо ущемление этой потребности неминуемо ведет к по­явлению конфликтов.

Что такое «этнос»?

Несмотря на уже довольно долгую историю науки этнологии общепризнанного понятия «этнос» так и не выработано. Разные этнологические школы выд­вигают на первый план то объективные факторы формирования этносов (связь с природной средой, общность территории, язы­ка), то субъективные (самоназвание, общность духа, религии, чувство солидарности), то природные, то исторические. Не вклю­чаясь в этот спор, поверим ведущему российскому специалисту в этой области В. А. Тишкову, полагающему, что

…Этничность утверждает себя вполне определенно как устойчивая совокупность поведенческих норм или социально-нормативной культу­ры, которая поддерживается определенными кругами внутриэтнической информационной структуры (языковые, родственные или другие контакты)¹.

¹ Тишков В. А. Социальное и национальное в историко-антронологической перс­пективе // Вопросы философии. 1990. №12. — С. 8.

 

Хоть и сложновато выражено, но суть понять можно: этничес­кая идентичность задается прежде всего внутригрупповыми нор­мами поведения, особенности которых фиксируются языковыми, психологическими, нравственными, эстетическими, религиозны­ми и прочими средствами культуры. Дополнительные прочность и единство этносу придают общность истории и сплоченность вок­руг общих символов. Подобно тому, как выпускники школьного класса или студенческой группы всю оставшуюся жизнь симпати­зируют друг другу, хотя символ их единения (конкретная школа или вуз) для остального мира могут и не иметь никакого значения.

Этнос и нация

Наряду с понятием «этноса» для характери­стики отношений между народами используется понятие «нация». В мировой практике оно означает союз граждан одного государства. В этом смысле данное слово ис­пользуется, например в названии — Организация Объединенных Наций. Это организация не каких-то экономических или куль­турных сообществ, а именно суверенных государств, которые при­нято называть национальными потому, что, как правило, госу­дарства Нового времени формировались на базе одного или не­скольких крупных этносов. Поэтому, определяя соотношение понятий «этнос» и «нация», можно было бы сказать, что нация — это этнос, обретший свою государственность.

Только при этом надо обязательно подчеркнуть, что границы между государствами никогда точно не совпадали с границами локального проживания представителей конкретных этносов. Многие этносы вообще часто оказывались разделенными грани­цами государств (поляки, армяне). А логика становления круп­ных государств диктовала необходимость объединения множе­ства этносов под одну государственную «крышу». Например, аме­риканцы (граждане США) — это одна нация. Хотя этносов в ней перемешано видимо-невидимо.

Нация — это продукт буржуазной эпохи. Ведущие современ­ные нации сложились в XVIII—XIX вв. в пору крушения абсолю­тистских монархий и ликвидации феодально-сословной социальной организации. До этого времени этническая принадлежность человека особого значения не имела. По той простой причине, что социальная среда его обитания была замкнута, обособлена от остального мира и географически, и экономически, и духовно. Поэтому, например, французы вплоть до XV11I в. французами (то есть единой нацией) себя не осознавали и не называли. Тогда в ходу были другие признаки социальной идентичности: ­сословный (подчиненность конкретному сюзерену), религиозный (принадлежность к той или иной конфессии) и т. д.

Ситуация изменилась с наступлением буржуазной эры. Ста­новление единства хозяйственной жизни на больших территори­ях, появление новых средств и форм организации труда, потреб­ность в свободной рабочей силе, формирование гражданского общества, способного контролировать политическую власть по­родили идею нации как некоей гражданской общности, создаю­щей суверенное государство. Эта идея помогла буржуазно-демок­ратическим движениям начала Нового времени осуществить свои цели, в процессе достижения которых крупные этно-территориальные общности и в самом деле начали осознавать себя как единое целое — нацию.

Та же идея сыграла свою роль и в начале XX в., когда распа­лись и Австро-Венгерская империи, и в середине века, когда рух­нула колониальная система. То есть, не сложившиеся нации по­рождают так называемые «национально-освободительные» движе­ния, а наоборот — освободительное (от эксплуатации, иноземного захвата) движение приводит к образованию наций. А «мотором» этих движений выступают этносы, стремящиеся сохраниться и окрепнуть через обретение собственной государственности.

Сущность

межэтнических конфликтов

Именно в этом заключается суть межэтни­ческих конфликтов: каждый этнос считает, что защитить свою культуру, самобытность и духовное единство он сможет только с помощью создания собственного государства. (Мы будем упот­реблять понятие «межэтнический конфликт», поскольку понятие «межнациональный конфликт» в строгом смысле означает толь­ко межгосударственное столкновение.) Этносом движет потреб­ность в самосохранении, защите своих ценностей и традиций. В этом его сила: такую потребность подавить нельзя, не уничтожив сам этнос. В этом же, как правило, и его трагедия. Поскольку полная реализация идеи «каждому этносу — по государству!» — чистая утопия.

В сегодняшнем мире насчитывается около 200 суверенных государств. «На подходе» — еще примерно столько же (имеются в виду этносы, официально заявившие о своих притязаниях на самостоятельную государственность). А всего этносов, по неко­торым оценкам, более 5000. В одной только России их около тысячи. Где же на нашей бедной планете разместить столько государств сих непременными армиями, границами, таможнями и бездной чиновников?

Конечно, можно возразить, что большинство этносов — не­большие, и им нет надобности создавать свои государства. Этно­сов численностью более миллиона человек всего 267. Так может быть ими и ограничиться? В этом, наверное, есть определенный смысл, но как объяснить этносу, «не дотянувшему» до вожделен­ного миллиона (800 тысяч, например), что ему государство «не положено»? Это все равно, что людям ниже среднего роста объя­вить, что они лишаются политических прав, поскольку ростом не вышли. Бели право этнической общности на создание госу­дарства признается, то оно должно быть равным для всех.

Но это путь тупиковый. Кроме того, он однозначно противо­речит современным технологическим тенденциям к интернацио­нализации, унификации и стандартизации всего и всея. В об­щем, теоретически проблема кажется неразрешимой. Как же она решается на практике?

Этно-политическая

эволюция

Пока что путем «естественного отбора». Кто сильнее — тот и прав, то есть получает воз­можность образовать самостоятельное госу­дарство.Но сила — вещь относительная. Она меняется со време­нем. И прозевавшее какой-нибудь технологический рывок госу­дарство слабеет, теряя контроль над своими региональными структурами. У последних появляется шанс попробовать вкус самостоятельности. Исторически этот процесс идет волнами. Из ныне существующих двух сотен государств в концеXIX в. суще­ствовали только 60- Остальные обретали независимость партия­ми. После Первой мировой войны развалились Австро-Венгерская, Германская, Османская империи. (Российская империя по­чти удержалась, хотя и потеряла Польшу и Финляндию.) После Второй мировой войны рухнула колониальная система, и до сот­ни этно-национальных групп Африки, Азии и Латинской Амери­ки обрели вожделенную государственную независимость.

Казалось бы, уже все — мир поделен государственными гра­ницами окончательно и бесповоротно. Свободных территорий больше нет. Измученное кровопролитными войнами мировое сообщество торжественно провозгласило сначала в документах ООН, а затем в Хельсинкском Акте 1975 г. принципы взаимного уважения государственного суверенитета, территориальной це­лостности и нерушимости границ. (Существующих, заметим в скобках, на тот момент государств. О возможности появления новых даже речь не заходила.) Хотя бы европейские границы должны были стать окончательными.

Но не прошло и двух десятков лет, как мир содрогнулся под следующей волной суверенизации этно-национальных групп. На 15 самостоятельных государств распался СССР, с большой кро­вью разошлись почти все бывшие югославские республики (пока еще вместе держатся лишь Сербия с Черногорией), ушла из Эфи­опии Эритрея, мирно разъединилась Чехословакия, зато объеди­нилась Германия. И этот процесс далеко не закончен, Уже не просто требуют, но с оружием в руках отстаивают свое право на самоопределение курды в Турции, чеченцы — в России, абхазы — в Грузии. Косовские албанцы умудрились втянуть в свой конф­ликт целый военно-политический блок.

Этнический парадокс

конца XX века

Сей странный феномен называют этничес­ким ренессансом, или этническим парадоксом современности. Дело в том, что почти все сформированные в прошлом доктрины и идеологии (и либераль­ные, и радикальные) были пронизаны уверенностью, что межна­циональная рознь, тем более в варварских ее формах, постепен­но должна уходить в прошлое под напором интернационализа­ции экономики и культуры. Но увы, прогнозы не сбылись. Прошлое неожиданно стало будущим. А если учесть, что практи­чески все нынешние государства по этническому составу совсем не однородны, то практически каждое из них (а особенно — фе­деративные) чревато межэтническими конфликтами.

Фатальная сторона этой проблемы заключается в том, что межэтнические конфликты нельзя предотвратить никаким все­общим договором о мире и согласии. Договариваться-то будут государства существующие, а конфликты будут порождать «госу­дарства», которые только хотят возникнуть. Втолковать же «оби­женным» этносам, чтоих целью должно быть гражданское ра­венство, обеспечивающее все права на развитие их особой куль­туры, а не собственное государство, пока еще никому не удавалось.

В этих условиях ничего иного не остается, как надеяться, что нынешний этнический ренессанс иссякнет сам собой. Пример­но так, как сегодня, потихоньку «рассасывается» проблема де­мографического взрыва. В 60 — 70-е годы страшно много шуму наделали прогнозы демографов о грядущем в ближайшие десяти­летия катастрофическом перенаселении планеты. Сегодняшние их предсказания гораздо более оптимистичны. И не потому, что нации-государства строго взяли рождаемость под свой контроль (хотя попытки были). Опасность перенаселения планеты умень­шается естественным ходом биосоциального развития: чем выше уровень благосостояния страны,тем ниже в ней рождаемость. А поскольку ответственный за взрывообразный прирост населения мир развивающихся стран (Африки, Азии, Латинской Америки) пусть худо-бедно, но все-таки развивается в соответствии со сво­им названием, то и рождаемость там рано или поздно упадет. И численность населения Земли стабилизируется.

Подобный сценарий, видимо, ожидает и нынешний всплеск этно-политической активности. Ее вспышки, между прочим, прак­тически обходят стороной мир наиболее развитых, благополуч­ных стран (разве что британский Ольстер портит всю картину). Чем богаче и культурнее страна, тем меньше в ней поводов для межэтнических столкновений. В той же Великобритании Шот­ландия и Уэльс даже проголосовали за создание своих собствен­ных парламентов, рассчитывая таким образом укрепить свой эт­нический статус. Но при этом никто и не думает отделяться от Англии и устраивать по этому поводу войны. Последние, по вы­ражению 3. Бжезинского, стали «роскошью, доступной лишь бедным народам этого мира»¹. Так что, рано или поздно в мире дол­жно установиться некое подобие этно-политического равновесия, когда все этнические общности, действительно способные сегод­ня к созданию самостоятельного государства, таковое обретут.